скачать книгу бесплатно
– Что случилось? – держа посох наперевес, воскликнула она.
– Лидинька, почему ты плачешь? – испуганно спросила Надя.
– Езжайте куда вам угодно! Все уезжайте! – не помня себя, закричала Лида. – Это предательство! Я не поеду! Нет!
И выбежала из комнаты, оставив отца и сестру в тоске и недоумении.
Глава 5
– «Мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед». – Вера заметила, что веснушчатая девочка с соломенными волосами косится на листок соседа по парте, и сказала: – Алена, не подглядывай, пиши самостоятельно. «На красных лапках гусь тяжелый…» – продолжила она.
На улице послышался шум. Не шум даже, а угрожающий гул множества голосов. Вера насторожилась, подошла к окну школьного флигеля, выглянула – и отшатнулась.
Двор перед усадебным домом был заполнен людьми, а мужики все входили и входили в ворота, держа в руках вилы, косы или просто дубье. Не приходилось сомневаться, что намерения у них самые угрожающие.
– Не робей, мужики! – Тимофей Кондратьев поправил заткнутый за пояс топор. – Сила теперь наша! Пора с Ангеловыми разобраться! Чем они лучше других? Все наше захапали и жируют! Правду говорю, мужики?
– Истинная правда! – раздались нестройные голоса. – Давно пора! Все уж так-то и сделали, а мы чего ждем? У них от сокровищ деваться некуда, а народ с голоду пухнет! Ежели все, что в усадьбе накоплено, взять да на хлеб обменять, это ж сколько выйдет!
– Выходите, куда попрятались? – гаркнул Тимофей.
Он был с похмелья, а потому мрачен.
– Брезгуют народом-то, – хмыкнул плюгавый мужичок у Тимофея за спиной. – Благоде-етели!
Андрей Кириллович услышал шум в ту минуту, когда отнял печать от свежего сургуча и написал на конверте «Лидии, Вере, Надежде Ангеловым». Он быстро положил письмо в папку, на которую была наклеена фотография хрустального яйца, и вышел из своего кабинета.
В усадебный двор уже вышли и все обитатели Ангелова. Вера показалась на крыльце школьного флигеля, за ней выглянули испуганные дети. Из второго флигеля – в нем находились художественные мастерские – появилась Лида и учитель по рисунку. Среди учеников, толпившихся за ними, виден был и Паша Кондратьев. Он смотрел на своего отца с нескрываемым ужасом.
Профессор Ангелов вышел из главного дома.
– Что случилось? – спросил он, подходя к толпе.
– А поздороваться? Вежливость не соблюдаешь, – с издевкой сказал молодой парень в первом ряду.
– Игнат, а почему я должен быть с тобой вежливым, когда ты врываешься в мой дом с вилами? – пожал плечами Ангелов.
– Язык у тебя хорошо подвешен, Андрюха, мне ль не знать! – глядя на Ангелова в упор, сказал Тимофей Кондратьев. – А только не твой теперь дом. Народный!
– Чем зря болтать, проспался бы лучше, – поморщился Ангелов. – За версту перегаром от тебя разит. Что мать твоя сказала бы, если б увидела, во что ты превратился?
Упоминание о матери только разозлило Тимофея.
– Ишь, кого вспомянул! – заорал он. – Корову свою!
– Ты что мелешь? – повысил голос и Ангелов.
– Что есть! Взяли мамку сюда вместе со мной, как корову дойную с теленком! Тебя выкармливать!
– Тимофей Ильич, как вам не стыдно такое говорить? – укоризненно сказала подошедшая Лида. – Мы всегда были с вашими родителями в добрых отношениях. Сколько игрушек для меня ваш папа сделал!
– Да уж все вы тут от тятьки поживились, – процедил Тимофей. И, отвернувшись от Лиды, снова обратился к Ангелову: – Куда иконы подевал? Церковь пустая.
– С каких пор ты стал так религиозен, что тебе иконы понадобились? – усмехнулся тот.
– Ризы мне понадобились. Тятькой сработанные. Нехай теперь камушки драгоценные нам послужат!
– Вот нахал! – возмутилась подошедшая Вера.
Но на нее Тимофей и вовсе не обратил внимания.
– Айда, мужики!
Он махнул рукой, и толпа устремилась в усадебный дом.
Загрохотали по паркету шаги, захлопали двери… И вдруг все затихло – толпа ворвалась в главный музейный зал.
«Все-таки и правда в Ангеловской коллекции есть что-то мистическое, – подумала Вера. – Вон как все оторопели».
Но размышлять об отвлеченных вещах было некогда. Тем более что оторопели вовсе не все мужики, ввалившиеся в зал. Вера углядела, как самый плюгавый, воровато озираясь, потянулся к позолоченной кованой розе, лежащей в витрине у двери, сдвинул с нее стеклянный колпак и уже потащил золотой цветок с подставки.
– Твоя, что ли? – прошипела Вера, хватая мужичонку за руку. – А ну отдай!
– А чего? Я ничего, – пробормотал тот.
Спрятав розу за спину, Вера попятилась к двери. Убежать бы отсюда, да поскорее!
Но кроме нее никто из музейного зала бежать не собирался.
– Разбирай добро, мужики! – крикнул Тимофей.
Чтобы подбодрить их, он двинулся к ящикам, составленным у дальней стены зала, открыл один из них и воскликнул:
– Вот они, иконы-то! Главное дело, ризы целы. – И, обернувшись к Андрею Кирилловичу, потребовал: – Ангела-хранителя мне давай! Хватит вам им владать!
Ангелов взял Тимофея за плечо и негромко, но твердо повторил:
– Пойди проспись.
Трудно было придумать другой тон и другие слова, которые так вывели бы Тимофея из себя.
– Ах ты сволочь…
Он не проговорил это, а проклекотал горлом. И выхватил из-за пояса топор.
– Папа! – Лидин голос зазвенел. – Отдай им все! Ничего нам не надо!
Все зашумели, закричали, бросились к ящикам с иконами, к витринам с другими экспонатами коллекции. Упала и разбилась большая китайская ваза, треснуло стекло витрины, в которой сверкало сотнями граней хрустальное яйцо; Ангелов не обманул Надю, пообещав вернуть его на место…
Надя вошла в зал только в эту минуту. Никто, конечно, не обратил на нее внимания – все смотрели на Андрея Ангелова и Тимофея Кондратьева, стоящих друг против друга.
Расталкивая мужиков, в зал вбежал Степан Кондратьев.
– Батя! – крикнул он. – Сдурел? Хорошо, мамка мне сказала, что тебе в голову взбрело!
Он вырвал у отца топор, но было уже поздно – ярость, неугасимая ярость охватила Тимофея. Развернувшись, он со всей дури ударил сына кулаком. Удар пришелся в висок – Степан упал и остался лежать без движения.
– Гад! Убью-у-у! – заорал Тимофей, снова бросаясь к Ангелову.
Может, если бы тот попытался спастись бегством, ярость Тимофея угасла бы. Но Андрею Кирилловичу и в голову не пришло бежать. Как ни переменилась жизнь, а перед ним был все тот же Тимка, которого он знал как облупленного. И ему ли было не знать, что Тимка так же отходчив, как и вспыльчив, и ему ли было Тимкиного ора бояться!..
– Дурак ты, – пожал плечами Ангелов. – Орешь, а что орешь, сам не знаешь.
Переводя красные от ярости и похмелья глаза с одного мужика на другого, Тимофей заметил в руке самого молодого наган. Где был этот наган раньше, неизвестно, но на глаза Тимофею он сейчас попался очень кстати. Именно так ему показалось в тумане, которым ярость застлала разум…
Выхватив у мужика наган, Тимофей Кондратьев не целясь выстрелил в Андрея Ангелова.
– Тимка… Ты что?.. – проговорил тот с детским удивлением.
И упал.
Надин крик прорезал тишину, которая повисла в зале. Собственный крик сбил ее с ног, будто выстрел, – она тоже упала на паркет.
Только теперь Паша Кондратьев заметил ее.
– Надя! Надь!
Бросившись к ней, он упал рядом на колени, стал ее тормошить. Но больше никому до Нади дела не было – все обступили лежащего посередине зала Андрея Кирилловича Ангелова.
После всего, что произошло за последние два года, мужиков трудно было удивить чьей-либо смертью. Но что Кондратьевых и Ангеловых связывает целая жизнь, и не одного поколения, было известно всем. Поэтому противоестественность того, что сделал Тимофей Кондратьев, так всех и потрясла.
Приподняв отцу голову, Лида пыталась делать искусственное дыхание. Но синева, разливающаяся по его застывшему лицу, не оставляла надежды на то, что это имеет смысл.
– Он же его убил… – с ужасом проговорила Вера.
Ее голос прозвучал в полной тишине так громко, что Лида вздрогнула. Отпрянула от неподвижного отца. Посмотрела на лужу крови, растекающуюся под ним по паркету. Поднялась на ноги. Повернулась к Тимофею. И, не обращая внимания на наган, пошла прямо на него.
– Вы… Вы убийца! – воскликнула она. – Вас… самого убить надо! Я…
Все стояли оцепенев. Застонал и попытался сесть пришедший в себя Степан Кондратьев.
Никто не останавливал Лиду. Тимофей поднял руку…
– Брось наган! Брось, сказал.
Федор стоял в дверях зала и смотрел – на отца, на наган в его руке. На направленный прямо Лиде в грудь наган.
Те, кто мог в этот момент дышать, тихо ахнули: как загипнотизированный глядя на сына, Тимофей опустил руку.
Казалось, не было в этот момент силы большей, чем сила Федорова взгляда. Но все же такая сила была – сила отчаяния. Она и управляла Лидой.
– Убийца! – вскрикнула та. – Я… я тебя убью!
Вряд ли Лидины руки, протянутые к горлу Тимофея, представляли для него опасность. Но вид этой девушки – с пылающими щеками, с рассыпавшейся светлой косой, со сверкающими гневом глазами – подействовал на него как красная тряпка на быка.
– Ненавижу-у!.. – взвыл Тимофей. – Проклятое отродье!
Он снова вскинул наган и направил его Лиде в грудь.
Грянул выстрел.
Тимофей Кондратьев упал. Даже вскрика не сорвалось с его губ – только хрип, почти мгновенно затихший.
Федор опустил руку с маузером.
Глава 6
– Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему, ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею…
Вера взглянула на белый мертвый отцовский профиль и уронила Псалтырь себе на колени. Язык у нее заплетался. Она читала над гробом одна: Надя сидела у себя в комнате, смотрела неподвижными глазами и не могла произнести ни слова, а…
– Да где же ты?! – сердито прошептала Вера.
Можно было бы подумать, что слова эти относятся к отцу – куда, мол, он ушел? Но каждый, кто знал Веру, понял бы, что относятся они не к чему-то необъяснимому – ничего необъяснимого средняя из сестер Ангеловых не признавала, ну, или почти ничего, – а к вполне определенному человеку. К старшей сестре.
Лида сидела на пороге баньки, стоящей посреди Оборотневой пустоши, и смотрела на темную воду пруда у своих ног. Как странно – горе застилало ей глаза, но воспоминания, проступающие в этой пелене, к горю отношения не имели.
Это были счастливые воспоминания.
Вот они в лодке – Федор на веслах, Лида напротив него на низенькой скамеечке. День летний, солнце сияет, на дне пруда бьют ключи, и вода поэтому чистая, прозрачная. Федор не отрываясь смотрит на Лиду, улыбается ей и будто бы только плечами поводит, но лодка от едва заметных его движений скользит по воде легко и стремительно. Солнечные искры сверкают в его темных глазах.
– Верочка, – не оборачиваясь, говорит Лида, – не наклоняйся за борт, не то упадешь.
Все-таки сестра еще ребенок, вот пожалуйста, шлепает ладошками по воде. Лида чувствует за нее ответственность.
Насколько она сейчас может чувствовать что-либо кроме счастья, глядя в устремленные на нее влюбленные Федоровы глаза с этими солнечными искрами в них.
– А ты мне, пожалуйста, не указывай! – фыркает Вера у Лиды за спиной.
Лида только собирается обернуться к ней – это ведь не сразу получится, отвести глаза от Федора! – как упрямая Вера, наверное, перевешивается за борт еще ниже, лодка накреняется… И, глазом не успев моргнуть, Лида оказывается в воде.
Испугаться она не то что не успевает – просто нечего ей бояться, плавает она отлично. Но Верочка!..
Лида видит ее в нескольких саженях от себя, их разделяет перевернутая лодка. Вера бестолково машет руками, но за лодку почему-то не хватается – от растерянности, наверное, – и погружается в воду.
– Федя! – кричит Лида. – Верочку!..
Но он и сам знает, что надо делать, – он всегда это знает. Лида видит, как Федор подныривает под лодку, подплывает к Вере, хватает ее за шиворот, вытягивает на поверхность и, обхватив одной рукой, плывет с ней к берегу.
