Сны

– Спасибо за сон, Шмулик. Приятно послушать, хоть и небылица.

– Я и сам рад был такой сон пересказать. Как говорится, добрый привет и кошке люб. Обещал ведь я потешить нас обоих!

Второй сон Шломо

Итак, изрядно приверженному меланхолии хасиду Шломо приснился отвратительный сон, который вверг своего созерцателя в пучину необъяснимой тревоги. В ту же самую ночь удостоился наиприятнейшего сна его младший товарищ хасид Шмулик в духе свойственного ему оптимистического взгляда на вещи. Утром следующего дня Шломо и Шмулик пересказали друг другу свои видения и солидарно огорчались и радовались.

Читатель был выше уведомлен о существовании одного поразительного явления, которому ни хрупкая современная наука, ни даже фундаментальная хасидская мудрость пока не нашли удовлетворительного объяснения. Суть феномена состоит в том, что сновидения обладают известным суверенитетом в выборе своего смотрителя. Иными словами, рожденный в одной голове, сон способен переселяться в другую без санкции своего породителя, претерпевая при этом метаморфозы сообразно нраву нового сновидца.

После того, как Шмулик выслушал содержание сна Шломо, и, в свою очередь, поведал свой сон другу, снотворящие отделы мозга каждого из них были в достаточной степени информированы для того, чтобы продемонстрировать действие непознанного доселе дива.

Наши пытливые герои задумались, а не попробовать ли испытать на себе, то бишь, на своих собственных грезах, удивительное свойство сновидений, дабы попытаться найти объяснение диковинному факту. “Кто знает, – промолвил Шломо, – может быть, суждено нам с тобой, дружище, отнять у природы еще одну тайну?” В словах друга Шмулику послышался отдаленный трубный звук славы. “Мы непременно осуществим эксперимент, – с готовностью поддержал он старшего товарища, – ведь не поднявшись на высокую гору, не узнаешь высоты неба!”

Меж друзьями решено было ближайшей же ночью посмотреть новые сны и встретиться на следующий день, чтобы пересказать друг другу фабулы ночных видений.

***

Назавтра повторилась картина минувшего дня: Шломо в позе мыслителя сидел у берега реки на излюбленном им камне, а навстречу ему поспешал Шмулик.

– Видел сон? – вместо приветствия нетерпеливо выпалил Шмулик.

– Конечно! А ты? – спросил Шломо.

– И я удостоился! Но тебе первому рассказывать!

– Не возражаю. Так вот, слушай, Шмулик. Засыпая, я чувствовал, как одолевает меня некое беспокойство, и оно давит на сердце и мешает дышать.

– Наверное, ты слишком плотно поел перед сном, – предположил Шмулик.

– Ах, если бы причина была столь невинна! Усталость дня сморила меня, и, не взирая на чинимые душевным смятением помехи, суета реальности довольно скоро улетучилась из головы, уступив место достоверности грез. Иными словами, я погрузился в сон.

– И тогда небезобидное основание для беспокойства открылось тебе? – попросту спросил Шмулик, отметив про себя витиеватый слог товарища.

– Именно так. Я понял, что существуют две причины моего душевного смятения. Первая: достаток в семье, которым Господь наделил меня, является предметом зависти многих наших хасидов. Вторая: мои энциклопедические знания вызывают беспокойство и даже подозрительность раби Якова.

– Надеюсь, меня ты не числишь среди своих завистников?

– Разумеется, нет! Ведь дружба есть дружба, а зависть есть зависть, и вместе им не идти, не так ли?

– Вполне возможно. Однако, Шломо, излагай далее перипетии грез.

– Хорошо, я продолжаю. По мере продвижения невеселого сна, я стал замечать, что в густом тумане тревоги забрезжил слабый свет спасительной искры. Мое нетерпение раздуло ее в огонек, а тот превратился в факел, который озарил мне путь к избавлению от тяжести на душе. В голову пришло простое решение: я должен на время покинуть Божин, заставить людей скучать обо мне, скрыться от повседневной приземленности бытия.

– Шломо, если понимать приземленность буквально, то тебе, как и мне в моем первом сне, приспичило улететь с земли к иному небесному телу!

– Тебе дано видеть самую суть дела, дорогой Шмулик! Представь себе, в туманном заточенье сна передо мной явился ты и нежным голосом произнес: “Я получил в дар от своего хозяина новую подзорную трубу, способную отправить человека на звезду. Лети вместо меня, тебе нужнее!”

– Как здорово! Твой сон рассеивает мои последние сомнения в несовместимости дружбы и зависти.

– Слушай дальше. Я, осчастливленный, принимаю твое великодушное предложение и начинаю готовиться к отлету. Я нахожусь на берегу Днепра. Предвкушение желанной новизны радует сердце. Но тут, откуда ни возьмись, передо мной вырастает фигура возлюбленной моей супруги Рут. В это же самое время я замечаю, как довольно быстро, насколько позволяют им старые ноги, приближаются ком мне раби Яков и Голда.

– Рут умоляет тебя взять ее с собой на звезду, а раби Яков и Голда благословляют своего любимца в дальний путь?

– Ах, если бы это было так, Шмулик! Не забывай: ведь это мой сон, а не твой сон! Рут, горько плача, умоляет меня остаться с нею на земле, а раби Яков и Голда отнюдь не благословляют в путь-дорогу, но стращают неизбежной, по их мнению, утратой праведности.

– Неподобающие проводы огорчили тебя, Шломо?

– Еще бы! Я почти пал духом, и только свет упомянутого факела поддержал мою решимость. Я заявил своим горе-провожатым, что мне необходимы, как воздух, новые ощущения, и полет я не отменю. Отчасти я утешил их сообщением, мол, покидаю землю всего на один день.

– Молодец, правильно сделал, что не уступил! А наградой тебе станет встреча с приятными во всех отношениях людьми звезды!

– Увы, увы, далее случившееся выглядело совершенно иначе! Должно быть, не на счастливую звезду я попал, да и сновидец я, как видно, не тот. Меня встретили люди со злыми лицами, пустыми глазами и недобрым оскалом улыбок. Головы у всех имели одинаково треугольную форму, но были по-разному ориентированы относительно тела: у одной половины обитателей звезды голова напоминала редьку хвостом вверх, а у другой – редьку хвостом вниз.

– Редька – овощ горький. Недобрый знак, худое начало, плохой предвестник, – глубокомысленно заметил Шмулик.

– То-то и оно, дорогой! Худшее ждало меня впереди. Как говориться, есть дыра – будет и прореха, – промолвил Шломо.

– Зря я раньше времени предсказал дурное, сожалею. Не горюй, Шломо. Не похвалился отъездом, похвалишься приездом!

– Ладно, не трать понапрасну слова утешения. Слушай дальше. С надеждой расположить к себе людей звезды, я поспешил сообщить, что объездил почти все страны земли, владею множеством языков, превзошел всяческие науки, знания мои о природе вещей основательны, а, главное, я праведный хасид.

– Уверен, после этих слов люди звезды выразили тебе свое восхищение и любовь!

– Нет, Шмулик. Последний пункт моей хвастливой речи остался непонятым – те люди никогда ничего не слыхали ни о праведности, ни о хасидах. Ну а всё, что я сказал о своей образованности, вызвало у них отвращение, которое они, тем не менее, пытались скрыть. На их треугольных лицах мелькнуло выражение брезгливости, но они поспешили надеть маску гостеприимства.

– Какие, однако, обскуранты! Тебе не повезло, Шломо.

– Шмулик, трудно поверить тому, что я услышал в ответ на свой автопанегирик. Люди звезды заявили, что образованность – самое низменное, самое недостойное, по их мнению, свойство ума. У них не принято учить детей наукам, а взрослые избегают приобретать жизненный опыт и стараются как можно скорее выбросить из головы невольно полученные знания. В большом почете невежество и безграмотность. Эти два достоинства являются критериями общественного признания и служебного продвижения.

– Я огорчен, Шломо. Предложив тебе полет, первоначально предназначенный для меня, я невольно чувствую себя косвенно причастным к твоей неудаче. Боюсь, ты попал на звезду, состоящую из антиматерии.

– Что такое антиматерия, Шмулик?

– Я это знаю слишком приблизительно, лучше спросим у раби Якова, – ответил Шмулик.

– Да, цадик пояснит нам. А теперь обращаю твое внимание вот на какое обстоятельство. Есть на звезде один человек, который, в виде исключения, просвещен, но всеми уважаем – это король. Он, как и все простые обитатели звезды, никогда и ничему не учился. Ты задашь резонный вопрос: а каким таким чудесным образом он набрался знаний? Отвечу. Один из редькоголовых объяснил мне, что возникновение монаршего вежества на звезде происходит так же, как и наследование престола, то есть передачей от отца к сыну. Иными словами, отпрыск короля мудр по праву рождения. К сожалению, мне никто не мог указать на источник разумения самого первого короля.

– Подобный способ престолонаследия напоминает мне кое-что в хасидской среде, – задумчиво произнес Шмулик.

– Я тоже об этом подумал, – сказал Шломо, – однако, я не хочу говорить о грустном в реальности, с меня довольно печальных снов. Представь себе, дружище, в разгаре моей беседы с местным населением, из-за ствола могучего дерева выглянул раби Яков. Он сделал мне знак рукой, мол, подойди ко мне незаметно, я должен тебе сообщить нечто важное. Когда я предстал перед наставником, тот горячо зашептал: “Проси и требуй, чтобы тебя отвели к королю, он образованный, может, выведаешь у него важные для общины тайны!” Сказав это, цадик исчез.

– Я отмечаю выдающуюся способность раби Якова не оставлять на произвол судьбы своих даже спящих питомцев. И не только в Божине, но и в местах весьма удаленных! – с восхищением констатировал Шмулик.

– Ты отменно наблюдателен, – покровительственно похвалил Шломо младшего друга.

– Будет тебе! – смущенно произнес Шмулик и зарделся от удовольствия похвалы.

– Далее я последовал настоянию нашего раби и попросил о встрече с королем. Меня усадили в паланкин, и двое силачей спереди, а двое сзади, возложили шесты себе на плечи и доставили мою персону во дворец, прямо в тронный зал. Замечу, что жилище короля звезды выглядело убого, по сравнению с роскошными палатами английского властителя из моего предыдущего сна.

– Невежество подданных не способствует достатку правителя, – изрек Шмулик.

– Пожалуй. Что я могу сказать о короле? Он не походил на треугольноголовых жителей звезды. Голова его была квадратной. Владыка принялся ласково расспрашивать меня о житье-бытье на земле. Отметил красоту Божина и величие Днепра. С почтением отозвался о раби Якове. Я растрогался: есть на звезде умные люди! Потом этот чуткий человек заинтересовался мною и моей семьей.

– Ты был с ним откровенен? – настороженно спросил Шмулик.

– Да, и пожалел об этом, – ответил Шломо, – ибо за показной добротой король скрывал злые намерения. Я пожаловался ему, мол, наяву меня часто посещает беспричинная тревога, а сны безрадостны и не приносят отдохновения душе. Правитель выразил сочувствие и обещал помочь. Для этого ему придется обратиться к записям его мудрых пращуров, знавших секреты приготовления целебных средств от упадка духа. “Лишь только из заветов предков узнаёшь величие учености!” – заметил король.

– Я не забыл сообщить монарху, что самым приятным времяпрепровождением для меня являются минуты, когда я сижу на своем любимом валуне на берегу Днепра и размышляю. Тут венценосный собеседник мой возрадовался и посулил мне сюрприз, который будет ожидать меня по возвращении на землю.

– Нам, хасидам, абсолютно чуждо суеверие, но мы не бежим предчувствий, ибо, глядя назад, мы видим вперед. Вот и думаю я, как бы не причинил тебе вреда коронованный собеседник! – значительно произнес Шмулик.

– Король вежливо посмотрел на свои ручные часы, давая понять, что аудиенция закончена. Я ступил за ворота дворца. Никакого паланкина не увидел. “Буду добираться до земли своим ходом!” – подумал я. И тут некая сила подняла меня в воздух, и не успел я испугаться, как очутился в родных краях. Голубая лента Днепра вилась предо мною. Вдали виднелись крыши Божина.

– Рыбам вода, птицам воздух, а человеку – край родимый! – заявил Шмулик.

– Огляделся я по сторонам. Вижу, стоит неподалеку Голда и грозит мне пальцем: дескать, хорошо, что прибыл вовремя, да ждет тебя огорчение. А тут прямо из пучины Днепра выходит Рут. Одежда прилипла к телу, мокрые волосы разбросаны по плечам, лицо бледное, глаза красные. Увидала она меня, подбежала, бросилась на шею и давай рыдать. Я, как могу, успокаиваю жену, мол, нечего плакать, вот я, вернулся, цел и невредим! А Рут захлебывается слезами и настойчиво кивает в сторону черного пятна на прибрежном песке. “Милый, – сквозь слезы едва проговорила она, – свалился с неба какой-то урод квадратноголовый, схватил твой любимый валун и умчался с ним ввысь! Теперь не на чем тебе сидеть и мыслить!”

– И тут ты проснулся, Шломо?

– Да, и тут я проснулся. Как видишь, Шмулик, друг твой неисправимый пессимист, а сны его безнадежно мрачны. Если есть ад на земле, то он в сердце меланхолика.

– Ладно, не горюй. Люди острого ума всегда погружены в меланхолию. Ничего худого не случилось. Камень-то твой любимый – на месте! Только что ты сидел на нем!

– Ошибаешься, Шмулик! – досадливо произнес Шломо, – это я другой валун прикатил, а тот, любимый мною, исчез бесследно!

Второй сон Шмулика

Верные товарищи, хасиды Шломо и Шмулик, в одну и ту же ночь видели сны. Разумеется, грезы двух друзей были различны и сообразны их непохожим натурам. Пересказав друг другу свои фантастические ночные похождения, наши герои задумали испытать на самих себе действие необычайного феномена, суть которого состоит в суверенной способности сна совершать несанкционированный переход из головы одного сновидца в голову другого. Единственное обстоятельство, с которым сон-пилигрим вынужден считаться, так это с характером своего нового смотрителя.

Предложивший осуществить эксперимент Шломо руководствовался бескорыстным стремлением к открытию еще одной тайны природы. Энтузиазм Шмулика, горячо поддержавшего инициативу старшего друга, опирался на более широкую основу, а именно, к жажде приобретения нового знания добавилась честолюбивая мечта о славе.

Так или иначе, опыт был поставлен. В ближайшую же ночь друзья, согласно уговору, вновь посмотрели сны и на следующий день встретились, дабы, во-первых, передать друг другу содержание повторных видений, во-вторых, проверить справедливость утверждения о чудесной способности снов, и, наконец, в-третьих, попытаться отыскать причину таинственного эффекта.

Шломо первым изложил перипетии своего нового сна, и оба любознательных хасида убедились в бесспорном существовании необъясненного доселе явления. Разумеется, убедительным может считаться только такой результат эксперимента, когда ожидаемое исследователем событие повторяется многократно, а в нашем случае – по крайней мере, дважды. Даже простое “да” нуждается в повторении! Поэтому, выслушав рассказ Шломо о его ночных приключениях, Шмулик поспешил огласить подробности собственного виртуального хождения за море.

***

– Начинай, Шмулик! – поторопил друга Шломо.

– Я приступаю, – сказал Шмулик, – и сейчас прозвучат вещи воистину небывалые, но вписывающиеся при этом в наше с тобой представление о свойстве снов.

– Я предлагаю не торопиться с выводами – их мы будем делать позднее, на основании фактического материала, удвоение которого мы оба ожидаем после твоего рассказа, – наставительно заметил Шломо.

– Согласен, – смиренно принял замечание Шмулик. Так вот, мой второй сон начался с нашей с тобой беседы здесь, на берегу Днепра. Ты рассказывал мне о процветающей Европе, о красотах тамошних столиц, о прекрасных дворцах, о чистых равно как в будни, так и в праздники городских и деревенских улицах, о доступности и скромности монархов, о науках и искусствах, об ограниченной популярности воровства и пьянства, об относительно терпимом отношении к иудеям и об отсутствии хасидов. Ты говорил торжественно и радостно, а я слушал, восхищенно разинув рот, и молчал, не решаясь остановить поток вдохновенных слов.

– Я удивлен! – перебил Шломо, – неужели я испытывал радость во сне?

– Так ведь радовался ты в моем, а не в своем сне!

– Да, да! Ты прав, продолжай!

– Свою речь ты закончил призывом: “Шмулик, поезжай на Запад хотя бы на год – вкусишь и познаешь!” Я, разумеется, немедленно согласился и, заразившись твоим энтузиазмом, принялся обдумывать план поездки. И тут случился прискорбный инцидент, омрачивший мое приподнятое настроение.

– Неслыханно! Нечто мрачное – и это в твоем сне? Я снова удивлен! – воскликнул Шломо.

– Представь себе, – заметил Шмулик, – реалии сна богаче наших ирреальных понятий о нем.

– Глубокая мысль! Именно поэтому, когда мы ищем объяснение некоему связанному со сном феномену, нам следует хорошенько помнить, что какую бы теорию мы не выстроили, она неизбежно будет суха, не в пример зеленеющему древу жизни. Однако я заболтался, как в твоем сне. Какой такой неприятный инцидент случился?

– Вот что произошло. Только ты кончил говорить, а я начал думать, как возник перед нами раби Яков. Лицо его было искажено гневом. В руках он держал наполненную водой до середины высоты медную кружку для омовения рук. Цадик возмущенно бросил в твою сторону: “Шломо, ты сбиваешь с пути праведности душу молодого хасида. Изыди!” Ты послушно исчез, а раби Яков выплеснул воду из кружки мне в лицо. Тут подоспела Голда и увела взволнованного супруга.

– Я надеюсь, Шмулик, ты не держишь на меня обиды? Конечно, раби Яков поступил бы более последовательно, если бы выплеснул воду в лицо мне, а не тебе. Но ведь в кульминационный момент его гнева меня уже не было на месте, ибо я поспешил исполнить категорическое требование цадика и мгновенно скрылся. Происшествие, несомненно, одиозное, но винить, я думаю, некого.

– Меж нами не может быть никаких обид, Шломо! Слушай, что было дальше. Как и в моем предыдущем сне, примчались счастливые мать, жена и дети. Мне желали доброго пути, плакали от радости за меня, подали мне баул с вещами первой необходимости, советовали не скупиться на расходы для себя и умоляли не думать ни о каких подарках. В этом сне даже детки не требовали гостинцев. Последнее обстоятельство уравновесило досадное впечатление от неконвенционального поступка нашего любимого цадика.

– Как я рад за тебя, Шмулик! И куда же ты направился?

– Я решил пересечь Европу с востока на запад. Конечным пунктом моего вояжа должен был стать Лондон. Я уже от кого-то слыхал, что этот город является столицей английского королевства.

– Ты это слышал от меня, когда я рассказывал тебе о своем предыдущем сне.

– Спасибо, Шломо. Как видишь, полезные знания прочно оседают в моей голове.

– Ты избрал великолепный маршрут, Шмулик. Однако Божин-то находится на Украине, поэтому путь твой в Англию, на самый край Европы, продлится долго.

– Отнюдь! Представь себе, Шломо, что, сев в карету, направляющуюся на запад, я сразу почувствовал себя европейцем. Ничего тут нет удивительного: ведь Украина – это Европа! – заявил Шмулик.

– Короче, уже к вечеру я разгуливал по улицам Лондона, – продолжил рассказчик, – и довольно скоро меня остановил приличного вида господин в высокой шляпе и посетовал, что, не далее как вчера, его гостиницу покинул некий хасид, который спешно уехал, не успев, к сожалению, расплатиться за постой. Поскольку англичанин говорил со мной хоть и на ломаном, но на нашем языке, я понял, о ком идет речь: видно, ты его выучил. Я немедленно погасил твой долг, а за себя внес плату вперед.

– Ах, какой позор на мою голову – уехал не расплатившись! Словно обокрал человека! Спасибо тебе, Шмулик, я верну тебе долг к ближайшему же празднику.

– Не сомневаюсь в твоей обязательности. Несколько дней я посвятил усвоению чудес большого города. Язык тамошних аборигенов оказался удивительно простым. Благодаря своей исключительной памяти, я постиг английскую речь всего за одно утро и быстро стал понимать необыкновенно вежливых английских извозчиков, мусорщиков и рыночных торговцев. Я хорошо запомнил наиболее часто употребляемые ими слова, которыми отвечал на замечания спесивых богатых людей во фраках. Мне не составило большого труда научиться читать вывески слева направо, и, благодаря своей смекалке, я очень скоро отыскал иудейскую харчевню, где подавали кошерную пищу.

– А довелось ли тебе, Шмулик познакомиться во сне с людьми, составляющими гордость английской нации? – спросил Шломо.

– Разумеется! Однажды сырым и не располагающим к прогулкам лондонским утром, когда я не собирался показывать нос на улицу, к гостинице торжественно подъехала исключительно богатая карета. Предварительно постучавши, в мою комнату на цыпочках вошел хозяин заведения. Он сообщил, что ко мне с визитом прибыла правящая королевская чета, и робко спросил, согласен ли я принять державных гостей? Я не имел ничего против, и через минуту-другую на пороге показались разодетые в пух и прах мужчина и женщина с золотыми коронами на головах.

– По-доброму завидую тебе, Шмулик. Какой блеск фантазии! Созерцаемые тобою сны создают иллюзию блаженства, пусть кратковременную. Только счастливые окончания хасидских сказок могут соперничать с жизненностью твоих видений!

– Погоди, Шломо. Сейчас убедишься, что чем дальше в лес, тем больше ягод. Только поклонился я коронованным особам, как они оба упали на колени, и давай умалять меня немедленно ехать с ними на пир, который задают, по твоему выражению, люди, составляющие гордость английской нации. Ты спросишь, кем гордятся островитяне? Отвечу: это знакомая тебе по первому твоему сну знаменитая сочинительница предосудительных романов и ее супруг, почти столь же знаменитый сочинитель. Я ответил согласием на просьбу короля и королевы. Втроем мы уселись в карету и поехали на пир.

– События наших снов – моего первого и твоего второго – весьма похожи, – заметил Шломо, – но сколь решительно разнятся поступки и мотивация героев! Фундаментальность отличий проистекает из абсолютного несходства наших характеров. Налицо очевидное проявление исследуемого нами феномена, не так ли, Шмулик?

– Безусловно! Однако слушай, друг, чему я стал свидетелем далее. Меня, как почетного гостя, усадили рядом с хозяевами во главе стола. Король и королева заняли места поскромнее. На белой скатерти теснились хорошо знакомые мне блюда, к которым я привык в Божине: фаршированная рыба с соусом, куриный бульон, крутые яйца, вареная морковь, то бишь цимес, ароматный чулент, белые плетеные халы, компот из сухих фруктов. С великолепием яств чудно гармонировала бутылка желтой водки, называемой в тех краях виски. В трапезный зал вошел главный раввин английской столицы. Он обнял меня, пожал руку, а потом заверил в абсолютной кошерности всех угощений. Раздались аплодисменты присутствующих.

– Ах, Шмулик, ну почему, почему мне не снятся такие прекрасные вещи? В другой раз возьми меня в свой сон, дружище!

– У меня есть для тебя прекрасная новость, Шломо! Я взял тебя в мой сон! Когда я доедал свою порцию фаршированной рыбы и вымакивал куском халы последние сгустки соуса на тарелке, я заметил, что ты тоже сидишь за столом и с аппетитом уплетаешь что-то. Потом ты подошел ко мне и незаметно шепнул на ухо, что, мол, на обратном пути в Божин желательно проехать через Антверпен и купить кружевные наряды для женщин. Сказавши это, ты исчез из моего сна, но, как я уже говорил, полезные знания прочно оседают в моей голове. Забегая вперед, замечу, что, возвращаясь домой, я воспользовался твоим советом и посетил столицу европейских кружев.

– Включив меня в свой радужный сон, ты поступил как настоящий друг! А не помнишь ли ты, дорогой Шмулик, что именно я ел за пиршественным столом?

– К сожалению, этого я не заметил, но зато я обратил внимание, что на твоем лице было выражение блаженства, какое бывает у тебя, когда ты высасываешь мозг из рыбной головы, сидя в гостях у раби Якова.

– Прими мою самую горячую благодарность, мой любимый друг! Сегодня же я верну тебе должок!

– Не отвлекайся и слушай дальше. Когда желудки пирующих наполовину наполнились, а бутылка виски наполовину опустошилась, великая писательница представила мне мужчину огромного роста. То был персонаж ее всемирно известного романа. Первоначально она создала книжного героя в своем воображении, а затем вдохнула в него жизнь. Сей искусственный человек предназначался для творения благих деяний. Он учтиво поклонился мне, с похвалой отозвался о кошерной пище, о хасидских традициях и обо всей иудейской вере в целом. Тут вновь раздались аплодисменты. Я пригласил его посетить Божин с ответным визитом. Гигант был польщен, но сказал, что, к сожалению, в ближайшее время не сможет покинуть Англию, ибо у него много начатых и незавершенных добрых дел на родине.