скачать книгу бесплатно
– Через полчаса. Раньше не получится – дождь обложной.
А он и не собирался прекращаться. Оставалось до намеченного срока четыре минуты, а М.Г. даже не утруждалась и рассказывала про своих больных:
– А еще у меня дед один сейчас лечится – восемьдесят семь лет, а все за рyлем. Я сначала его брать-то боялась: вдруг помрет от старости, пока лечиться будет, а на меня это повесят. Да еще ветеран. А ветераны остались все больше фальшивые (как наш сосед через три двора с тридцать девятого года) и сварливые. Я ему бесплатную пробу под коленкой сделала: «Через неделю, если полегчает – позвоните, назначу время для лечения, а не полегчает – не надо звонить». Думала, что уж от такой-то пробы точно не полегчает – два раза по сухожилиям провела. Так нет, звонит: «Полегчало, назначьте время!» Быстро так весь его полугодовалый радикулит прошел, сеансов за пять. Так он еще пять «на всякий случай» прошел. Только я с ним распрощалась у порога (боюсь все-таки этих, мягко говоря, пожилых людей), а он мне: «К Вам мой старший товарищ приедет, у него что-то тоже поясница заболела». Приехал. Смотрю: Исаак Абрамович Кукавец. А лицо – ну совершенно не как у Исаака Абрамовича. И как-то среди ветеранов все больше Иваны да Матвеи попадаются. Хотя сейчас все может быть. Но любопытство распирает. Перед концом лечебного сеанса спрашиваю: «Вот имя у Вас нерусское. Вы случайно не грузин?» «Да хохол я, хохол! А имя еврейское ношу! Это все председатель колхоза виноват: с попом поругался. А поп у нас евреем был. И такой хитрющий, что когда церковь еще к опиуму народа относилась, у нас все крестины через него шли. Знал, у кого какой грешок, и председателя шантажировал. И взял назло ему – и всю деревню еврейскими именами поназывал, начиная от дедов и кончая нами – внуками, пока сам не преставился в очень почтенном возрасте. А каково нам – хохлам еврейские имена носить?! Девки-то потом поменяли, а нам, мужикам, стыдно!»
– О, что-то внезапно просветлело! – вскрикнул Валентин, а по мне его вскрик прошелся морозной волною.
– Так ровно полчаса прошло. Так тот дед, – продолжала М.Г., – тоже товарища привел. И тоже старшего. Правда, третий дед уже не сам за рулем приехал. Но не потому, что по возрасту не смог, а потому что он в той самой деревне всю жизнь трактористом работал. «Кто за трактор сел, для того остальная машина – малая забава», – это его крылатое выражение. Он и до сих пор работает. А зовут его, кстати, Моисей Израэлевич Головисенко. Но третий дед, в отличие от второго, не комплексует: он насобирал кучу аргументов и фактов, доказывающих (как он сам считает), что Моисей был совсем не той национальности. А еще у этого деда была еще одна профессия, кроме тракториста, причем, фамильная : он был из династии… ж-пников. Да-да! Он так и назвал, причем, говорит, у него даже в трудовой книжке так значилось. Обещал принести, чтобы я ксерокопию себе сделала. А дело все в призвании: у этой династии во всей округе были самые чувствительные ягодицы. Каждый год Моисей Израэлевич по весне выходил в поле, снимал штаны и садился голым задом на землю. Сидел так, сколько его трансцендентная интуиция позволяла, а народ ждал, что он скажет: вытерпит его задница сколько надо – значит, пора картошку сажать, а не вытерпит – еще через пару-тройку дней шоу повторится. А вот в этом году весна аномальная была – и односельчан дед подвел, и мочевой пузырь простудил. Теперь писается, а добрые односельчане еще и подначивают: «Так тебе, Мойша, и надо, за обман тебя боженька!» Пробовал у батюшки исповедаться – батюшка не выдержал и рассердился: «Ты, Моисей, в святое место пришел, так иди сперва-наперво подмойся, а то хуже собаки пахнешь». Вот дед ко мне и пришел, а то боится, что его от церкви отлучат.
Я и слушала, и не слушала. Львиная доля моего внимания была в облаках. Я не могла понять, как случилось, что такая громадина вмиг поднялась куда-то ввысь и начала таять, как кусочек снега на сковородке. За считанные минуты остались только мелкие рваные лохмотья вместо густого слоя темно-серых туч. Маринка уловила мой взгляд:
– Можно, конечно, и не смотреть на небо, просто запустить мысленный приказ. Но это не для новичков. Сначала нужно натренировать рефлекс с помощью Воображения. С твоим это должно особенно легко получиться: находишь в тучах самое слабое звено, ну, где по-твоему наиболее светло, и начинаешь в него всматриваться до иллюзий – пока не начнет мерещиться просвет и голубизна. Вот и все. Но сейчас и так небо голубое – возьми обрывок, который еще не испарился и воображай, что ты его стираешь. А чтобы не ошибиться, чтобы понять, что это от тебя, а не от совпадения – стирай его упорядоченно, например, кружком или фигуркой. Вот на стекле ты пальцем лед стирала? Стирала. Рисовала там что-нибудь? Рисовала. Вот также и здесь, только ВООБРАЖАЕМО, ДО ИЛЛЮЗИЙ.
Я выбрала самое крупное из оставшихся облачко и попыталась представить в нем кругленькую дырочку.
– Можешь поводить пальцем по стеклу машины. Помнишь, как в Туапсе я писала неприличное слово на кучевых облаках?
Но пальца не понадобилось: когда я посмотрела на свое облачко еще раз – кругленькая дырочка в нем уже была.
Грибы заскрипели на сковородке и стали напоминать макароны с кусочками вяленого мяса.
– Маринка, пробуй. А мы будем смотреть, отравишься или нет! – Валентин закрыл кран и вытер о себя руки. – Надо было ей сырых дать: и надежней, и время бы сэкономили. Ну как? Г…? Или нет?
– Да нет, – грибная М.Г. задумчиво продегустировала приличный кусочек. – Что не г… – это точно, но все-таки пока не поняла. Надо еще попробовать.
– Э-э, не увлекайся, а то всю сковородку сожрешь! Ладно, можешь больше не утруждаться. И так понятно, что это сморчки. Больше сейчас и нет ничего, и их ни с чем не спутаешь. Так, я их сейчас дожарю, а вы давайте, тащите все на чердак. А может, не надо? Может, лучше здесь: поели, закусили – какая разница?
– Не-не-не ! – возразили мы в один голос.
Чердак – самое волшебное место этого дома. Раньше на балкон через него было трудно пробраться через кучи пустых банок, опилки и прочие отходы творчества Валентина, но хозяйка в прошлом году потратила пятьдесят часов героического труда и облагородила, как могла. Теперь она здесь поддерживает порядок и следит, чтобы Валентин не пилил на обеденном столе и не ставил на стулья банки с красками и олифой. Маленький кусочек для вкусного отдыха у выхода на балкон в окружении аккуратно сложенных по шкафчикам инструментов и рассортированных досок, фанерок и мотков каких-то клеенок и бумаг – хорошее сочетание с приятной свежестью, теплом и деревянным запахом от досок. Марина отворила балконную дверь – и в нее заглянуло весеннее небо в обрамлении верхушек цветущих садов! Наверное, если бы была идеальная комфортабельная мансарда, не получилось бы столько романтики и такого единения с природой, которая всего лишь заглядывала сюда.
– Ольга, пока Котик жарит, я тебе вот что скажу: надо его уговорить вроде бы как перед Мурманском потренироваться и съездить на выходные в Новый Афон.
– На выходные?!
– А что тут особенного? Люди определенных профессий каждую рабочую неделю наматывают по пятнадцать тысяч верст, а мы всего лишь три и только на два дня. В пещеру сходим, а?
– Так тебе же в этих пещерах не понравилось.
– Здесь не до жира, а для дела. Ты же тоже там была, и знаешь, что экскурсовод в одной из них предлагает кому-нибудь спеть. Там акустика особенная. Я в прошлый раз поленилась, вроде как незачем было. Я же петь для зрителей не люблю. А сейчас я штуку одну задумала. Ты пока отсутствовала, я тут голос себе натренировала. Интересно получилось. Сначала я сходила на Носкова, которого единственного из современных признаю, как умеющего петь по-настоящему (а он, похоже, об этом сам и не догадывался, пока я ему не сообщила, когда дарила в знак признания одну из самых своих бессовестных книг). Ты же знаешь, что на концертах я лет двадцать не была – у меня от них всех нет удовлетворения. А от этого есть. Я проследила, как он поет, сфотографировала своим внутренним слухом, а потом воспроизвела в своей модификации. Ага, думаю, есть кое-что: ГОЛОС ПОСТОЯННО НАХОДИТСЯ В ОДНОМ И ТОМ ЖЕ МЕСТЕ – верхняя челюсть – нижняя носовая раковина – клиновидная пазуха – а остальное может идти куда угодно, но как резонансное эхо при условии не ухода из выше описанных мест.
– Подожди, подожди, я как-то не могу уловить.
–Какая же ты бестолковая: ГОЛОС НАХОДИТСЯ ПРИ ПЕНИИ ПОСТОЯННО ВОКРУГ ПОЛОСКАНИЯ.
– Какого полоскания?
– Ой, ну, если у тебя заболело горло, и тебе надо его полоскать, то ты запрокидываешь свою глупую башку назад и полоскаешь. Жидкость для полоскания соприкасается с верхом ротовой полости. Так вот, как раз выше этого соприкосновения и находится эта зона правильного пения. И это не «куполок» и не «яблочко», как пытаются преподавать профессионалы. Поэтому и все неправильно поют. Кроме Носкова и теперь меня. Ну, может, кто-то и есть, только он шифруется. Теперь понятно?
– Теперь понятно.
–Ничего тебе не понятно. Это только начало. А дальше я присоединила к этому свою «пилу». Ну, мне больше всего подходит пила.
– Вот это правильно, – неожиданно появилась снизу верхняя половина Валентина. – На пилу она точно похожа: и пилит меня целый день, и пилит. Я вот что хотел сказать… это как его… В общем, грибы готовы, куда их накладывать? Вы давайте сами, а то мне лень подниматься с горячим, еще обожгусь или уроню куда-нибудь, а у вас лучше получится.
– Ладно, Котик, перекладывай в контейнер, а я сейчас спущусь, только салфеточки разложу.
Половина Валентина ушла обратно под чердачную крышку, а М. Г. быстренько продолжила начатую тему:
– В общем, короче: «полоская» голос по всем правилам, я стала еще и изображать звучание пилы, ну, когда на пиле играют, ну: «Виу, виу!» Поняла, да? И тут ко мне пришел инсайт, ну, озарение, что Египетские кладбища устроены по аналогии со строением голосового аппарата. А для этого мне надо поехать туда. Ну, чтобы понять там инфразвуковую картину, потому что в основе физики гипноза лежит инфразвук. А это, я думаю, создаст нужный фон, при котором откроется тайна, которую нам сообщит фараон.
У меня ото всего этого заломил висок, а снизу заорал голосом не по всем правилам пения Валентин:
– Ну сколько вас можно ждать?! Грибы остынут!
Звякание хрустального стекла, чириканье вечерних птиц, потемнение безоблачного неба… Как-то удлинились секунды, казалось, с утренней поездки прошло больше недели, а мы все сидим, потихоньку пьянея и вкушая аромат хороших сигар.
– Это мне привезли из Кубы, клиент недавно туда носился по своим делам.
– Девочки, вы опять неправильно пьете! Я же вам уже говорил: по глоточку, а не по глотку, а то опять нажретесь. А я вас учу, как поддерживать легкое состояние опьянения, чтобы получить удовольствие, а не похмелье на следующий день. Потихонечку: хоп! – и отставил стаканчик. И понаблюдали, как оно, вино, там что смазывает. А ВИНО ДОЛЖНО СМАЗЫВАТЬ НЁБО И ПРОСАЧИВАТЬСЯ СКВОЗЬ НЕГО ВНУТРЬ, как будто им вы полощете горло. ТОГДА оно создает особое опьянение, от которого не хочется спать или болтать без дела, а здесь что-то еще: лишнего не выпьешь.
Терпкое сухое вино обволокло мой рот и зажглось каким-то неуловимым внутренним светом, до легкой боли свело язык, и с охмелевшего уставшего мозга словно сняло какую-то пелену. В голове прояснилось – внезапно, как сегодня просветлело небо по дороге из леса. И то ли от этой приятной боли, то ли от торжественности происходящего заломила грудь, защемило сердце и к горлу подкатил нервный ком: «Бедная одинокая М.Г.! Как же ей живется в этом неразумном мире, который не может и не хочет ее понять?!» – и из моих глаз полились потоки слез в четыре горячих ручья.
– Маринк, дай Ольке салфетку, пусть подотрется. Это у тебя, Ольга, приспособление такое – лишнюю жидкость через дополнительные органы убирать, потому что лень с чердака в туалет спускаться.
Глава 3.
Сегодня я, как только появилась на работе, сразу же с нетерпением полезла в электронную почту. Маринка прислала мне копию трудовой книжки Моисея Израэлевича, где написано, что он оформлен «ж-пником при агронимических работах», и его «исследовательскую» статью, которую так и не взяла ни одна редакция (под ней он подписался не иначе, как «Головисенко Моисей ИВАНОВИЧ»). Вот она .
«Уважаемая редакция и лично товарищ главный редактор Г. Э. Эдельвейский!
Пишет Вам ветеран-инвалид Великой Отечественной войны, полковник в отставке, кавалер Ордена Победы и Красного Знамени 1 степени Головисенко Моисей Иванович. И пишет по такому делу, что надо бы его, то бишь мои, научные собрания, приведенные здесь, срочно опубликовать, чтобы все обманутые люди знали, что самая древняя народность – это не арийцы и тем более не евреи, а хохлы. И Моисей, чье имя мне досталось случайно, тоже был хохлом, как и Илья Муромец, даже одна фамилия коего говорит о том, что он – уроженец Восточной Украины, которых издавна так и называют хохлами. И пущай называют!!! Это совсем не унизительно, а, напротив, говорит, шо у нас, хохлов, не лысая башка! И шо гарну хлопцу такое прозвище – да тьфу на усих. Так вот, не отрываясь от темы, я должен сообщить вам ниже изложенные фактические обстоятельства.
Моисей, которого считают люди верующие и неверующие Святым и Пророком, был фараоном Египта и звали его Хазарсиф (по нашему будет Хомою). А что его евреи к фараонам подкинули – брэшут, поскольку никак не могет такого быть. … ((идут своеобразные доказательства с непристойными выражениями»)) … Вот это мое убеждение может быть единственно достоверным, потому как иначе и быть невозможно. А «Иегова» его – ни что иное, как единобожие природного значения и переводится оно так: «ие» – это, стало быть, от слова «иединое», а «гова» – от глагола «говорить», или «гутарить». Я сам в атеистах ходил, и знаю: это он так саму природу, матерь вашу, называл. А говорил он (в моем опять-таке переводе) так: «Коли ты научишься башкой думать, сердцем чуять и носом нюхать – значит, придешь к пониманию единого бога и будешь ловить его правду, а значит, будешь счастливым во веки веков». И десять скрижалей нацарапал, как оно надо. А гляди-т-ко, шо поганцы из евойной этой правды-то сдилалы! Гей, как оно звучало-то, а? А нынче-то в иеговы все не те хлопцы идут, как и в коммунисты тожа. И скрыжалы неправильно понимают. Один я остався, хто знает, как там все и почем. А все от того, что к нашим не прислушивались. А то что Хома евреев в пустыню завел и из их числа армию красную сделать хотел, шоб еще тогда Советскую Власть установить – да то ж ошибка была историческая: надо було подымать донских казаков, тогда бы они ентим фараонам показали кузькину мать. А шо вон огниву з-под каменюк загапывал – да то ж нам прохвесионалным ж-пникам доподлына извистна: сам виды видывал и слыхы слыхывал, а шо не гож за раз – да то ж тильки забутый хвокус, шо вспомынать надо.
С низким поклоном – Ваш Моисей Иванович (можно просто Новый Моисей)»
– Ну как, Ольга Николаевна? – позвонила мне после обеда Марина Бердс. – Не захотела еще с дедушкой Мойшей поближе познакомиться?
– Да нет. Не захотела, а то боюсь, что, наконец, выйду замуж.
– Да ты не бойся: дедушка Мойша тебя и сам не возьмет. Он, как жена умерла, ни на ком жениться не собирается.
– Что, такой однолюб?
– О то ж! Он тут мне про свои похождения рассказывал – будь здоров! И даже в коридоре к Александре Гавриловне приставал. Я думала, что он с ней поцапается, она же Миксербрекер, ан нет: первое, что он спросил, не еврейка ли она. Узнал, что так оно и есть, вздохнул и говорит: «А какая мне разница? То ж для идейности – а то ж для ладных соглашений. Еврейки-то – бабенки страстные». А потом – сразу к делу: «Сегодня я не могу, у меня моча не держится, а вот у Марины-то полечусь, поправлюсь – и где-то через недельку мы с тобой побалуемся. У меня-то есть еще порох в пороховницах и дом – полная чаша. Но замуж я тебя не возьму – отравишь еще, а богатство себе заберешь. Нэт! Я уж лучше со своим нажитым сам в могилу ляжу, чем его хоть родному сыну подпишу!»
– А Миксербрекер что, согласилась?
– Не-а. Она тоже частично по отцу хохлушкой оказалась и отшила: «Геть, – говорит, – до витру, злыдень писюкатый!» Дед Моисей от неожиданности в четвертый раз проглотил один и тот же зубной протез, поэтому сразу замолчал до конца моего сеанса. А когда вылечился, потратил оставшиеся миллионы на тридцать два натуральных имплантанта стоматологического материала, а жилплощадь поменял на место в доме престарелых в широтах с добрым климатом – чтобы потомки не зарились на его наследство.
– М.Г.! А ведь, насколько мне известно, ты сама не лишена хохляцких кровей, за что ж ты так бедного дедушку Нового Моисея поливаешь?
– Глупая ты, Олька, и сколько раз я тебе уже об этом говорила. Да как же я могу его поливать, если у меня самой такая же «упэртость», без которой я бы ни на шаг в науке не продвинулась. Не знаю я, как там насчет евреев и арийцев, но хохлы – и самая древняя, и самая стойкая нация, потому что мне так подсказывает моя трансцендентная интуиция. Сколько во мне кровей не намешано, а все равно упрямства не перешибешь и сало больше всего на свете обожаю. После Котика, конечно.
Глава 4.
Странно, почему для людей так важно, к какой национальности кого отнести? И кто такие русские в самом деле? Я так и не могу понять, кого можно причислить к русскому человеку. Марина Бердс – гремучая смесь, даже говорить страшно, ее Котик – типичный татарин, я – у меня одна бабушка полька, другая из Западной Украины, третья… Да, о чем это я… Так кто же русский? Потомок араба Петра Великого Пушкин? Какая разница, в конце-то концов, кого любить?! Я бы вышла замуж хоть за хохла, хоть за еврея, хоть за чукчу, хоть за египтянина, в конце концов – лишь бы человек хороший был. Даже не в этом дело! Пусть он будет даже совсем плохим человеком – ЛИШЬ БЫ Я ЕГО ЛЮБИЛА! И даже необязательно, чтобы он меня любил, моей любви хватило бы на двоих. Ведь даже Марина Бердс, это ледышка, эта железка, деревяшка, не человек, а памятник – она же не живет, а только работает, даже, когда ест, но она ЛЮБИТ! И, мне кажется, только поэтому она способна познать то, что скрыто от всех других. Какому же богу молиться, какие заклинания читать, чтобы проснуться от этой глухой спячки никому не нужной женщины, которая одинока потому, что ей некому отдать свою любовь?!
– Да Купидону, конечно, – встряло мое Воображение голосом М.Г. – Чего расселась, поганое настроение культивировать? А ну-ка, собирайся! Сама не можешь себя организовать, кроме как на какую-нибудь бесцельную глупость в роде всяких сомнительных сект культуризма – так послушай умного создания, то есть меня.
– Да уж, я как-то тебя послушала и сходила в дурдом на день открытых дверей. До сих пор во сне снится их психологические «марафоны».
– Ну и что из этого вышло плохого? А повеселились-то как! Собирайся, я тебе говорю, собирайся! Иди к Маринке – чую, там что-то интересненькое назревает. Смотайся с ней на халявку до послезавтра в Новый Афон, пусть она там тебе попоет – а потом видно будет. В любом случае, развеешься, а то гляди, кого и приманишь.
– Фу, какие пошлости ты говоришь!
– Это не пошлости, это жизнь. Давай-давай, в Черном море задарма покупаешься, чего тебе в эти выходные делать еще? А за Валентина не беспокойся: чтоб дорога безопасна была, Маринка позаботится.
А что, может, и правда? Но как-то несерьезно вроде получается, без сборов, раз – и поехали…
– Алло, Марин, это я, Оля. Ну, вы еще не уехали? А не раздумали? Меня ждете? Ну, вы даете. Откуда такая уверенность, что я поеду с вами?
– А куда ты, милка моя, денешься, если мы с Валентином тебе вчера весь вечер установки делали? В общем, так: Зинка не едет, и это хорошо – в машине дышать легче будет. Едем втроем. Нам уже дорога хорошо знакома, так что не робей. Через два часа мы за тобой забегаем. Возьми купальник и чуть-чуть покушать. Я уже пару сумок собрала, но этого, конечно, недостаточно.
Воображение прилипло к окну – не отскоблить. Как я давно никуда не ездила, кроме как в Москву к своим коллегам-психологам.
– Сектантам, – подсказал мой вечный спутник. – А чего это ты меня так называешь и таким недовольным тоном? А то я тебя брошу. Скажи спасибо, что я у тебя есть. Я тебе вместо мужа. Да такое еще поискать надо: куда ты – туда и я, не разлей вода. Разве что сплю частенько. Но ведь все равно у тебя за пазухой, можешь достать в любой момент. Ценить надо!
– Эй, Ольга, ты с кем разговариваешь, с ума сходить начинаешь или стихи учишь?
– Нет, деревья считаю.
– А, это хорошее занятие, я вот тоже все время собиралась. Но капитан заставляет не на деревья, а на дорожные знаки смотреть. А то будет, как в прошлый раз.
– А что было в прошлый раз, оштрафовали?
– Оштрафовали – это не самое страшное. Штрафуют всех, кто даже деревья не считает. Нет, мы просто прозевали поворот и уехали совсем в другое место. Но сегодня мы будем внимательны и обязательно поедем туда, куда намечаем.
– Кончайте болтать! – взвился «капитан». – А то еще в аварию попадем!
Маринка быстро послушалась. А я снова предалась диалогу, только более внутреннему и поосторожнее, чтобы не мешали и не подслушивали.
– Раз-два! Раз-два!
– Ты что, и вправду деревья считать начало? – с удивлением спросила я свое Воображение.
– Да нет, смотри: впереди едет фура, а у нее прицеп из стороны в сторону :«Раз-два! Раз-два!»
Не успела я открыть рот, чтобы предупредить Валентина, грузовик развернуло вправо, наклонило под откос, и на землю попадали спелые красные помидоры. Все замелькало, «Матвей Валентинович» дважды подпрыгнул и остановился под скрип собственных тормозов и тормозов еще нескольких автомобилей, ехавших за нами.
Водитель фуры задумчиво теребил небритую щетину и в уме подсчитывал убыток. Валентин оттирал «Матвею» колеса.
– И на какой гадости твои помидоры росли? Теперь мой из-за тебя машину, да еще гаишников жди, да еще пришьют, что это из-за меня.
– Да ну, браток, – вздыхал водитель помидоров, – тебе-то ничего не будет. Всем ясно, что сам виноват.
– Да ладно, это я так. Тебе, парень, вообще-то крупно повезло: так размахнуться – и всего лишь полтонны помидоров выбросить! Машину-то сейчас вытолкнешь, и она дальше поедет. Я б тебе помог, да моя твою не возьмет, она, конечно, вещь хорошая и мощная, но – обос-…-тся. Ну, да сейчас после гаишников оклемаешься, тебя какой-нибудь из таких же, как ты, и вытащит. Ну, не всегда бывает все гладко, зато сам цел и фургончик тоже, так, малость покривился, да кувалдочкой постучишь – и все выровняешь.
Послышалась милицейская сирена, и рядом с нами остановилось сразу две оборудованные «пятерки».
– Ба! Валентин! Ты как сюда попал? Что, помидоры рассыпал? – показалось загорелое лицо в фуражке и кинулось обниматься. Я с ужасом посмотрела на огромное волосатое пузо (форменная одежда не сходилась посередине и под натиском дружеских объятий трещала по швам) и опознало в гаишнике следователя Мартышкина, который в прошлой жизни был худеньким мальчиком и занимался нетрадиционными случаями загадочных смертей.
– Я-то понятно, как сюда попал – отдыхать еду, а вот ты чего здесь делаешь? Ты же вроде как карьеру в другом месте делал?
– Делать-то я делал, но судьба меня заставила переквалифицироваться на более романтическую службу. Понимаешь, Валька, с детства мне очень дороги дороги. А ведь еще и семью кормить надо. А какая разница – все равно шухером был, шухером и остался. А вы, как я погляжу, не на отдых совсем едете, в таком-то составе, а? Колитесь, куда ваша научная группировка нацелилась?
– А нацелились мы в Новоафонские пещеры, – кротко сказала М.Г. и, как это обычно у нее бывает с Мартышкиным, принялась его сверлить «магическим» взглядом. – У Вас давно не было никаких происшествий? Никто там, случайно, на Египетские мумии не насмотрелся, что потом внутренности повыкидывал?
– Э-э, Маринк, да ты чо, да не смотри ты так! – отряхнулся от ее чар бывший сыскной агент. – Откуда ты все знаешь?
– Так я же телепат, мысли читаю. А что ты имел в виду, когда сказал, откуда я знаю?
– Ах, ты! Так ты меня на понтах развела, а я, простофиля, поддался! Ну, уж нет! Сначала ты колись, а потом уж я колоться буду.
Мы сидели вчетвером за симпатичным столиком в уютном летнем кафе, а мимо пролетали автомобили. Наш «Матвей» стоял тут же, забрызганный снизу помидорами.
– Вот скажи мне, Паша, – говорил Валентин Мартышкину, – вот куда можно везти в мае помидоры в южном направлении? И чем мне их теперь отмывать?
– Э-э, Валек, эти помидоры – дело дрянь, на каких удобрениях их только не выращивают, а мы все едим! А выращивают их под Питером, в подвалах, аэропоникой. Ну, без почвы. Они там в воздухе висят, а каждые полчаса на их корешки из компрессоров всякую … дуют. Ты их не пробовал? Ну, на, я у этого подобрал в пакетик. Есть их, конечно, невозможно, а зачем подобрал – да по привычке и чтоб хозяина не обидеть. Ну как?
– Тьфу, гадость какая! И что ж, эту … на Юге покупают? У них что, свои еще хуже что ль?
– Да нет, конечно, свои не хуже, куда уж хуже быть! А покупают не для себя, а для курортников. Оптом, а потом развозят в нужные места. Наколют их растворами с сахаром и с духами, чтобы южными ароматами пропитались, и продают. А отмыться от них лучше всего под химическим дождем. Вот года два назад, помнишь, под Анапой море пленкой зеленой покрывалось? Вот, правильно, это химические выбросы были, еще по телеку показывали. Вот под такой дождь у меня деверь попал – все смыло, даже смолу, что по дороге забрызгался.
– Нет уж, спасибо! Лучше уж я как-нибудь своим средством попробую! А вы можете пока сидеть и про всякую мертвечину друг другу рассказывать! – Валентин обиженно надул губки и пошел оттирать «Матвея Валентиновича».
– Слышь, Пашок! – зазмеилась ехидно Маринкина рожа лица. – Я-то тебе расскажу все, как на духу, а ты не захочешь потом в нашей экспедиции поучаствовать?
– Захотеть-то я, может, и захочу, да кто же меня с поста в такое трудное время отпустит? Не зима ведь! Ну, разве что только заочно. Или где-нибудь в морг сходить путевку выпишу.
– Морг у нас намечается, а путевку для него мы будем выписывать в турагенстве. Но к твоим предложениям я прислушаюсь, надеюсь, что сможем тебя задействовать хотя бы на консультативном уровне. Ну, слушай, что я собираюсь предпринять в качестве научно-исследовательской деятельности на этот раз. Правда, я еще никому об этом в сущности не рассказывала, потому что сама все это мало представляю. Так что будет экспромт. Может быть, пока с тобой делюсь, суть вещей и высветится.
Задумали мы с Ольгой … (от такой наглости я чуть не подавилась сосиской)… ехать в Египет, чтобы прочитать эмоции погребенного некогда фараона Рамсеса 2. Уж брать – так самого главного, что размениваться по мелочам! А этот как раз таким и был. Хотим узнать, какие тайны он мог бы поведать миру. А для этого я беру с собою Ольку. Он, фараон – посланец жреца, значит, чтобы прочитать это послание мне как жрецу нашего времени я тоже должна иметь посредника, который бы был моим приёмником. Ну, все будет так: жрец – фараон (передатчик) – Олька (приёмник) – я . То есть, она будет нашим медиумом.
Я просто офонарела. У меня не то что не находилось слов, мне показалось, что я разучилась говорить абсолютно. А Эта продолжала подливать масло в огонь:
– Вот смотри, Паша, какой у нее потрясающий транс! Ну, чем не мраморное изваяние? Если я бы даже смогла у себя такого добиться, то уж точно ни на какие общения с иссохшими мертвыми телами годна бы не была: в таком состоянии без посторонней помощи ты сам как мумия, да еще и есть риск без помощи гипнолога из него не выйти. А где мне еще, кроме меня самой, найти такого специалиста? Что я, барон Мюнхаузен, саму себя за волосы из болота тащить? Или старый милицейский «Козел», крючьями за деревья цепляться? Сейчас гипнология не в моде, а те, кто называют себя гипнотизерами, работают в цирке или грабят наивных людей. Я слишком ценный продукт человеческой цивилизации, и мною просто так рисковать нельзя. А Ольга никак не может себя найти в жизни. Сил много, башка может варить, воображение через край, а – фить! И ничего! А все почему? Да потому что не с ее потенциями вести такой безобразный образ жизни. У нее, Пашок, горе от ума. Была бы она или чуть более приспособленная или чуть менее капризная, тогда бы еще что-нибудь для самоутилизации бы придумала. Но у нее не хватает, поэтому я как личный психиатр должна придти к ней на помощь. И я ее снаряжаю в путь настоящей магии, которая предусматривает обязательный подвиг, чтобы для себя определить: «Я смог сделать то, что не могли другие, поэтому у меня есть магический потенциал!» И этим подвигом будет как раз ее торжественная участь медиума в переговорах с вымершей великой цивилизацией. Слушай, Паша, а давай, пока Валентин занят, за это потихонечку выпьем, а то получился магический тост. А раз он получился – значит, мы обязаны последовать надлежащим магическим ритуалам.
