Время химер

– 4… 3… 2… 1… Пуск!

Ракета взлетает в густых клубах желто-белого дыма.

Единственную пассажирку вдавливает в кресло.

Первые восемь минут ракета тратит на отрыв от земной тверди. Кабина вибрирует, Алиса сжимает зубы, от колоссального ускорения натягивается кожа у нее на лице.

Пока происходит взлет, биолог вспоминает события последних недель. После пресс-конференции, покушения и посещения музея Бенджамин Уэллс выполнил свое обещание: помог ей организовать работу в более безопасном месте. Правда, несколько удаленном…

Сначала он распорядился об «очистке» ее секретной лаборатории. Алиса смирилась, просто решила не присутствовать при эвтаназии Эжена, Марии-Антуанетты и Жозефины. Бенджамин дал ей гарантию, что три гибрида не мучились и что их трупы сожгли во избежание анализа останков.

После этого он развернул кампанию против Диего Мартинеза: утверждалось, что тот всего лишь прочел досье «Метаморфозы», а все остальное попросту сочинил. Уэллс отстаивал одну-единственную версию: что это был всего лишь проект среди сотен других, так и не достигший стадии осуществления. Население поддалось уговорам, и имя журналиста встало в один ряд с именами прожженных сторонников теории заговора и других известных паникеров, кишащих в блогосфере. Вопреки всему этому Мартинез ухитрился издать книгу, где поведал о пережитом, и попытался прорекламировать ее в прессе, но ему раз за разом отвечали: «Какие ваши доказательства?» На это у него был только один ответ: «Клянусь, я все видел собственными глазами!»

Алисе оставалось собрать вещи и тайно перелететь в Южную Америку, во Французскую Гвиану.

Бенджамин Уэллс использовал свой статус министра, чтобы поселить ее в Космическом центре в Куру, где она прошла ускоренный курс подготовки к космическому полету. Техника подготовки и обучения значительно усовершенствовалась, так что всего за три месяца она постигла все, что требовалось. Ей повезло, ежедневные занятия спортом закалили ее сердечную мышцу и наделили мускулатурой спортсменки, благодаря чему она без труда прошла все этапы медицинского отбора.

Ракета рвется ввысь.

Алиса не может не вспоминать Эжена, Марию-Антуанетту и Жозефину.

Они не просили, чтобы я их создавала, и были принесены в жертву. Как он их назвал? Моими «черновиками»…

Бедняжки, их даже не похоронили. Они стали мучениками науки. Первыми, кто заплатил собственной жизнью за успех моих опытов.

Ее скручивает приступ невыносимой боли в животе.

Только не это! Не сейчас!

Она корчит гримасу.

«Ее» болезнь. Когда она ее отпустит? Болезнь напоминает о себе по малейшему случаю, не давая никакой передышки.

Алиса помнит как сейчас, с чего все началось. Первый раз это совпало с первыми месячными: ей показалось, что в животе пробудился вулкан. Она спросила у матери, нормально ли испытывать такую боль, и получила утвердительный ответ.

Дальше муки только усиливались. Все женское окружение успокаивало ее, что это обязательно пройдет. Бабушкина подруга даже сказала: «Это кара Еве за то, что съела яблоко: женщины рожают в муках, но даже когда не рожают, все равно им очень больно».

Мать все-таки отвела ее к врачу, который обронил:

«Эндометриоз».

Потом врач объяснил, что это распространенное гинекологическое заболевание: им страдают десять процентов женщин во всем мире. И добавил, что многие живут с этим от полового созревания до менопаузы – и ничего, справляются. В утешение он сказал, что от этого недуга страдала сама Мэрилин Монро, но это не помешало ей стать самой обожаемой женщиной на свете.

Надо же сморозить такую глупость! Мэрилин Монро страдала депрессией и очень плохо кончила.

После того приема у врача Алиса, еще подросток, сказала себе:

Я всю жизнь буду страдать. Нормальная сексуальная жизнь будет не для меня. И детей у меня, наверное, не будет.

С тех пор она замкнулась. Боль, невыносимая и накатывавшая приступами, приучила ее к одиночеству, заставляла прятаться. Алиса очень быстро уяснила, что ей не с кем поговорить о своей беде.

Уж не происходит ли слово maladie[7] от mal à dire?[8]

Но сдаваться эндометриозу она не хотела, искала лазейку – и нашла: это было вероятное научное объяснение ее состояния.

По одной из теорий, его вызывает определенная последовательность в геноме, остаток неандертальского ДНК. Когда-то сапиенсы и неандертальцы могли образовывать пары, заниматься любовью и рожать детей-полукровок.

Дальше наступил период, когда у этих двух видов уже не получалось вместе заводить детей. В конце концов неандертальцы вымерли. Тем не менее в генетическом коде Homo sapiens все еще присутствует в среднем 1,8 % генов Homo neanderthalensis.

Для проверки этой гипотезы Алиса произвела анализ своего собственного генома. В ее ДНК оказалось не 1,8, а 2,7 % последовательностей генов от предков-неандертальцев.

Вот и источник моей проблемы. Мои далекие предки-сапиенсы немножко «переборщили» с любовью к неандертальцам. А я теперь мучаюсь от боли. Вот где надо искать ключик.

Обуздание своей болезни превратилось в одну из главных целей ее жизни.

Из плохого порой можно извлечь что-то хорошее.

Первые ее исследования были посвящены заболеваниям, вызываемым остатками генных последовательностей, полученных от «иных» разновидностей древнего человека. Так Алиса пыталась понять, как фрагменты генетического программирования вымерших разновидностей влияют на современного человека. Она подходила к этому явлению как к сбою устаревшей компьютерной программы, нарушающему нормальную работу новой.

Вдохновленная желанием покончить со своими мучениями, она добилась блестящих результатов, попала в число самых многообещающих молодых ученых своего поколения и получила стипендию от Национального центра научных исследований[9] для завершения своей первой научной работы на тему «Взаимосвязь между эндометриозом и остатками генов древних разновидностей человека». Эта ее работа была даже отмечена престижной международной премией.

Но ей было не до почестей и не до медалей. Алиса мечтала о победе над болью и о том, чтобы помочь двумстам миллионам женщин всего мира, страдающим, подобно ей, от этого ужасного недуга.

Вся моя жизнь была подчинена боли.

Пока Алиса размышляет, пламя у нее внутри неожиданно унимается. Она облегченно переводит дух.

Отпустило. Налетело, как гроза, и прошло.

Алиса Каммерер смотрит в иллюминатор.

Я со скоростью молнии пронзаю земную атмосферу.

Она вспоминает отца, привившего ей страсть к полетам. Вспоминает тот день, когда открыла это фантастическое ощущение. Ей было шестнадцать лет. Как-то в воскресенье, гуляя с друзьями, она рискнула: ей привязали к лодыжкам резинку, и она прыгнула с моста в пропасть.

Очень сильное, но слишком мимолетное ощущение.

Однако Алиса успела заметить, что в падении меньше думала о своей болезни. Это подтолкнуло ее к повторению опыта.

Полет позволяет отрешиться от будничных проблем. Полет – универсальное лекарство, врачующее на время телесные и душевные раны.

Ей стало интересно наблюдать за всеми летающими созданиями: стрекозами, бабочками, птицами и, конечно, летучими мышами. На каникулах она уходила из дома ни свет ни заря с фотоаппаратом и с микрофоном, чтобы снимать все, что летает, и записывать их песни.

Потом Алисе захотелось перейти к опытам более высокого уровня. В сопровождении отца она попробовала прыжки с парашютом. Ей на всю жизнь запомнился прыжок с вершины пирамиды в Гизе под Каиром.

Полторы минуты свободного падения. Волшебное парение над волшебным местом.

Но в свободном падении обнаружилась помеха – шум ветра. Он стал тише только после того, как раскрылся парашют, спуск стал медленнее и равномернее.

И тогда она сказала себе:

Только с высоты, на расстоянии, на некотором удалении, можно понять происходящее на поверхности земли.

Она продолжила поиск не такого шумного способа полета. Отец предложил ей прыжки с парапланом на острове Реюньон в Индийском океане. Вдвоем они прыгнули с высокого холма над заливом Сен-Лё.

То было невероятное ощущение – бесшумно скользить в небесах. К ней подлетали фаэтоны, удивительные представители местных пернатых, и приветствовали ее криками.

Доброе утро, птицы. Спасибо, что принимаете меня в свою воздушную среду.

Она попробовала подражать их крикам, и ей показалось даже, что у них установился диалог. Но тут она ухнула в воздушную яму, была даже секунда, когда она испугалась, что сейчас разобьется…

После этого обескураживающего приключения Алиса решила летать только на прочных аппаратах, которым нипочем воздушные ямы. Началось с уроков пилотирования сверхлегких самолетов в Альпах, но они оказались для нее слишком шумными.

Все равно как если бы меня привязали спиной к работающей газонокосилке!

Тогда она попробовала планер, но в тесной пластмассовой кабинке, да еще под шум вибрации, ей было слишком не по себе. На очереди были маленькие самолеты, потом – вертолеты.

Но даже если все это помогало ей отвлечься на день-другой от боли, чувства «птичьего полета» никак не возникало.

А потом произошло несчастье с ее отцом. Упал его параплан из-за того, что не раскрылся аварийный подфюзеляжный парашют. Он погиб на месте.

Отец повторил судьбу Икара: дерзнул взлететь на большую высоту, опалил крылья и упал.

Уже на следующий день Алиса положила конец риску с полетами.

Ей и в голову не могло прийти, что настанет день, когда она опробует наивысший по совершенству способ полета – космическую ракету.

Никакая птица не сравнится с ракетой – ни по скорости, ни по мощи, ни по высоте полета…

В кабине раздается звонок, мигает желтый свет – сигналы об отделении первой ступени ракеты.

Ускорение нарастает, подъем продолжается.

Алиса возвращается к своим мыслям.

Страсть к полетам помогала ей и как личности, и как профессионалу. На вопрос «как создать человека летающего?» молодая зеленоглазая женщина без запинки отвечала, что ответ лежит в сфере генного программирования.

Для нее было очевидно, что об использовании искусственных крыльев и двигателей на керосине не может быть речи. Речь должна идти о существе, с рождения оснащенном этим волшебным природным приспособлением – крыльями.

Из этой уверенности родилась ее вторая научная работа: «Создание гибридного летающего человека методами генной инженерии». Благодаря этой работе ее приняли на должность исследователя в Национальный музей естественной истории. Там она познакомилась с ведущими орнитологами и приступила к осуществлению своего амбициозного проекта.

Алиса знала, что для успеха этого проекта ей не обойтись без финансовой поддержки. Она отважилась потревожить своего университетского друга Бенджамина Уэллса, успевшего стать к тому времени министром науки.

Она ознакомила его со своей идеей совместить генетические исследования с изобретением «летающего человека». От него исходило встречное предложение: расширить проект на другие стихии, помимо воздушной.

Так родился проект «Метаморфоза» с подзаголовком: «Попытка изобретения трех новых человеческих гибридов в дополнение к нынешнему человеку на случай угрозы его исчезновения».

По мере удаления ее ракеты от Земли у Алисы появляется и усиливается желание послушать музыку. В кабине есть проигрыватель, ее шлем снабжен наушниками. Она успела скачать свои любимые композиции и составить собственный плейлист. Сейчас она находит симфоническую поэму Поля Дюка[10] «Ученик чародея»[11].

Алиса смотрит в иллюминатор на свою родную планету. Потом переводит взгляд на часы. Полет продлится еще двадцать три часа. За это время при должной скорости полета она достигнет орбиты МКС на высоте 410 километров от поверхности Земли.

Она перебирает в памяти свои достижения последних лет.

Благодаря поддержке Уэллса она сумела тайно получить трех обезьян-гибридов.

Все шло как по маслу, пока чертов журналист не пробрался в мою лабораторию.

И вот теперь она превратилась в изгнанницу.

Изгнана с родной планеты!

В кабине опять раздается звонок, опять мигает желтый свет.

Стыковочная капсула с оглушительным ревом отделяется от последней ступени ракеты и начинает орбитальный полет.

Шум и вибрация разом прекращаются. Воцаряется полная тишина.

Датчик гравитации – плюшевая фигурка с лицом Исаака Ньютона – больше не висит на своей ниточке, а плывет по кабине.

Все, тяготению конец.

Ей вспоминается отцовская шутка: «В 1687 году Исаак Ньютон открыл тяготение. Раньше люди были легковесными…»

Она смотрит в иллюминатор на Землю.

В конечном счете Бенджамин Уэллс, возможно, спас мне жизнь. Он предложил мне выучиться за государственный счет на астронавта. Теперь я смогу продолжить мои исследования в настоящем святилище, где никто не сможет меня потревожить.

Музыка из «Ученика чародея», все более выразительная и ритмичная, действует на Алису убаюкивающе. Она засыпает. Ей снится, что она плывет среди звезд в компании Эжена, Марии-Антуанетты и Жозефины.

10

Внезапные вспышки света, долгий пронзительный звонок.

Где я?

Алиса Каммерер резко пробуждается. Нет, это не сон: она и вправду в космосе. На самой границе между атмосферой и пустотой. Хотя эта граница нематериальна, Алиса воспринимает ее как темно-синюю полосу.

Она смотрит в иллюминатор на сияющую точку вдали, приобретающую по мере приближения форму буквы Н.

Вот она какая, Международная космическая станция.

Алиса смотрит на часы.

Какая редкостная точность прибытия!

Извиваясь в тесной капсуле, Алиса натягивает скафандр и готовится к стыковке. Это самый ответственный момент, она знает, что при ошибке маневрирования ее сможет спасти только скафандр.

Бух!

Сильный толчок. Соприкосновение с МКС произошло.

Я достигла места назначения.

Металлический лязг. Стыковка прочно фиксируется.

После стабилизации давления в ее капсуле ученая снимает скафандр, натягивает спортивные штаны и кофту с логотипом Европейского космического агентства[12] и замирает у люка. Дверь открывается.

За ней Алису ждут пятеро астронавтов, работающих на орбитальной станции. Все они по очереди заключают ее в объятия. После теплой встречи все шестеро замирают перед объективом фотоаппарата с автоспуском.

Первое, что поражает здесь Алису, – запах: смесь аромата грязных носков и горелой пластмассы. Второе – жара: она не ожидала, что в космическом пространстве ее встретят такие тропики.

Не успевает она снять кофту, как загорается экран. На связь выходит директор ЕКА и начинает коллективный брифинг с космическим агентством.

– У нас новая постоялица, – докладывает один из астронавтов.

– Я в полном порядке, – сообщает Алиса, одергивая на себе кофту.

– Добро пожаловать на станцию, – отвечает директор ЕКА.

Астронавты станции быстро отчитываются, и экран гаснет. Все дружно приступают к переноске доставленного груза: научной аппаратуры, коробок с едой, фляг с питьевой водой. Пятеро раскладывают все это добро, тем временем шестая, японка, заносит в капсулу свои вещи. Она уступает место Алисе и покидает станцию.

После церемонии прощания японка скрывается в переходном шлюзе, чтобы лететь обратно на Землю.

Когда стихает суматоха, молодая зеленоглазая астронавтка произносит короткую речь:

– Приветствую всех и благодарю за теплую встречу. Меня зовут Алиса Каммерер, мне тридцать лет, я биолог-генетик, специалист по генным мутациям. Министерство науки Франции направило меня на орбиту для завершения этапа моего проекта под названием «Адаптация организма к экстремальным условиям среды».

Четверо астронавтов МКС представляются Алисе. Первым к ней подлетает лысый мужчина спортивного телосложения с голливудской улыбкой и с надписью NASA на футболке.

– Скотт Брэдли. – Он протягивает ей руку. – Американец, биолог. Изучаю изменения ульев и паутины в условиях невесомости.

Следующий – круглощекий толстяк.

– Я Кевин Хёрт, добро пожаловать! Я тоже американец и тоже биолог, изучаю тихоходок. Они могут выживать в вакууме, при экстремальных температурах и при разной солнечной, ультрафиолетовой и космической радиации. Их можно извлечь из космической станции в забортный вакуум, не причиняя ни малейшего вреда.

Высокий накачанный блондин с широкой улыбкой на лице машет Алисе рукой.

– Пьер Кювье, француз, пилот истребительной авиации, сейчас – командир станции.

– Симон Штиглиц, – подхватывает мужчина среднего роста, последний, кто еще не представился. Я тоже француз, но не военный, а биолог, специалист по воздействию всевозможного облучения на растения и животных.

Алиса замечает, что у него серые глаза и очень молодое лицо, хотя волосы совершенно седые.

– Вот мы и познакомились, – заключает командир станции Кювье. – Теперь приглашаю вас в наш «небесный замок».

Новенькая следует за остальными по белому тоннелю. С его стен свисают толстые витые жгуты проводов. Пьер обращает внимание Алисы на кольца в полу, за них можно цепляться ногами при движении. В условиях невесомости меняется восприятие пространства: нет ни верха, ни низа, все плавает.

Ученой пока что нравится это подвешенное состояние, если не вспоминать, что полторы минуты невесомости при парашютном прыжке – это совсем не то, что постоянная невесомость.

Мне предстоит плавать так целый год.

Пьер объясняет:

– Раз нет ни верха, ни низа, мы решили, что то, что обращено к Земле, – это низ; соответственно, то, что обращено в космос, – это верх. Что касается понятий «вперед-назад», то это как на море: мы наклоняемся туда, куда летит МКС. Соответственно, у нас есть «левый борт» и «правый борт».

Алиса обращает внимание на увешанные аппаратурой блоки и на разложенные по специальным карманам инструменты.

– Здесь на первом месте аккуратность и чистота. Ни крупинки пыли, никаких крошек, никаких капель.

Пьер тычет пальцем в иллюминатор.

– Вон там «хребет» станции. Он состоит из пяти первоначальных модулей, соединенных друг с другом и образующих как бы трубу в полсотни метров длиной. Модули, прибывавшие позднее, пристыковывались слева и справа от этого «хребта». Видишь, это выглядит как ствол и ветви.

Пьер жестом показывает Алисе, что нельзя касаться на лету колеблющейся электропроводки.

– А здесь любимое всеми место на МКС: наблюдательный купол с семью иллюминаторами. Он всегда обращен к Земле и обеспечивает круговую панораму. Отсюда лучше всего видна поверхность планеты, а еще солнечные батареи и астронавты, работающие снаружи. Не говоря уже о великолепных закатах! Ты наверняка знаешь, что ход времени здесь не такой, как дома. Солнце встает и садится каждые полтора часа.

– Как понять, вечер сейчас или утро? – спрашивает Алиса.

– Мы выставили на своих часах единое земное время.

Кювье исполняет изящный разворот.

– Ты можешь разместить свои приборы в европейском научном модуле «Алиса». Летим туда!

Оставив позади несколько метров тоннеля, ученая попадает в помещение, полное приборов и компьютеров.

После этого Пьер демонстрирует ей действие всасывающих туалетов, душ с системой максимальной экономии воды, пункт связи с земным Центром управления полетом.

Неподалеку находятся спортивные тренажеры.

– Ты знаешь, насколько важно посвящать спортивным упражнениям не менее двух с половиной часов ежедневно: без беговой дорожки и велотренажера мышцы быстро атрофируются.

Наконец он показывает Алисе ее каюту.

– Раньше здесь жила наша коллега из Японии. Располагайся.

Алиса окидывает взглядом каморку, где ей предстоит ютиться целый год.

– Вот и вся экскурсия, – подытоживает Пьер. – В двадцать часов в модуле «Юнити» мы все вместе ужинаем. Если заблудишься в нашем лабиринте, то запомни, этот модуль соединяет зону русских и зону американцев.

Следующий час уходит у Алисы на установку кое-каких научных приборов. После этого она присоединяется к коллегам.

Симон раздает подносы с едой.

– Сегодня Рождество, поэтому в меню индейка с каштанами, – объявляет он.

– Как это иронично – праздновать день рождения Христа так далеко от Земли, – говорит Скотт.

– Выпьем за него! – предлагает Кевин, раздавая всем специальные маленькие фляжки с шампанским.

Все дружно отдают должное индейке с каштанами, потом Пьер предлагает спеть. Все четверо мужчин исполняют хором по-английски рождественский гимн «Тихая ночь»[13].

Алисе кажется странным, что в этом храме современности звучат религиозные куплеты. Но, выпив шампанского, она тоже присоединяется к поющим и не жалеет голосовых связок.

Скотт берет гитару и исполняет известные каждому песни The Beatles: All You Need Is Love и Black Bird. Все с удовольствием подпевают.

Потом Симон приносит из кухонной зоны рождественские шоколадные рулеты.

– Как ты умудряешься все это готовить? – удивленно спрашивает Алиса.

Симон, не отвечая, уплывает из модуля и быстро возвращается с приспособлением, при помощи которого он творит кулинарные чудеса: агрегатом, опутанным прозрачными трубками с разноцветными порошками.

– Прошу любить и жаловать: кулинарный принтер. Вот в этот отсек кладутся пищевые порошки, вот этой кнопкой устанавливается вкус, вот здесь регулируются текстура и цвет.

– Прямо как автоматическая кофемашина, – кивает Алиса.

– Именно. С той разницей, что этот агрегат позволяет устанавливать форму, цвет и консистенцию блюд.

– Про вкус не забудь! – подсказывает Скотт. – Нам все по плечу: хоть рождественские рулеты со вкусом индейки, хоть индейка в виде рулетов!

Алиса с любопытством разглядывает агрегат.

– Полагаю, вы привезли свой ДНК-принтер, мадемуазель Каммерер? – спрашивает Кевин.

– Вы рылись в моих вещах? – вскидывается она.

– Просто интересно, кто живет с нами рядом и чем пользуется. Невинное любопытство. Обычное дело, когда предстоит настолько тесное и долгое соседство, – объясняет Кевин, пристально глядя на ученую.

– Я бы попросила всех не трогать без разрешения мои вещи.

От этих слов Алисы по комнате пробегает холодок.

– Ее можно понять, – обращается к Кевину Скотт, – она только что прилетела.

– Прошу меня извинить, – говорит Кевин.

– Это я прошу у всех прощения за свою чрезмерную реакцию, – бормочет Алиса.

Обстановка разряжается. Скотт, поглощая рулеты и запивая их шампанским, поворачивается к Алисе.

– Мы уже немало о вас знаем, мадемуазель Каммерер, – начинает он с полным ртом. – Не хватает только мелких подробностей. Не могли бы вы пролить свет на ваш проект?

Если скрытничать, это только распалит их любопытство.

– Цель проекта – создание гибридных особей, помесей сразу нескольких видов.

– Каких? – не унимается Скотт.

– Например, человека и крота, – отвечает за Алису Кевин. – Так, по крайней мере, описал ее проект французский министр науки. Я видел в Интернете репортаж с вашей пресс-конференции.

– То есть вы – что-то вроде французского доктора Франкенштейна, профессор Каммерер? – подхватывает Симон.

Алиса сверлит биолога своими зелеными глазами.

– В романе Мэри Шелли доктор Франкенштейн создает свое существо, сшивая вместе куски трупов, и оживляет его ударами тока. У меня получается обходиться без швов. Они у меня – в некотором смысле плоды записи их ДНК. Я использую аппаратуру для обработки текстов из всего четырех букв алфавита, образующих химический состав жизни: G, T, A и C. G – это гуанин, Т – тимин, А – аденин, С – цитозин. Сочетая эти четыре буквы в длинных цепочках, я создаю небывалые, максимально гармоничные жизненные формы. Примерно так же работает с двадцатью четырьмя буквами алфавита романист. Получаются самые настоящие существа из плоти, крови и нервных волокон, живее не придумаешь, даром что таких еще не бывало.

– Для чего нужны эти ваши «новые существа», создаваемые на манер персонажей романа? – интересуется Скотт, определенно немало озадаченный.

– Они смогут выживать и размножаться вопреки мировому потеплению, загрязнению, цунами, землетрясениям, проникающей радиации, дефициту воды – одним словом, всем вызовам, грозящим человечеству, – объясняет в промежутке между глотками Алиса.

– Им даже проникающая радиация нипочем? – удивляется Симон.

– Да, я рассчитываю сделать их гораздо устойчивее, чем мы, даже к столь серьезной угрозе.

Все молча переваривают услышанное.

Что это, восхищение или недоверие? Надеюсь, я еще не настроила их всех против меня.

– Весьма новаторский проект… – выдавливает Пьер, чтобы разрядить обстановку.