скачать книгу бесплатно
– Иду.
– Шевелись, давай!
Молодой человек засунул мобильник в карман, но шевелиться быстрее не стал.
Молодого человека звали Клиф. То есть, конечно, не Клиф, а Кирилл. Но Кириллом молодого человека никто не называл.
Для родителей он был Кирюшей.
Для знакомых и друзей, которых у него, практически не имелось, он был Клифом.
Но молодой человек прекрасно знал, что все ровесники, за глаза кличут его только так – Ботан.
Прозвище того, кто только что позвонил по телефону, было ничем не лучше – Хмырь. Правда, при личном общении, Хмыря чаще называли – Вольт. В паспорте же его, в графе «имя» стояло респектабельное –«Вольдемар».
Вольт уже почти двадцать минут сидел в углу дешёвого бара, с вкусным названием «Жаренный Гусь», досасывая вторую кружку «Балтики 7». «Жареный Гусь» – всего лишь второсортная пивнушка на углу квартала, и никаким жаренным гусем здесь отродясь не пахло. И бывал здесь Вольт вовсе не благодаря более чем демократичным ценам на пенный напиток – даже они казались для его студенческого кошелька грабительскими. А бывал он здесь из-за хорошенькой официанточки Люси. Он бы и сейчас шпионски пялился на её сочную задницу. Он бы закусывал при этом, как Ботан, губу, если бы имел такую привычку. Он бы так же печально вздыхал, понимая, что никогда не наберётся смелости заговорить с ней. Но нынешним вечером с ним что-то происходило. Он не замечал сегодня ни Люси, ни её задницы, а его обычно тусклые глаза горели, словно у чёрта. Он нетерпеливо ёрзал на сидении затёртого стула.
«Ботан! Где же ты, тормозила?».
Клиф и Вольт – друзья с детства. Друзья со школы. Друзья, по несчастью.
Какому идиоту пришло в голову, организовать социальные (читай бесплатные) места в элитной школе? По велению какой чёрной кармы отцу Кирилла вздумалось переехать сюда из старой дедовой квартиры с высокими потолками? Здесь стояли хрущёвки. Через дорогу – скверик. А за ним хоромы крутых и могучих. Бандитов в погонах и без, верховных чиновников, холёных банкиров, виртуозов взяток, владельцев телеканалов и прочих «хозяев заводов, газет, пароходов». Хозяев жизни. Местный аналог Рублёвки, младший её брат-близнец. И эта распроклятая школа.
Хрущёвки здесь называли коробками.
Кирилла перевели сюда учиться во втором классе.
Моббинг начался с первого дня. На перемене после математики к Кирюше подвалил жиробас, который был, к тому же, на две головы выше него.
– Привет, новенький! – толстяк смерил Кирюшу взглядом своих маленьких заплывших глазок. – Я Толик. Можно просто Комод.
Кирилл протянул руку, но толстяк своей ладони не подал.
– Какой у тебя телефон? – вдруг спросил он.
Кирюша замялся. – А у тебя какой?
– «Моторола»! – увалень запустил пятерню в карман брюк и выловил оттуда сверкающий брусочек с кнопками. – Гляди!
В те времена мобильник имелся не у каждого взрослого. Чего уж говорить о второкласснике?
– Ох, ты!.. – прошептал восхищённый мальчуган.
– Да. А ещё там двадцать игр есть! – жирдяй просиял от полученного эффекта. – А у тебя какой? Покажи.
– У меня нет телефона… – Кирюша потупил глаза.
– Так ты из этих, из коробочных? – толстяк чванливо выпятил вперёд мясистую нижнюю губу. – Как Хмырь?
– А кто такие коробочные? – Кирилл непонимающе глядел снизу-вверх на здоровущую, оттопырившую губу, физиономию. – И кто такой Хмырь?
– Коробочные, это те, что живут в коробках. А Хмырь, это такой же как ты очкарик. Вон тот, рыжий, с первой парты.
– Я вообще-то в доме живу, – не согласился Кирилл.
– Это я в доме живу, а ты живёшь в коробке, – заявил Комод на полном серьёзе.
Кирюша только пожал плечами.
– И Хмырь в коробке живёт, – продолжил жирдяй. – А сидеть ты теперь будешь с ним, на первой парте. Где лохи сидят.
– А кто такие лохи?
– Это такие, которые живут в коробках, и у которых нет телефона.
– А…
– А деньги-то у тебя есть? – не дал ему договорить толстяк.
– Деньги?.. Есть.
– Сколько?
– Десять рублей.
Комод огляделся по сторонам. – Давай.
– Как, давай? – оторопел Кирилл.
– Просто. – Туша угрожающее двинулась на него.
«Куда ж ты забился?».
Клиф лавировал между густозаселёнными столиками в табачном мареве. В этом заведении не ставят музыки. Здешняя музыка – пьяный гвалт.
«Где ты, чёртов засранец?».
Вот и он. В углу. Рыжая щётка волос. Нос крючком. Очки-Ленноны.
Они оба с детства носили очки. У обоих была аллергия на линзы. Только у Клифа ещё и «предастма».
На столике перед Хмырём две полные кружки пива. В руках третья – почти пустая.
– Здорово, Вольт!
– Чего так долго-то?
– Не девушка. Подождёшь. – Клиф сел.
– Это тебе, – Вольт подвинул одну из полных кружек Клифу, – за мой счёт.
– С чего вдруг такая щедрость? – Клиф провёл пальцем по запотевшему стеклу.
– Пей, говорю!
Клиф сделал несколько больших и жадных глотков. Холодное пиво в такую жару (пусть даже это разбавленная «Балтика 7») – подлинное блаженство.
– Чего звал-то?
Они учились в одном универе, на одном факультете – юридическом. Но в разных потоках, разных группах. Поэтому могли не видеться неделями, несмотря на то, что жили по соседству. В «коробках».
– А того! – глаза за стёклами очков сверкнули, – тебе не надоело?
– Чего не надоело?
– Щи лаптем хлебать, говно жрать, член сосать! Нужное подчеркни.
– Да что с тобой, Вольт? Перегрелся что ли? Или надрался уже?
– Дурень, – Вольт привстал. Вольт наклонился вперёд. Вольт перегнулся через стол. Вперился взглядом в Клифа. Взглядом фанатика. Взглядом маньяка. Глаза в глаза. Очки в очки. – У нас есть шанссс.. – прошипел он, будто змея.
– Какой шанс? – Клиф отпрянул, отодвинулся. – Очередная бредовая идея, о том, как всё и сразу?
– Дурень, – Вольт, опершись обеими руками о стол, продолжал нависать над Клифом. – Ты даже не можешь представить, что это. Никто не может.
– Если ты опять о биткойнах, то даже не начинай, – Клиф вместе со стулом отодвинулся от стола, и нависающего над ним Вольта.
– Дурень, – Вольт вернул зад на свой стул. – Ты забыл, кем ты был? Ты забыл, кто ты есть? Ты забыл, кем ты будешь?
– Кем я буду никто не знает.
– Да все знают! – Хмырь лупанул кулаком по столу так, что на том подлетели кружки. – Неудачник, ничтожество, чмо. Одно слово – Ботан! Был им, и останешься.
– Ты на себя-то посмотри, придурок! – огрызнулся Клиф.
– Я-то смотрю. И помню.
Клиф тоже помнил. Помнил, что всю жизнь чего-то боялся. Много чего боялся. Сильно боялся. Темноты, пауков, тараканов, врачей. Своего деда. Позже – высоты, боли, драться, соседских мальчишек. Ещё позже – девчонок, того что пошлют, того, что не сможет ответить… (Список страхов неполный: в нём не указан самый главный из них).
Помнил, как приснопамятный дед, безнадёжно махал рукой, и не брезговал плевать в пол: «Не выйдет из него мужика. Бабой растёт!»
Помнил распроклятую школу.
– Деньги к деньгам, – Вольт отпил пива из непочатой кружки. – Но, во-первых, у тебя их нет. А, во-вторых, и не будет.
– Опять пророчишь, пифия?
– Здесь и к пифии не ходи. – Вольт едко прищурился. – Чтобы сделать деньги из ничего, нужна дерзость и хватка. Нужна сила. Ничего из этого у тебя нет.
– Интересная теория. Но если она верна, то тебе тоже не светит.
– А вот тут, чувак, ты прав – таким, как мы, не светит, – Вольт грустно усмехнулся. – Светит таким, как Мориарти. С рождения.
Чуть позже Кирюша узнал, что Комод – не самое большое зло в его жизни. Что есть ещё Бамбула – здоровенный амбал Серёжка Доценко (Качком он станет в классе этак восьмом). Есть Сахар, Старик, Могила… Есть патологический садист Пельмень. Есть, без раздумий пускающий в ход свой жёсткий, как бетон кулак, каратист Кастет. Но всё это сборище монстров отдыхает в сторонке, заслоненное тенью Его, самого главного кошмара Кирюшкиной и Волькиной жизни. Женьки Савицкого. Мориарти.
Этим прозвищем, из бессмертных рассказов о Шерлоке Холмсе, наградила его училка. Просто как-то сказала на уроке: «Савицкий, ты прямо, как Мориарти». Оказалось, что училка, словно в воду глядела.
В Кирюшином классе из пацанов, только двое «коробочных» – он, да Волька Черных, то есть Хмырь. Остальные – «приозёрные». Так звали тех, что из хором. Тех, кто учился в элитной школе по праву, за плату. Приозёрными их называли потому, что местная Рублёвка, та, что начиналась через дорогу от «коробок», за сквериком, оканчивалась на берегу бирюзово-зеленого озера, в которое с севера впадала речушка, с говорящим названием «Изумрудная».
Школа элитная. Мальчишки обычные. Они везде одинаковые. И если ты слабак – тебе беда.
Над двумя очкариками издевались все. Комод отбирал деньги. Пельмень выкручивал руки. Кастет отрабатывал удары. Бамбула заставлял делать за себя домашнее. Обычная практика, используемая сильными по отношению к слабым. Но Мориарти был уникален.
Он не плечист, не мускулист и не драчлив, этот Мориарти. Но он – вожак. Его боятся. Почему? Он злой гений.
Подкинуть тебе на сидение парты кулёчек с дерьмом, а после того, как ты размажешь его своей задницей, объявить всему классу о том, что ты обделался; выкрасть твою одежду, вместе с трусами и полотенцем, пока ты моешься в душе после урока физкультуры, чтобы потом, когда ты голый и мокрый крадёшься по раздевалке, внезапно открыть дверь, и выставить тебя на посмешище девчонкам; придумать тебе новую мерзкую кличку, которую тут же подхватят все те, кто тебя знает – вот лишь начало длинного списка специфических шалостей школьника Савицкого, жертвой которых мог стать каждый, кто имел глупость или несчастье в чём-то ему не угодить. С ним предпочитали не ссорится, он же любил безоговорочное подчинение, в награду за которое иногда дарил свою милость. Мориарти боялись все.
Пацаны – животные стайные. Стае нужен вожак. Стая выбрала Мориарти.
А ещё Савицкий любил праздники.
Если бы кто-то спросил Ботана, об одной из самых безобидных проделок Мориарти, то он рассказал бы о том, как тот в седьмом классе, аккурат перед восьмым марта, заставил его написать на школьной доске аршинными буквами:
С праздником, девочки! Плюньте мне в рот. Это мой вам подарок.
Ботан, извращенец.
Если бы кто-нибудь от том же самом спросил Хмыря, то он припомнил бы новогодний утренник в третьем классе. Тогда он заставил Хмыря помочиться на его пушистый заячий костюм, после чего сделал это сам. Потом это с удовольствием сделали Комод, Сахар, Кастет… Когда же учительница и девочки спросили у зайчика, почему его шубка мокра, зайчик объяснил это тем, что по дороге в школу уронил свой костюмчик в лужу. Та зима в капризном городе тоже была тёплой и слякотной…
Ко дню рождения Ботана, Мориарти неизменно писал сказки. Мерзкие сказки, которые неизменно начинались словами:
Жили были два лузера, Хмырь и Ботан…
В этом была только половина беды. Вторая половина начиналась тогда, когда приозёрные пацаны, во главе с атаманом Савицким, рассаживались кружком. Ботан должен был выйти в центр. И прочесть эту сказку. С выражением.
Начиная с пятого класса, он просто начал прогуливать школу в день своего рождения. Но получал лишь отсрочку. Экзекуция устраивалась днём позже. Хмырю в этом смысле повезло больше – его день рождения приходился на летние каникулы.
Как мог злой мальчишка заставлять их? Что делало двух очкариков столь безропотными? Они говорили себе: «У Мориарти есть лапы Комода. У Мориарти есть кулаки Кастета. У Мориарти – мускулы Бамбулы. Приозёрных здесь много, а мы-то одни!». Но каждый очкарик чувствовал, что это враньё. Что будь Мориарти один, он всё равно делал бы это. Не потому, что он силён. Потому, что они слабы.
Услышав это имя Клиф поморщился.
– Слушай, дай закурить!
– Ты же бросил, астматик!
– Дай закурить.
Клиф затянулся, выдул мутную струю вниз.
