If you get me. Книга первая. Если ты достанешься мне

– Хорошо, что в конечном итоге билет взят, как оказалось, с утра пара свободных мест в направлении юга была и на вечер да, если бы мы сразу догадались прийти сюда, да теперь-то, что сожалеть, – посетовала она, не заметив особого ликования в нём.

– Не будем терять времени и заедем за дынькой, – сказал Владимир Арнольдович, направляясь к обочине, куда припаркован автомобиль.

Порезав на дольки дыню сорта «чарджоуская», Людмила смешала в бокал сока с мартини, лёгкий коктейль, Сысоев же, не меняя пристрастий, пригубил одну треть коньяка из маленькой стопки. Было заметно: «папочка ждёт своё чадо – Камиллу» и тут, Людмила, было, собралась под вечер оставить святое семейство, сходить куда ни – будь, прогуляться по центру и там заглянуть в магазины, явно давая понять, что у неё нет желанья, препираться и слушать очередные нападки Камиллы.

Обычно приезду Камиллы сопутствовали досмотр и скандал: Когда опираясь на трость, Камилла, проверяла содержимое всех шкафов, начиная от подвесных с кухни до шифоньеров гостиной, комодов, досмотр заканчивался платяным шкафом в прихожей. Тем временем, успевая скандалить с отцом, находя немало претензий и очередных поводов, после проверок шкафов, шифоньеров, комодов, чтобы забрать из квартиры, что ей вздумается.

Незабываемое впечатление вызвал первый её визит, когда лишь Камилла переступила порог то, немедленно, потребовав серьги с бриллиантами у отца, какие он и отдал после её скандала… Покамест, Людмила намеревалась уйти, в дверь позвонили.

Она не успела, и оглянуться, они уж вошли; Камилла и не одна – вместе с внуком Владимира Арнольдовича, Максимом. В то самое время Людмила открыла дверь в ванную комнату, наливая воды; определённо давая понять, что не настроена на беседы со всеми вытекающими скандалами и, разумеется, перед ними закрылась. А там, она разделась и стала мыться, но Камилла не унималась, требуя от неё в срочном порядке выйти из ванной. Людмила находилась ещё в воде, когда дверь снаружи открыли отмычкой, с порога был отдан приказ: Выйти немедленно к ним для беседы, такого издевательского поведения она и представить себе не могла, а между тем, трое членов семьи ожидали её на диване в гостиной.

– Случилось что? Не понимаю…, – наскоро обтёршись, выйдя из ванной, возмутилась Людмила, входя в гостиную, где тем временем ждала её троица; Камилла, Максим и Владимир.

– Вы знаете, что Владимир Арнольдович мне сказал, что у него пропала часть денег! – негодовала Камилла.

Сысоев, как обычно сидел, как нашкодивший кобель, поджавший хвост, в знак согласия, как болванчик, кивая Камилле.

– Ну, да я слышала в ноябре, он мне сообщил…, как оказалось, он хранил деньги в квартире в какой – то коробке. От меня он услышал, что не нужно было скрывать всё, прятать деньги, – негодовала Людмила, – Вы, как и он понимаете, о чём спрашиваете, о предметах, существование, которых мне не было известным, – выходя из терпения. Что теперь от меня хотите? Я не знаю, где ваши деньги!

– Они были в коробке, произнесла Камилла.

– Да? Или, быть может, они давно выброшены при уборке квартиры, в коробке, в какой из коробок? Мусор чаще всего он и выбрасывал сам…

– А знаете, что я от папы услышала, что они пропали, то ли осенью в октябре, а может быть вовсе в июне, вы же могли их взять для своих посылок.

– Вы полагаете, что я, рискуя собой, займусь пересылкой денег, а мне интересно узнать, в какой валюте и какова сумма?

– Две тысячи долларов сумма не малая, вы не находите, вернёте или мне позвать участкового? – размахивая руками, на диване сидя между отцом и сыном повышая голос потребовала у Людмилы Камилла.

– Что сумма с ноября уже повысилась вдвое? А, Владимир Арнольдович мне озвучил около тысячи?

– Папа, куда ты потерял, куда ты потратил на неё? – жестом она указала в сторону стоявшей напротив Людмилы.

– Нет, Камиллочка, что – ты, – залепетал в ответ на её нападки Сысоев.

– Ну, зачем мне это всё, почему же? А вы не задумывались о том, что когда мне потребовалась сумма для почерковедческой экспертизы то, по приезду я просто попросила у Владимира Арнольдовича об одолжении и он мне её дал.

– Что? И ты скрыл от меня?

– Понимаешь ли…, – замямлил Сысоев, предпринял попытку, уйти от ответа.

– Дело в том, что мы с ним обсуждали тему в отношении моих судебных дел и Владимир Арнольдович обещал мне помогать, поймите, что у меня тоже есть дочь, которая в настоящее время нуждается в поддержке, разве эти вопросы он до Вас не донёс?

– Папа, как ты мог, ты же мне говорил, что она зарабатывает сама, а ты помогаешь мне!

– У Владимира есть семья, – обратилась она к Людмиле, – мои дети и я, Вы…, понимаете?

– Судя по всему, Вы рассчитывали, что у нас должны быть разные кошельки, каждый содержит себя сам, он спонсирует Вас, несмотря на то, что у Вас есть супруг. И по какой причине подобное мне должно нравиться? А как бы отнеслись Вы, если бы доходы Вашего супруга ополовинивали?

– Вы приезжаете к отцу, зачем Вы вернулись в сентябре?

– Поинтересуйтесь у своего отца, кто купил мне билет в августе, туда и обратно. Вы, составили такое суждение обо мне? И вы, считаете: Что я могу, вот так, вне его ведома и желания, приезжать к нему? В самом деле, ну…, а зачем? С какого перепуга, мне после пропажи денег, как вы так полагаете, возвращаться к нему, чтобы Вы меня обвиняли?

Выдохнув, тут она решила продолжить:

–Да…, а вот, на прошлой неделе я слышала, как в разговоре с ним Вы решили обвинить меня и в том, что я капаю ему больше положенных капель одного из лекарств. Капли, которые ему прописал Вами рекомендованный врач и…, кстати, после Вашего с ним посещения сомнительных, платных клиник. Побойтесь Бога, Камилла, что за охота, чтобы меня посадили в тюрьму, когда всю недвижимость он оформил на Вас, не так ли?

– Что? – только вместо ответа, она поинтересовалась, – Вы действительно купили билет и собрались в дорогу, Вы решили бросить его?

– А, зачем мне прожигать попусту жизнь. Не такого порядка сдавались мне будни, с тем мужчиной, который намного старше меня! С перетягиванием на себя одеяла, так что ли? Это я, попросила купить мне билет, Вы не знали?

«Как отвратительная эта сцена с допросом Камиллы, когда в присутствии мужчины, тебя унижают!» Сцена не только Людмиле была оскорбительной, ей казалось, что все они здесь сидящие на узеньком диване вытирают всю свою грязь об неё. Не в силах сдерживать слёз, отвернувшись от «пакостного» семейства, отойдя в сторону, Людмила в одном быстром порыве, расстегнув, сбросила с себя серьги, подаренные ей распутным научным сотрудником, столь уважаемого в научных кругах.

Бросив взгляд на Камиллу с уложенными на прямой пробор волосами в причёске Сэссон, приоткрывающей часть мочек с поблёскивающими брильянтами, у спинки дивана лоснился её полушубок из норки, задумалась:

«Но разве этим можно произвести впечатление? То, о чём забывают многие люди в России о том, что первое впечатление человека можно привести только единожды, в первый раз, когда человека можно расположить одной фразой или ФО-ПА…

О неумении человека себя вести подчас забывают, о главных правилах поведения и приличия…, – не надо забывать и о том, что, – всё время необходимо думать о том, чтобы Ваши действия не были неприятны или неудобны окружающим. Большое ФО-ПА русского народа – когда многие разговаривают на повышенных тонах но, для многих людей это самое дорогое, понять, что самое дешёвое – это вежливость то, есть главным принципом хорошего тона является уважение к другим».

А там, почувствовав, как сжимает кольцо, сняла его, следом бросив им, как стае стервятников и кулон на цепочке, почти процедила:

– Забирайте, Владимир Арнольдович, мне от вас ничего …, ничего не нужно, только бы вас не видеть, вот они Ваши «цацки», берите и спите спокойно, что нужно ещё?!

Ей захотелось уйти от них всех подальше но, мало ли, что придёт в эти головки, опасаясь за птицу, она прошла из гостиной на кухню и там села поверх постели, на узкий диван, постель на котором до вечера оставалась не прибранной и неприкрытая покрывалом.

– Камилла, последовала из гостиной вслед за Людмилой и тут она только и поняла, что гостья не лицемерит и не делит кровать с мужчиной, который имеет связи. Она вдруг прекратила со своей стороны нападки в адрес Людмилы.

– Проститутка, ты папа, – вдруг «гаркнула» дочь на отца.

– Всё, я есть хочу, – забасил сынок, мне надоело, сначала рыться в её чемоданах, затем выслушивать вас. Он зевнул. – Умру со смеху, дед, а я то, подумал, что это она… Классно значит, ты здесь живёшь! – ухмылялся внучок. – Ей, говоришь, что тратишь деньги на нас, а нам – что она, обокрала тебя? Гуляй дальше, в Крыму, в саунах, заказывай себе чаще интим услуги, трать и дальше деньги на прихоти баб!

При этих словах, Максим повернул голову в сторону Люды, сидящей в углу на диване, облокотившую локти об стол, приложивши ладони к вискам, которые она потирала, в попытке унять боль, – и, тут надрываясь от смеха, с немалой иронией он и заметил: – Людмила, а Вы знакомы с тётенькой практиканткой, которая работает в пятёрочке соседнего дома? – снова потешался Максим. – Так вот, он и её и не только в гости водил, пока Вы там…, работали с проживанием в семьях! – продолжая захлёбываться от смеха, – Ах-ха-ха…, да и Тамару. Тамара тебя, дед не устраивала, она старая, что ли?

– Прекрати зубоскалить, «горлан», – бранясь на Максима, Камилла привстала, опершись на полу костыль, – Нам пора, да папа, досада берёт, что так вышло с Людмилой. Всё проводи меня, потрёпанный ты…, ты проститутка и…, – тут она махнула сыну рукой, направляясь в гостиную.

Гадкая и омерзительная, вызывавшая тошноту сцена, была заключительной в визите Камиллы, и более отвратительной, при виде того, как Владимир Арнольдович валялся в ногах дочери, целуя ей ноги и моля о прощении…

Но, где-то внутри, она ловила себя мысли, что догадалась о скрытых причинах, в честь чего собственно он и устроил допрос: «Посему, решил отомстить».

Вернувшись мысленно к недавней картине, когда в Шереметьевском аэропорту: « Заметив мужчину похожего на зятя Владимира, с которым ей не довелось быть знакомой, видела лишь на семейных их фото, она отнесла своё внезапное подозрение к случайности, к обманчивой схожести. «Да, мало ли, что померещится в издёрганном состоянии и не более, чем. Скорее всего, я плохо разглядела второго мужчину, который появившись и постояв с минуту в конце зала, скрылся, по всей видимости, в направлении туалетов. Силуэт второго имел сходство с фигурой Владимира». Теперь только она осознала, что в то время, в зале прилёта она в реальности не обозналась; этим вторым мужчиной был не кто иной, как Владимир Арнольдович». И только в эту минуту, когда Камилла уже покидала квартиру, она догадывается, что дочь его не глупа, по натуре она не плохой человек, как ещё она могла Людмилу воспринимать, когда папочка ведёт себе распутную жизнь. Камилла любила отца, но сегодняшний перекрёстный допрос помог снять покровы, изобличить его во всей наготе.

Дверь за ними определённо закрылась, какое – то время она просидела, словно оцепенев но, затем Людмила вернулась в гостиную: «Теперь нужно упаковывать свои вещи обратно в дорожную сумку, ведь утром придётся рано вставать», не прикоснувшись к лежащим на столе драгоценностям, подаркам Владимира. Кошмарный день, что начался с изнурительных попыток покупки билетов и демонстрацией безобразных педжентов домучиваясь, замирал. А между тем, присевши на кухонный стул, Людмила посмотрела в окно: «Да…, провинция, спальный район», – стало смеркаться. «Ей-богу, мои представления о жизни в Москве, безусловно, иллюзии, как этот вид; на этот дворик Московской окраины, на его спальный район, хоть и высотки но, вот именно, всё это не центр, а расположен на расстоянии от столичного центра, хотя по соседству часть Люберецкого района почему – то относится к части Москвы. То-то и оно, как и проекты на культурную столичную жизнь мне представлялись иными…». Теперь с нетерпением она дожидалась наступления утра …, нисколько не сожалея о том, что неотлагательно покинет московскую область…, на кухне подкапывал кран, кап, кап, кап…, тянулись минуты, закрутив рукоятку потуже, подумала «нервы сдают, совсем расшатались…»

Ближе к полудню, она на перроне, подходил её поезд: Санкт – Петербург – Адлер, транзитом через Москву и вот он нужный вагон и только теперь, садясь в поезд, посмотрела в затравленные глаза, её провожающего Сысоева, на минуту задержавшись при входе, Людмила сказала: – Не приглашай к себе женщин, раз ты не можешь, позволить такого, – мысленно возвращаясь к ушедшим минутам, к тому, как смотрела, когда он, стоя в гостиной, рассовывал брошенные её украшения по карманам пальто».

Пройдя к своему месту в купе, поставив рядом с собой клетку, в эту минуту и сама, ощущая себя птицей, вспорхнувшей на ветку, которая вот, вот улетит, вместе с поездом в свободный полёт. Мгновение и на душе стало легче, за стеклами удаляясь, мелькнул, бог знает, какой силуэт, в перспективе перрона уменьшаясь в чёрном длинном пальто перетекая в чёрную точку, будто бы и не было его никогда…, долгих дней с ним и надежд, как мираж, исчезая из вида. Поезд трогался, разгонялся, набирал обороты, увеличивал темп, быстрее, побежали минуты, устремляясь вперёд.

Пошёл обратный отсчёт…, из настоящего в прошлое, из прошлого к настоящему. Постепенно внутреннее раздражение от вида бетонных улиц, слякоти, скользящей под ногами, всей серости пыльных улиц …, ушло, сменяясь состоянием нарастающей радости при виде полуголых деревьев, ещё не покрытых листвой но, с набухшими почками, раскрывающих первые лепестки и постепенно покрываясь листвой по мере приближения к южным местам: Ощущение спокойствия всё больше наполняло её, за окнами мелькали деревья в нежной листве, зеленело…, какая экспрессия таилась где – то внутри и по ходу поезда, казалось, выплёскивалась, переполняя её приподнятым настроением, начиналась весна.

«Все милосердный, как я могла позволить, запереть себя среди этих камней, в стекло бетоне, в серости городской», – поезд подходил к станции Туапсе и, замедлив немного, поворачивал за поворот – а, там… бесконечная бирюзовая гладь…, просторы и не окинуть – раскинулось море.