скачать книгу бесплатно
Да и мы, честно говоря, не ожидали от морфини такой прыти. Блондинка, да еще в ошметьях каких-то розовых тряпок, не крупная, зооморфная, то есть передвигающаяся на четвереньках, с чего-то показалась всем совершенно рутинной целью. Потому провал получился крайне неприятный для нашего самолюбия и репутации.
Собственно, только моя собака тут и отличилась. Она еще толком-то и не собака, щенок пока, пухлый и толстолапый, но, как и все живые собаки, зомби чует верхним чутьем и тут же дает об этом знать всем, у кого уши пробками не забиты. Не могу сказать уверенно – щенячья истерика спугнула Блондинку или она и так не собиралась с нами связываться – но обошлось без потерь. А у нас отсутствие потерь – основная гордость.
Правда, не для посторонних – увы, только формально и только во время боевых вылазок. Но и это уже немало, что и говорить.
Глава 2. Дела домашние
Вот, значится, ублажил я на сегодня Эскулапа, пора домашними делами заниматься.
Дел много. Во-первых, у меня стирка.
Я ненавижу стирку. Меня мало утешает, что скажем, у Вовки те же проблемы и носки всегда после стирки оказываются в нечетном количестве – либо их 11, либо 5, либо 7. Правда, я достаточно умен, чтоб пользоваться одинаковыми носками радикально черного цвета, но сам факт нечетности угнетает.
Во-вторых, надо готовить. С этим значительно проще – не стирка все же. Хотя тоже не все так просто. Голодных ртов-то куча получается, и у каждого свой вкус.
В-третьих… В-третьих, собака – это хорошо, конечно. Только, как оказалось, сильно непросто. Честно сказать, три раза еще подумал бы, прежде чем брать, если б знал, как оно будет. С детьми в клинике – и то легче получалось. Когда мой коллега, именуемый Буршем за грозный вид и жутковатый шрам на щеке, принес пушистый колобок с круглыми глазами и кожаным носом, оно было умилительно. Но оказалось, что внимания этому зверьку нужно очень много. Реально – МНОГО. И возни с дитем этим собачьим – тоже много. Дите ело, пило, писало и гадило, невинно глядя на мир. А еще оно лезло, куда не надо, плакало, когда обижали, а обидой считалось и невнимание. Девочка же, хоть и в шерсти. Только очень зубастая девочка и грызет все подряд, как грызун какой-то. Зубастая шерстяная неуклюжая девочка. Сейчас у нее еще как-то внезапно отросли тяжеленные и здоровенные ухи, которыми она пока управляет с трудом, и эти треугольные кульки то заваливаются на стороны, то ложатся чепчиком на щенячью голову, то храбро пытаются стоять по-взрослому.
А потом еще началась дрессировка. Коллега действительно помог, давая очень ценные советы, но и с ними все было непросто. Сегодня опять надо идти на площадку – и, как оказалось, дрессируя собаку, дрессируешь и себя. Вот мне что-то лень идти, а придется. Чертов Бурш страшно не любит, когда я опаздываю, да еще и приходит всегда за пять минут. С инструкторами нынче непросто, кто уцелел – работают на основной площадке служебного собаководства, благо собаки теперь – очень ценный товар, а уж обученные… Короче, занимаемся этим самостоятельно, правда коллега что-то и впрямь умеет и советы дает толковые, но все же врач он, а не дрессировщик-профи.
Свалив шмотки в стиральную машину, сыплю жратву Лиху Одноглазому. Если есть чего в этой скотине хорошего – так только то, что жрет все, что ни дашь, да гадит вне дома. За это качество я его ценю и уважаю. Еще хорошо, что со щенком кошак ужился, хотя и тут пришлось поломать голову, строго выполняя советы умного Бурша. Правда, и сложилось удачно: животины попали в дом почти одновременно, недоеденный кошак был слаб, как заядлый вегетарианец – глаз-то открывал с трудом, щен был совсем маленьким, да и территория этой квартиры была для всех нас чужая.
Раньше наша команда базировалась в Петропавловской крепости, в которую нам повезло попасть в самом начале Катастрофы. Нельзя сказать, что анклав получился мощным, но, что называется, стены помогали. Тем более что стены худо-бедно были крепостными. В итоге – удержались, не без помощи Кронштадта, конечно, но удержались. Когда первый ужас прошел, начались мелкие игрища – Кронштадт стал подгребать под себя все полезное. Петропавловка – как стоящая на Неве и хорошо укрепленная – тоже в полезное попала. Нет, особого давления не было, моряки все же считаются интеллектуально развитой публикой, за горло руководство Крепости было взято мягко и даже где-то с почтением и возможностью сохранить лицо. Просто-напросто в самом начале апреля погода отмочила привычный для Питера фортель: несколько дней было реально жарко, а потом грохнули заморозки.
Пока неясно, с чего это вышло, но нас подняли посреди ночи по тревоге. Собственно, посыльный опоздал – мы уже одевались, разбуженные трескотней пальбы гулким, вразнобой четырехорудийным пушечным залпом, от которого зазвенели стекла. Когда мы выкатились из ставшего нашей казармой нумизматического салона и добежали до положенного нам по плану обороны места на Зотовом бастионе, впервые ужаснулись. Не было такого раньше. Черная толпа зомби смяла оборону обоих мостов и теперь густо перла по мостам, растекаясь по всему Заячьему острову. Кто-то из них падал на лед, потому и по льду протоки эти нежити тоже шли. Пальба шла интенсивная, но какая-то растерянная, что ли: больно уж это все было неожиданно – словно кто-то организовал зомбаков на такой штурм.
Нас перебросили на Алексеевский равелин сразу же, как только оказалось, что одиннадцать метров в высоту зомбаки преодолеть не могут и потому собственно Крепости ничего не угрожает. А вот шесть метров – на равелине – вполне доступны для толпы зомбаков. И преодолевают они их весьма просто…
– Стрелять прицельно! Патронов у нас не вагоны! – орал Ильяс. Другие командиры вопили нечто подобное. Но нервы у всех были ни к черту, и пальба шла истерическая. Не у всех, конечно, но многие ребята и мужики из наспех сколоченной и собранной из сбежавшейся в Крепость публики комендантской команды и гарнизона Крепости действительно лупили почем зря.
Хорошая была ночка, с заревом от ракет, с черными толпами бредущих нескончаемо мертвяков, с пальбой, с громом старых музейных единорогов и лихорадочным сшибанием лезущих на стенку зомбаков.
Навал мы отбили, потом днем зомби почему-то перестали ломить и в спокойной уже обстановке удалось перещелкать тех, кто болтались по острову, восстановить укрепления на мостах и ужаснуться тому, сколько патронов извели. Артиллеристы, лупившие по толпе каменным дробом из древних единорогов времен 1812 года, тоже пожгли весь дымный порох, накопленный с таким трудом. Единственно, кто порадовался – так это команда бесшабашных поклонников холодного оружия: к утру прибыли группы поддержки из Кронштадта и из омоновского гнезда. Вот они носились по острову и отрабатывали на остатках нежити свои живодерские приемы. При взгляде со стен Крепости это чем- то напоминало старую гравюру «Варфаломеевская ночь».
А мы пересчитали потраченные боеприпасы – и приуныли.
Получалось, что еще один такой навал – и мы пополним ряды этих самых алебардистов, если только алебард в Артиллерийском музее хватит.
Так и получилось, что в обмен на боеприпасы и оружие посовременнее (а вооружена была Крепость всяким старьем еще из трофеев Великой Отечественной, и в самом начале кронштадцы помогли нам оружием – выдали всякие древние карамультуки, да с ограниченным количеством патронов) крепость незаметно потеряла самостоятельность.
– Продали первородство за миску патронов, – метко заметил мой знакомец, матерый сапер по кличке Крокодил, живущий теперь в соседнем доме. И я вынужден был с ним согласиться.
В итоге в Крепость пошло оружие посовременнее, чем карабины Лебеля, пулеметы «Гочкис» и прочая антикварная архаика, и туда пошли люди Кронштадта, а вот из Крепости тех, кто побоеспособнее – нас, например – перетянули в Кронштадт. Гарнизон Крепости увеличился мало не втрое, так что следующего навала можно было не бояться, но комендант Крепости полковник Овчинников таким образом стал подчиняться приказам капитана первого ранга Змиева, главы Кронштадта.
Чем был вызван такой навал, после которого на таскаемые зачуханной тарахтелкой с гордым именем «Славянка» саморазгружающиеся баржи для вывоза грунта свалили несколько тысяч упокоенных, так никто пока и не понял. И новообразованная некробиологическая лаборатория ничего внятного не сказала. Не должны бы зомби действовать организованно – а как на первомайскую демонстрацию перли.
Живем теперь в Кронштадте. По бытовым условиям – пожалуй, что и поудобнее, но безопасность здесь куда ниже. Мне, честно говоря, не хватает того ощущения, которое раньше было привычным и не замечалось – чувства безопасности. Здесь в городе слишком много народа, да и не до конца зачищенных мест хватает. Потому приходится все время держать ухо востро, да и собаку, собственно, для того завел.
Поселили меня в трехкомнатную квартиру. Попутно в нее же Ильяс записал и нашу медсестру Надежду. Объяснено это было мне так: дескать, жилье это временное, и если я перетяну из глухоманной деревни своих родителей в Кронштадт, то тогда можно и переиграть, а так девушка будет под защитой толкового бойца (это он меня так обозвал, гад); да и в случае чего из угловой квартиры два стрелка прикроют сразу два сектора, а не один, да то, да се – пурга, короче. По-моему, он просто решил создать мне семью. Надька одинокая, я холостой. А Ильяс, глядишь – благодетель. К моему удивлению, самостоятельная и занозистая медсестричка ничего против не сказала, ну а мне ершиться и вовсе не с руки. Всяко лучше, чем с Вовкой жить.
Такой вот Ноев ковчег получился. Кота подобрали за день до вселения – он, собственно, первым в эту квартиру и вошел. Правда, вошел своеобразно, валяясь половой тряпкой в картонной коробке, которую Надя несла перед собой. Потом я собаченцию притащил. Ну, а клопы там уже были. Сейчас кровососов стало резко меньше, но иногда еще бегают. Ладно, в конце концов, это не самое страшное. Перед самой катастрофой успел прочитать в инете, что по всему миру тараканы исчезают, а клопы что-то разошлись широко. Аж в Нью-Йорке их толпы появились, чего раньше не было. Знамение, что ли, Апокалипсиса?
Так, теперь жратву собачине. Это самое сложное – не подумал бы, что щенячья диета такая хлопотливая. Правда, и растет собачина не по дням, а по часам. По рекомендации коллеги миски зверюг стоят неподалеку от границы сфер влияния – двери на кухню. Вроде как видят животины друг друга во время приема пищи – и благожелательнее друг к другу относятся. Даже, было дело, подстилки им менял – чтоб к запаху привыкали. Ничего, привыкли вроде. Хотя щенку приходилось довольно много раз говорить «Фу!», а кошака хлопать по заднице свернутой газетой – опять же тезис Бурша: наказание за неверное должно быть всегда одинаковым, чтоб животина понимала, чего от нее хотят. Странно, Надька к этому отнеслась с пониманием. Что удивительно – котяра тоже. Ну, в общем, со всеми в квартире можно найти общий язык. Даже с клопами. Дихлофос они понимают правильно, факт.
Осталось для нас с Надькой еду приготовить. К моему глубокому огорчению, оказалось, что она готовить не умеет вообще. Ну, разве что кашу на костре сварить.
Оно, конечно, не удивительно – многих девочек растили принцессами, и Надя тоже из семьи, в которой на нее надышаться не могли, холили-лелеяли, а потом пришел Ельцин, сказал: «Берите свободы сколько угодно». Свобода – это прекрасно! Особенно когда это свобода убивать, грабить, насиловать и держать рабов. Ну, и оказалось, что семья Надежды – это мерзкие оккупанты на теле свободной и счастливой республики Ичкерия. За это родителей Нади при ней же весело убили свободные ичкерийцы, сама она попала в рабыни и нахлебалась столько, что я даже думать об этом не собираюсь. Как-то освободилась или освободили, как-то жила до встречи с нами, когда оказалось, что она прибежала в Крепость в чем была, но с сумкой, набитой медикаментами. Знаю, что она отучилась где-то четыре курса мединститута, что отлично умеет оказывать первую помощь на поле боя, великолепно знает десмургию, как называется искусство перевязок, и очень недурно стреляет.
Еще знаю, что ее лучше не злить – довелось уже убедиться, что беспощадности она у ичкерийских рабовладельцев научилась хорошо, и никакого слюнявого гуманизма к врагам у нее и в помине нет – выбили это ошибочное заблуждение из нее, когда родителей убивали. Те как раз были интернационалистами и гуманистами, как, в общем, советских врачей и воспитывали. Глупые совки, да.
Так что знаю я про Надежду очень мало. Человек с действительно темным прошлым. Впрочем, ее прошлое меня не очень-то и интересует. Вот то, что готовить она не умеет совершенно – это меня печалит. Хорошо еще, что как человек порядочный она всю квартиру убирает, так что в нашей коммуналке всегда порядок. И посуда у нас всегда помыта, а я посуду мыть ненавижу. Пачкаю с охотой, это есть такой момент.
Готовка сегодня простая: разжился я кучей мороженых грибов, вроде как опят, вот я их и пожарю, благо пара луковиц у меня есть, а еще имеется кусок мяса, вполне себе приличной свинины. На суп у меня задора не хватит, но покромсать и потушить опять-таки могу. Газа в баллоне на сегодня точно хватит, а потому можно еще и компот сварить – попались нам на глаза какие-то сухофрукты в последний раз. Это, может, европейцу сложно при Апокалипсисе, а я еще застал СССР, когда вроде и прилавки пустые, а голодным никто не был, и перестройку, когда на помойках почему-то оказывались тонны колбасы, а в магазинах был шиш, и вот тут-то при Горбачеве голодом пахнуло. И Гайдаровскую вивисекцию помню – когда реально жрать было нечего. Потом наладилось – при Путине, пожалуй, вроде бы наступило изобилие, хотя внимательный взгляд обнаруживал, что есть строгий набор продуктов, да еще и цены все в два раза выше, чем в Европе при впятеро меньших зарплатах… Так что не впервой, да.
Когда настает время бежать на площадку, обнаруживаю, что грибы все же странные. Их можно жевать, но вкуса грибного в них ровно никакого. И даже лук не помог. Вот мясо – вполне удалось, а грибы…
Остается только надеяться, что моя соседка придет совсем очумевшая и проглотит, не разбираясь, что найдет. Она еще в больнице помогает, ей там пообещали, что натаскают до уровня врача, восполнив недостающие два курса и интернатуру богатой практикой. Вот она и усердствует. С гонором девушка.
Меня тоже старались припахать на благо уцелевшей в Кронштадте больницы. Но хитрый майор Брысь тут же воспользовался этим, и как только меня оставили в больнице, изъяв из команды, так он тут же запорол пару заявок, привезя совершенно не то, что у него главврач запросила. При этом и прикопаться к нему оказалось невозможно: Надя – медсестра только номинально, образования формально у нее нет, и потому разбираться в фармакопее или лабораторном оборудовании ей не с руки, а сам майор много чего умеет и глубоко благодарен за вылеченный в этой самой клинике ревматизм, но вот разбираться в реактивах – не его задача, ну и так далее. Главврач в итоге плюнула, и теперь я опять в составе команды. И мне, честно говоря, это нравится больше, потому как лечить наших сограждан грустно – они вообще-то сволочи, эти наши сограждане, и стараются угробить себя всячески, категорически не желая придерживаться здорового образа жизни и нарушая все и всяческие рекомендации. Потом идут к врачу и требуют, чтоб им в момент вернули здоровье, молодость и красоту. Мне к концу приема хотелось уже лупить по башке мамашек, от которых воняло табачищем гуще, чем от гренадеров и драгун петровских времен.
Ясное дело, корова, что твой ребятенок болеет и болеть будет, если грудью ты его не кормишь в принципе и куришь, как паровоз, в его присутствии. Еще б он не болел!
Нет, определенно мне больше нравится в нашей сумасшедшей компании, чем в клинике, которая сейчас и жнец и швец и на дуде игрец – поликлиническое звено в городе выбило почти полностью в самый же первый день прихода зомби.
Правда, свое освобождение пришлось отрабатывать, добывая всякие заковыристые вещуги в самых паскудных местах. Это майору сошло с рук, что он приволок груду реактивов из лаборатории, да, к сожалению, реактивов на гепатит, которого с начала Беды след простыл и потому вот именно на гепатит реактивы вообще-то не заказывались. Мне такое не пройдет, потому приходится стараться во время вылазок, притаскивая то, что положено, плюс дважды в неделю надо кататься в Петропавловку – там медпункт так и остался на моей ответственности, да пара ночных дежурств в самой клинике. Гибрид дежурного врача и охранника.
Глава 3. Собаченции
Собака радостно тащит поводок, видя, что я надеваю башмаки и беру автомат. Для прогулок по городу у меня городской пистолет-пулемет судаевский, а вот Калаш – тот на выезды. Мощноват он для города. Да, такие милые времена. Раньше для прогулок тросточку брали. Потом плеер. Теперь автомат…
Бурш уже на месте. Собакевичи начинают радостно приветствовать друг друга – родственницы, чай, сестрички из одного выводка, или как там называются собачьи семьи. И имена у них соответственные – сестричку зовут Исида. Собственно, выбор был именно таким, чтоб шепотом позвать, если надо. Ну и чтоб солидно. А то их единокровного братика Костогрызом назвали, что не комильфо, мне кажется.
Дальше начинается дрессура… Называется это все ОКД и, собственно, служит тому, чтобы сделать из собаки человека. Иногда у меня складывается впечатление, что я сам столько всего делать не умею. Или умею, но плохо. Собаки же стараются изо всех сил, и смотреть на них – толстопузых, но старательных – уморительно.
После того, как Бурш дал мне распечатки всех собачьих умений, которым мы их должны научить, я диву дался. Однокурсник из Эстонии, когда у меня гостил, всегда приходил с прогулок по Питеру немного офигевшим и утверждал, что у нас муниципалитет богатый и не ищет денег для бюджета. Дескать, в Эстонии собака без намордника, поводка и уж тем более не откликающаяся на свою кличку сразу дает весомый вклад в городской бюджет. В виде штрафа из кармана собачника. Ну, а у нас этим не заморачивались.
Кстати, в Кронштадте уже есть в одном из приказов пунктик об отстреле всех бегающих в неположенных местах собак, не сопровождаемых бегущими рядом с той же скоростью хозяевами. И весьма жесткие санкции для тех, у кого собака не на поводке и без намордника. Пятнадцать суток общественно-полезных работ, как называется деятельность в «отряде исправления 3 категории».
Так вот, оказывается, и до Беды каждая вменяемая собака должна была знать свою кличку, прибегать к хозяину по первому зову, а в людных местах идти слева, держась плечом у ноги хозяина. Ну, про поводок и намордник уже говорилось. Надо же. Я и не знал – как, впрочем, и сами собаковладельцы.
Вообще-то Бурш то и дело ставит меня на место и многие мои разумения пускает дымом. Мне вот казалось, что дрессура унизительна для собаки. Типа, собака – она тоже личность. Но на дрессировку Фрейя рвется как на праздник, за четверть часа уже начинает поскуливать, скрестись в дверь и проявлять нетерпение. И на площадке старается изо всех своих пока невеликих сил и явно радуется, когда у нее что-то выходит. Бурш, правда, придерживается метода поощрения – потому мне приходится то давать вкусняшки, то гладить, то хвалить в устной форме, рассказывая щену, какая она умница. Она в ответ готова из шкуры вылезти. Коллега же все мои интеллигентские благоглупости разбил простым вопросом: «Дрессура, значит – подавление индивидуальности? А когда человеческого детеныша учат говорить, ходить и есть самостоятельно – это, надо думать, тоже подавление индивидуальности?»
Уел. А потом еще и дополнил: «Собака – стайный хищник. Потому семья хозяина – для нее своя стая. А в стае все сидят на своих полках по иерархии, согласно штатному расписанию. И либо хозяин – вожак стаи, и тогда для собаки все ясно и она с удовольствием играет по правилам, либо хозяин – пустое место, и тогда она сама становится вожаком. У подавляющего количества собачников вожак стаи – именно собака. И это грустно, потому как вместо умного существа, от которого всем радость, получается вздорная, злая и тупая скотина. Глупость хозяина всегда на собаку переходит».
Ну, не возразишь. Вот и учим собак ходить и говорить… Есть самостоятельно они уже и сами умеют. Но трудно это все…
Уже в конце занятия собаченции внезапно начинают щетиниться, урчат и пятятся. Странная реакция. Когда рядом зомби – Фрейя лает и прыгает на месте. И на Блондинку тоже так отреагировала. И до того – был уже морф, та же реакция. А тут попятились и дернули разом в дальний угол площадки. Аллюром три креста. (Не знаю, что это такое на самом деле, но звучит красиво и, наверное, это значит «очень-очень быстро»).
Мы с Буршем тоже, не сговариваясь, начинаем отходить за собаками. Тяну с плеча ППС. Коллега оказывается только с пистолетом. Ничего не вижу сильно страшного. Но то, что мы оба вооружены не шибко, да к тому же я не в курсе, как Бурш стреляет – не настраивает на боевой лад.
– Пойдем, глянем? – не очень уверенно спрашивает коллега.
– Не тянет. И одеты мы не толсто, и вооружены слабовато.
– Это да… А что там? Так Фрейя уже реагировала?
– Нет, так не было ни разу. На морфов она лаяла.
Смотрим на собак. Из-за стоящего в углу площадки металлического короба, где хранится всякий нужный инвентарь, опасливо торчат два кожаных носа. Спрятались щенята.
– Что бы сделали персонажи в американском триллере? – спрашиваю я Бурша несколько нервно.
Он косо улыбается, отчего шрам на щеке шевелится как живой, потом отвечает: «Они бы разделились и пошли посмотреть, что там за скелет танцует».
– Значит, мы что должны сделать? – пятясь, спрашиваю я его.
– Брать щенят на руки и валить отсюда – причем быстро.
И мы выполняем намеченное действо с мужественной непреклонностью и стремительностью.
Только выбежав на городскую улицу, останавливаемся.
Щенята нервничают, но уже не так боятся, как на площадке. Значит, нечто отдалилось. Начинаю вызывать майора. Отзывается с задержкой. Докладываю ситуацию. Хмыкает, приказывает дать координаты места, где стоим. Передаю рацию коллеге, он лучше тут ориентируется… Майор слушает, обещает прибыть через десять минут.
– Да, а что это вы говорили о крепостной стене, рядом с которой мы стоим? – осведомляюсь у напряженно посматривающего по сторонам коллеги.
– Так вот же она, у вас перед глазами – удивляется он.
– Вот этот заборчик!?
По-моему я его обидел.
– А вы заберитесь на него сначала. Вполне нормальная крепостная стена. Ну, не по всему периметру сохранилась и башня только одна уцелела, но тем не менее.
Стоим, молчим. Смотрим по сторонам. Тормозим бабку с ротвейлером, которая шла явно на выгулочную площадку, где мы как раз занимались. Рекомендуем ей не переть на рожон до прихода патруля. Бабка вроде внимает голосу разума, но ее песик думает иначе и спокойно волочет старуху, не слишком обращая внимания на ее окрики, команды и прочие бессмысленные попытки удержать пса на месте.
Нелепая ситуация. Бурш выразительно смотрит на меня, на увлекаемую бабку и ничего не говорит. Он опытнее меня в собачьих делах и раз не вмешался – мне тоже не след соваться. Парочка тем временем прокорячивается в арку этой так называемой крепостной стены, и бабкина ругань несколько стихает. Но очень ненадолго, потому как внезапно она становится громкой, визгливой, потом ее словно обрезает, и мы видим трагикомичную картинку: песику тоже что-то сильно не понравилось у площадки и теперь он стремительно несется обратно. Изредка успевая оттолкнуться ногами от земли, следом почти летит по воздуху бабка, наконец, она шмякается на землю и теперь пес ее волочит плашмя, отчего скорость его передвижения несколько снижается, но не так чтоб сильно.
– Может, пристрелить животное, чтоб не мучилось?
– С ума сошли! Она хоть и старуха, а все-таки живой человек! Пункт 16–16 никто не отменял, – осаживает мой порыв коллега.
– Я вообще-то про ротвейлера говорил, – отвечаю я.
– Так и ротвейлер пока пункт 28-6 не нарушает. Бежит со скоростью хозяйки. Все в порядке.
– Помогите! – орет бабка.
– Да чем же я вам помогу, – участливо отзывается Бурш.
– Джерика подержите!
– За какое место? – так же участливо вопрошает врач у протаскиваемой мимо нас старухи.
– Идиоты! За ошейник! Да сделайте что-нибудь!
– Могу Джерика пристрелить, – предлагаю я, сдерживая смех и кося глазом на арку в крепостной стене.
– Нет! Не смейте! Не вздумайте стрелять, я буду жаловаться! – орет старуха.
Джерик сбавил пыл, ей удается встать на четвереньки. Я собираюсь ей помочь, но Бурш меня удерживает.
Высказав все, что она о нас думает, изгвазданная в пыли старуха пытается тянуть Джерика домой. Пес, весящий, пожалуй, столько же, сколь бабка, только сильно помоложе, помускулистее и тверже стоящий на четырех ногах, тянет ее в другом направлении. И, разумеется, побеждает.
Особо отслеживать бабкину борьбу с домашним питомцем не получается – все-таки нечто, так напугавшее собак, еще там. За крепостной стеной, которая заборчик. Спускаем щенят на землю. Жмутся к ногам, не шалят.
Наконец, подъезжает майор.
Из пошарпанного и местами помятого лендровера вместе с ним выскакивает Серега и бывший капитан Ремер, который теперь работает с нами. Они одеты несколько не по сезону – словно сейчас не лето, а морозная зима, да еще и защитными пластинами обвешались.
– Ну, и где ваш собакоморф? – спрашивает майор.
– С чего это вы решили, что именно собако- и именно морф? – подозрительно осведомляется Бурш.
– Элементарно, Ваксон. Сейчас и проверим. Вы держитесь пока сзади, – буднично отвечает майор, перехватывая поудобнее тяжеленное охотничье ружье-автомат.
Они разворачиваются цепью, и мы все идем туда, где щенки напугались.
Вскоре щенки опять начинают беспокоиться и вырываться. Но нам приходится двигаться вперед, успокаивая их – с таким индикатором жить спокойнее, особенно когда рядом какая-то гадость. Морф и из собаки получается жутковатый – видели уже, приходилось, да еще в придачу, не пойми с чего, у некоторых новые навыки появляются. Как у того сенбернароморфа, которого мотопатруль с дерева сшиб. Не мог залезть он на дерево ни за что – а залез и, в общем, грамотно засаду устроил – хорошо, его в голых ветках пулеметчик разглядел. Сейчас-то все зеленое, прячься – не хочу.
Здесь как раз зелени хватает – это ж практически за чертой города зеленая зона, прибрежная полоса, правда изрядно замусоренная; какие-то гаражные кооперативы, вроде местные вообще это место «Шанхаем» называют. Мне оно известно только тем, что Вовка тут нашел на 18-й день Беды живого парнишку – тот спрятался в туалете бензозаправки, что слева, и там отсиживался. Вроде он уборщиком, что ли, тут работал, вот и ухитрился протянуть на чипсах и печенье, что с витрины хватанул, убегая в свою фортецию. И даже не свихнулся, просидев столько времени в осаде.
А еще тут площадка, на которой мы занимаемся.
Трое одетых в стиле «не кусай меня, собака» товарищей не торопясь идут перед нами. Мы приотстали – щенки дальше не хотят категорически. Изо всех сил не хотят.
Пока мы с ними возимся, ребята, видно, находят искомое – гулко грохают три выстрела.
– Все с этим, тащите Хундфройляйн! – кричит нам Брысь.
– Что там было? – ору в ответ.
– Оно и было, – несколько неясно отвечает Серега.
Собаку приходится брать на руки. Так она чувствует себя несколько увереннее, но все равно старается вырваться. А весит она уже с пуд где-то.
Морф оказывается ужасающим. Я таких не видал раньше, а еще меня пробирает хохот. При жизни животное это было самой мелкой собачонкой – таких в сумочках таскают. Чихуахуа, что ли, порода называется? Кого уж оно съело и как морфировало – мне не совсем понятно, размером оно по-прежнему и до кошки не дотягивает. Челюсти разве что увеличились и удлинились этаким клювом. Но вот пахло от него как положено – отчего другие собаки пугались всерьез. Размеры подкачали, а так вполне себе морф. Особенно издалека, да по запаху.
Возникает вопрос – забирать ли эту падаль с собой для отчета, как положено, или нас засмеют? Морф-то меньше кошки.
