скачать книгу бесплатно
Я вскинулся, он говорит, не кипятись, я тебя понимаю, сам недоучился. Затянулся, потом говорит: «Что делать, не всем в академиках ходить».
Я говорю, мы уже пересекаемся.
Он спрашивает: Срабатываетесь?
Я говорю: Срабатываемся.
Ну хорошо.
Потом пришел Георгий, Коба стал говорить, как он видит теперь задачи Наркомвнудела. Сказал, что Ежов крепко подвёл и неясно, чем это для него кончится. Вместо того, чтобы на себя обижаться, обижается на других, на Берию обижается, мол, выживает Лаврентий.
Это сказал, чепуха. Ежова наверное заменим, и с Фриновским посмотрим, как он работать будет. Сказал, что опасается, что в Наркомате есть заговор, или очень заелись. Спросил, как показывают арестованные. Я доложил, что ниточки распутываются, пока только начинается. Но картина хреновая.
Говорили по разведке. Я сказал, что пока руки не доходят, но разведку надо будет ставить по новому. И надо разведчиков готовить по плану, а не так, как художественная самодеятельность. Согласился, сказал, поддержим.
Много говорили, какой надо иметь Наркомвнудел. Коба сказал, что ЧК задумывалась как орган диктатуры, потом ее забрал в руки Ягода и получилась сборная солянка, и честные чекисты, и враги, и заговоры разные, и правые и левые, и просто разложившиеся шкурники. И так все время, в НКВД всегда хватало наполеончиков. Ежов с ними покончить не смог, и сам их начал плодить. Мы с этими наполеончиками в армии разобрались в 1937 году, а с наполеончиками в ЧК надо разобраться сейчас.
Сказал, что хватит этого Коминтерна и бонапартизма. Всех, кто хочет играть в политику вычистить, допросить и шлепнуть. Сказал, что ЧК это дело особое было, есть и будет. Но все равно нам нужен нормальный Наркомат, нормальное Государственное Учреждение которое должно решать задачи, которые поставило Государство.
Политикой в Наркомате и пахнуть не должно больше. Политикой в Наркомате должен заниматься только Нарком, и больше никто. И то так как Ежов занимался, спсибо (так в тексте. – С.К.), лучше не надо.
Когда Георгий ушел, Коба спросил про следствие, я сказал, что Берман[41 - Берман Борис Давыдович (1901–1939), один из руководителей органов государственной безопасности, в ЧК с февраля 1921 года, в 1931 году был направлен легальным резидентом ИНО ОГПУ в Германию, 4 марта 1937 года был назначен наркомом внутренних дел Белорусской ССР и начальником Особого отдела Белорусского военного округа, с мая 1938 года начальник 3-го (транспорт и связь) управления НКВД СССР. Арестован 24 сентября 1938 года по обвинению в организации правых и шпионаже в пользу Германии, дал обширные и безусловно достоверные показания. 23 февраля 1939 года расстрелян.] и другие дают очень важные показания. Он сказал, присылай поскорее. Потом спросил: Ежов сильно замаран? Я сказал, что похоже сильно. Он сказал, наверное будем заменять тобой, готовься. Николаю оставим водный наркомат, если потянет, пусть тянет.
К тому дело и шло. Но Ежов похоже не просто замаран. Ведет себя так, как будто на крючке. Или у кого-то у своих, а может и за кордоном. Посмотрим.
2/XI-38
Ежова часто приглашает Коба, но уже похоже больше для блезира или как водного наркома. Два дня назад вызвал меня для доклада[42 - 31 октября 1938 года с примерно двух часов дня до семи вечера у Сталина, не выходя, сидели Молотов, Маленков, а также Каганович. До Берии они заслушивали наркома ВМФ Фриновского и его первого заместителя, природного моряка Исакова по флотским делам. А с 15.10 до 16.00. Сталину докладывал Берия. Сразу после ухода Берии в кабинете появился Ежов, и вскоре, как уже отмечалось ранее, началось разбирательство обвинений писателя Шолохова в адрес Ежова и работников НКВД в присутствии руководства УНКВД по Ростовской области и партийного работника с Дона Лугового, освобождённого по ходатайству Шолохова. С 18.35 до 19.20 в кабинете оставались только Сталин, Молотов, Маленков (ушёл в 19.10), Каганович и Ежов. Суть разговора вряд ли радовала последнего.]. Были только Молотов, Каганович и Георгий (Маленков. – С.К.). Слушал внимательно, потом разозлился, стал материться. Говорит, надо стрелять к такой-то матери, но перед этим хорошо размотать, потому что хватит рвать концы, их все вытащить надо. Дело к войне, а у нас предатель на предателе. Хватит. Когда эти гов…юки только переведутся[43 - Как иллюстрацию к записи приведу фрагмент обширного протокола допроса Бориса Бермана от 13–14 октября 1938 года, направленный Берией Сталину 21 октября 1938 года: «…Такую же примерно картину я и другие работники НКВД видели по так называемым альбомам – многих краев и областей. Агентам иностранных разведок, пробравшимся в НКВД, – усердно до безрассудства помогали «карьеристы-чекисты»… Офицер разведки (офицер связи абвера. – С.К.) прямо сказал, что иностранным разведкам это известно и они сделают все через своих людей, чтобы это и дальше так было. В Москве, еще раньше, я слышал, каких дел наворочал на Урале прожженный негодяй Дмитриев (бывший начальник УНКВД по Свердловской области. – С.К.)...»]. Говорит: «Эх, Николай, Николай, заср…нец. Себя подвел и нас подвел».
Скоро Октябрьский праздник. Буду на трибуне. Все таки приятно. Не разу (так в тексте. – С.К.) не был.
8/XI-38
Никто и не знает, что мы пережили самый тяжелый момент. На демонстрации вполне мог быть теракт. Время удобное, все на трибуне. Дагин[44 - Дагин Израиль Яковлевич (1895 – 22.01.1940), из рабочих, образование низшее, член РКП(б) с 1919 года, работал в органах милиции в Северо-Кавказском крае (СКК), в 1934–1937 годах начальник УНКВД по СКК-Орджоникидзевскому краю, по Горьковской области, затем – начальник 1-го отдела (охрана правительства) УГБ НКВД СССР. Был арестован Берией прямо в кабинете Ежова 5 ноября 1938 года. Дагин был тесно связан с участником антисталинской оппозиции Е.Г. Евдокимовым (1891–1940). Евдокимов был одним из руководителей ВЧК – ОГПУ, с 1934 года перешёл на руководящую партийную работу, с мая 1938 стал заместителем Ежова по Наркомату водного транспорта. Был арестован 9 ноября 1938 года, 2 февраля 1940 года приговорён к ВМН.] и его ребята могли рискнуть. Коба понимал, но не уйдешь же с Мавзолея[45 - Уже в давние времена понимали: «Кто устережёт сторожей?» Например, Индиру Ганди расстреляли её собственные телохранители. Что же до Израиля Дагина, отвечавшего за безопасность высшего руководства страны, то его участие в антигосударственном заговоре внутри НКВД, как и сам этот заговор, были не мистификацией Берии и Сталина, а реальностью. И та охрана трибуны Мавзолея, которую подобрал Дагин, вполне могла пойти на террористический акт по отношению к Сталину и другим членам Политбюро, если бы Дагин не был своевременно арестован, а руководил охранниками 7 ноября 1938 года.]. Взял на контроль все сам. Теперь будет легче. Думаю, самую опасную головку мы взяли.
14/XI-38
Все горячее и горячее. Только что вернулся от товарища Сталина. Докладывал по Журавлеву[46 - Журавлёв Виктор Павлович (1902–1946), в 1938 году начальник УНКВД СССР по Ивановской области, с декабря 1938 года – начальник УНКВД по Московской области, с июня 1939 по март 1944 года начальник Карагандинского исправительно-трудового лагеря. В десятых числах ноября 1938 года Журавлёв вначале по телефону сообщил Берии о важных показаниях бывших сотрудников НКВД Чангули и Каменского. Берия вызвал Журавлёва в Москву и 14 ноября направил его докладную записку Сталину. 19 ноября эта записка и другие компрометирующие Ежова материалы рассматривались на совещании у Сталина.]. Были только Молотов, Жданов и Георгий (Г.М. Маленков. – С.К.). Получается нехорошая картина.
Литвин[47 - См. примечание 1 к записи от 13 сентября 1938 г.] застрелился. Это уже признак. Второй признак, доложили, что Успенский[48 - Успенский Александр Иванович (1902–1940), один из руководителей органов ГБ, комиссар ГБ 3-го ранга. Сын лесника, в органах ВЧК с августа 1920 года. В 1934 году начальник управления НКВД по Московской области. 28 февраля 1936 года был направлен в Западно-Сибирский край, а в январе 1938 года Н.С. Хрущёв, уезжая на Украину, забрал его с собой – наркомом внутренних дел УССР. Оба активно проводили репрессивную политику, причём оба имели хорошую «практику» в раскручивании репрессий – Успенский в Западной Сибири под руководством Эйхе, а Хрущёв – как первый секретарь Московского городского и областного комитета ВКП(б).] утопился в Днепре. Может и утопился, может не утопился. Надо разбираться[49 - Успенский инсценировал самоубийство, бежав на Урал. 15 апреля 1939 года он был арестован в Челябинской области (в Миассе) и этапирован в Москву. 28 января 1940 года расстрелян.]. Дагин работал с Евдокимовым, Литвин работал с Блюхером и прикрывал Постышева, Успенский работал с Эйхе[50 - Эйхе Роберт Индрикович (1890–1940), партийный и государственный деятель. Сын батрака, образование получил в начальном училище, в 1905 году вступил в Социал-демократию Латышского края. С 1924 года председатель Сибирского ревкома, с 1930 года первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б), с 1935 года кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Стремясь сорвать намечаемый Сталиным процесс демократизации советского общества (альтернативные выборы в первый Верховный Совет СССР в декабре 1937 года), стал одним из инициаторов широкой чекистской операции против антисоветских элементов, пытаясь обострить внутриполитическую ситуацию. С 29 октября 1937 года нарком земледелия СССР. 29 апреля 1938 года арестован, 2 февраля 1940 года расстрелян.], отсюда может тянуться ниточка.
В Москву Успенского привез Ягода. На Украину Успенский уехал с Мыкытой[51 - Хрущёв Никита Сергеевич (1894–1971), с января 1938 года первый секретарь ЦК КП(б) Украины.], ну тут не обломится. Мыкыта надежен. На Украине перегибы были большие, и троцкисты там сидят крепко даже сейчас, но Успенский в этом не замечен. Но все равно подозрительно. Тоже заговор? А как Ежов?
Ежов все больше отстраняется, говорит, что надо работать по водному транспорту и в ЦК[52 - За Ежовым в тот момент сохранялись посты наркома внутренних дел СССР, наркома водного транспорта СССР, секретаря ЦК и председателя Комитета партийного контроля.]. А сам вижу все больше пьет.
Анастас[53 - Микоян Анастас Иванович (1895–1978), крупный партийный и государственный деятель, член РСДРП(б) с 1915 года, один из руководителей Бакинской коммуны, был знаком с Л.П. Берией по партийной и подпольной работе с 1918 года.] держится холодно, завидует, что ли. А чему завидовать? Он что, сам на НКВД хотел пойти? Пожалуйста, хоть завтра. Мы с ним никогда не дружили, но знаем друг друга давно, мог бы хоть по плечу похлопать.
А, ладно, черт с ним.
Постановление по прокурорскому надзору почти готово. Затянули, но тут столько всякого сразу, что не успеваешь. Хорошо, что этим занимался и сам Коба. Но это большое дело мы сделали[54 - 15 ноября 1938 года Политбюро рассмотрело вопрос Прокуратуры СССР, и 17 ноября 1938 года Молотов как Председатель Совета народных комиссаров СССР и Сталин как секретарь Центрального Комитета ВКП(б) подписали Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». Последний абзац этого Постановления выглядел так:«СНК СССР и ЦК ВКП(б) предупреждают всех работников НКВД и Прокуратуры, что за малейшее нарушение советских законов и директив Партии и Правительства каждый работник НКВД и Прокуратуры, невзирая на лица, будет привлекаться к суровой судебной ответственности».].
20/XI-38
Ну и ночка у меня получилась. На всю жизнь запомню. Всю ночь просидели у Кобы, разбирались с Ежовым[55 - См. комментарий ниже.]. Все одно к одному. Если Ежов сам не враг, то вокруг него врагов хватало. И еще не всех мы вскрыли. Устал, но хочу записать.
Я знаю, что такое власть, давно, мальчишкой был, а уже власть была. Что для меня была власть? Ответсвенность (так в тексте. – С.К.). Тебе доверили, работай. Не умеешь – учись. Не хочешь – через не могу, а делай! Тебе же доверили. Потом, когда у тебя власть есть, это же интересно. Сам придумал, сам сделал, видишь, что человек рядом толковый, можешь его поднять, помочь, он тебе тоже поможет, тебе же работать будет легче.
Чем больше власти, тем интереснее. А если ты сам себе хозяин, так тут работай и работай. Я когда Заккрайком получил, то как летал. До этого руки чесались, там непорядок, там можно сделать, а не делают. А теперь все от тебя зависит! Сказал, делается. Не делается, наказал. Не помогает, выгнал. Ты все можешь. Как я в Грузии поработал, душа радовалась. Видишь болото, осушай. Хочешь чтобы дети были здоровыми и грамотными, строй стадион, строй институт. Учитесь, бегайте, радуйтесь.
А как бывает? Думает, получил власть, можешь есть всласть. И начинают шкурничать, барахолить, потом манкируют (пренебрегают своими обязанностями. – С.К.), потом на чем-то попался, а чаще всего на бабах, все, конец, ты на крючке. Сам не заметил, как стал враг.
А то еще наши заср…нцы чекисты. Тебе большая власть, ты ей пользуйся для дела и осторожно. Тут и не хочешь, а ошибок наделаеш (так в тексте. – С.К.), потому что пойди разберись, где правда. Может он раскололся, а может просто со зла или от отчаяния кого-то оговаривает. Так нет, начинают строить из себя, как Коба сказал сегодня, наполеончиков. Мы особенные, мы что захочем, то и сделаем. Начинают думать, что они самые умные, а Коба дурак, а Лаврентий дурак, обстановки не знают. Евдокимов из себя чуть не Карла Маркса строил, он политику знает, он деревню знает, а Коба сидит в Кремле и жизнь только по нашим сводкам знает.
А потом начинаются разговоры, потом обсуждают, прикидывают. Потом идет заговор. Но и тут боятся, колебнутся туда, колебнутся сюда. И хочется и колется. Не убить Кобу, не выйдет дело. А убить Кобу, это не шутка. И неизвестно, что выйдет. А власти хочется. Не чтобы дело делать, а чтобы власть иметь.
А кто-то считает, что лучше Кобы будет. То троцкисты, то правые. Таких умников мы за эти годы видели, ого! Плакали! Кулака уничтожим, и хлеба не будет, ситца нет, а мы самолеты строим, куда нам до Европы с голой ж…пой. И поехало, видели!
Им что, дела мало. Дела по горло. Давно видно, если хочешь делать дело, делай его с Кобой. Он если ошибется, поправится, только ошибается он редко, а в главной линии никогда еще не ошибся.
Жалко что я из Грузии уехал, там месяц прожил, все, что сделал на глазах. Был грязный берег, делай набережную. Сегодня фундамент, через месяц уже стены стоят.
А тут хлебаешь это болото, а оно все болото и болото, а хлебать надо. Ну, ладно, буду хлебать. Потому что этого не сделаешь, и дела не будет. Поскорей бы с этой сволочью разобраться, и тогда можно поработать. Разведка, Погранохрана и по производственным Делам разобраться. Тут такая махина, тоже можно крепко поработать.
Коба теперь может вызвать в любой момент, надо иметь в виду.
Комментарий Сергея Кремлёва
В ночь с 19 на 20 ноября 1938 года – с 23.10 до 4.20 – у Сталина прошло очень бурное совещание, в котором приняли участие Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович, Маленков, секретари ЦК Андреев и Жданов, секретарь партколлегии КПК при ЦК Шкирятов, а также Ежов, Берия и Фриновский. Обсуждалась работа НКВД и Ежова, в том числе – в свете заявления Журавлёва.
Читатель уже прочёл достаточно для того, чтобы и без моих пространных описаний понять, что для Ежова, да и для Фриновского, та ночь стала, пожалуй, самой чёрной в их жизни, которая с той ночи всё более стремительно катилась к концу.
Сообщу лишь одну деталь, характеризующую тот момент. В ночь с 19 на 20 ноября состоялось новое назначение Николая Власика. Личный телохранитель Сталина с конца 20-х годов, с 1936 года начальник оперативной группы и начальник отделения 1-го отдела ГУГБ НКВД СССР, он был назначен на место арестованного Дагина начальником 1-го отдела ГУГБ, приняв на себя всю полноту непосредственной ответственности за безопасность Сталина и высшего партийно-государственного руководства страны. Власик вошёл в кабинет Сталина в 2.40, а через пять минут вышел из него уже начальником 1-го отдела ГУГБ.
Однако запись в дневнике Л.П. Берии от 20 ноября 1938 года интересна прежде всего другим. Она даёт очень много для понимания жизни и деятельности Лаврентия Павловича. Это – пусть немного сбивчиво и торопливо изложенное, но Credo, это – его воззрения на то, как и чем должен жить человек, получающий большую власть.
Тогда, в ночь, когда фактически решалась дальнейшая судьба не только Ежова, но и самого Берии, в ночь, которая стала «моментом истины» для всей «команды» Сталина, эмоциональный стресс испытали, конечно же, не только Ежов и Фриновский. Его испытали и все остальные, а уж Берия – больше, чем кто-либо другой, за исключением разве что тех же Ежова и Фриновского. И это, только что пережитое, волнение, всплеск чувств хорошо проявились в сбивчивой дневниковой записи, где, как это вообще характерно для дневника Берии, пунктуация и прочие грамматические нормы то соблюдаются, то не соблюдаются.
Для Берии, как и для Сталина, большая власть – большая возможность делать большие дела. Но так мыслили не все.
За время работы над историей той эпохи я прочёл немало интереснейших рассекреченных её документов. Но раз за разом убеждаюсь, что одним из ключевых свидетельств, важных и нужных для понимания тогдашней ситуации, надо считать заявление М.П. Фриновского от 11 апреля 1939 года. Оно даёт много для понимания такого явления, как перерождение части советской элиты к середине 30-х годов, а также для понимания причин репрессивного процесса в верхних эшелонах власти в СССР.
6 апреля 1939 года Фриновский был арестован, а через пять дней он написал (скорее, впрочем, закончил, потому что оно было огромным, на многих листах) заявление на имя «Народного комиссара внутренних дел Союза Советских Соц. Республик – Комиссара Государственной безопасности 1 ранга Берия Л.П.».
13 апреля 1939 года Берия направил его Сталину. В малотиражном сборнике документов «Лубянка. Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР «Смерш». 1939—март 1946» это заявление занимает 16 страниц формата 70х1001/16 и поражает своей откровенностью и конкретностью. Причём ни о каком «литературном творчестве» следователей с Лубянки тут не может быть и речи, тем более что это – не протокол допроса с вопросами и ответами, а именно заявление. Я не могу, естественно, привести его полностью, однако начало приведу:
«Следствием мне предъявлено обвинение в антисоветской заговорщицкой работе. Долго боролась во мне мысль о необходимости сознаться в своей преступной деятельности в период, когда я был на свободе, но жалкое состояние труса взяло верх[56 - Эти слова особенно психологически достоверны, потому что бывший конник Первой конной Будённого Михаил Фриновский был далеко не трусом, если иметь в виду его поведение в опасных боевых ситуациях. Достаточно сказать, что в Особом отделе Московской ЧК в ноябре 1919 года он был помощником начальника активной (то есть оперативной) части, а в 1920 году был начальником активной части Особого отдела Юго-Западного фронта и позднее, в 1921–1922 годах, заместителем начальника оперативного отряда Всеукраинской ЧК, принимал участие в ликвидации анархистов, махновцев и т. п.]. Имея возможность обо всём честно рассказать Вам и руководителям партии[57 - Хотя бы в ту же ночь с 19 на 20 ноября 1938 года, а также во время совещаний у Сталина 10, 17, 19 января и 8 февраля 1939 года, не говоря уже о ежедневном общении с Л.П. Берией в стенах НКВД.], членом которой я недостойно был последние годы, обманывая партию, – я этого не сделал. Только после ареста, после предъявления обвинения и беседы лично с Вами я стал на путь раскаяния и обещаю рассказать следствию всю правду до конца, как о своей преступно-вражеской работе, так и о лицах, являющихся соучастниками и руководителями этой преступной вражеской работы.
Стал я преступником из-за слепого доверия авторитетам своих руководителей ЯГОДЫ, ЕВДОКИМОВА и ЕЖОВА, а став преступником, я вместе с ними творил гнусное контрреволюционное дело против партии.
В 1928 году, вскоре после назначения меня командиром и военкомом Дивизии Особого назначения при Коллегии ОГПУ, на состоявшейся районной партийной конференции я был избран в состав пленума, а пленумом в состав бюро партийной организации Сокольнического района.
Еще на конференции я установил контакт с бывшим работником ОГПУ (в 1937 г. покончил самоубийством в связи с арестом ЯГОДЫ) – ПОГРЕБИНСКИМ, который информировал меня о наличии групповой борьбы среди членов райкома. В последующем…» и т. д. – лист за листом, год за годом: фамилии, ситуации…
Сталин получил это заявление 13 апреля 1939 года. А 28 апреля 1939 года был арестован Ежов. И теперь уже для него наступало время признавать и признаваться.
А признаваться, увы, было в чём…
Но тут уж не было вины ни Сталина, ни Берии. Они, получив власть, несли её бремя достойно от начала до конца. А для Ежова, Фриновского, Ягоды, Евдокимова и им подобных бремя власти со временем сменилось соблазнами власти.
Говорят, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Но это – не более чем хлёсткая фраза. Если человек смотрит на данную ему власть как на долг, как на ответственность, то власть не развращает его, а постоянно развивает его как личность, как лидера и как управленца.
Развращает же власть лишь тех, кто смотрит на неё как на средство удовлетворения своих страстей, не имеет значения – высоких или низменных.
21/XI-38
Сегодня докладывал товарищу Сталину, был только Молотов. Жена Ежова покончила с собой в больнице, обстоятельства смерти подозрительные. Может она и сама, но кто-то помог. Надо разобраться.
Коба сказал, что получил от нее на днях письмо, показал. Она там пишет, что ни в чем не виновата, клянется старухой матерью и дочкой, но это все нервы, она психопатка, и на половой почве может быть. Мне всякое приходилось читать. Клянется здоровьем родителей, а потом оказывается, что врет. Важно то, что она написала, что умереть не имеет права. А потом взяла и сама себя. Как понимать?
Я Кобе сказал, а он говорит: А может не сама? Я говорю, а черт ее знает. Коба говорит: «Черт не черт, а ЧК должна знать». Я говорю: Узнаем.
Но это всё не важно. Надо важное размотать. Коба злится по Успенскому[58 - См. примечание 3 к записи от 14 ноября 1938 года.]. Он уверен, что Успенский жив и сбежал. Я и сам так думаю, есть данные. Но это же не сопляк. Успенский опытный оперативник, все знает. Так просто не поймаешь[59 - 22 ноября 1938 года Сталин написал Берии записку, где требовал «мерзавца – Успенского, который на глазах у всех ушел в подполье» поймать «во что бы то ни стало». Сталин писал, что «задета и опозорена честь чекистов» и что «нельзя этого терпеть».См. также примечание 4 к записи от 14 ноября 1938 года.].
25/XI-38
Все, Лаврентий. Прощай мечты о Грузии. Теперь я засяду в Москве может навсегда. С сего дня Нарком. Ежов сразу после 19-го написал товарищу Сталину заявление с просьбой освободить.
Сегодня товарищ Сталин вызвал, и сказал, принимай Лаврентий Наркомат. Ежов написал заявление, кается и просит освободить. Мы его освободили, оставляем за ним наркомат водного транспорта и Партконтроль.
Дал прочитать заявление. Сказал, что будет образована Комиссия по передаче Дел, а потом говорили уже конкретно. Все мои предложения одобрил, главное сказал, что кадрами Наркомвнудел мы укрепим, давайте списки и Маленков тоже подберет людей. Только не зазнавайся, говорит, а то мы уже устали менять в ЧК наркомов.
Кроме меня был только Молотов.
Комментарий Сергея Кремлёва
23 ноября 1938 года Ежов написал заявление в Политбюро на имя Сталина с просьбой освободить его от работы наркома внутренних дел. Надо отметить, что все свои упущения и недостатки по работе он перечислил весьма подробно и полно, так что знакомство с этим заявлением для того же Берии представляло определённую пользу. Ежов не просто каялся, а анализировал ситуацию в НКВД, и его заявление можно было рассматривать одновременно как краткую аналитическую записку.
Одну фразу из этого заявления «продвинутые» «историки» уже донельзя затаскали, но я её тоже приведу. В конце Ежов писал: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК – НКВД погромил врагов здорово». Спорить здесь не с чем. Даже Ежов при всех его пороках и грехах сделал для очистки руководящих слоев страны от разного рода врагов (от белогвардейцев и целого набора заговорщиков до простых перерожденцев и шкурников) немало.
23 ноября 1938 года Ежов появился в кабинете Сталина последний раз в своей жизни, войдя в него в 21 час 35 минут 23 ноября и выйдя оттуда уже в час ночи 24 ноября. В последнем разговоре Сталина с Ежовым участвовал вначале только Ворошилов, а к десяти вечера подошёл и Молотов. Сталин пока видел в Ежове только очень запутавшегося человека, много нагрешившего, но еще способного выправиться. Он уже лишил Ежова своего доверия, о чём тому прямо и сказал. Однако если бы Сталин видел в конце 1938 года в Ежове врага или просто поставил бы на нём крест, то он бы не стал тратить на разговор с Ежовым три с половиной часа только 23 ноября, не говоря уже о пятичасовом «разборе полётов» в ночь с 19 на 20 ноября!
Соответственно, Сталин не принял бы 24 ноября решения, проведённого как Постановление Политбюро, об удовлетворении просьбы Ежова об освобождении его от обязанностей наркома НКВД с сохранением за ним должностей «секретаря ЦК, председателя комиссии партийного контроля и наркома водного транспорта».
Поэтому лишь как подлую, антиисторичную и безответственную болтовню надо оценивать «мемориальные» россказни «демократов» о том, что Ежов-де был нужен Сталину только как «инструмент кровавого тотального террора», а когда дело было сделано и «страна запугана», «инструмент» за ненадобностью выбросили. Сталин вообще был терпим и каждый раз старался до последнего верить в человека и рвал с ним только тогда, когда убеждался в том, что это уже не товарищ и соратник, а предатель и враг.
Так вышло и с Ежовым. Так вышло и с Фриновским, хотя этот бывший заместитель Ежова и его будущий подельник был на совещаниях у Сталина после 19 ноября 1938 года четыре раза уже в 1939 году (последний раз – 8 февраля 1939 года, за два месяца до ареста). И для Сталина это не было игрой – он в политические триллеры не играл. Если человек оказывался в его кабинете на деловом совещании, то причина была одна: этот человек рассматривался как нужный для дела. То есть Фриновский лишь к концу зимы 1939 года стал рассматриваться Сталиным как фигура сомнительная…
Впрочем, я забежал вперёд. 25 ноября 1938 года на места ушла шифровка за подписью Сталина «первым секретарям ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов» о неблагополучном положении в НКВД, об удовлетворении просьбы Ежова об его освобождении от НКВД, о сохранении за ним постов «по НКВоду и по линии работы в органах ЦК ВКП(б)». В той же шифровке сообщалось о назначении наркомом НКВД СССР «по единодушному предложению членов ЦК, в том числе и т. Ежова, – нынешнего первого заместителя НКВД тов. Берия Л.П.». Адресатам предлагалось «с настоящим сообщением немедля ознакомить наркомов НКВД и начальников УНКВД».
Ежов был, конечно, подавлен. К тому же он запутался не только в делячестве в НКВД, но и в заговорах, в связях с иностранными спецслужбами, в личной жизни – во всём сразу. Ежов не был идейным противником Сталина и советской власти, он их даже любил и был им по-своему предан, но он оказался слабым человеком без крепкого внутреннего стержня. Повторяю: Ежов не был монстром, садистом и т. д., не был он и врагом, он был просто слабым человеком и поэтому скатился до предательства Сталина и России. Предают всегда и только свои. Открытый враг не может предать по определению, потому что он сразу осознаётся тобой как враг. Скрытый враг тоже не может предать, потому что ты осознаёшься им сразу как враг, пусть он этого и не показывает. А предатель – до тех пор, пока его предательство не обнаружится, был когда-то другом на деле и поэтому воспринимается как друг, как свой, даже после того как он встал на путь измены, но ещё не разоблачён.
Ежов был своим.
Но он предал.
Фриновский тоже был своим.
И он тоже предал.
Можно сказать, что они оказались фигурами почти шекспировскими, однако лично меня психология и генезис предательства никогда всерьёз не интересовали. И не интересуют. Поэтому я не буду продолжать далее психологические экзерсисы, а сообщу, что уже после назначения Берии Ежов написал Сталину личное письмо, которое дошло до адресата через Поскребышева (секретаря Сталина) 27 ноября 1938 года.
Это была уже не аналитическая записка, а исповедь. Причём по всему письму рефреном проходила фамилия Фриновский – как злой гений Ежова и НКВД. Последняя же треть длинного и весьма искреннего письма была посвящена почти исключительно отношениям с Берией. Ежов, в частности, признавался в предубеждении против него, поощряемом Фриновским.
Суть наговоров Фриновского, по словам Ежова, сводилась к следующему: «…1) с Берией я не сработаюсь; 2) будут два управления; 3) необъективно будет информироваться ЦК и т. Сталин; 4) недостатки будут возводиться в систему; не побрезгует любыми средствами, чтобы достигнуть намеченной цели».
Ссылаясь на то, что у Берии «властный характер» и что он «не потерпит подчинённости», Фриновский, как признавался в письме Ежов, советовал: «…держать крепко вожжи в руках. Не давать садиться на голову. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между т. Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат».
Конец письма заслуживает того, чтобы привести его полностью:
«Я всю эту мразь выслушивал с сочувствием…
Касаясь дел Грузии говорил он (Фриновский. – С.К.) и следующее: ошибка, что я не послушал его вовремя и не проконтролировал Грузию. Допустил много вольностей для Грузии. Подозрительно, что т. Берия хочет уничтожить всех чекистов, когда-либо работавших в Грузии. Говорил, что все свое самое близкое окружение т. Берия перестрелял. Он должен за это окружение отвечать…»
Здесь я прерву цитирование, чтобы напомнить читателю, что после перевода в Москву Берия почти сразу же добился перевода с ним в Москву из Тбилиси на ответственные должности в НКВД СССР своих давних сотрудников по чекистской работе в Грузии: Меркулова, Богдана и Захара Кобуловых, Деканозова, Мамулова, Шария, С.Р. Мильштейна, Гоглидзе, Цанаву (для назначения наркомом НКВД в Белоруссию), Сумбатова-Топуридзе, Гвишиани, Шарапова, Шалву Церетели. С 1939 года Берия перевёл в Москву из Белоруссии на должность замнаркома давнего соратника по Грузии Ивана Масленникова, будущего героя Великой Отечественной войны.
И всё это были люди из самого близкого окружения Берии! Причём и в НКВД Грузии ведь оставалось немало чекистов, которые давно работали с Берией в ЧК, а затем – в ОГПУ Закавказья (тот же Рапава остался в Тбилиси наркомом НКВД Грузинской ССР).
Многих из старых чекистов Берия, став 1-м секретарём Заккрайкома ВКП(б) и 1-м секретарём ЦК КП(б) Грузии, выдвинул на партийную и хозяйственную работу в Грузии. Не забудем также о «чистых», так сказать, партийных и государственных работниках Грузии, выдвинутых Берией и спокойно трудившихся там как до 1937-го, так и после 1937 года.
То есть Фриновский, с начала 30-х годов постепенно погрязавший в играх в заговоры правых и в интригах, просто клеветал на Берию. Фриновский не сошёлся с ним натурами ещё с 1930 года, когда Фриновский был назначен председателем ГПУ Азербайджана, а Берия был председателем всего Закавказского ГПУ и полномочным представителем ОГПУ СССР в Закавказской СФСР.
Уже после отставки это понял и Ежов, потому что писал Сталину:
«Словом, крепко накачивал. Я, в свою очередь, не только слушал, но во многом соглашался и говорил ему [о] плохом отношении т. Берия к Фриновскому.
В результате всего этого сволочного своего поведения я наделал массу совершенно непростительных глупостей. Они выражались в следующем: а) всякое справедливое критическое замечание т. Берия в работе аппарата, я считал необъективным; б) мне казалось, что т. Берия недоучитывает обстановку в которой мне пришлось вести работу и недоучитывал, что работа все же проделана большая; в) мне казалось, что т. Берия оттирает меня от работы в ГУГБ; г) мне казалось, что т. Берия недостаточно объективен в информации ЦК; и наконец, д) что все это персонально направлено против меня».
Сюжет, как говорится, очерчен весьма ярко.
27/XI-38
Сегодня почти час был с Кобой наедине[60 - 27 ноября 1938 года Сталин начал приём с того, что с 18.00 до 18.45 беседовал с Берией с глазу на глаз. С этого момента Лаврентий Павлович становится почти непременным участником рабочих встреч в кремлёвском кабинете Сталина. Из двадцати одного совещания, которые Сталин провёл у себя с 28 ноября до конца 1938 года, Берия присутствовал на двенадцати.]. Поговорили, что называется, по душам. Показал письмо Ежова. Да, запутался, запутался Николай. Но виноват сам. А Михаил как был заср…нцем так и остался. Здоровый бугай, переть вперед умеет как танк, и на Николая влиял, а сам тоже поддается влиянию. Авантюрист. Но это уже пусть Коба решает. Я ему насчет Михаила все сказал, что думаю.
Коба сказал, принимай поскорее дела от Николая и шуруй[61 - 5 декабря 1938 года Политбюро приняло Постановление о сдаче Ежовым дел по НКВД Берии, при этом «сдачу и приёмку дел произвести при участии секретаря ЦК ВКП(б) т. Андреева и зав. ОРПО (Отдел руководящих партийных органов) ЦК т. Маленкова». Сдачу и приёмку дел предписывалось начать с 7 декабря и закончить в недельный срок. Реально акт приёма-сдачи дел по НКВД СССР был представлен в ЦК Сталину Берией, Андреевым и Маленковым лишь 29 января 1939 года, поскольку в процессе работы комиссии с участием самого Ежова вскрывались всё новые и новые прегрешения Ежова и его руководящего аппарата.]. А что шуруй. И так шуруем на полную кочегарку. Договорился с Георгием, что они начнут готовить людей на пополнение Центрального Аппарата и на периферию.
15/XII-38
Тяжелый день. За всем не усмотришь, а потом крепко жалеешь. Разбился Чкалов[62 - Валерий Чкалов разбился в первом испытательном полёте нового истребителя Н.Н. Поликарпова И-180-1 15 декабря 1938 года в 13.10. Намечавшийся на 12 декабря полёт был отложен по настоянию представителя НКВД и по указанию Л.П. Берии (при подготовке в вылету 12 декабря было выявлено 48 дефектов). К 14 декабря поломки были исправлены, и 15 декабря Чкалов в 12.58 взлетел, а через десять минут погиб при аварийной посадке.]. И предупреждали же его и Поликарпова[63 - Поликарпов Николай Николаевич (1892–1944), известный авиационный конструктор, Герой Социалистического Труда.], сам людей направлял, и товарищу Сталину писал. 12 декабря полет отложили, по Земле поездил и на Земле у него лопнула тяга. Вроде исправили, а все равно разбился. Докладывал товарищу Сталину, злой, хмурый. Сказал, разбирайтесь[64 - Л.П. Берия был с докладом у Сталина с 21.00 до 21.55 15 декабря 1938 года. В следующий раз он появился у Сталина 19 декабря 1938 года.].
