скачать книгу бесплатно
После бутылки пива мне стало легче, но говорить я еще не могла.
– Слушай, Марина, – глотая истерический ком, всхлипнул Мартышкин, – а если она погибнет?
– Да не погибнет, не! Ну, а если погибнет, значит во имя великого дела, и посмертно ей будут благодарны потомки, потому что будут знать, как не надо делать. Ну, а теперь рассказывай, что это у тебя за интересные штучки про внутренние органы.
Мартышкин сглотнул, выпил водки и закусил помидором из пакетика.
– Ф-фу, ну, слушайте, – интригующе начал он. – Я почему ушел из своей организации, впрочем, в такую же ж.., но это неважно, а важно следующее, что я сейчас расскажу.
Не могу сказать, чтобы я был уж слишком брезглив, но впечатлительностью всегда отличался. Как и твоя Ольга, впрочем, она же не противилась работать операционной медицинской сестрой, но когда происходить начинают не относящиеся к делу щекотливые события… В общем, вызывают меня как-то ночью в отдел. Сидит там молодая размалеванная телка и голосит. В ее квартиру влезли, даже дверь не взломали и ничего не взяли, зато вещь одну оставили.
– О, у меня тоже такое было! – встряла Маринка. – Мы когда пошли на свадьбу к Любашке, дверь запереть забыли, а когда вернулись – на столе записка и готовое изделие: моя клиентка мне связала кофточку. И тоже ничего не украла!
– Да ты слушай, а то рассказывать не буду! Так вот. Ей на стол не изделие положили, а горшок глиняный с какими-то иероглифами. А она в горшок – нырь, а там – человеческие внутренности. Причем, не одного человека, а нескольких. И, в основном, уши.
– Э-э, Павел Анатольевич! Уши только к Вашим Внутренним Органам относятся, а не к человеческим! Уши – это наружный слуховой аппарат. Может, это ей намек, чтобы подслушивала поменьше?
– Да нет же, за ушами, когда там Никонорыч поковырялся, оказались еще два сердца и легкие.
– Ого, вот это горшок был! А больше ничего не нашлось? А то у нас на первых курсах в анатомичке навалом всякой всячины было – полки ломились, не то
что сейчас пластмассовые косточки, как будто трупов бесхозных меньше на свете стало. Да и студенты не те пошли, никакой творческой мысли. А вот мы на всякие штучки – всегда готовы были. Это в нас пионерские основы еще в школе закладывали, тимуровские. Так вот, кто какую-нибудь почку себе возьмет, кто – кусочек мозга отрежет, а уж до того, что половыми отличиями является – так там в очередь становились. И странное дело – препараты не убывали, а пополнялись, как неразменный рубль. А как интересно было своим немедицинским друзьям в сумки подкладывать! А в кафе «Мороженое», бывало, зайдешь, покушаешь и на тарелочку чего-нибудь этакое выложишь, а потом: «Официант, а как называется это ваше вкусное блюдо?» А у той твоей девочки друзей-медиков из нашего поколения случайно не имеется? А то они – народ с особым юмором. Как у меня.
– Да замолчи ты, туды-т твою в качель! Имеется – не имеется, уши-то свежие были! И никаких дел по отрезанным ушам и прочему у нас не значилось. Наверное, от бомжей, но какая разница, если преступление налицо, и не одно. В общем, ничего мы так и не нашли. Потом еще несколько человек приходило с такими же проблемами. Мы головы поломали, никакой связи, никаких мотивов.
– Ну и что, гражданин начальник? У тебя никогда раньше не было висяков?
– Были. Оно и этот не сказать, что как-то сильно задел мою профессиональную гордость. Любопытство раздирало: ни с чем подобным никогда ни я, ни мои сослуживцы не встречались. Я и не собирался уходить, но… Возвращаюсь домой (мои все на даче), включаю на кухне свет, а на столе…
– Глиняный горшок с отрезанными частями тела.
– Надо же, а как ты догадалась?
– Эх, Мартышкин, ты же распутывал всегда такие сложные дела, а на такой ерунде тупишь! А то бы кто-то не догадался!
– А может, у тебя есть какие-нибудь догадки еще?
– Так ты же ушел, зачем же к «щекотливой теме» возвращаться? Лови себе за превышение скорости – и не надо голову ломать.
– Мариночка!!! Да если бы я только смог зацепиться хоть за что-нибудь и раскрутить этот клубок, разве ушел бы! Я же ни есть, ни спать, ни вон чего не мог – одна и та же мысль в голову как втемяшилась, я думал, что в психушку попаду или в кардиологию с инфарктом. Поэтому и ушел. Иначе бы умер от любопытства. Ну, родненькая, ну скажи: есть ли что у тебя по этому поводу?
– Да что я тебе, следователь? У меня к твоему делу призванья нет, я даже никогда не догадывалась, кто у нас в группе кошельки ворует, а оказалось, что староста. Вот тебе и на. А насчет этих горшков, я думаю, надо искать не сектантов и не бомжей, а поискал бы ты лучше среди работников своих моргов. Сдается мне, что кто-то, зная тебя, такую же шутку с тобой вытворил, как у нас в анатомичке. Да только шутка явно не совсем невинная. Кому-то надо было твое место освободить. Начни-ка с той первичной девочки и узнай, кем она приходится тому, кто теперь сидит в твоем кресле.
– Еле оттер! – Валентин пришел повеселевший. – Ну что, наговорились? Ехать надо, а то скоро стемнеет. Только смотрите, чтобы никаких помидоров близко с нами больше не было.
Рядом остановился наш новый знакомый фурорист и сделал нам ручкой. Его фура откашлялась и поехала дальше налегке.
Когда совсем стало темно, мы прибились к одному небольшому отелю. Я и Маринка пошли спать в номер, а Валентин заночевал в салоне «Матвея Валентиновича».
– Марин, – спросила я, когда мы остались одни, – ты серьезно говорила Мартышкину, что меня хочешь использовать в качестве медиума?
– А ты как хочешь?
– Вообще-то мне страшно.
– Мне тоже, ну и что?
–Мне бы не хотелось ехать с вами в Египет.
–Ну и не надо. Я и сама во всем разберусь.
Но сонное Воображение внесло свои коррективы: «Вот и попробуй тут откажись, а потом будет за тобой гоняться неудовлетворенное любопытство, как за Мартышкиным, и куда ты сможешь от него уйти?»
………..
– А вот эта пещера у нас особая. Вот видите, здесь есть площадочка, на которую может стать несколько человек. Здесь нам просто повезло. Эта пещера имеет необыкновенную акустику, как специально, чтобы кто-то мог здесь спеть и даже сыграть на музыкальных инструментах. Недавно на одном из праздников здесь выступал детский хор, и мы заслушивались необыкновенными голосами, которые не нуждались в микрофонах – здесь они свои, естественного происхождения. И у нас есть традиция – мы всегда обращаемся к группам туристов, которых проводим по этим замечательным местам: пожалуйста, если кто-то из вас хочет попробовать, как будет слышаться его пение – милости просим, заходите за помост, – экскурсоводша выдержала дежурную паузу с явной надеждой на то, что никто, как обычно, не согласится, и уже хотела сопровождать экскурсантов дальше. Да не тут-то было.
– Разрешите мне! – выскочила с вытянутой вверх, как у школьницы, рукой Маринка и, не дожидаясь возражений, перелезла через ограждения.
– Так зачем же… – экскурсоводша, наверное, хотела сказать, что есть другой путь на сцену, но выступающая уже никого не слышала и была в центре площадочки и в центре всеобщего внимания.
– Я спою свою песню, которую я назвала «Гимн человеку», – объявила она сама себя и на мгновение застыла. Застыли все. Наступила тишина, только тяжелые капли падали с осклизлых стен, гулко отдаваясь эхом по пещерным залам. Маринка отвела взгляд в сторону, приставила зачем-то к ушам руки, словно включая свой граммофон, и начала.
Я много раз была на уроках вокала моей М.Г.. Помню, как она начинала, какой у нее был сначала юный неопытный голос, который потом сменился оперным сопрано, потом меццо-сопрано. Потом от оперы он отошел куда-то к камерному, стал похож на смесь Шаляпина и Эдит Пиаф. И окончательно нашел себя в достаточно приятном самобытном варианте, в котором находился лет восемь. Казалось, он обрел свой окончательный статус. Но нет! Совершенно неожиданно для меня (и для всех тоже) он зазвучал совершенно не так, как было раньше, и вообще не так, как могут звучать человеческие голоса. Да, он действительно напоминал звуки, исходящие от игры на пиле, только эта «пила» произносила еще и слова, от которых становилось холодно и жутко всем, включая нашу проводницу. Голос потек свободной струею совершенно без напряжения, как будто не от нее, как будто Маринка баловалась, не пела, а открывала рот под какую-то странную фонограмму. Сначала звук был относительно негромок. Но его сила нарастала, как бегущая к берегу волна-цунами, набирая скорость, готовясь выплеснуться на сушу и крушить все на своем пути. Голос извивался, звенел, отлетал и возвращался, принося откуда-то поблизости черты неестественного. ОН НЕ ИСЧЕЗАЛ! Его с каждым звуком становилось все больше, он накапливался, его вес давил на барабанные перепонки, и мостики, по которым мы проходили, начали мелко-мелко дрожать. Потом появился слабый гул («Такое, говорят, бывает перед землетрясением», – подковырнуло Воображение). Гул становился громче и начинал делиться на многоголосье, которое подхватили освещенные и остававшиеся во мраке сталактиты. Появлялась музыка. Пещеры играли!!! Они сопровождали неожиданную певицу своим неживым аккомпанементом!!! И вот они достигли полного согласия. Тишина усилилась. Да-да, я не оговорилась: НА ФОНЕ СОЛЬНОГО КОНЦЕРТА МАРИНЫ БЕРДС УСИЛИЛАСЬ МЕРТВАЯ ТИШИНА.
"Ящерица отбрасывает хвост – вместо него отрастает другой.
Птица летит над Землей, без транспорта двигаясь на Юг.
А я – ЧЕЛОВЕК! Я – природы живой венец!
Я – вершина вершин, я – творец
Ноосферы, что готовит миру конец.
Я – фаталист, на любые вопросы ответ.
Я порожден разорвать на куски белый свет.
Я – на верху эволюции новый тупик,
Господа Бога новомодный оглушительный писк,
Экзистенции быстрый прогресс,
Эманации плавный процесс.
Я – ЧЕЛОВЕК, но себя я не знаю сам,
А у меня столько много всего,
И я умею дышать под водой,
И жабры мне совсем не нужны -
Наши легкие так созданы,
Чтобы нам дышать под водой.
Я МОГУ даже вырастить собственный хвост
Вместо двух отрезанных ног,
После ампутации рук
Могу вырастить два крыла.
Только крыльев не надо мне,
Я МОГУ И БЕЗ КРЫЛЬЕВ ЛЕТАТЬ!
Наши органы так созданы,
Что вступают в свободный полет.
И Я МОГУ ГОВОРИТЬ С ТОБОЙ
На другой половине Земли -
И не нужен мне телефон, и не нужен мне интернет -
Лишь бы ты не сказал, что меня просто нет.
Слепая вера – это паранойя. Нормальный человек не может верить во что-то без аргументов, а игра в такую веру ведет в западню».
Последние две строчки были исполнены речитативом, который становился тише, тише, тише. И замолчал. А музыка внутри горы продолжалась. И мы не поняли, когда она исчезла, и исчезла ли она или слышалась, пока мы не вышли на свежий воздух. А может, мы вышли, а она осталась там жить.
Глава 5.
– Тутанхамон был мелкой сошкой, пацаненком, который еще мало чего соображал. К тому же, он не представляет исторического интереса. Я же привыкла обращаться в подобных случаях, как уже говорила, к самым главным, а не размениваться по мелочам. И выбрала Рамсеса 2. Думаю, что он польщен. Он и при жизни любил сам себя рекламировать, а уж когда это делали другие, тем более не по приказу, а по душевному порыву – тем паче. По этой же причине, надеюсь, он даже гадостей нам делать не будет – ну, несчастья, смерти загадочные, что обычно сопровождает исследователей мумифицированных фараонов.
Рамсес 2 правил Египтом 67 лет, а прожил, видимо, около 90. Столько даже Фидель Кастро пока не смог! История не знает более продолжительного правления, если, конечно, это не враки. И еще его культ держался тысячу лет после смерти – в Мемфисе и Обидосе. Он был последним из династии Великих фараонов и самым великим – воителем, строителем, любителем и искусителем. Он понастроил массу храмов, монументов, обелисков, в Фивах на Западном берегу приказал возвести для него мавзолей Рамсессум. Существует «Поэма Пентаура» о недюжей храбрости Рамсеса и его волшебном «Амоне». Здесь, конечно, имеются разногласия из нескольких источников. Официально считается, что битва с хеттами под Кадесом, главным городом хеттского царя, закончилась полным поражением Египта. Но Рамсес 2 послал в свою столицу сообщение: «Я победил их всех. Я один, потому что моя пехота и боевые колесницы бросили меня на произвол судьбы». И по его приказу бесславное поражение объявили выдающейся победой, а самого себя фараон велел чествовать как величайшего полководца. То одно там пишут в иероглифах, то совершенно другое. Заврались: «И появился он в сиянии, как отец Монту, с боевым оружием и облаченный в панцирь»; «кто упал, уже не поднялся». При этом сам Рамсес еще и издавал грозный рык. Автор одной современной статьи считает, что этот «рык» – звук от генератора энергии, который был в руках, а так как Рамсес находился в источнике излучения, то ему не поддался. Значит, на его колеснице была установка неизвестного нам до сих пор оружия, которое «во-первых, генерировала силовое поле. Во-вторых, производила парализующее излучение наружу, и в-третьих, кое-что еще». И этот автор предлагает считать загадочное оружие похожим на огнемет или лазер. И все это обмундирование с установкой, наверное, дал Рамсесу кто-то из верховных жрецов, и это было оружие, оставленное жрецам «богами» – то есть, инопланетянами, которые прилетали раньше на Землю и наделяли знаниями египтян…
– Ну, и что ты об этом думаешь? – спросила я, едва оторвавшись Воображением от поля брани.
– Этот уфолог, что написал статью, считает, что египтяне никогда не врали, потому что не врали никогда. Только факты говорят совершенно иное. Помнишь, мы смотрели позавчера документальный фильм про какой-то незначительный некрополь? Так вот, это как раз в период правления Рамсеса жили те люди, из которых потом сделали мумии. Помнишь, торговые точки раскопали с останками «священных кошек» – на продажу в сосуды замуровывали? А в этих сосудах: где – кошка, где – полкошки, где – кошачий хвост, а где – вообще одна глина. А подписано везде одно и то же: «Мумия кошки. Срок годности большой. Стоит столько-то древнеегипетских у.е.». Не врали древние египтяне! О то ж! А с чего это им не врать? Они что, не люди? Животные, и то врут. Даже бактерии друг другом прикидываются. А что касается версии насчет инопланетян – может, и были. А может, и нет. Только все эти «авторские» рассуждения того не доказывают, и то, что знания египтянам на голову свалились с инопланетянской помощью – не похоже, не похоже: слишком последовательное было развитие той науки. Египтяне были очень наблюдательны, и их наблюдательность шла в развитии исследовательских и инженерных работ без белых пятен. Разве что строительство пирамид не объясняется египтологией – так это объяснила тебе я. Видишь ли, Оля! Развитие цивилизации – как болезнь: идет по своим законам и имеет свой механизм. Если этот механизм не нарушен – нечего искать еще и другую болезнь, значит, она одна. Так вот, развитие египтянской цивилизации – одна болезнь. И даже если инопланетяне были, они не нарушали естественного хода событий. Все там шло своим чередом. А что знаний было накоплено много – люди работали лучше, потому что религия им для этого служила. А не чтобы баклуши бить. Вот посмотри на меня: я – такая маленькая капелька в живой человеческой массе планеты, а сколько я всего открываю, а? А если бы все так как я работали? Вот то-то же. А что культ мертвых с Египта начался, как считает этот г…господин – не факт: еще при первобытно-общинном строе чтили мертвых и погребальный обряд включал в себя и предметы быта, и многое другое, что говорит о вере в загробную жизнь.
– А как же огнемет или лазер?
– Я думаю проще. Эта была система линз и зеркал – в оптике специалисты того места и времени хорошо преуспели. Вот тебе и «панцирь» – своеобразная кольчуга, и «огнемет» – поймай солнечный луч – и готово. Ну, хитрости были, чтобы усиливать эффект. Ну, знал Рамсес, как оглушить оптической перчаткой. Дело в том, что если бы даже это был генератор неизвестной энергии или лазерный луч – психология ученых Египта была такова, что они лопнули бы, но любой ценой принялись изучать новую физику и работали бы над ней до тех пор, пока не получились бы аппараты по этому принципу. А ничего подобного больше нет – ни в раскопках, ни в иероглифических материалах. Зато оптических фокусов – хоть отбавляй. А может, вообще Рамсес был еще и научным фантастом, вроде Беляева, и предсказал в рассказах о своей воинской славе современный «Лазер» еще раньше, вперед на много веков. Да дело и не в этом пресловутом сражении. Дело в том, что Рамсес 2 – самая великая предполагаемая личность, которая доступна для эксперимента на нашем пути.
– Ты говоришь, мумия Рамсеса 2 доступна? А где же она?
– В Каире, столице Египта, в зале царских династий археологического музея. А на главной площади Каира стоит огромная статуя его. Только статуи того времени не отражали настоящего лица.
– А что отражало? Восстановление лица по черепу? Не помню, видела ли я восстановленное лицо Рамсеса, но Тутанхамона точно видела.
– Они не умеют восстанавливать фараонов. Для того, чтобы уметь, нужно не просто механически рассчитывать, сколько пластилина на какую кость положить, а еще – каким он был в незагипнотизированном состоянии. Я уже говорила, что предсмертный транс фараона особенно сильно выражен, что создает очень сильное напряжение мышц, причем, раз внутренности удалены, это напряжение (каталепсия) не исчезает, и на протяжении тысячелетий то, что остается от царственного лица, действует механически на кости. Кости изменяют свою форму при таком своеобразном скелетном вытяжении – их же не бальзамировали, и они более мягки, чем обработанные мышцы, и последние в каталептическом напряжении при гипнотическом трансе очень сильно тянут кости на себя. Для бестолковых: эти мышцы пропитаны специальными растворами, и они оказываются очень прочными, прочнее костей. Потому мы можем считывать эмоциональную информацию по сохраненным мимическим и скелетным мышцам, что она не меняется, а по костям восстановить точный облик не можем из-за изменения этих костей. Получается так: кости меняются, а мышцы – нет. Но мышцы находятся в измененном виде от гипноза, поэтому по ним тоже нельзя определить пожизненного лица. А как меняются кости: они постепенно подстраиваются под измененные мышц по принципу обратной связи. Это даже без фараоновской каталепсии бывает. Вспомни Жениного мужа Борю: когда они взяли двухлетнего эрдельтерьера, Борино лицо за три месяца изменилось так, что он стал его точной копией. Даже угол носа изменился. Кстати, когда эрдель околел, Борино лицо вернуло прежние формы. У них даже фотографии в профиль сохранились: Боря до, во время и Боря после. И это за несколько месяцев. А здесь – тысячелетия. НО ВЫХОД ЕСТЬ: я сделала с помощью компьютерной графики перерасчет, отстранив тем самым гипнотическую каталепсию, и у меня появился портрет и основные моменты его составления. Сейчас закончим – и поедем домой, а там я тебе покажу.
– Наверное, я потерял квалификацию – давно рыбу не ловил! – раздался расстроенный голос Валентина. Я вздрогнула и перенеслась из Древнего Египта на берег прекрасного пруда, а Маринка быстренько спрятала под рюкзак свои дежурные бумажки.
В ведре Валентина плавало четыре селявки, а у нас – три зеленых лягушки.
– Коту пойдет. Они от сырой рыбы с ума сходят. О, а зачем вы лягушек наловили?
– Куда, Котик, не вздумай выбрасывать! Это не простые лягушки, а говорящие. Одна говорит: «Ой!», вторая: «Ирод! Ирод!», а третья ругается по матушке. Я дома Зинку попрошу, она тебе покажет. Зинка, Оль, умеет с детства лягушками квакать: нажимает им куда-то на какое-то устройство – и они квакают. Правда!
– Ладно, забирай своих говорящих лягушек (нам еще их в доме не доставало!) и сматываем удочки. А вообще, что я хотел сказать: иди-ка ты со своими экзотическими животными, знаешь куда?! И чтобы Бобика твоего тоже завтра же не было, иначе сам зарежу.
Мое Воображение представило бедного Бобика и очень удивилось.
– А когда это вы успели завести собаку? Я у вас была пять дней назад – и ни о каком Бобике не было речи.
– Бобик не собака, а поросенок. Это мы с Котиком позавчера за мясом в деревню к его подсобнику съездили. А мясо нерезаное оказалось. Хозяин сам не умеет, а Валентину черненький подсвинок понравился. Мы его и взяли. У нас же только черные животные уживаются, даже Зинкин сом в аквариуме. Он так и не умер, похоже, до сих пор, хотя в такой воде рыба не живет. Я недавно в Зинкину комнату зашла. Ну, что запах там, как в зверинце, понятно – хомячки все же хомячки, тем более, что плодятся (это Зинка перед замужеством тренируется). Оказалось, что еще и в каком-то корыте вода протухла. Приходит с работы Зина. Я ей: «Ты почему сапоги в комнате моешь и воду не выливаешь?!» А она на меня глаза выпучила: «Мама, там не сапоги, там сомик!» А за Бобиком я сама ухаживать буду. А что? В Лондоне это вообще считается хорошим тоном. И потом, если свинью кормить хорошими продуктами и регулярно мыть и чистить, она получше любой собаки дом сторожить будет. А если не получится – съесть можно в любой момент, главное, чтобы сама не подохла, а то мало ли от чего!
Вечерело, небо было ярким, а горизонт – бесконечным. За три дня весна превратилась в жаркое лето. Валентин отмыл «Матвею» лобовое стекло от размазанных по нему насекомых и птичьего помета и сел за руль. Трава потекла мимо окон, а меня потянуло в сон.
Проснулась я у самого Бердсовского дома. Они меня снова затащили к себе на ночлег, потому что завтра мы поедем на рыбалку еще.
– Попробуем на утренней зорьке половить и в других местах, чтобы, хотя бы, карасик водился. У, знаете, как интересно на карасика ходить! Он – не селявки, он так не дергает, нервно и суетливо, он сначала остановится и подумает, а уж потом потянет, не спеша так. Эй, Чертик! Чертик! На, рыбкой полакомись! Не хочешь, Чертик? Да ты совсем обнаглел что ли? Это же лучше твоего «Вискаса», я бы сам съел, но мне мало, я большой! А то Ваське Ростовцеву отдам!
Чертик – он же Новый Барсик. Чертиком его зовет Валентин, упорно, чтобы не смешивать его с прежним котом. А Маринка его так же упорно зовет Барсиком. А Зинка, чтобы не оказываться против кого-либо из родителей, зовет его «Котлетой-на-ножках», и говорит, что это его краткое имя от Барсика-Чертика как «Ростов-на-Дону». Он уже совсем не подросток, и ничего общего, кроме черной окраски, со старым Барсиком не имеет. Тот был маленький и драчливый, а этот огромный, жирный домосед и абсолютно исполняет все приказы и просьбы хозяев. Кроме еды: он, беря пример с хозяйки, когда-то всем объелся и чуть не умер от обжорства, поэтому теперь сидит на кошачьих спецкормах и дорогих гарнирах, а что ему может повредить – не принимает.
– Что это там такое? Я вас спрашиваю! Я захожу, хочу в ванну влезть, а там – ваши лягушки! А ну, убирайте их поживее! Зина! Если не хочешь…
– Убираю-убираю. Они такие лапочки! Хоть бы у меня поскорей детки такие же хорошенькие появились!
Зинка покидала назад, в ведро, лягушек, Валентин полез мыться, а я и Марина остались на кухне накрывать на стол.
– Представляешь, Марин! – обратилась я к ней. – Я забыла тебе рассказать. Мой шеф попал под наше влияние и тоже поехал в Новый Афон. Он даже взял с собой саксофон, хотел попробовать сыграть на нем в той же пещере, где ты в прошлый выходной пела свой гимн. Но ему не повезло: аттракцион закрыт на ремонтные работы. Он так огорчился, что даже позвонил мне, не знаю ли я, как долго это может продолжаться. Хорошо, что хоть мы успели вовремя съездить, а то тоже бы зря промотались.
– Да мы-то успели бы в любом случае. А вот после нас, может, больше никому там выступать не разрешат.
– Почему?
– А потому, почему после нас аттракцион закрылся. Ты думаешь, его закрыли по чистой случайности? Слышала, как перила гудели? А как сосулька с потолка свалилась? Если б я там еще одну песню сымпровизировала… Хорошо, что на латыни про гипноз не спела, а то точно бы выход завалило. Нет, Ольга! Нельзя мне петь в гипнотических местах! А то еще землетрясение случится.
– А как же твоя поездка в Египет? Только на мумию посмотреть?
– Так не покойников же отпевать. И потом: разве мы мало задумали? Конечно, я с удовольствием отделалась бы одним днем, но так никак не получится – придется ехать по путевке. Зря Верка со своими мазохистами обо мне договаривалась, мы и без них обойдемся. Ну, да ладно: все равно неделя потерянная будет – сходим к ним на раскопки, может, что интересное и там найдется.
– А когда ты думаешь ехать?
– Через недельку. Так что, бери отпуск без содержания, а мне давай загранпаспорт.
– А что на это говорит Валентин?
– Да пока ничего: он не знает.
– Это чего я не знаю? – уже в который раз Валентин застает нас врасплох или читает наши мысли.
– Ты не знаешь, что мы всеми едем в Египет на колдовское место, чтобы купить новый участок и построить новый дом.
– В Египте?
– Нет, здесь, где тебе понравится. Просто у меня произошел инсайт: у нас плохо получается с жилищным вопросом, а на озере мы не просто лягушек ловили, а контактировали с его духом. Это озеро особое, под ним течет минеральная вода. Ну, дух – это, конечно, образно: я просто подсоединилась к инфразвуку подземного русла, усилила свое подсознание, а оно мне выдало инсайт. И оно мне передало зашифрованную глубинную информацию, что нам надо съездить в Египет и попросить помощи у Имхотепа. Его обожествили как самого верховного жреца, врача и архитектора. И он нам поможет в везении.
– Ну и заливаешь ты, ну прямо на ходу! – засмеялся Валентин. – И как это у тебя получается?
– Да правда, я тебе говорю! Хочешь, посмотри в справочной литературе: Эскулап и Имхотеп – одно и то же лицо. Он нас с тобой, лапочка, не может не облагодетельствовать, потому что наш счастливый брачный союз олицетворяет его внутрипсихологический союз строительства и медицины, как великого единства синтеза и прогресса.
– Все-все-все! – он замотал головою, но не выражая при этом агрессивных реакций. – Значит, колдовское озеро, говоришь, подсказало? Ладно. Тогда наливай.
Глава 6.
Сегодня понедельник, чему я очень рада. Давно уже с таким рвением я не шла на работу.
