скачать книгу бесплатно
– На что похожа?
– Да пес ее знает. Саша, доверни пилу градусов на тридцать! Не так, наоборот!
– Что наблюдаешь?
– Еще доверни! Ниже! Стоп! Вот так держи!
– Не томи! Что там?
– Тетеха толстенная! Мертвая! Башка разбита в хлам. Зараза, она же всю сидушку изгадит!
– Еще что?
– Не пойму. Но вроде как больше там никого.
– Саша, дай-ка доворот – посвети в глубину.
– Чисто! Она одна тут была!
Дальше возникает небольшая заминка. Подхожу ближе и слышу, как опер говорит Николаичу:
– Эх, жаль, риального патсана потеряли. Так бы он тут был к месту!
И слышу, как в ответ Старшой заявляет:
– Так я и пустил бы эту тупую обезьяну к пулеметам!
Понимаю, что кому-то надо лезть внутрь. Ясно, что это не очень охота делать, но придется.
Лезет сам Николаич. Через минуту из недр БТР гулко раздается:
– Там, наверху! Разблокируйте люки!
Вовка отгоняет на пару метров УАЗ, Семен, пыхтя, выдергивает лопату.
Люки один за другим начинают распахиваться.
– Доктор, давайте сюда с камерой!
Иду, прикидывая, что надо делать, чтоб снимать в темном салоне.
Внутри не так уж и темно: серый пасмурный денек дает достаточно света, чтобы через открытые люки сделать хоть и темноватую, но внятную съемку. Воняет около машины изрядно – и ацетоном, и мертвечиной, и особым запахом подгнившей крови…
Я никогда раньше не заглядывал внутрь бронетехники, и разобраться сразу в скопище всяких прибамбасов и причандалов достаточно трудно. Почему-то сразу заметны какие-то коричневатые мешки: один свисает сверху, из башенки, да еще такой же – на спинке водительского сидения. Понимаю, что оно водительское, по тому, что там автомобильный руль и приборная доска.
Зато глаз ухватывает то, что мне привычнее видеть – размашистые потеки бурой, засохшей уже несколько дней тому назад крови на покрашенных белой краской стенках, рваный мужской полуботинок, драные цветастые тряпки в подсохшем кровавом киселе, покрывающем пол БТР (Николаич как раз тоскливо смотрит на подошву своего берца, только что выдернутую из этого киселя с ясно слышимым хлюпом), какие-то ярко-белые осколки костей и, конечно же, здоровенную желтовато-синюшную тушу впереди – там, где сидения водителя и командира.
– Погодите сюда пока лезть! Ботинки поберегите!
– А что делать?
– В УАЗе стопка полиэтиленовых пакетов из «Зеленой страны». Наденьте поверх!
А, точно как эрзац-бахилы.
– Дима, тащи веревку! Потолще! Доктор – несколько мешков сюда и камеру отдайте кому-нибудь. Саша, умеешь снимать?
– Умею, чего тут хитрого.
– Возьми камеру и продолжай съемку!
– Для чего мешки? – не пойму я.
– Покойницу выволакивать будем. А мешки – чтоб с головы не текло на сидушки, когда потянем.
Понятно. Хотя по габаритам покойная килограммов на двести тянет, не меньше. Ну да УАЗом дернуть – лишь бы в люк бортовой пролезла. Если не пролезет – будет хуже, ну да в БТР и так уже все загажено.
Шурша своими бахилами, аккуратно лезу вперед. Да, голову раскроили залпом изрядно. Хорошо, догадался перчатки хозяйственные натянуть, и теперь, стараясь не слишком измазаться, подбираю в пакет перепутанные лоскуты кожи, куски костей и мышц в пакет.
Череп, разнесенный почти вдрызг, и впрямь втрое, если не больше, уступает могучим челюстям. Челюсти в пакет запихнуть удается с трудом. Зубки мелкие, треугольные, мутно-белого цвета, очень непривычные на вид. И их действительно очень много.
Вот поэтому груша и получилась. Вижу свисающее вбок маленькое, явно женское ухо с сережкой. Если бы этот упокоенный кадавр улыбнулся, то улыбнулся так широко, что мочки ушей попали бы в рот с серьгами вместе…
– Готово! Замотал голову!
– Принимай веревку! За щиколотку возьми!
Легко сказать: щиколотку-то сразу и не найдешь – стопа изменилась весьма сильно и стала похожа на собачью.
– Погодите, я сам узел завяжу. (Николаич возмущенно пыхтит, распуская мой дурацкий бантик и завязывая узел какого-то хитрого типа, что в грубых перчатках из черной резины делать непросто.)
Конец веревки там, снаружи, уже привязали к УАЗу.
– Володя! Давай помалу! Доктор – сдвиньте в сторону сиденье стрелка, – тыкает пальцем Старшой в приделанное к штанге из башенки простенькое металлическое креслице.
Складчатая рыхлая туша, похожая чем-то на моржовую, но раскрашенная в мерзкие цвета разложения с черноватым сетчатым венозным рисунком, медленно скользит к выходу, сгребая собой с пола кровяное желе.
– Я, конечно, извиняюсь – но оно стоит того? – спрашиваю Николаича. – Вонища же здесь будет невиданная? Как бы мы машину ни мыли, все равно вонять будет, а летом – ЕБЖ, как говорит наш сапер – тем более.
– Вонищу потерпим. Летом, тем более, вонять будет везде. А новенький БТР с бортовым оружием и полным боекомплектом сейчас бесценен. Ничего, помоем. Он нам не на танцульки ездить нужен.
– Ясно. Просто у меня приятель купил, было дело, по дешевке джип, в котором четыре рыбака угорели – ну, и просидели внутри с декабря по май. Так даже полная смена всего не железного ничего не дала. Стальной остов – и тот шмонил нестерпимо. И мытье тоже ничего не дало.
– Я в курсе. Но повторюсь: потерпим. Зато эту броню винтовочная пуля не берет. И пройдет этот агрегат везде… И проплывет. Что еще лучше. Семен Семеныч, лопату давайте!
Морф таки застревает боками в проеме. Действуя лопатой, как рычагом, Семен Семеныч вместе с Вовкой потихоньку-полегоньку, но выдергивают труп из БТР. После этого УАЗ оттаскивает тело в сторону метров на тридцать. Мне приходится идти к нему, пока Саша снимает, что это мы такое упокоили. Остается отснять челюсти – рву мешки на голове кадавра, прутиком приподнимаю то, что было губами.
Все, вроде бы дело закончено. Можно ехать.
– А ты заметил, что на этой зувемби были стринги? – спрашивает меня Саша.
А ведь и точно: грязный шнурок и треугольнички пропитанной кровью ткани – точно, стринги. Больше на теле нет никакой одежи.
– И смотри-ка – она коленками назад, как Семен Семеныч про кузнечиков пел.
– Это не коленка. Коленка – вон, выше. Это у нее так ступни изменились. Наше крутое счастье, что она разожралась в замкнутом объеме, и ее габариты не дали ей из люка выбраться. Она кинулась – и плечами застряла. А если бы проскочила и плечами, застряла бы брюхом – в животе она тоже плечиста.
– А давно она обратилась?
– Судя по гнилостным изменениям, четыре – шесть дней назад.
– И почему делаешь такой вывод?
– Потемнение поверхностных вен, видишь – похожи на веточки черного цвета, просвечивают через кожу. Ткани приобрели зеленоватый оттенок, отчетливо наблюдается их вздутие, особенно лица, груди у нее тоже вздулись. А живот – еще нет. Так что минимум – дня три, максимум – дней шесть уже. Учитывая холодную погоду, скорее дней шесть.
– Вы там закончили?
– Закончили.
– Тогда поехали!
За руль свежеполученного бронника садится Володька – ездил он на таких. Люки он не закрывает. Николаич хочет возразить, но воздерживается. «Найденыш» становится за первым УАЗом, и мы трогаемся дальше.
Семен Семеныч вертит подозрительно носом – хоть я и оставил перчатки и бахилы в поле, пахнет от нас с Сашей ощутимо.
– Что, одежку выкидывать придется? – спрашиваю нашего драйвера.
– Ерунда, выветрится все отлично. А не выветрится – так закопаем.
– Не по чину одежу-то хоронить – выкинем где по дороге, и все.
– Не хоронить – просто закопать на пару дней. Земля отлично запах берет на себя.
– Это вы откуда знаете?
– Бабушка рассказывала. Во время войны носить-то нечего было. Так у них один инвалид что делал: как фронт от деревни ушел, так он одежку с мертвецов собирал, обувь тоже; детишки одежку и обувку, с покойников снятые, прикапывали, бабы потом стирали-сушили и продавали это на станции, сами-то не носили, а на той же станции покупали себе одежку.
– Так, наверное, и покупали тоже с мертвяков?
– Может, и так. Но когда сам не видал – так и ничего.
– А почему инвалид одежку собирал?
– Он с фронта пришел, а там сапером был. Кроме него, по лесам там шляться дурных не было: пацаны сунулись пару раз, так кишки на деревьях оказались – фронт-то через деревню туда-обратно несколько раз катался, все вокруг в минах было. И ставились мины не на несмышленых мальчишек, а на грамотных мужиков, так что пацанята вляпывались только так…
– А с инвалидом что потом было?
– Умер лет через пять. Он же не просто так инвалидом стал – его ж порвало железом страшно. Руки-ноги вроде и остались, а весь ливер дырявый. После войны таких калек много было, так они лет десять, самое большее, жили. Всей деревней хоронили – если б не он, нищета была бы дикая. А он и не только одежду таскал – после войны в лесу много добра было, – заканчивает рассказ Семен Семеныч.
– Ясненько.
– А что там в БТР-то случилось?
– Черт его знает. Только похоже, что водитель из машины все же выскочил и мотор заглушил, иначе хрен бы мы на ней сегодня поехали. А так и соляра есть, и аккумулятор живой. Начнем чистить – понятно будет. Но одно понятно, что кости этот морф своими челюстями дробил в легкую – причем и такие, как бедренная. Так что челюсти-то не слабее, чем у гиены, а то и посильнее будут.
– Мда. Обратно повезло.
– А что там сзади, Семен Семеныч, никаких сидений не было. Где же десант-то сидит?
– Что, такие сплошные полати, что ли, были?
– Ага. Не сиденья.
– Так это сиденья, только разложенные в спальные места. В БТР и спать можно. Сиденья разложил – и дрыхни.
– Значит, лежачих везли?
– Скорее всего.
Тащимся по лесу – деревья с обеих сторон дороги. Спрашиваю Сашу, сообщили ли в Кронштадт, что везем еще кучу больных и раненых? Оказывается – да, уже успели. Жмурюсь, представляя глубокую благодарность за такой мой ответ на приглашение посетить первый с момента катастрофы медицинский семинар.
Неожиданно над дорогой довольно низко пролетает маленький, словно игрушечный самолет.
– Кронштадтский?
– Нет, тут оба аэродрома удержали – и Левашево, и Горскую.
– Лихо!
– Да ничего особенно лихого: какие-никакие, а вооруженные силы тут были, а вот населения мало. Рота в масштабе такого города, как Питер, – не величина. А вот для Левашово – вполне себе сила. Пустынных мест тут много. Мы вот только что проехали мимо Северного кладбища, так по нынешним временам это самое спокойное место, а с другой стороны – не менее здоровенная Северная свалка. Неоткуда тут толпам зомби браться.
– Ну и соседство!
– Так и на юге ровно то же самое: и кладбище, и свалка рядом – через дорогу буквально.
Жужжит «Длинное ухо». Старшой просит принять влево и собраться тем, кто находился рядом с бронетранспортером и стрелял по морфу. Останавливаемся, вылезаем. Николаич настоятельно рекомендует всем, принимавшим участие в охоте на морфа, воздержаться по прибытии в Кронштадт от рассказов, что морф просто и банально не мог выбраться из своей консервной банки. Стоит рассказывать, как и было: отлично скоординированная система взаимодействия и высокая боеготовность остановили атаку морфа в самом начале. И точка. Можем продолжать движение. Залезаем в машины, трогаемся.
Ну, это понятно. В итоге команда отбила броневик в честном бою с нехилых размеров и кондиций морфом. Двести кило с зубами (а возможно, и побольше) – это и в Африке двести кило с зубами.
– Жук у вас Старшой, – ухмыляется Семен Семеныч.
– Не без этого, – соглашается Саша. – А что вы за песню хотели исполнить?
– Про Отелло?
– Ага.
– Что ж, извольте – да не завянут ваши ухи: