Правда на крови

– Пока – ничего. Но я вот тут сырыми своими мозгами подумал: а не подставим ли мы с тобой ребятишек-то? Не главарей, конечно, а «шестерок». По твоему очерку их посадить должны… И посадят – тут к гадалке не ходи. А жизнь-то только начинается…

– Предлагаете их по головке гладить? – ощетинился Илья. – На счету этой банды четыре трупа, ограблений никто не считал, два групповых изнасилования, одна девчонка после этого руки на себя наложила. Жалейте деточек, жалейте. Следующий раз они вообще никого в живых не оставят, чтобы, значит, без свидетелей…

– Не гони волну, – устало отмахнулся Владилен Сергеевич. – Я не предлагаю награждать их именными часами за гуманизм. Но через сутки весь город будет знать их по именам.

– Страна должна знать своих героев, – усмехнулся Илья.

– Не ерничай! – вдруг взорвался Владилен Сергеевич. – Ко мне тут приходила мать одного из этих… Сам знаешь: слухами земля полнится. Плакала, переживала, что муж ее, отец этого дурачка, который с бандой связался, не переживет позора, если что. Я обещал посмотреть… Подумать… Теперь вот с тобой советуюсь: может, фамилии все-таки не называть? Все равно они все – в изоляторе, суд будет, определит меру вины каждого. Родителей-то за что?

– Про то, что дети за отцов не отвечают я слышал, – ехидно ответил Илья. – Но вот чтобы родители за детей собственных не отвечали… Впрочем, если хотите, пусть будет по-вашему. Как в армии: вы начальник, я дурак. Как прикажете, господин главный редактор.

– Так вот и прикажу, – снова распалился Владилен Сергеевич. – В общем, очерк я вычитаю сам. В полосу он уже поставлен, можешь не волноваться. И главные «герои» свое получат, миндальничать не буду. Но остальных пацанов давай все-таки пощадим. Не ради них даже, ради их семей. А потом, может, и опомнятся. Отсидят, сколько положено, поймут что-то по жизни… Как тебе такой вариант?

– Не нравится. Но… пусть это будет амнистия, что ли, в честь дня моего сватовства. Хотя и не по совести все это.

– Наверное. Но кроме совести должно быть еще и сострадание. Об этом ты когда-нибудь думал?

– Думал, – ответил Илья, поднимаясь из своего кресла, напротив стола Владилена Сергеевича. – И не только думал, но и сострадал. Девушкам пострадавшим, например. Или семьям тех, кого эти подонки убили. Тем, кого они избили и ограбили. Но сострадать преступникам… Извините, это не ко мне.

– Да уж… Тебя, наверное, даже той самой знаменитой «слезинкой ребенка» не пронять. Той самой, за которую…

Илья, который уже собирался выйти из кабинета, повернулся, будто ужаленный:

– Слезинкой, говорите? Одного ребенка? А я помню, как иногда ночами вся наша спальня ревела. Тридцать пацанов, самому старшему – года четыре, и все в подушки ревут. А громко плакать нельзя было, директор наш это не любил, наказывал… Кого на ночь в холодный нужник запирал, кого – на чердак, а самых везучих просто пороли. Так вот, плакали тихо. Но нас было много… В общем, непрерывный такой задушенный скулеж стоял. Слезинка ребенка… Да, этим меня не пронять. И родителей, которые проглядели свое чадо, мне тоже не жаль. Лучше бы сдали его в детский дом сразу после рождения. И уже ни за что не отвечали. Легко!

Владилен Сергеевич почувствовал, что задел какую-то глубоко личную струнку в душе своего любимца, и пошел на попятный:

– Хорошо, оставим, как есть. Но только сделай милость, не выноси приговор до суда. Смягчи там некоторые пассажи, посвяти этому часок. А потом – свободен. Договорились?

– Договорились, – неожиданно покладисто согласился Илья. – Вот тут вы правы: мое личное мнение тут значения не имеет и определять меру вины может только суд. Так что наиболее резкие эпитеты я уберу… Нет, я вообще от своих характеристик воздержусь, так будет даже убедительнее. Пусть читатель делает свои выводы. Вы правы, Владилен Сергеевич.

Главный редактор даже растерялся от такой неожиданной покладистости, но быстро взял себя в руки.

– Вот и хорошо. Значит, поработай часок, принеси мне гранки – и свободен. Не забудь сказать, когда свадьба.

– О чем разговор? Считайте, что вы уже приглашены.

С неожиданно легким сердцем Илья вышел из кабинета Владилена Сергеевича и направился в собственную комнатушку, тесную и темноватую, но зато – отдельную. Там он быстро и – что греха таить – механически прочитывал полосы, убирая наиболее резкие пассажи, а думал при этом совершенно о другом.

Нужно купить цветы, он же идет к своей невесте. А может быть, не цветы, а один цветок. Роскошную красную розу. Даша поймет…

Цветок, конечно, обязательно, а вот колечко… Не рано ли? Может, ее родители возражать будут, хорош он будет с каким-нибудь ювелирным изделием. Да и вообще он ей ничего еще не дарил. Не успел, да и денег особых нет.

Купить колечко на обручение? Ага, в уличном киоске, на дорогое-то откуда деньги? А если ничего не выйдет, как он будет выглядеть с этим колечком? Нет, уж лучше не искушать судьбу, потом, все будет в свое время. Он обязательно найдет денег на кольцо для Даши. С жемчужиной – такого же цвета, как ее глаза.

Ага, а на какие деньги тогда покупать обручальные кольца? Господи, о какой ерунде он думает! Ну, возьмет ссуду в редакции, все так делают. Одолжит у друзей-знакомых. Алена с Алексеем давно предлагали взаймы и бессрочно… Господи, а если он не понравится Дашиным родителям? При чем тут тогда друзья, деньги и все прочее? Да и как он вообще будет дальше жить, если Даша не станет его женой?

Илья затряс головой и одернул сам себя. Что за истерика, в самом деле? Мысли точно по замкнутому кругу ходят: дашины родители – кольцо – деньги – дашины родители. Как он будет жить? Нормально. Даша – не единственная девушка на свете. Умная – да, но и Рита, в конце концов, тоже очень даже умная. Для женщины, естественно. Откажет Даша – можно жениться на Рите…

Господи, какая чушь лезет в голову! Может, на Алексее жениться – тоже хороший друг, отзывчивый, понимающий, щедрый. Какая из Ритки жена – со смеху сдохнуть можно! Да она же первая его на смех подымет: совсем, мол, Астраханский, заработался… Заработался, как же. Двадцать минут сидит, уставившись на гранки, и ничего перед собой не видит, только Дашины глаза мерещатся.

Илья решительно тряхнул головой, отгоняя докучные мысли, и взялся за правку всерьез. Через час сдал листы Владилену Сергеевичу и помчался сначала за цветами, а потом домой. Анна Петровна, испытывавшая страшную неловкость из-за своего утреннего наскока на обожаемого Илюшеньку, несмотря на протесты квартиранта, до блеска отчистила его единственные выходные ботинки. И, наконец, с таинственно-торжественным видом вынесла из комнаты какой-то флакон:

– Вот, Илюшенька, не побрезгуй… Покупала для сына в подарок, да так и не пришлось отдать. А одеколон хороший, дорогой, мне продавщица помогла выбрать. Сказала – элегантный запах, уж что это значит, не знаю. Попробуй…

Илья взял в руки флакон и невольно присвистнул. «Элегантный запах» принадлежал мужской туалетной воде «Кензо». Н-да, продавщица, конечно, постаралась: такой флакон стоил чуть ли не всю пенсию Анны Петровны…

– Это очень дорогой одеколон, тетя Аня, – сказал он, – я не могу его взять. Давайте, помогу продать, деньги-то сумасшедшие.

– И не думай! – замахала она руками. – Это подарок. На счастье, так сказать. Для сына покупала, продавать не стану. Возьми, не обижай старуху.

Илья, искренне растроганный, приложился к щеке Анны Петровны. Это был первый такой подарок в его жизни. До этого ему подарки делала только Рита – на день рождения, на Новый Год. Он тоже что-то дарил ей, но все это были пустяки, мелочи, просто знак внимания. А это…

И тут Илье вспомнился забавный эпизод из его жизни. Еще в Ростове познакомился он с одной девушкой, милой, скромной, даже излишне застенчивой. Познакомился совершенно случайно, делая снимки для своего репортажа о городских буднях. Девушка же сидела на скамейке в сквере и аппетитно ела мороженное. Илья сделал несколько снимков, уж очень симпатичной оказалась модель. Та заметила фотографа, смутилась, но потом освоилась, разговорилась и даже попросила сделать для нее фотокарточки. Илья записал телефон Иры – рабочий – и через несколько дней позвонил и предложил встретиться: получить фотографии.

Встретились в том же сквере и примерно в то же время, что и в первый раз. Оказалось, что у Иры – обеденный перерыв, а работает она в банке неподалеку. Фотографии ей понравились, а после десятиминутного разговора ни о чем она вдруг выпалила:

– Илья, у меня послезавтра день рождения, я вас приглашаю в ресторан.

Илья оторопел. Ирина же его замешательство расценила по-своему и поторопилась объяснить.

– Я справляю день рождения в ресторане. Будут мои подруги… Я сама за все заплачу, вы не думайте…

– Да я и не думаю, Ирочка, – мягко ответил Илья, – просто послезавтра я занят. Простите. Может быть, в другой раз…

Он хотел – и вполне искренне – сказать, что может быть в другой раз он ее куда-нибудь пригласит, девушка ему почти нравилась, но Ирина его опередила:

– Хорошо, в другой раз. Позвоните мне и назначьте время и место. По вашему выбору. Я заплачу. Я очень хорошо зарабатываю в банке. Мы можем даже поехать куда-нибудь отдохнуть… Денег у меня хватит…

Каким-то чудом Илье тогда удалось выкрутиться из щекотливой ситуации, даже не слишком обидев девушку. Но впоследствии он ее нет-нет, да и вспоминал и каждый раз удивлялся: неужели она не понимает, что таким поведением приличного человека можно только отпугнуть, и что она, скорее всего, станет жертвой какого-нибудь альфонса, который оберет ее до нитки и сделает ручкой? Рита, когда он ей все это рассказал, тоже пожала плечами и недоуменно сказала:

– Не понимаю… Если бы она была пожилая и некрасивая… Но ты говоришь, все как раз наоборот. Нет, не понимаю.

Вот и опять вспомнилась ему эта Ирочка. Хорошо бы она встретила приличного человека и устроила свою жизнь. В этот день Илье хотелось, чтобы все вокруг были счастливы или – хотя бы! – не слишком несчастны.

Илья взглянул на часы и охнул: до назначенного часа оставалось всего ничего! Он бросил последний беглый взгляд в зеркало и ринулся к двери. Не заметил, как Анна Петровна украдкой перекрестила его, а потом вытерла глаза: кажется, впервые в жизни она заплакала от счастья. Или – не от счастья, а просто от неожиданного для нее наплыва чувств? Вот ведь жизнь как людьми крутит: думала, все слезы уже выплакала, когда сына похоронила, а они – вот они, бегут по щекам. Значит, и душа еще жива, не иссохла. И жизнь продолжается…

Глава пятая. Дети за отцов не отвечают

В первый раз Илья переступил порог того подъезда, до которого всегда провожал Дашу. И за массивной двухстворчатой дверью обнаружил вполне современный холл с живыми растениями в кадках, ковром на безупречно-чистом полу и охранником в особой стеклянной выгородке с деревянными панелями. Обнаружил – и опешил, настолько в его представлении не сочеталась Даша с этим великолепием.

– Вы к кому? – равнодушно осведомился охранник.

– К Петровым, – быстро справившись с собой так же равнодушно ответил Илья. – Меня пригласили.

– Фамилия?

– Моя? – снова растерялся Илья.

– Моя мне известна, – с легким раздражением отозвался страж.

– Астраханский.

Охранник кивнул и показал влево, на дверцу лифта:

– Четвертый этаж.

На четвертом этаже была только одна квартира. И, едва переступив ее порог, Илья понял, что все его мечты о простом и даже трудном счастье с Дашей – утопия чистой воды, что девушка, живущая в такой обстановке не сможет приспособиться к обычным условиям, делить с ним угол в крохотной квартирке, хозяйничать в обшарпанной кухоньке, ездить в автобусе.

Он и не подозревал о том, что в четырех кварталах от его жилища есть дом с квартирами, точно сошедшими с рекламного проспекта или с экрана телевизора, где показывают сцены из жизни миллионеров. Холл с колоннами, двумя абсолютно настоящими пальмами, с люстрой, способной украсить иной дворец культуры. Ему самому и всем его знакомым понадобилось бы работать лет пятьдесят без перерыва и при этом не есть и не пить, чтобы приобрести такую обстановку, такие ковры на полу и такие картины на стенах.

Даже то, что тут была Даша, явно обрадованная его приходом, никак не могло вывести его из состояния некоторого внутреннего ступора. Он думал о том, что придет в стандартную, скорее всего, трехкомнатную квартиру, с одной проходной комнатой и изолированной восьмиметровой клетушкой. Что из кухни выглянет Дашина мать в переднике и косынке с руками по локоть в муке, и засмущается, что еще не все готово. Что Даша поведет его в самую большую комнату – «залу», знакомиться с отцом, который сидит в кресле перед телевизором и читает газету. Короче говоря, Илья шел в обычный, привычный для него мир. А пришел – точно в иное измерение.

А когда Даша втянула его в неизвестно какую по счету комнату и радостно, хотя и с некоторой нервозностью сказала: «Познакомься с моим отцом», Илья застыл на месте, не в силах ни пошевелиться, ни произнести хотя бы слово. С человеком, шедшим ему навстречу через большой и, мягко говоря, роскошный кабинет, он за год работы в Волжске неоднократно встречался и еще чаще видел его фотографии в газете или «живьем» в местной телепрограмме. Отцом Даши был Иван Николаевич Петров, мэр города…

– Да вы не переживайте, молодой человек, – рокотал Иван Николаевич, усаживая Илью в необъятное кресло и пододвигая к нему бокал с каким-то напитком. – Это в мэрии я хозяин, а тут так, муж и отец, причем женщины мои мною вертят, как хотят. Не шучу! Чувствую, Дарья не предупредила… Ну, перец-девка, ну, артистка! Хотела, значит, чтобы сюрприз. А мне чо, я без претензий. Главное, чтобы ты ее любил, а не мое кресло. Правильно? Да ты выпей, выпей, мы тут по-простому, без цирлих-манирлих всяких. Оно и хорошо, что не знал, а то мы с матерью все боимся… Ну да ладно! За знакомство!

Илья залпом выпил, не почувствовав никакого вкуса. Слова Ивана Николаевича «а то мы с матерью все боимся» эхом отдавались у него в ушах. Чего ни боятся? Чего может опасаться фактически полновластный хозяин города, если верить злым языкам – чуть ли не «крестный отец» местной мафии? Он растерянно посмотрел на Дашу. Та сидела рядом, уставившись себе под ноги, и, казалось, так и не произнесет ни одного слова. То ли боялась его первой реакции на новости, то ли решила предоставить событиям идти своим чередом.

Не пошевелилась она даже тогда, когда в кабинет вплыла женщина неопределенных лет, увешанная таким количеством ювелирных украшений, которых хватило бы на десяток элегантных дам. И не просто элегантных, а еще и очень, очень богатых.

– А вот и мамука, – обрадовался Иван Николаевич. – Знакомься, мамука, это тот самый Илья, который нашу Дарью присушил. Вон какой добрый молодец!

«Мамука» протянула Илье ухоженную, но какую-то вялую руку, отягощенную многочисленными перстнями и кольцами, и проронила:

– Лидия Захаровна, очень приятно. Много о вас слышала… от общих знакомых.

Какие общие знакомые у них могли быть? У него, вчерашнего детдомовца, и этой женщины, явно старавшейся произвести впечатление великосветской дамы, которой, по какому-то необъяснимому недоразумению приходится принимать у себя кухаркиного сына. Илья лихорадочно искал какие-то приличествующие случаю слова, а Иван Николаевич снова наполнил бокалы, не забыв на сей раз и про Дашу, и, естественно, про супругу.

– Ну, по второй, по второй. Первая-то колом, а вторая – соколом. Потом поедим, что бог послал…

После второй порции Илья почувствовал, что снова может дышать и даже вроде бы говорить. Но вот о чем – не представлял себе. Сказать: «Уважаемые Иван Николаевич и Лидия Захаровна, мы с Дашей любим друг друга, хотим пожениться…» Они это, похоже, уже знают. Попросить благословения? Чушь какая-то!

Да и что же получается: скромная, непритязательная Даша – дочка первого человека в городе? Да кто же поверит, что он собирается жениться по любви? Он, Илья Архангельский, правдоискатель и борец за справедливость? Кто ему после этого вообще хоть в чем-то поверит?

– Почему ты не сказала? – повернулся он к Даше, по-прежнему изучавшей сложный рисунок на ковре.

Та пожала узенькими плечиками.

– О чем? О папе? Так ты, вроде, за мной ухаживал. И потом, знаешь, я в первый раз была уверена… ну, почти уверена в том, что любят именно меня, Дашу, а не Дарью Ивановну, дочку Самого.

Лидия Захаровна властно хлопнула в ладоши:

– За стол! Давно накрыт, все готово, успеете отношения выяснить. Папука, веди гостя к столу. Дашенька, приглашай. Человек в первый раз в доме, а вы его голодом морите.

Стол соответствовал всему остальному в квартире, поэтому в Илье вполне закономерно пробудился вечно голодный детдомовский мальчишка и он, махнув рукой на моральные аспекты возникшей проблемы, отдал должное всему, что предлагали хлебосольные хозяева, не слишком заботясь о том, чтобы правильно пользоваться многочисленными ножами, вилками и вилочками, положенными возле его тарелки. Иван Николаевич откровенно любовался Ильей и даже подмороженная Лидия Захаровна стала улыбаться почти по-человечески:

– Ну, молодец, – приговаривал хозяин, – ну, Илья, значит, Муромец. Любо-дорого посмотреть, теперь-то все либо вилкой в тарелке ковыряют, либо вообще отказываются. Страдают, понимаешь, отсутствием аппетита на пищу. А по-моему – зажрались. Раньше-то работника как нанимали: сажали за стол и смотрели, как ест. Если вроде тебя – годится, и работать так же будет. Одобряю, дочка, не ошиблась. Настоящий мужик.

– Да будет тебе, папука, – жеманно процедила Лидия Захаровна. – Работник, мужик, Илья о нас бог знает что подумает. А вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь и на супруга моего внимания не обращайте, это он Ваньку валяет, на публику работает, рабоче-крестьянское происхождение подчеркивает, будто не знает, что это теперь не модно.

Даша по-прежнему молчала, но, казалось, забавлялась сложившейся ситуацией. Илья, наконец, взял себя в руки и, отодвинув очередную тарелку, сказал:

– Большое спасибо, было очень вкусно, никогда так не ел. Но я ведь не за этим пришел. Даша сказала вам о нашем решении? Думаю, что сказала. Так вот, мне бы хотелось услышать ваше мнение на этот счет. Причем откровенное, поскольку я думаю, для вас не бог весть какой радостью было услышать, что дочка выбрала в женихи человека без кола без двора, да еще живущего на одну зарплату. А менять в своей жизни я, честно скажу, ничего не собираюсь…

– Да бог с тобой, парень, – все так же по-простецки сказал Иван Николаевич, – Дарья у нас не принцесса и мы не короли. Полюбили друг друга, хотите жениться – дело ваше, мы с мамукой благословим и свадьбу вам справим, как у людей положено. Ты-то, я слышал, сирота круглый, значит, тем более – наши заботы о празднике-то. А жить вам, не нам. Квартира Дашке давно куплена, приданое ее, стало быть, а ты мужик, работай, корми жену. Покупать тебя я не собираюсь, да ты и не продаешься. Скажу больше, крутились тут возле Дарьи многие, один вроде бы серьезно. Отец у него – первый банкир в нашем городе, мы с ним друг друга много лет знаем, как облупленных. Деньги, сам понимаешь, водятся, поболее, чем у меня. Только Дарья все сомневалась, время тянула. А сейчас вот тебя встретила и сама о свадьбе заговорила.

Илья посмотрел на Дашу и та впервые за весь вечер подняла глаза. Знакомый и любимый серый свет окатил Илью и он забыл все разумные доводы, сомнения, принципы. Видел только любимые глаза и понимал, что без них ему уже не жить… И тут вмешалась Лидия Захаровна, мамука:

– Квартира квартирой, но, думаю, на первых порах вам лучше с нами пожить. Дашенька учится, почти целый день в институте пропадает, а кто же готовить будет? Да и не умеет она… Пусть посмотрит, поучиться. У нас домработница приходящая, поживете по-человечески…

Илья опешил. Еще неделю тому назад он вообще ни о какой женитьбе не помышлял, а тут – здравствуйте вам! Через пару месяцев у него будет не только жена, но и тесть с тещей. Общаться с ними каждый день… Каждый день садиться вот за такой стол – вряд ли они только для будущего зятя так расстарались, наверняка всегда едят не хуже. А на какие, спрашивается, шиши? Его зарплаты с гонорарами на пару-тройку их обычных завтраков хватит. А одеваться? А все остальные необходимые расходы?

Даша почувствовала его настроение и решительно встала из-за стола:

– Мамочка, не пугай Илюшу. Не все сразу. А сейчас пойдем ко мне, я хочу показать тебе мою комнату. Ты же не знаешь, как я там все уютно устроила…

Илья несколько раз во время телефонных разговоров с Дашей пытался представить себе эту самую комнату, но теперь должен был признаться, что воображение его подвело. Ему почему-то казалось, что Даша живет в самой маленькой, изолированной комнатке, метров восемь-девять, в которой помещается только кровать или тахта, письменный стол со стулом и комод. То есть примерно такая комната, в которой он сам сейчас жил, только уютнее, украшенная всякими милыми пустячками девичья светелка. И опять воображение его подвело, просто потому, что вообразить такое он не мог.

«Девичья» размерами не уступала всей квартирке Анны Петровны. Вместо окна – чуть ли не трехметровый эркер, в котором разместился и диванчик, и пара мягких кресел, и изящный журнальный столик. Стены уставлены стеллажами с книгами, компакт-дисками, видеокассетами, в эти же стеллажи вмонтирован огромный телевизор с видеомагнитофоном, роскошный звуковой центр. Широкая тахта покрыта ковром, свисающим со стены. Еще один мягкий гарнитур с журнальным столиком… И все равно свободного места полно, хоть танцы устраивай.

– А здесь моя ванная комната, – просто сказала Даша и легким движением руки отвела в сторону то, что Илья принял за обычное зеркало в рост человека. – Видишь, у нас может быть почти отдельная квартира, с предками можно будет только в столовой встречаться. А можно и не встречаться, поесть и сюда принесут.

Илью неприятно резануло словечко «предки» – до этого Даша никогда не употребляла жаргонных выражений. Но ванная комната поразила его так, что он забыл даже поморщиться. Пару раз он такое видел – в кино, в фильмах из жизни американских миллионеров. Но в реальной жизни…

Назначение половины предметов он себе даже не представлял. Яркий кафель, мраморный пол, чуть ли не золотые краны и трубы. Утопленная в пол ванная размером с небольшой бассейн, затейливой формы раковина, вмонтированная в зеркальный шкафчик. И… два унитаза. Тут он окончательно перестал что бы то ни было понимать и только переводил изумленный взгляд с них на Дашу. Та, наконец, поняла, в чем дело, и звонко расхохоталась:

– Илюша, ты что, – давясь от смеха произнесла она, – никогда биде не видел?

– Я даже слова такого не знаю, – холодно ответил Илья. – Боюсь, что ты ошиблась, я тебе не подойду. Как говорили в старинных романах: я тебе не пара.

Веселость Даши мгновенно испарилась, она кошачьим, гибким движением взяла Илью под руку и повела обратно в комнату.

– Илюша, милый, не сердись на меня, я не подумала… Ну что же делать, если я выросла в такой обстановке? Ну, родной мой, ну, прости меня, пожалуйста. Я и не думала над тобой насмехаться. Ну, дура, дура, избалованная дура. Но ведь все эти вещи сделаны для того, чтобы ими пользовались. У твоей хозяйки санузел просто стерильный, хоть с пола ешь. Но ведь там повернуться невозможно…

– Твоя собственная квартира тоже такая роскошная? – мрачно осведомился Илья. – Или все-таки попроще? Я вообще-то думал, что мы будем жить у меня, то есть у тети Ани. Она, кстати, сама предложила…

– Ну, если ты так хочешь… Только давай сначала попробуем здесь. Мама права, я еще ничего по хозяйству не умею. И учеба… Ну, Илюша, милый, ну давай попробуем, а? Вдруг тебе понравится, ты привыкнешь. А в моей квартире ничего такого особенного нет, даже мебель еще не покупали. Обычный ремонт сделали…

– Обычный – значит этот самый «евроремонт»? Так?

– Илюшенька, но я-то в чем виновата? – взмолилась Даша. – Я даже и не просила ничего, мне и тут неплохо, а они сделали мне подарок на восемнадцатилетие… Я не понимаю…

Она обнимала его, умоляюще заглядывала в глаза. Запах ее духов, уже хорошо знакомый, кружил ему голову. Какая квартира, какие родители? Все это мгновенно отодвинулось куда-то на тридцать девятый план. Была только Даша, ее руки, ее губы… Чудовищным усилием воли он отстранился и хрипло сказал:

– Дашенька, ты сошла с ума. Не дразни меня, я живой человек.

– Я и не дразню, – тихо ответила она.

– А если войдут твои родители?

– Не войдут, они у меня тактичные. Да мы же ничего такого не делаем, только целуемся. Мы же теперь жених и невеста, да? Жених и невеста?

– Конечно, да. Только…

Даша властным движением руки зажала ему рот.

– Никаких «только». Все будет так, как ты скажешь. Несколько недель поживем здесь – после свадебного путешествия, конечно, а потом – как скажешь. Хочешь жить у Анны Петровны, будем жить там. Согласишься жить в моей квартире – еще лучше. Только не будем ссориться из-за такой ерунды. Говорят же, что с милым рай и в шалаше…