скачать книгу бесплатно
– Так рассказывала Софья? – поспешила уточнить Ольга.
– Будет вам! – взъярился Мизгирёв, – Соня не была шизофреничкой и психопаткой тоже не была. Не надо ставить диагнозы. У ТОГО, что видела Соня промокли ноги и остались на бортике бассейна ЕГО следы. Их я видел уже своими глазами.
– А веточка? – ещё раз уточнила Ольга.
– То-то и оно, веточки не было, а рябь на воде, куда она упала, была…
– Вы уточняли у обслуживающего персонала, может быть, кто-то из них вытащил веточку? – настаивала Ольга.
– Конечно, потом выяснял, – подавляя гримасу раздражения, ответил профессор. – Сначала было не до этого. Все занимались Софьей. И, главное, чтобы её достать нужно было прыгнуть в бассейн. Призрак Леля бросил её в самую середину. Мокрых я среди обслуги не видел.
– Когда это произошло, ещё раз уточните, – попросил Михаил, вынимая из кармана блокнот и ручку.
– В начале июня, а через неделю мы нашли в комнате Сони под её подушкой красную бандану с серпом и молотом, ровно такую, какую носил Игнат. Она не новая, ношенная. Я её даже понюхал, Игнатовым одеколоном пахла, «Фаренгейтом». Такой древесно-цветочно-мускусный запах. Накануне гибели в институте, где мы вместе работали Островского назначили начальником тематического направления, а меня его замом. Представляете, ему было всего двадцать шесть лет, совсем молодой, подающий надежды и такая непруха. Сейчас бы выдающимся учёным был с мировым именем. У меня не вышло – характера не хватило… – Мизгирёв неожиданно засветился глазами и подпрыгнув в кресле, выкрикнул, – зато у меня была Соня. Она мой приз, а Лель её профукал, гимнасточку цирковую предпочёл, идиот! Они с Софьей вместе горы бы свернули. Ан, нет! Соня остановила свой выбор на мне! – профессор так же быстро, как и загорелся, потух и уже едва шевеля увядшими губами, проговорил, – Я ведь тогда хотел только пометить красным цветом, а вон как вышло…
– Что вы хотели пометить красным цветом? – не понял и переспросил Исайчев.
– А?! – встрепенулся Мизгирёв, – каким красным цветом? Ах, это… не обращайте внимания, мои слова не имеют к делу никакого отношения… так мысли вслух…
– Я могу поговорить с вашей прислугой? – поинтересовался Михаил.
– Если с той, что работала в то время, то нет. Соня всех, кроме Анны и Верочки, уволила сразу. Она была коротка на расправу и так же, как и вы сейчас, решила, что это штучки прислуги. Веру, молодую девчонку, Соня встретила у ворот нашего дома. Она не поступила в институт и очень боялась возвращаться назад в свой посёлок. Мать пила. Девчонка тоненькая, как тростиночка, слезами захлёбывалась, не знала куда идти. Соня бездомных собак и кошек очень жалела, подбирала… А здесь человек… Жалостливая была. Верочку Соня «внедрёнышем» звала, очень трепетно относилась…
– А Анна? Она у вас на особом счету? – Ольга обернулась и краем глаза заметила, как мимо закрытой с туманными стёклами двери прошмыгнул кто-то в белом переднике. – Вы не могли бы угостить нас кофе?
– Бога ради, простите! – всполошился профессор, – Не могу прийти в себя… – он протянул руку, взял со столика колокольчик, позвонил.
Когда девушка в белом переднике вошла, приказал:
– Вера, скажи на кухне, чтобы кофе приготовили, как любила хозяйка и пусть его принесёт Анна.
– Анна? – удивлённо переспросила девушка.
– Я, что не на русском говорю? Пусть принесёт Анна! – цыкнул Мизгирёв, отчего девчонка спешно пошла на выход. Когда за Верой закрылась дверь, пояснил, – Анна не совсем прислуга, она больше компаньон Сони. Соня упросила её приехать сюда из Хвалыни, мы раньше дружили, учились в одном классе. После Исландии Соня остро чувствовала одиночество. Я на работе, отец не собеседник, пришлось вспомнить старые дружбы…
В дверь гостиной легонько постучали и, услышав разрешение войти, в проёме появилась женщина с подносом на вытянутых руках. На подносе в такт её шагов попискивали, касаясь друг друга чашки, чайник и цветастый фарфоровый кофейник. Выражение лица женщины было холодно и бесстрастно. Оно точно говорило о том, что на присутствующих, включая хозяина, ей наплевать.
– Анна! – укоризненно покачал головой профессор, – сделай лицо попроще. Ты же не сваи на стройке забиваешь…
Анна окинула тяжёлым взглядом присутствующих, отчего присутствующие подумали, что сваи на стройке ей забивать было бы приятнее.
– Открыточку сегодня принесли на ваше имя, – процедила она, едва расщепляя губы. Не глядя, сунула бумажный прямоугольник прямо в лицо профессора. Петр едва успел отслониться. На открытке была изображена Снегурочка. Запись на обороте гласила: «Пока удовлетворён! Ты живи дальше».
– Вот… вот… а вы говорите… – Пётр протянул открытку Михаилу, Исайчев прочитал и передал её Ольге. – Разве можно вот так жить дальше. Это убивает.
Пётр вынул из кармана брюк белоснежный платок и, вытерев им сухие глаза, высморкался:
– Даже не стыдно сказать, я попросту боюсь…
Анна, недовольно передёрнула плечами, выпрямилась, слегка откинула голову назад, посмотрела на профессора сверху вниз, всем видом выказывая превосходство и, не дожидаясь разрешения хозяина, пошла на выход. Ольга едва успела крикнуть ей вслед:
– Спасибо за кофе, когда можно с вами побеседовать?
– Да хоть сейчас. Я всегда здесь, – буркнула она не оборачиваясь.
– Вы разрешите нам взять открытку с собой? – попросил Михаил.
Хозяин утвердительно кивнул и, ухватив бутылку исландского напитка, стал пить прямо из горла.
– Фу, мерзость! – бросил он, – давайте отведаем настоящий вкуснейший кофе, – Мизгирёв потянулся к подносу. – Попробуйте, он по Сониному рецепту. Она им гордилась…
Профессор налил из молочника каждому в чашку, что-то напоминающее густое какао с молоком и только затем влил туда горячий парящий кофе из кофейника.
– Попробуйте, – предложил он Ольге, переведя взгляд на Михаила, повторил, – попробуйте. Соня называла этот напиток «Кофе на подушке». В варёное на огне какао с молоком и сахаром, добавляем немного соли, доводим до кипения, а потом доливаем горячий кофе.
Ольга пригубила и восторженно произнесла:
– Класс! Действительно, яркий напиток.
– Соня, вообще, была яркой женщиной! – с упоением чуть выпятив вперёд грудь, заметил Мизгирёв, – Самой яркой, какую я встречал. В нашей компании в Рейкьявике она многих обескураживала. Когда на праздники научное сообщество собиралось с жёнами, Соня затмевала всех. Её наряд интриговал, соблазнял и очаровывал. Она гнала прочь правила и запреты. Выбирала всё, что душе угодно: блёстки, пайетки, парчу, золото и меха самых неожиданных расцветок.
– Почему вы уехали из Исландии? – спросил Михаил.
Петр Владиславович поперхнулся, закашлялся, разбрызгивая во все стороны кофе, начал судорожно махать руками. Ольга резко встала, подскочив к креслу профессора, принялась короткими, но частыми ударами бить Мизгирёва по спине, осуждающе поглядывая на мужа.
– Ух ты! Ух ты – вскрикивал Петр содрогаясь телом. Но кашель усиливался и, Мизгирёв кивком поблагодарив Ольгу за помощь, рванулся к двери, повторяя на ходу, – ух ты! Ух ты!
Вернулся он как раз к тому времени, как Ольга с Михаилом допили кофе.
– Извините, бога ради. Поперхнулся, – виновато произнёс профессор.
Сейчас на нём был элегантный тёмно-синий костюм, голубая рубашка и шлёпанцы на босу ногу.
– Скажите, Пётр Владиславович, это наваждение, которое случилось с Софьей единственное или было что-то ещё? – спросил Михаил, дождавшись, когда профессор усядется на своё место.
– Да что вы! – воскликнул Мизгирёв, – каждую неделю появлялось нечто. Правда, в разные дни и разные весточки: то венок из ромашек, то берёзовые серёжки, а уж ветки ивы постоянно, однажды на пороге прямо у входной двери стояли лапти из пеньковой верёвки, было ещё вытяжное кольцо от парашюта и обрывок купола. Соня плохо реагировала на сюрпризы. Плакала. Ночами не спала.
– Но вы то понимали, что эти дрянные шутки с вами проделывает недоброжелатель? Пытались искать кто? – невесело усмехнулась Ольга.
– Сначала пробовали: три комплекта прислуги сменили. Увольняли без выходного пособия. Избавились от двух водителей. Службу охраны Софья поменяла местами – тех кто был в доме перевела в офис, а офисных сюда и все равно весточки приходили…
– Видеонаблюдение? Оно у вас есть? – поинтересовался Михаил.
– А то! Везде камеры понатыканы. Мы их регулярно переставляли с места на место – ракурс меняли, но весточки появлялись ровно там, где камеры не могли их ухватить.
– Записи с них сохранились? – Михаил обратил внимание как задрожали пальцы у профессора.
– Конечно, сохранились. У меня в сейфе заперты. – Мизгирёв закрыл ладонями лицо. – Как я опоздал… Отец давно предлагал обратиться к его другу, вашему начальнику, но я всё думал слухи пойдут, сплетни, засмеют. И вот финал… – Пётр опустил руки и влажными пьяненькими глазами посмотрел на Ольгу, затем на Михаила, – Вы-то, надеюсь, никому, ни-и-икому? У нас беседа без протокола? Или как? Я ещё одного скандала не перенесу…
Михаил боковым зрением заметил, как дрогнули ресницы у Ольги и вспомнил про включённый в её сумочке диктофон.
– Она написала в предсмертной письме, что её убил Лель. Сами вы Леля не видели, поэтому будем считать, что это Сонины… – договорить Михаилу не дал истеричный крик Мизгирёва:
– В том то и дело, что видел. Целых два раза. Один раз его тень, а второй, за день до Сониной смерти, в кафе… живого… весёлого и молодого… как тогда… – профессор в подробностях рассказал эпизоды, когда ему самому приходилось видеть живого Игната Островского.
Глава 6. Едем в Хвалынь
Михаил с Ольгой вышли за калитку усадьбы семьи Мизирёвых и, не сговариваясь, сделали глубокий вдох.
– Не надо ничего сейчас говорить, Мцыри, давай разъедемся по своим работам, а вечером, если будет чем, поделимся впечатлениями. Думаю, тебе надо привлекать Романа Васенко.
– Да. Придётся. – Подтвердил Исайчев, – не хотелось бы, у каждого из нас завал на работе по уже отписанным делам, но, думаю, без него за тот месяц, что дал на следствие Корячок, не успею даже с твоей помощью. Садись, подвезу к работе…
– Не надо, тебе совсем в другую сторону. Я вызвала машину. Пока жду, подышу, осмотрюсь, красиво здесь…
– Кстати, Копилка, – озорно подмигнул жене Исайчев, – а чем для тебя пахнут эмоции Романа Васенко?
Ольга на секундочку серьёзно задумалась:
– Иногда, когда расслаблен и добродушен, он пахнет яблочным вареньем. А когда зол – мокрой пылью, я даже пугаюсь…
Михаил чмокнул жену в щёку и быстрым шагом направился к машине. Надо было ухватить капитана Васенко и озадачить его новыми проблемами.
– Слушай, Копилка! – не доходя до машины крикнул Михаил, – я утром уже видел Романа, знаешь, чем он пах сегодня?
– Пыльными архивными делами он пах, – махнула на прощание рукой Ольга, – поезжай уже! Посылай его в архив поднять «дело Игната Островского», он рыться в старых делах очень не любит, поэтому управится быстро.
– Управиться, конечно? – ворчал, садясь в машину Михаил, – сначала весь мозг мне выпьет, а потом управится… Интересно какие же эмоции у него были, когда он пах яблочным вареньем? При каких обстоятельствах Копилка их унюхала? А? – Исайчев обернулся, увидел, как Ольга внимательно рассматривает усадьбу Мизгирёвых. – Сволочь ты, Мцыри! И думать так не смей о своей жене. – Михаил резко козырнул двумя пальцами, поднеся их к виску, – Есть, товарищ майор! Сволочь!
Исайчев иногда работал в паре с Васенко. Они по темпераменту, логике мышления и отношению к жизни были совсем разные и все же, именно это помогало сослуживцам успешно распутывать сложные заковыристые «дела». Михаил завидовал способности Романа переключаться от рабочих вопросов на бытовые. При этом Исайчев замечал, как ловко капитан успевает высказаться и там и там, не теряя первоначальной нити разговора. Сам Михаил старается не принимать опрометчивых, поспешных решений, в экстренных ситуациях «берёт паузу» и тщательно обдумывает предстоящие действия. Это происходит у него без каких-либо усилий – он такой от природы. Роман же не терпит медлительности. Васенко энергичный, работоспособный, с богатой мимикой болтун. Может разговорить любого даже совсем мутного собеседника и выудить из него то, что он не поведал бы никогда. Сейчас именно эта способность Васенко интересовала Исайчева более всего. Михаил, напротив, мог смотать добытую коллегой информацию в один клубок и сделать неожиданный и чаще всего правильный вывод.
Ольга проводила взглядом удаляющуюся машину мужа, обернулась и с удивлением заметила, как утреннее солнце причудливо высветило территорию усадьбы. Оно разделило пейзаж на две части. Одну, ту что была за домом, укутало мглистой дымкой, спрятав деревья, кустарники и мелкие хозяйственные постройки, оставила только намёки на них в виде тёмных выступающих кое-где фрагментов.
«Вероятно, там вода, – подумала Ольга, – туман густой и, кажется, в нём плывут горы»
Часть территории перед домом, наоборот, казалась высвеченной мощным прожектором. В его свете влажная листва деревьев и газонная трава посверкивали неестественно ярким изумрудным цветом. Растения на клумбах и вдоль идеально вымощенных природным камнем дорожек, выглядели только что нарисованными блестящей, пока ещё не высохшей краской.
Ольга оценила ухоженность усадьбы, сделала выводы: у профессора есть садовник. Не сам же он скачет по деревьям? Немаленький бассейн тоже требует заботы. Вслух произнесла:
– Бо-о-ольшое хозяйство у профессора, много подручных людей… И всех надо опросить О-ё-ёй!
– Большое! – подтвердил кто-то за её спиной.
Ольга обернулась. Её взгляд упёрся в улыбающееся лицо с большими серыми глазами.
«Это Верочка», – вспомнила Ольга, спросила:
– Вы по мою душу? Я что-то забыла в доме?
– Нет, нет! – поспешила ответить девушка, – я не к вам. На почту бегу, бандероль получать…
– Давно здесь обитаете, – поинтересовалась Ольга.
– Пять месяцев. Угол снимаю и работаю.
– Угол снимаете? Это как? – округлив удивлённо глаза, спросила Ольга.
– Как? – усмехнулась Вера, – в комнате четыре угла. Один из них я снимаю.
– За деньги?
Девушка кивнула.
– А остальные углы кто снимает?
Верочка рассмеялась переливчатым смехом:
– В одном большой дубовый шкаф для хозяйской посуды. В другом бельевой шкаф, в третьем углу шкаф с бытовой химией, ну а в четвёртом моя раскладушка. Извините, мне бежать нужно, хозяин сердиться будет.
– Беги, беги, – махнула рукой вслед девушке Ольга, подумала: « Ничего не скажешь, трепетно относилась Софья в своему «внедрёнышу». Как, однако, прав Мизгирёв-старший: Пётр видел Соню совсем иначе».
Неожиданно к калитке подошёл павлин. Постучал клювом по искусно выкованной решётке, распустил хвост.
– Ах, какой красавец! – Ольга погладила ладонью птицу по маленькой голове, – хвост волшебный, а голова малюсенькая, счастливый! В такой голове немного мыслей заведётся. А горе, как говорится, именно от ума…
В ожидании машины Ольга продолжила осматривать фасадную часть дома. Отметила, что окна второго этажа на уровне семи – восьми метров над землёй.
– «Мизгирёв утверждает: в тот день, когда в окне он с Соней заметил силуэт Игната и попытался приблизиться, тот прыгнул, и прыгнул так же, как если бы был в самолёте с парашютом то есть, оттолкнувшись от подоконника, распластавшись и вытянув вперёд руки. В этом случае будь он из плоти и крови непременно шмякнулся о землю животом и наверняка разбился. Профессор говорит, что после шока они подбежали к окну: там не было никого. И шлепка тоже не слышали… Даже если предположить, что он успел сгруппироваться, какой-то звук от прыжка всё равно бы был …Надо посмотреть окно… Вернуться? Неудобно. Посмотрю фотографии. Эксперты нащёлкали их кучу-малу со всех ракурсов. И всё же, кто убрал ивовую веточку из воды? Профессор говорит, что мокрых людей в усадьбе не было, а вот были ли люди, ожидающие и уже подготовленные к данному мероприятию ему знать не дано, а нам нужно. Ой, как нужно!
В дороге на работу Михаил обдумывал план расследования «Дела призрака», так для себя он назвал дознание по самоубийству Софьи Мизгирёвой. Два месяца, стандартный срок для следствия, но в этом случае, по просьбе полковника Корячка, его сократили до одного. Торопит старик, хочет угодить закадычному другу. Впрочем, «торопить» обычная практика любого начальника следственного отдела. Михаил не припомнил ни одного дела, которое ему дали закончить спокойно. Всегда срочно, всегда бегом…
«Так, хватит себя жалеть, – решил Исайчев, – Давай работать, милок… Что лежит на поверхности? Первое – почему её кошмарили именно образом Игната? Была у девчонки в юности любовь без границ. Ну и что? Она у всех в юности без границ… Парень погиб! Горе, да! Почему кто-то настойчиво ей это припоминал? Что она такое натворила, что этот некто ей простить до сих пор не смог? Думаю, что этот шлейф тянется из юности, Значит, нужна поездка в Хвалынь. Завтра пятница, городок маленький – возьму с собой Копилку. По дороге, а это часа четыре, обмозгуем „весточки призрака“. Второе – персона самого Леля и странности его гибели. К этому вопросу прикреплю Романа. Копилка права, он не любит тухнуть в архивах, посмотрит быстро. Третье – чета Соколовых. Эти недовольны изгнанием из Исландии и обвиняют Софью. Пусть Ольга разбирается. Социальные сети её территория. Четвёртое – Анна? Странно себя ведёт женщина, вызывающи, будто вулкан внутри бурлит. Разговор с ней надо поручить Оле, она её заинтересовала. С недругами в бизнесе разрулю сам. Так, что ещё… что ещё… Надо позвонить отцу Мизгирёва, взять адреса и фамилии людей, с кем следует пообщаться в Хвалыне…»
Исайчев вынул из кармана телефон и, полистав контакты, нажал кнопку вызова Мизгирёва-старшего.
– Не ждал так скоро вашего звонка, – вместо приветствия произнёс Владислав Иванович, – есть что сказать?
– Пока ничего… Есть желание посетить вашу малую родину. Я имею в виду Хвалынь. Не дадите адресочки старых друзей берендеев…
– Нет не дам! – сухо, даже с нотками вызова ответил Мизгирёв. – Вы что, намеренно занимаетесь ерундой и тянете время? При чём здесь Хвалынь? Софья из Хвылыни лет двадцать назад уехала. Не желаете заниматься этим делом, скажите. Я попрошу Володю, Владимира Львовича, дать другого следователя…
Исайчев от тона Мизгирёва опешил, сбился с автоматического ритма движения на дороге. Припарковал машину на обочине, ответил, желая сразу определить тон дальнейшего общения с абонентом:
– Я, Владислав Иванович, провожу расследование по собственному плану. У меня есть отведённые для этого «дела» сроки и я попытаюсь в них уложиться. Командовать мной не рекомендую. Если вы всё же пожелаете сменить следователя и обратитесь к полковнику Корячку, я потребую от него объяснений… Я понятно объяснил?
Трубка хранила молчание.
– Хорошо. Тогда всего доброго! – Исайчев повернул ключ зажигания.
