скачать книгу бесплатно
– Скажи это Артуру.
«Артуром» ее отец называл артрит, поразивший его запястья и костяшки пальцев.
– Я серьезно, Хейзи. Ты должна проводить больше времени со своими ровесниками. Только пообещай мне, что не влюбишься в солдата. Иначе останешься с разбитым сердцем.
Девушка кивнула, стараясь не смотреть отцу в глаза. Она не могла ничего ему пообещать.
«Ради бога, – сказала она самой себе. – Ты не влюблена в этого юношу. Вы едва встретились и станцевали два танца. В любовь с первого взгляда верят только люди с ватой в голове».
Но разве не она поцеловала его в щеку?
Афродита
Поцелуй (Часть II) – 23 ноября, 1917
Почему же Хейзел поцеловала его в щеку?
Этот вопрос мучил Джеймса, пока он кружил по кварталу святого Матиаса. Вверх по бульвару Вудсток, вдоль Ост-Индской дороги, вниз по Хейл-стрит и обратно. Прохладный ветер, дующий с Темзы, приносил крики чаек и стук верфи. Впереди мелькали огни Поплара.
Это был дружелюбный жест с ее стороны? Наверняка она вкладывала в этот поцелуй такой смысл: «Не надейся на большее, странный незнакомец. Так я проявляю свою доброжелательность. Патриотическую благодарность. Вот быстрый поцелуй в щеку в качестве доказательства. Теперь прощай».
Джеймс вздохнул. Он уже слышал о таком. О девушках, которые раздавали благосклонные поцелуи солдатам на вокзалах и новобранцам на призывных пунктах.
Вот сюда. Прямо здесь, на его щеке. Он провел по этому месту пальцами.
Джеймс прошел мимо пары, целующейся в темном дверном проеме. Такое поведение точно не понравилось бы Луизе Прентисс. Это напомнило ему о той единственной улыбке, которая заиграла на губах Хейзел и заставила его размышлять о том, какого было бы их целовать?
Да что с ним не так?
Он решил, что дело в войне. Война затуманила его разум. Война практически привела весь мир на грань безумия. Торопливые военные свадьбы, осиротевшие военные дети и ежеминутные влюбленности. Дешевый, неубедительный спектакль.
Но стоило Джеймсу закрыть глаза, как в мыслях снова всплывали воспоминания о юной пианистке в его руках.
Он все еще мог видеть, как отец Хейзел помогает ей надеть пальто и уводит ее из зала. Джеймс мог бы незаметно последовать за ними, но такое поведение было не в его правилах. Это было бы совершенно неприлично.
Ее адрес. Стала бы Хейзел давать ему свой адрес, если бы ее намерения были только дружелюбными?
Проходя мимо целующейся парочки в третий раз, Джеймс решил, что пора идти домой. Он пересек Ост-Индскую дорогу и пошел по Керби-стрит, которая вела к квартире его дяди. Его взгляд скользил по театральным афишам и призывным плакатам военно-морского флота. Достигнув перекрестка Керби и Гранди, он остановился.
Хейзел говорила, что живет на углу Гранди и Байгроув. Второй этаж, над парикмахерской.
Конечно, она уже дома. Мирно спит в своей кровати. Какой вред в том, что он немного свернет с пути и прогуляется по району? Все равно он собирался подстричься. К тому же завтра он вернется для того, чтобы побриться, и заодно… что? Постучится в ее дверь?
В голове отчаянно билось осознание того, насколько нереалистичны его мысли.
У него были чистые намерения. Он не шпионил. Ему всего лишь хотелось увидеть шторы, за которыми юная пианистка проживала свою светлую жизнь. Джеймс совершенно невинно, по-детски, представлял себе, как она спит на мягкой подушке, ее темные ресницы дрожат, длинные волосы разметались вокруг головы, а тонкие руки играют Шопена в ее снах.
Афродита
Бессонница – 23 ноября, 1917
Тем временем у Хейзел сна не было ни в одном глазу. Она переоделась в ночную сорочку, распустила волосы и села на низкий диванчик у окна ее комнаты, обняв колени, чтобы посмотреть вниз, на улицу. Этажом выше играл граммофон двух старых дев – сестер Форд, и до девушки доносились слова арии «Мое сердце открывается звуку твоего голоса». Для оперы было уже поздновато, но Хейзел не возражала.
Джеймс Олдридж. Славное имя, не каждый мог бы таким похвастаться.
Она станцевала два танца с незнакомцем и поцеловала его в щеку?
Она прижалась своей горящей щекой к холодному оконному стеклу.
Разве еще утром этого совершенно обыденного дня она могла подумать, что к вечеру ее мозги превратятся в такую кашу? Она всего лишь согласилась оказать услугу миссис Прентисс и сыграть для солдат из Попларского госпиталя, которые шли на поправку.
Джеймс Олдридж. Он должен отправляться на войну. Он пройдет необходимую подготовку, а затем – прямиком в окопы. На этом оборвется не только их короткое знакомство, но, скорее всего, и его жизнь.
Конечно, он может выжить, но его жизнь, такая, какой он ее знал, все равно закончится. На улицах Лондона нередко встречались солдаты, с почестями отпущенные из армии. Все они были страшно искалечены: одни неловко перекатывались на инвалидных креслах, прикрыв обрубки, оставшиеся вместо ног, другие заправляли рукава в карманы пиджака, чтобы спрятать отсутствие руки, а лица третьих были покрыты уродливыми шрамами в тех местах, где шрапнель разодрала кожу.
Хейзел это знала. Вся Британия знала, какую цену эти молодые мужчины платят каждый день, чтобы остановить проклятого Кайзера. Злого, глупого, мерзкого человека, чья армия хлынула на Европу, как черное наводнение.
От мыслей об этой ужасной цене, чья метка уже стояла на лице юноши с темно-карими глазами, ее глаза наполнились слезами. Из-за этого Хейзел не увидела на углу улицы одинокую фигуру, чей взгляд был устремлен вверх, к ее окнам.
Афродита
Королевская борода – 23 ноября, 1917
Вот и она. парикмахерская. «Королевская борода». Джеймс улыбнулся. Если первый этаж был бородой, то второй – носом? Шутка была настолько плоха, что юноша тихо прыснул.
Темные окна второго этажа отражали тусклый, круглый фонарь, стоявший на углу улицы. В свете третьего этажа были видны очертания граммофона. До него доносились звуки грустной оперной арии. Меццо-сопрано. Очень романтично.
Но нигде не было и намека на Хейзел Виндикотт. Неужели она назвала неправильный адрес?
Он зашел за угол и остановился. Юная пианистка прислонилась к окну, совершенно потерянная в своих мыслях. Джеймс видел длинные волосы, упавшие ей на спину, и воротник белой сорочки.
От ее мечтательного вида ноги Джеймса как будто приросли к тротуару.
Днем вся улочка наполнялась звуками игры на пианино. Парикмахеру «Королевской бороды» очень повезло, ведь он мог слушать ее музыку целый день, щелкая своими ножницами.
«Джеймс Олдридж, – сказал он себе. – Ты только что с ней познакомился. Ты совсем ее не знаешь. И ты дурак».
Декабрь 1942
Вмешательство
– А он прав, – говорит Арес. – Эта история – скука смертная. Парень встречает девчонку, они немного танцуют и без памяти влюбляются. И что с того? Ничего не случилось.
Афродита прищуривается.
– Все случилось.
Арес закатывает глаза.
– Переходи к интересной части, – говорит он. – Расскажи про фронт. Про поле брани. Вот где случаются военные истории.
– Тебя кто-то спрашивал? – дипломатично вмешивается Гефест.
– Это не военная история, – говорит Афродита. – Это моя история, и я буду рассказывать ее так, как пожелаю.
– Продолжай – поддерживает Гефест. – Мне интересно.
– Какой ты зануда, – ворчит бог войны. – Слушай. Я знаю эту историю. – Два тепличных цветка пересеклись взглядами и бум – уже без ума друг от друга. Им кажется, что они изобрели романтические чувства, и никто до них такого не испытывал. Они молча страдают пару дней, а потом он отправляется на войну. Это ужасно: он скучает по девчонке, она скучает по нему, и я сейчас просто расплачусь – так это трогательно. Сначала они обмениваются письмами, но очень скоро траншеи превращают его из любовничка в обыкновенного мальца, который пытается сделать все, чтобы его лицо не сожрали крысы. Она занимается волонтерством, – Арес презрительно фыркает. – В самоотверженной попытке стать полезной своей стране и тем мальчишкам, которых отправляют на войну. Пытается внести свой жалкий вклад. Она рыдает в подушку и не понимает, почему от него больше не приходит писем. Проходит время. Они оба становятся другими людьми. Вокруг разворачивается трагедия. Они винят меня во всех своих бедах. И так далее.
Если бы Арес был смертным, взгляд Афродиты уже оставил от него лишь обугленные кости.
– Ты закончил? – спрашивает богиня любви. Арес даже не собирается ей отвечать.
– Хочешь пить, дорогая? – Гефест призывает из воздуха бокал, наполненный амброзией, который появляется прямо в руке у Афродиты. Она кажется удивленной, но все равно делает глоток.
Гефест взбивает подушку с кровати и подкладывает под свою затекшую шею.
– Я здесь не потому, что мне хочется послушать тебя, разжигатель войн, – говорит он. – Я хочу послушать свою жену.
Арес смеется.
– Теперь ты учишься любви у смертных, кузнец?
– Тебе бы тоже не помешало у них поучиться, – говорит Афродита.
Афродита
Пойман с поличным – 23 ноября, 1917
Джеймсу казалось, что Хейзел его не заметила.
Но она все видела.
Не хочу хвастаться, но, возможно, я приложила к этому руку.
Вообще, я не собиралась вмешиваться, но только представьте эту сцену: пустынная улица, тусклая лампа, тени, печальная оперная ария, измятая ночная сорочка – что мне оставалось делать? Я же художница. Поэтому я направила ее взгляд вниз, на дорогу. Хейзел увидела на углу человека и отпрянула от окна. Когда он отвернулся, она присмотрелась повнимательней.
Это был Джеймс Олдридж.
Может, ей стоило возмутиться таким поведением? Но как ей могло не понравиться что-то настолько захватывающее?
Джеймс понял, что она смотрит на него, и лицо юноши словно озарилось. Он поднял руку в полуприветствии, а затем смущенно спрятал ее в кармане пальто и поспешил удалиться.
Афродита
Записка – 23 ноября, 1917
«Ты идиот, какой же ты идиот, – ругал себя Джеймс. – Подглядываешь в окна? Она должна была вызвать полицейских».
Позади него что-то скрипнуло, и он остановился.
Джеймс повернулся и увидел, как Хейзел перегнулась через подоконник, и ее длинные волосы рассыпались по плечам.
– Пссст, – позвала она и уронила что-то на дорогу. Затем она исчезла из виду, плотно закрыв окно.
Посреди уличного мусора Джеймс отыскал белый листок бумаги, хотя отчасти надеялся на кружевной платок. Но они находились не в Камелоте, а он не был рыцарем.
Юноша подошел к одинокому фонарю и развернул листок.
Завтра, в восемь часов.
Ее почерк был прямым и уверенным, а буквы напоминали нотные линии.
В кафе Дж. Лайонза, на Крисп-стрит в Гилфорде.
Джеймс Олдридж посмотрел на темные окна и улыбнулся. Мисс Хейзел Виндикотт пропала из виду. Может, она все еще наблюдала за ним сверху? Этого он не знал.
Но я знала. И, можете быть уверены, она смотрела на него.
Афродита
Кофейня – 24 ноября, 1917
Так как кое-кому, не буду показывать пальцем, очень уж хочется узнать все в мельчайших деталях, я опишу первые волнительные часы их встречи. Опустим ту часть повествования, в которой Джеймс и Хейзел проводят бессонную ночь, поднимаются ни свет ни заря, долго готовятся к выходу, наводя марафет, и тихо крадутся к выходу из дома, чтобы не потревожить спящих родителей или дядю. Не буду заставлять моих критиков выслушивать подробности о том, как по дороге к кафе Дж. Лайонза у юных влюбленных от волнения свело животы. Также я не буду упоминать их навязчивые сомнения и страхи, и как молодые люди упрямо отгоняли дурные мысли, убеждая себя в том, что им не о чем переживать.
Они не были виноваты в своем волнении. Сколько бы они ни ругали себя, пытаясь изображать безразличие, это было бесполезно: с таким же успехом они могли бы приказать себе не дышать.
Для Джеймса и Хейзел настало время познакомиться по-настоящему. Неужели все дело было лишь в магии музыки, лунном свете и танцах, или серый лондонский рассвет и чашка дешевого кофе заставят их испытывать те же эмоции, что и накануне?
Заведения Дж. Лайонза были разбросаны по всему Лондону, и Джеймса преследовал совершенно нелогичный страх прийти не в то кафе. Он пришел в назначенное место еще до восьми часов, и, увидев, что Хейзел еще нет, неловко помялся снаружи. Ровно в восемь он зашел в кафе, сел на скамейку у двери и смял свою шляпу лишь для того, чтобы ее расправить и затем – опять смять.
Хейзел опаздывала, что не удивительно, учитывая, как проходило ее путешествие по утреннему Лондону.
Она проходила через квартал, затем поворачивала и шла назад, чтобы снова вернуться, на этот раз пройдя чуть дальше, потом ее охватывала паника и она бежала в сторону своего дома. К тому времени, как Хейзел добралась к Дж. Лайонзу, по ее спине стекали мелкие капли пота, хотя утро выдалось довольно холодным. Наконец, затаив дыхание и надеясь, что от нее ничем не пахнет, она зашла в кафе.
Джеймс вскочил на ноги. Только после этого он сообразил, как нелепо это выглядит со стороны, и напрягся всем телом. Он понятия не имел, что делать со своим лицом.
Хейзел видела, как он подскочил, явно в приступе разочарования, и скривил лицо от отвращения.
Она так и думала. Должно быть, от нее ужасно воняло. Она ужасно выглядела. Она была ужасной. И пригласить его сюда было ужасной, ужасной идеей. Ее рука все еще лежала на дверной ручке, и девушка в панике обдумывала пути отступления. Ее родители не должны об этом узнать. Нужно сделать вид, что этого никогда и не происходило.
При виде ее испуганного лица у Джеймса сердце ушло в пятки. Освещенная лучами утреннего солнца и одетая в повседневную одежду, Хейзел была еще милее, чем вчера вечером, но ей, очевидно, хотелось убежать. Что он мог сказать, чтобы облегчить ее страдания и дать понять, что она может уйти, если хочет?
– Доброе утро, – он непроизвольно улыбнулся, потому что воспитанные люди всегда желают доброго утра с улыбкой на лице.
– Доброе утро, – она протянула руку, потому что именно так поступают воспитанные люди, когда недостаточно хорошо знакомы со своим собеседником и не могут поцеловать или обнять его.
Но вчера она его уже поцеловала. О, как унизительно!
