Наложница в Гиве

Дверь дома была не заперта, чуть приоткрыта. Легонько постучав, чтобы возвестить о себе, Шем-Ханох и Янон вошли. Ни слова не говоря, уселись на низкую скамью. Придали физиономиям печальный вид. Напротив, на циновках, брошенных на глиняный пол, сидел горюющий отец, рядом с ним расположилась женщина средних лет. Годы не стерли знаки привлекательности с ее лица.

Увидев вновь вошедших, Эйнав утер платком слезу. Он тяжело вздохнул, пробормотал “Какое горе…” и вновь погрузился в молчание. Затем он подал женщине немой знак, она принесла воду в кувшине, кружки, тонко нарезанные ломти хлеба.

– Какое горе… – повторил лишившийся дочери родитель, – благодарю вас, добрые люди, за сочувствие. Но я не знаю вас, кто вы такие?

Шем-Ханох и Янон представились скорбящему. Произнесли сдержанные и простые слова соболезнования. Выпили воды, к хлебу не притронулись. Сказавши Эйнаву “Да утешит тебя Бог”, женщина ушла.

– Бедная, бедная Дина… Единственная дочь… Какой страшный конец… Слишком мало радости выпало девочке в жизни, – вновь заговорил Эйнав, – я любил Цадока, как сына… Я слышал, он сам отдал ее на растерзание… Я не могу поверить… Мне некого хоронить… Нет могилы, где поплакать… Зачем он надругался над ее телом? Он потерял рассудок от горя?

– Почтенный Эйнав, – произнес Шем-Ханох, – найти ответы на все вопросы – есть наша с Яноном миссия. Старейшинами города Гивы нам поручено раскрыть преступление и назвать имена виновных. Это дело важности необычайной, ибо свершенное злодеяние чревато бедой для всего народа иудейского. Посему мы просим тебя, дорогой Эйнав, обуздай горькое чувство в сердце твоем и найди силы помочь дознанию.

– Чем я могу быть полезен?

– Мы хотим услышать из твоих уст историю совместной жизни твой дочери с зятем и обстоятельства его последнего визита к тебе, – ответил Янон.

– Коли нужно, расскажу, что знаю. Цадок с Диной друг друга любили. Так мне, отцу, это виделось. Но разладился союз их. Ходили слухи, мол, она неверна была ему, будто и он нашел другую… Да мало ли злые языки болтают? А может, и верно – дьявол попутал. Цадок ревновал и в гневе вернул мне дочку, а сам страдал – потому как любил! И вот он не вынес разлуки и приехал ко мне забирать Дину обратно.

– Прости, перебью, – осторожно заметил Шем-Ханох, – но неужто лишь по причине сердечной склонности Цадок пожелал вернуть Дину? Нам известно, что…

– Да, да – ты прав! Я получил наследство. И возник у меня замысел жениться. Вы видели тут женщину… По правде говоря, ежели бы я ввел в дом хозяйку, то лучше бы дочери жить не со мной… Я дал знать зятю о моем намерении поделиться с ним серебром, но не думаю… Прежде не думал… Будто он польстился на деньги – сердце правило им. А разве плохо, когда к добру добро льнет? Любовь и богатство – благословенное совпадение!

– Сколько ты наследовал и сколько обещал зятю? – спросил Янон, – нам важно знать.

– Я пулучил четыреста шекелей серебра, а Цадоку назначил сто.

– Где сейчас находятся деньги?

– Они у меня дома.

– А теперь, Эйнав, расскажи о последнем посещении Цадока, – попросил Шем-Ханох.

– Приехал Цадок со слугой своим, кажется, по имени Ярив. Лицом красивый и крепкий телом юноша. Я сердечно принимал гостей, угощал всем лучшим, что было дома. Цадок с Диной уж собрались прощаться, но я удерживал. Я ждал прибытия казны со дня на день и хотел отдать Цадоку его часть – мне не терпелось покончить с этим делом. Я сообщил ему о величине наследства и о его доле. Тут он заторопился домой. Сказал, что когда прибудут деньги, вернется за ними и слугу с собой прихватит. На следующий день после его отъезда я получил груз серебра, и тут же пришло страшное известие…

– Эйнав, ты сообщил нам важные вещи, и мы благодарим тебя, – сказал Шем-Ханох, – поверь, мы скорбим вместе с тобой. Я полагаю, что серебро, которое ты хранишь дома, должно быть надежно спрятано. Однако, навряд ли ты станешь заниматься этим до окончания семи дней траура. Поэтому для безопасности твоей и твоего наследства мы устроим охрану. На этом прощай, и да утешит тебя Господь в твоем горе.

Шем-Ханох и Янон покинули дом Эйнава. Остановились, каждый думал о своем.

– Слушай меня, Янон, – я не сомневаюсь, Эйнаву грозит беда. Ты знаешь, сколь чужда мне мистика, и как презираю я всяческие суеверия, но при всем при том я полагаюсь на предчувствия, как на очевидность, и сглаза весьма опасаюсь. Потому не стану раньше времени оглашать свои догадки. Будь добр, до окончания дней траура поживи у Эйнава охраны ради. Надеюсь, твои жены стойко перенесут недолгую разлуку. А я тем временем повстречаюсь с Яривом и еще с кем-нибудь, если потребуется. Я пошлю к тебе мальчика. У него быстрые ноги и цепкая память. С его помощью ты ежедневно будешь докладывать мне о развитии событий.

Порешивши на этом, дознаватели распрощались. Янон остался у Эйнава, а Шем-Ханох уехал.

7

Не мешкая, Шем-Ханох наладил колесницу в сторону горы Эфраимовой и, домчавшись до места, направил свои стопы к Яриву, проживавшему неподалеку от Цадока. Посланца старейшин встретил красивый и крепкий парень. Лицо молодца грустило, очи были подернуты не юношеской печалью.

– Я скорблю вместе с моим дорогим хозяином Цадоком, – сказал Ярив после краткой церемонии знакомства.

– Верно ли, драгоценный Ярив, что ты намерен жениться на Нааме?

– Да, мой господин, мы полюбили друг друга с первого взгляда. Окончатся дни траура по несчастной Дине, и мы с отцом невесты станем готовиться к свадьбе.

– Ярив, а ведь ты всего-навсего слуга, откуда у тебя деньги на могар?

– О, господин мой, мне привалило счастье необычайное! Не зря отца Наамы зовут Менахем! Этот милосерднейший человек совсем некорыстолюбив. Счастье дочери для него первее мошны. Он видел, как горячо полюбила меня Наама и не стал требовать выкупа, наоборот, пообещал небольшое приданое. Этого, вместе с мною прикопленным, нам с Наамой хватит на начальное обзаведение.

– Воистину, Ярив, ты родился под счастливой звездой! Любовь и бедность – благословенное совпадение!

– Как хорошо, мой господин, что сердце твое чутко слышит голос любви! Да, люди в большинстве алчны и бескорыстию не верят. Ты – исключение!

– Я польщен! А теперь припомни-ка, любезный, известные тебе события. Преступники поначалу требовали выдать им Цадока, потом отступились, согласились удовольствоваться Диной. А тебя, молодого красавца, даже и не помянули. Ты был там, как объснишь чудеса?

– Мой господин, любовь и радость переполняли меня, и только это я могу тебе сказать!

– Однако, Менахем сообщил мне, что ты выходил на улицу, где насильники готовились бесчинствовать!

– Ах, да! Совсем забыл, я, кажется, действительно на мгновение высунулся из дома. Я должен был угомонить душевное волнение в груди. Я был опьянен признанием Наамы, и, поверь, вещи неромантичные проносились мимо моих ушей и глаз. Кто, как не ты, поймет меня!

– Благодарю тебя, Ярив, за честные слова. Не сомневаюсь, что вскоре мы свидимся вновь. До встречи.

Ложь слуги была чрезвычайно приятна Шем-Ханоху. Теперь-то он не сомневался в своих догадках.

8

Как и условлено было, Янон поселился в доме Эйнава, охраняя жизнь и достояние скорбящего. Через расторопного мальчика-курьера он передавал регулярные донесения Шем-Ханоху. Впрочем, ничего опасного или подозрительного не происходило, царили покой и печаль. Покладистый юный связной не отказывал Янону в личных просьбах и исправно передавал обеспокоенным его женам, старшей и младшей, обещания скорого возвращения домой их верного супруга.

В последний день траура примчался запыхавшийся мальчик и сообщил Янону, что Шем-Ханох требует немедленной встречи с ним. Отрок привел Янона к пещере поблизости от дороги в Бейт-Лехем. На камне у входа в грот сидел с озабоченным лицом Шем-Ханох. Друзья обменялись краткими приветствиями.

– Мой дражайший товарищ, – торжественным тоном заговорил Шем-Ханох, и Янон понял, что друг его имеет сообщить нечто важное, – сегодняшней ночью я ожидаю событий, которые увенчают успехом наше расследование. Я уверен, что с наступлением темноты по этой дороге направятся к Эйнаву недобрые гости. Ты узнаешь этих людей, одного из них – наверняка. Они задумали ограбить охраняемого тобой человека, а если дело на заладится, они убьют его. Мне потребуются лучшие твои достоинства – сила, проворство, смекалка. У нас есть помощники, – добавил Шем-Ханох и указал на черноту зияющего входа в пещеру. Присмотревшись, Янон различил четыре горящих огонька – глаза двух огромных псов, доставленных Шем-Ханохом с его двора.

– Разумеется, Шем-Ханох, я с готовностью вручаю тебе мои достоинства, а с ними же – и недостатки! Подстрекаемый последними, я признаюсь, что пониманию моему пока не доступно, и я, не стесняясь, вопрошаю, отчего же именно в ближайшие часы ты ожидаешь появления преступников?

– Негодяи медлить не станут, у них на то есть веская причина, которая откроется тебе чуть позднее. Итак, разбойники знают, что в доме есть серебро. Не сомневаюсь, они выследили тебя, узнали о твоей охранной миссии и затаились. Сегодняшней ночью истекают дни скорби, стало быть, Эйнав спрячет сокровище и освободит тебя. Тут-то они и нагрянут и, угрожая хозяину смертью, заставят его отдать вожделенный металл.

– Я не перестаю восхищаться твой проницательностью, друг!

– Спасибо. Однако, стемнело. Давай-ка повнимательней глядеть на дорогу. На наше счастье ночь звездная, и луна трудится на славу.

Долго ждать не пришлось. Показались две фигуры верхом на ослах.

– Это те, кто нам нужен! – тихо промолвил Шем-Ханох, – я отвяжу наших некормленых помощников, они вступят в бой первыми, мы – за ними.

Шем-Ханох освободил дрессированных псов, указал направление, прошипел понятный им сигнал, и две голодных четвероногих твари ринулись исполнять звериную службу, дабы внести свой собачий пай в битву с беззаконием.

Завязалось неравное сражение. На выручку горе-грабителям подоспели дознаватели. Шем-Ханох первым делом швырнул псам по солидному куску мяса, и они с урчанием принялись пожирать награду, забыв об изрядно покусанных и смертельно напуганных ночных гостях. Сноровистые Шем-Ханох и Янон крепко связали по рукам и ногам обоих прохвостов, засунули им в ром по изрядному пучку сена и перетащили на телегу. В лунном свете Янон сразу узнал Цадока. “А кто второй?” – спросил он. “Да это же слуга левита – Ярив!” – торжествующе вскричал Шем-Ханох.

Бойцы присели отдышаться после победоносного сражения. Тысяча вопросов вертелись на языке у Янона, он с восхищением смотрел на старшего товарища. Однако, Шем-Ханох твердо заявил, что еще не настало время для рассуждений. Сейчас необходимо передать злоумышленников в руки закона, а, главное, изобличить насильников.

– Посмотрим, Янон, что эти люди взяли с собой в дорогу, – сказал Шем-Ханох и открыл мешок Цадока, – маски! Стало быть, левит со слугой хотели остаться неузнанными, значит, они не собирались лишать жизни Эйнава, надеялись обойтись грабежом. А что в мешке у Ярива? О, я нашел именно то, что ожидал! Нож! Орудие убийства слуга предназначал для господина! Цадок, ты слышишь? Ярив намеревался зарезать тебя, а награбленное целиком забрать себе! Янон, я все объясню тебе чуть позже. Сейчас мы доставим наших пленников в Гиву и передадим старейшинам. Бнаяу и Баная отлично знают, как заставить таких субчиков говорить правду.

9

Пролетели два-три дня после описанных бурных событий у дороги в Бейт-Лехем. Янон направился в гости к Шем-Ханоху. Войдя во двор, он увидел привязанных четвероногих помощников. Взгляд их сытых глаз выражал довольство исполненным долгом. Конь и осел находились на своих местах, мирно жевали.

Янон прислушался. Из окна до него донеслись чудные звуки. Он неслышно вступил на порог. Шем-Ханох самозабвенно играл на арфе и тихо напевал псалом. Напротив расположилась Хана, престарелая рабыня. Она любила слушать игру своего доброго хозяина.

Шем-Ханох окончил песнь, улыбнулся другу и жестом пригласил его сесть. Хана встала, наполнила две большие кружки разбавленным вином и удалилась, предвидя неинтересный долгий разговор мужчин.

– Шем-Ханох, Мы можем поздравить друг друга с завершением расследования, верно? – начал Янон.

– Безусловно! Велик наш вклад в разоблачение зла! Я с радостью сообщаю тебе, что насильники – имена их Арель и Дарель – арестованы и пребывают под стражей.

– Слава Всевышнему! Надеюсь, Шем-Ханох, ты понимаешь мое нетерпение. Я жажду поскорее узнать, как удалось отыскать и уличить негодяев. Но прежде всего, дорогой друг и наставник, просвети, на основании каких неизвестных мне фактов ты пришел к мысли о нечестивых намерениях левита и слуги.

– Пожалуй, я не соглашусь с тобой. Ведь обстоятельства, пробудившие мои первые подозрения, были известны нам обоим. Мы вместе беседовали с Цадоком, Менахемом, Наамой и Эйнавом. Мы отметили фальшивость Цадока. Мы слышали от Наамы, что у него была любовница, и он изменял Дине, а та – ему в отместку, и под этим предлогом он вернул ее отцу. Мы узнали от Менахема, что нищий слуга намерен жениться на его дочери и выкупает ее за неплохой могар. Мы выяснили, что Ярив говорил с насильниками, и те умерили свои притязания. Эйнав не скрыл от нас величину своего наследства и долю Цадока. Для основательных предположений довольно этих сведений.

– Как же распорядился ими твой ум, как рассуждал ты?

– Предельно просто, Янон! Я спросил себя, почему Цадок, разлюбивший Дину, тем не менее захотел вернуть нежеланную наложницу? Эйнав помог мне с ответом: он сообщил нам о получении наследства и о том, что загодя уведомил зятя, мол, поделится с ним. Я обратил внимание: когда Эйнав назвал Цадоку его долю, тот, во-первых, заторопился уезжать, а во-вторых, обещал забрать свою часть в другой раз, приехав со слугой. Цадок был недоволен обещанным и рассердился. Добыть больше можно было лишь грабежом или убийством. Тут и пригодился бы молодой и сильный слуга.

– Рассуждения твои логичны, но, мне кажется, поведение Цадока у Эйнава можно было толковать как-нибудь иначе.

– Совершенно верно, Янон! Однако, вспомним события трагической ночи. Безденежный Ярив вдруг находит средства на могар, а, главное, он вступает с преступниками в переговоры, в результате которых спасает себя, Цадока и Нааму. Ясно, он подкупил негодяев. Откуда возьмет серебро Ярив? Да только у Цадока! Значит, деньги нужны и левиту и слуге, причем последнему требуется много, ибо от насильников дешево не откупиться, да еще и Менахему обещано. Что остается бедняге Яриву? Сначала помочь Цадоку обездолить Эйнава, а потом ограбить и убить сообщника!

– Эти рассуждения изрядно придают основательности твоим подозрениям!

– В те дни, что ты охранял Эйнава, я сумел добыть сведения, добавляющие прочности моей версии. Первым делом, я посетил Ярива. Он нагло лгал мне, но я почел за благо не опровергать его наивное вранье. Ведь если б он почуял недоверие, то изменил бы свои и Цадока планы, и мы бы не захватили их. Далее, я разыскал новую возлюбленную Цадока. Оказалось, эта парочка лелеяла мечту покинуть поселение, купить в Иевусе дом с виноградником и зажить там. Картина прояснялась. Я представил себе последовательность замыслов Цадока. Узнав о намерении тестя поделится с ним, при условии, что Дину он заберет обратно, Цадок отправился в Бейт-Лехем. Он надеялся, получив деньги, снова изгнать Дину, а с любовницей сбежить в Иевус. Однако, приобретение дома требует, как я выяснил, двухсот шекелей серебра, а Эйнав разочаровал его, обещав лишь сто. Мысленно левит уж нежился в ласковых водах новой жизни, и не доставало сил душевных отказаться от мечты. Как быть? Пожалуй, проявив терпение он наймет убийц и покончит с Эйнавом. Тогда все деньги перейдут к нему, при условии, что Дина с ним. Потом ее можно будет изгнать, и откроется дорога к счастью. Непредвиденные события в Гиве нарушили план. Он задолжал спасшему его Яриву. Долг насильникам нужно отдать быстро – лиходеи не простят долгого ожидания. Поэтому левит и слуга торопились завладеть деньгами сразу же по окончании траура. Ты, кажется, спрашивал, Янон, как догадался я о времени появления грабителей?

– Да, все логично. А как удалось обнаружить имена насильников?

– Сажи-ка мне, Янон, по дороге ко мне не слыхал ли ты какие-либо стоны?

– Слыхал. И видел, как тюремщики секут двух охранников, и у бедняг спины в крови, и они стонут. Это имеет отношение к нашему делу?

– Да, Янон. И здесь я напомню тебе о похищении золотых предметов у Цадока – мы обсуждали это. Раскрытие кражи помогло найти насильников, а также объясняет виденное тобой телесное наказание. У левита пропали две золотых цепи – большая дорогая и малая цены невеликой. Я спросил старейшин, не известно ли им что-либо о краже. Со слов Цадока я описал, как выглядела большая цепь. Бнаяу просиял лицом, а Баная и вовсе засмеялся. Оказывается, вещь эта им хорошо знакома. Дело в том, Янон, что в нашей Гиве установлен порядок – если кто из жителей желает покинуть город на ночь, он обязан оставить у старейшин дорогой предмет. Предполагается, что ценный залог поможет удержать горожанина от злодеяния вне городских стен. По возвращении вещь возвращается владельцу.

– Сомневаюсь, что такая мера поправит репутацию города, – заметил Янон.

– Любой позор можно смыть, восстановив доброе имя.

– На разбитом и склеенном из черепков кувшине видны следы.

– Согласен. Однако, я продолжаю. Бнаяу сказал, что накануне несчастья двое молодых мужчин, Арель и Дарель, оставили в залог цепь и, взявшись за руки, вышли за городские ворота. Поутру они вернулись и получили залог обратно. Баная добавил, что изрядно удивился, увидев у этих оборванцев золото. Они сразу были заподозрены в воровстве. Я подтвердил старейшинам их опасения и рассказал о маленькой цепочке. Через час Арель и Дарель были арестованы. Они сознались в краже большой цепи, а маленькая цепочка им, якобы, не известна, и если и украдена – то это не их рук дело. Об изнасиловании Дины они, по их словам, узнали утром, вернувшись в Гиву.

– Заложенная большая цепь должна была служить им доказательством отсутствия на месте преступления!

– Они на это надеялись. Слушай дальше. Пока Арель и Дарель находились под арестом, мы с тобой, Янон, доставили старейшинам нашу добычу. Завидев инструменты пыток, Ярив вспомнил план ограбления Эйнава и намерение убить Цадока. Он сообщил, что задолжал насильникам двести шекелей серебра. Мой расчет не оплошал. Цадоку требовалось двести шекелей на покупку дома с виноградником и двести – долг спасителю. Всего четыре сотни. Могар Ярива составлял двести шекелей, да двести – рассчитаться с преступниками за их уступчивость. Опять выходит четыреста. Стало быть, и левиту и его слуге необходимо было наследство Эйнава целиком!

– Я восхищен, Шем-Ханох, у меня нет слов!

– У меня есть, Янон! Слуга назвал имена насильников, с которыми он сговорился. “Это они?” – спросил его Бнаяу, приведя двух молодцов. “Да, они…” – признал Ярив. Но те запротестовали, мол впервые видят Ярива, и он лжет – ведь их не было в городе в ночь преступления, и старейшинам это известно! Тогда тюремщик привел в действие одно из своих устройств, и Арель, не выдержав боли, признался. Они с дружком Дарелем оставили залог, покинули город, дождались ухода старейшин, подкупили охранников маленькой цепочкой, воротились назад, свершили то, что теперь всем известно, перед рассветом охранники выпустили их, а позднее они вновь вошли в Гиву, как честные горожане.

– Теперь мне ясно, за что секут охранников. Я был прав, Шем-Ханох, назвав воров алчными и неразумными. Нужели эти оборванцы надеялись, что их не заподозрят в воровстве, когда они покажут золотую цепь!

– Я не уверен, в неразумии ли дело. Дремучие инстинкты правят темными душами этих людей. Их страсть к мужеложству неодолима, но боятся они страшной кары за сей грех. Они задумали обман – представить дело так, будто не было их в Гиве в ночь преступления. Но что эти нищие могли заложить у старейшин, чтобы покинуть город? Надо украсть. Они сознавали, что попадутся на воровстве, предпочитая пострадать за малое, но испытать вожделенное. Судьба опрокинула их замысел, оставив им утешение – они не стали садомитами.

– Веришь ли ты Цадоку, что он расчленил тело Дины в порыве гнева и части его разослал коленам Израильским, дабы поднять народ на искоренение зла? – спросил Янон.

– Я не сомневаюсь, что он лжет. Думаю, он рассчитывал посеять смуту и тем отвлечь внимание от своих гнусных дел. Но проверить это никак нельзя, как нельзя узнать, умерла ли Дина в дороге, или ее убил Цадок, – ответил Шем-Ханох.

– Как полагаешь ты: выдадут Ареля и Дареля на всеобщий суд, или начнется братоубийственная война?

– Я не пророк, Янон. Худо, что нет сейчас царя над нами. Однако, мы свое сделали, а повелители народные – пусть вершат свое. Власть предержащие – уже поэтому мудрецы, не так ли? – спросил Шем-Ханох, и, как показалось Янону, ухмыльнулся.

Янон взял в руки арфу и подал ее другу. Тот стал перебирать струны, затянул псалом, Янон подхватил. Вошла Хана, уселась на лавку в углу, стала слушать.

Расследование второе

1

Настоящая история повествует о пренеприятнейшем событии, случившемся в давние-давние дни в городе Гиве. Хотя, если хорошенько подумать, то называть сие происшествие пренеприятнейшим не вполне правильно, ибо оно есть тяжелая драма, пожалуй, скорее, трагедия, некоторые герои которой насквозь порочны, а правят ими грязные страсти и бесстыдная алчность. Но тем хороша трагедия, что взывает к сердцу и очищает его жалостью и ужасом.

Возблагодарим Господа, дозволяющего лишь малому числу рабов своих нести людям зло, и благословим добрых и праведных, невеликая горстка которых вскрывает язвы. И первых и вторых – очевидное меньшинство в несметной толпе человеческой, но только редких и исключительных натур деяния запечатляются в памяти поколений.

Достойные всяческого уважения старейшины Бнаяу и Баная заправляли делами Гивы, и не их вина, что порой вершились в городе преступления, но их заслуга в раскрытии оных.

Бнаяу и Баная жили в лучшем квартале людной улицы, бравшей начало у городских ворот, превращавшейся в рыночную площадь в середине своей длины и оканчивающейся у дальней крепостной стены. Не будем скрупулезно описывать внешний вид и внутреннее убранство домов этих достойных горожан, но заметим, что жилища их по праву признавались лучшими в Гиве, главном городе колена Беньямина.

Бнаяу смолоду женился на Анат. Осчастливленная долгими годами супружества, дружная чета сосуществовала с порожденными ею детьми и обожала внуков, коих насчитывалось великое множество. Именитый дед к стыду своему не всех помнил по именам. У Анат была старшая сестра, Мири-Милка, обитавшая в скромном доме неподалеку. О ней следует рассказать подробнее.

2

В сущности говоря, Мири-Милка – старуха, но не гоже так называть умнейшую и добрейшую из матрон. Провидению угодно было сберечь ее в девичестве, но она вовсе не роптала, скорее благодарила судьбу, что уберегла ее от неизбежных каверз и разочарований на тернистом пути мужней жены. Не станем, однако, претендовать на исчерпывающее понимание извивов женского сердца.

Мири-Милка горячо любила сыновей и дочерей своей младшей сестры Анат, а во внучатых племянниках просто души не чаяла. Она не только помнила по имени каждую пчелку в этом сладко жужжащем рое, но всегда имела в запасе предложение к родителям, как назвать новичка, готовящегося к появлению на белый свет.

Сухощавая, среднего роста, умеренная в еде, энергичная, не смотря на почтенные годы Мири-Милка не жаловалась на здоровье. Она выращивала цветы в садике перед домом. В комнате ее всегда благоухал пышный букет в глиняной вазе с водой. Светлое место у окна занимало приспособление для ткачества. Она отдавалась этому ремеслу, и замечательные материи выходили из-под ее умелых рук. Мири-Милка и шила отменно. Рубахи и штаны – теплые зимние и легкие летние – укрывали наготу родных мальцов.

Разумеется, деятельная природа этой женщины не ограничивалась ткачеством, шитьем, садоводством или хлопотами с детворой. Мири-Милка добровольно собирала пожертвования на различные благородные цели и преуспевала в этом занятии, за что ее весьма ценил глава молитвенного дома. Она стучала в двери зажиточных горожан, напоминала хозяевам о важном значении благотворительности и от имени небес обещала воздаяние в неизбежной перспективе. Сопровождавший ее мальчик погружал на тележку то связанную по ногам и крыльям курицу, то полдюжины яиц, то каравай хлеба, то бурдюк с вином или козьим молоком, то хороший кусок материи, то небольшой мешок зерна – короче все, чем делится благоразумная щедрость.