скачать книгу бесплатно
– А где тот Земун? – спросила Ванга. – Наверное, далеко.
– Какая разница, далеко или близко? Ты не будешь туда каждый день ездить. Жить там будешь. В пансионе для учеников.
– Я из дома никуда не поеду! – испуганно воскликнула Ванга.
Ее голос забился под куполом, как случайно залетевшая птичка.
– Не тебе решать, – сурово отрезал священник. – Скажи отцу, чтобы зашел ко мне в воскресенье.
Как сердит был Панде на отца Никодима! Еле сдерживался, слушая его. Сколько можно уповать на милость Божью? Как деньги к деньгам прилипают, так и милость Божья дается тем, кто и без того судьбой не обижен, – так считал Панде Сурчев. И вся его беспросветная жизнь доказывала, что он прав.
А старый священник все повторял свое.
– Эта школа для твоей дочки – милость Божья. Ее там читать, писать научат. Не будет она так мучиться своей слепотой.
– Зачем ей читать и писать? – не выдержал Панде. – Хоть бы работу простую делала, и то хорошо.
– Не понимаешь, зачем читать и писать, – оборвал его священник, – пойми хотя бы, что там ей лучше будет. Одета, обута, накормлена. Там сытно кормят. А то смотреть ведь тяжело на Вангелию. Ходит – от слабости качается.
«Нечего меня попрекать! – чуть не выкрикнул Панде. – Как вся семья живет, так и она. Нет у меня богатства! И никогда не будет».
Но ничего он не выкрикнул. И не только потому, что с почтением относился к старому священнику – отец Никодим служил в сельской церкви с незапамятных времен, – но и…
– Правду вы говорите, отец Никодим, – нехотя проговорил Панде.
– Вот видишь! Сам понимаешь. А от лучшей жизни, может, и зрение к Вангелии вернется.
– Не верю я в чудеса, – отрубил Панде.
Но отца Никодима грубостью было не пронять. Сельский священник и не такое еще слыхал от своих прихожан.
– Веришь, не веришь, – сказал он, – а дочку в школу отпусти. Я напишу директору, она ее примет. Не отнимай у Вангелии милость Божью.
– Ладно, – кивнул Панде.
А Ванга никакой милости Божьей в отцовском решении не увидела. Она отчаянно рыдала, стоя посреди двора у запряженной телеги. Яркий весенний день казался ей черным, наверное, не из-за слепоты, а как раз из-за отчаяния.
– Не плачь, милая, не плачь, – успокаивала ее Танка. – Тебе там хорошо будет.
– Мне с вами хорошо! – судорожно всхлипывала Ванга. – Не надо меня прогонять!
– Так разве мы прогоняем? – Танка и сама еле сдерживала слезы. – Что ж у нас хорошего? Одна работа.
– Я бы тебе и дальше помогала, Танка! Как ты без меня справишься?
– Справлюсь. Что делать? Васил уже большой, помогать станет. Правда? – обернулась она к старшему сыну.
Пятилетний Васил не ответил. А совсем маленький Томе, сидящий на руках у матери, сморщился, собираясь зарыдать, хотя его только-только успокоили.
– Ну, хватит причитать в дорогу, – сказал наконец Панде. – Садись, Вангелия, пора.
– Ой, горе-горе!.. – в ответ на его слова зарыдала Ванга.
– Может, никакое и не горе, – обняла ее Танка. – Может, счастье свое там найдешь!
Но не похоже, чтобы Ванга ожидала счастья. Пока телега не скрылась за поворотом улицы, доносился до дома ее отчаянный плач.
Глава 7
Девочки выходили парами, крепко держась за руки. Ольга специально ставила их в пары так, чтобы более умелые, давно живущие в Доме слепых, помогали тем, кто еще не освоился со своей слепотой. Она вообще очень серьезно относилась ко всему, что предписывалось педагогическими правилами. И не обращала внимания на то, что некоторые воспитательницы над нею из-за этого посмеивались. Может быть, серьезность в ее возрасте и выглядит смешно, но что же делать, если она действительно серьезная по натуре своей? Не в восемнадцать лет сделалась такою, а всегда такая была, даже в детстве.
– Девочки, сейчас мы все пойдем по аллее, – сказала Ольга, когда все пансионерки спустились с крыльца. – Держитесь за руки. Сегодня такой прекрасный день! В воздухе столько запахов. И от земли, и от цветов, кустов, деревьев. У каждого цветка свой запах, и каждый можно различить, а потом представить, как выглядит этот цветок. – Вереница воспитанниц дошла уже до середины парковой аллеи. – Давайте остановимся, – предложила Ольга. – Веет легкий ветерок. Вы чувствуете? В этом ветерке как раз и смешаны свежие и разные запахи. Вдохните, вдохните глубоко! Как будто у вас перед самым лицом букет цветов и солнце светит на него. Чувствуете на своих лицах солнечное тепло?
Ольга так увлеклась, описывая ветер и солнце, что и сама была сейчас похожа на своих воспитанниц. Да и не намного старше она была, а некоторым даже ровесницей.
– Чувствуем! Так приятно! – раздалось несколько голосов. – Чудесные запахи!
– Вы и сами похожи на цветы, – улыбнулась Ольга. – На красивую клумбу. Ну, тихо-тихо. Давайте послушаем звуки.
Все замерли, прислушиваясь.
– Птичка, – сказала самая маленькая девочка. – А какая?
Она совсем не была похожа на цветок – тощенькая, с острым, вечно шмыгающим носом.
– Соловей! Канарейка! Чижик! – наперебой стали предполагать девочки. – Ну какая? Скажите, госпожа Васильцова, скажите!
– А я и сама не знаю! – засмеялась Ольга. – Но в этом нет ничего стыдного, ведь невозможно знать все. А птичка такая маленькая, что ее совсем не видно на дереве. Но ее можно себе представить. Вообразить, какая она красивая, как, подняв клювик, старательно выводит свои трели…
Произнося все это, Ольга заметила, что одна из воспитанниц, Снежана, мрачнеет с каждым ее словом. Ощущение мрачности, исходящее от Снежаны, усиливалось еще и от того, что на голове у нее была косынка, повязанная так, чтобы были полностью закрыты щеки. Снежана была высокая, стройная, и если бы не эта косынка, почти скрывающая лицо, то ее можно было бы назвать красивой. И еще – если бы не мрачная ненависть, которая не только звучала в ее голосе, но и пронизывала, казалось, все ее существо…
– Ведь правда, Снежана? – обратилась к ней Ольга. – Это очень красивая птичка.
– Вы прекрасно знаете, что я ничего не вижу, – процедила та.
– Я тоже не вижу сейчас эту птицу, – стараясь не обращать внимания на Снежанин вызывающий тон, ответила Ольга. – Но ведь ее можно представить.
– Зачем? – Ненависть в голосе Снежаны звучала теперь уже совсем не прикрыто. – Глупости все это! Учите нас тому, чего и сами не знаете.
– Ну что ты говоришь? – растерянно произнесла Ольга.
– А то и говорю, что есть! – воскликнула Снежана. – Я все это видела! Ви-де-ла! Понимаете вы это?! А теперь не вижу! А вы еще издеваетесь!
– Зачем ты… так?.. – пролепетала Ольга. Ей хотелось провалиться сквозь землю. Пришлось приложить все силы, чтобы взять себя в руки. – Девочки, пойдемте в парк, – поспешно предложиила она.
Голос ее прозвучал при этом чуть бодрее, чем обычно.
«А ведь они очень чуткие, – мелькнуло у Ольги в голове. – Сразу расслышат фальшь в моем голосе…»
Но что поделаешь, если не бодрой быть ей сейчас хочется, а плакать? Не отдаваться же подобному желанию.
Девочки снова взялись за руки и двинулись вперед по аллее. Ольга шла рядом с ними, следя, чтобы никто не отстал. Снежана шла позади всех. Одна.
Это было очень красиво – стайка девочек в весеннем парке. Но расстроенной Ольге было сейчас не до красоты.
А Ванга этой красоты вообще не видела.
Телега, на которой она сидела, остановилась у ворот Дома слепых.
– Приехали, – сказал отец. – Тихое место. И дом большой. Тебе тут хорошо будет. Ну, пошли.
Ванга сама слезла с телеги и, прислушиваясь к отцовским шагам, пошла вслед за ним к воротам.
– Почему ты не в классе, Ольга?
Директриса смотрела так, что Ольге показалось, госпожа Стоянова и без объяснений знает, почему она идет по коридору в то время, когда должна присутствовать на уроке и помогать воспитанницам выполнять задания учителя.
– Я к вам, – вздохнув, ответила Ольга.
– Я рада.
Улыбка у директрисы была старческая – лучики морщин появлялись вместе с улыбкой у ее глаз и губ. Ольге почему-то всегда становилось веселее при виде этих лучиков.
– Чему вы рады? – удивленно спросила Ольга.
– Во-первых, просто так, – ответила директриса. – Тебя всегда радостно видеть, ты разве не знаешь? А во-вторых, я рада, что ты обращаешься ко мне, когда чем-то взволнована. Проходи, – предложила она, открывая перед Ольгой дверь своего кабинета.
Войдя, Ольга вспомнила, как оказалась в этом кабинете впервые. Это было год назад. И тогда, в точности как сегодня, она удивилась тому чувству, которое охватывало сразу, как только оказываешься в этих стенах. Это было ощущение удивительного покоя – не нагоняющего сон, не расслабляющего, а… Внимательный здесь охватывал покой, вот какой!
– Садись сюда. – Директриса кивнула на старый, с заклеенной спинкой, кожаный диван. – Ведь мы не будем разговаривать официально, через стол, правда? Итак, что ты хотела мне сказать? Тебя обидели?
– Не меня обидели, – взволнованно ответила Ольга. – Это я обидела. Я… Я просто не умею работать!
– Успокойся и расскажи все по порядку. – Директриса надела очки, еще внимательнее вгляделась в ее лицо. – Иначе я ничего не пойму. Ну кого ты могла обидеть?
Даже она считает Ольгу какой-то амебой, которая никак не способна влиять на окружающих!
– Я думала… Мне казалось, что у меня получается… А я ничего не умею!
– Ольга, просто расскажи, что произошло. – В голосе директрисы зазвучали почти суровые нотки. – Я сама разберусь, что ты умеешь, а что нет.
– Я водила девочек на прогулку. – Ольга взяла себя в руки. Это, видимо, главное умение, которое необходимо в жизни человеку. – Все было как обычно. Я рассказывала им обо всем, что вижу. О природе, о цветах. Я считала, что им надо словами рассказывать о мире, который они не могут видеть.
– Правильно, – кивнула директриса. – У тебя это хорошо получается.
– Ничего у меня не получается! Мой рассказ произвел на одну девочку ужасное впечатление. Она расстроилась, разозлилась. Нагрубила мне. Но я сама в этом виновата! – поспешно уточнила Ольга.
– Как ее зовут? – спросила директриса.
– Снежана Боянова. Новенькая.
– Ну вот видишь, Ольга, ты сама сказала: новенькая. Еще не привыкла. К тому же зрение она потеряла совсем недавно и в результате несчастного случая. Ей тяжело смириться со своей слепотой, оттого и агрессия.
– Нет, – покачала головой Ольга. – Дело не в этом. Я не нашла для нее нужных слов. Значит, я не умею.
– Ничего это не значит. – Директриса улыбнулась. – Не все сразу. В нашей работе самое важное – доброта и терпение. У тебя все еще впереди. И опыт, и уверенность в себе. Главное, ты любишь своих воспитанниц. Правда?
– Люблю.
Ольга хотела кивнуть, но не стала, потому что слезы уже готовы были пролиться из ее глаз.
Директриса подошла к окну.
– Еще одну новенькую привезли, – сказала она. – Может, добрый знак для тебя? Пойдем встретим.
Глава 8
Крестьянин лет сорока застыл у крыльца, явно не решаясь войти. Слепая девочка, стоящая чуть поодаль, не казалась перепуганной, хотя вид у нее, конечно, был растерянный. И оба они выглядели не бедными даже, а просто нищими в своей домотканой обветшалой одежде.
Директриса спустилась с крыльца.
– Здравствуйте, – сказала она. – Вы Панде Сурчев из Струмице?
– Да, – кивнул крестьянин. – Здравствуйте.
– Я получила письмо от отца Никодима, – сказала директриса. – Мы готовы принять вашу дочь. – Потом она подошла к девочке и спросила: – Как тебя зовут?
– Вангелия, – ответила та.
– Красивое имя. Ну, входи, Вангелия. Эта дверь всегда открыта для тебя. Это теперь твой дом. Тебе здесь будет хорошо. А вот это госпожа Васильцова, твоя воспитательница. Знакомьтесь.
Ольга тоже спустилась с крыльца, взяла девочку за руку. Крестьянин смотрел исподлобья, словно боялся, что его дочери причинят боль. А может, ни о чем таком он не думал: лицо у него было суровое, и непохоже было, что он способен беспокоиться о тонких материях.
– Меня зовут Ольга, – сказала она. – Здравствуй, Вангелия.
Ольга с радостью увидела, что от ее рукопожатия лицо девочки просветлело.
– Здравствуй, – ответила та. И неожиданно добавила: – А я тебя видела. Когда-то.
– Тебе показалось, что ты узнала меня по голосу? – удивилась Ольга.
– Нет. Не по голосу. Я тебя просто узнала.
– Вангелия, воспитательнице надо говорить «вы», – сказала директриса.
– Ничего, госпожа Стоянова, – поспешно проговорила Ольга. – Вангелия скоро привыкнет. Пойдем, – обратилась она к девочке.
– Я думаю, будет лучше, если Вангелия сразу простится с отцом, – остановила их директриса. – Потом она будет занята.
