скачать книгу бесплатно
– Но ты это у нее не спросил?
– Про лифчик? Зои…
– Про то, не надела ли она куртку своего парня.
– Не-а.
– И что же тебе так понравилось в каштановых волосах и синих глазах?
Двери лифта разъезжаются, и мы направляемся к парковке.
– Не знаю. Что-то в том, как она пела? Что-то в том, как она смотрела по сторонам? – Словно ей кто-то нужен. – Что-то в том, как она ушла? – Словно ей никто не нужен.
– Вы увидитесь снова?
Я лишь смиренно пожимаю плечами.
– Как это? – Зои жутко утрирует, пародируя мое движение плечами. – И как понимать, что ты даже не знаешь, как ее зовут? Ты не спросил? Язык проглотил? – Она издает короткий гортанный звук, которым обычно комментируют миленьких котят, а не двадцатипятилетнего и, несмотря на много лет надежды, оставшегося ростом метр семьдесят три старшего брата. – Ты просто благоговейно слушал, пока она пела ангельским голосом?
С меня хватит. Я останавливаюсь, а Зои еще немного проезжает вперед, пока не понимает, что я за ней не иду. Она разворачивается, и я скрещиваю руки на груди.
– В Лондоне было так паршиво или паршиво возвращаться домой? – спрашиваю я.
– А это еще что значит? – Она тоже складывает руки перед грудью и выглядит при этом более непринужденно, потому что может откинуться на спинку кресла. Но угрюмо поджатые губы выдают, что я попал в точку. Между нами не односторонняя связь. Я редко разгадываю ее настолько быстро, как она меня. Но если провожу с ней чуть больше времени, то делаю это с таким же успехом.
– Давай же, Зои, что случилось? Ты ведь никогда не была такой сварливой и циничной. По крайней мере, без веской причины, – добавляю я. – Родители допекли? – Было плохой идеей назначать Зои в состав руководства одного из отелей, которые принадлежат нашей семье. Она поддалась на уговоры родителей. Скорее всего, поскольку не подозревала: они хотят видеть Зои в семейном бизнесе прежде всего потому, что рассматривают его как надежные рамки для дочери. Вот только Зои не нуждается ни в надежности, ни в рамках, которые устанавливают родители. Я сразу понял, что ссора неизбежна. Но разве меня кто-нибудь слушает?
Покерфейс Зои абсолютно бесполезен, и ей это известно. Вздохнув, она опускает руки и откидывает челку со лба.
– Я чувствую себя стажеркой, разве что всем в отеле дано поручение пудрить мне попку, если я хоть на сантиметр оторву ее от коляски.
Я ухмыляюсь:
– А толку от этого нет? Они хотя бы приносят тебе джин-тоник на завтрак?
– Держу пари, они пришлют полдюжины официантов-стриптизеров подать мне джин-тоник, если я попрошу.
– Звучит неплохо!
Зои раздраженно фыркает:
– Они не воспринимают меня всерьез, и это не смешно, Сойер.
– Да знаю я. Извини.
– Давай поговорим об этом позже? Спокойно?
– В любое время. На какой уровень плохого настроения мне настраиваться?
– Пива будет достаточно.
– Сегодня ты не высосешь всю выпивку из моего паба?
– В другой раз.
Мы снова устремляемся вперед, и, когда я незаметно посматриваю на сестру краешком глаза, наши взгляды встречаются, потому что она пытается делать то же самое. Мы оба не можем сдержать смех.
– Ладно, серьезно, – говорит Зои. – Что это за девчонка? И почему ты с ней не заговорил?
– Заговорил! – По дороге к машине я рассказываю ей о своих жалких попытках уговорить безымянную уличную певицу на один вечер спасти мой паб и мою задницу.
– А почему ты предлагал ей работу, если на самом деле хотел пригласить на свидание? – интересуется Зои.
Терпеть ее не могу! Всегда бьет точно в цель. Туда, где больнее всего.
– Потому что… Потому что…
– Ах, потому что, – любезно повторяет Зои.
– Именно. Потому что.
Мы приближаемся к моему Ford Transit на парковке. На лице Зои появляется задумчивое выражение, пока она с трудом перебирается из кресла-каталки на пассажирское сиденье. Это само по себе можно назвать спортивным подвигом, так как в фургонах они расположены намного выше, чем в седанах. Впрочем, я бы ни за что не посмел помогать ей, пока она сама не попросит. Есть ошибки, которые совершаешь лишь однажды.
– Ты даже не спросил у нее, куда она едет? – спрашивает сестра. – Судя по твоему рассказу… ее это будто тяготило.
Мне больше ничего не приходит в голову, кроме как опять пожать плечами.
– Знаешь это ощущение, когда понимаешь: если скажешь одно неверное слово, человек испарится?
– Как с пугливыми лошадьми, – откликается Зои, и хотя прозвучало грубовато, похоже, она говорит с уважением. – Когда хочешь слишком много и слишком быстро, тебя отбрасывает на целые годы назад. Припаркуешься за меня, хорошо?
Я поднимаю кресло в кузов и закрепляю ремнем возле ящиков с пустой тарой. Затем залезаю в кабину и включаю зажигание.
– В фильмах, – продолжает Зои, – такие женщины вновь появляются несколько лет спустя, когда герой женится на женщине номер два.
– Спасибо. Именно это я и хотел услышать.
– Ну, это же значит, что ты женишься.
– Класс. Ты приглашена на свадьбу.
– О боже, правда? Я приду, но только если мне разрешат выбрать платье невесты.
– Обязательно. Буду подбирать себе жену, исходя исключительно из того, разрешит ли она тебе выбрать платье.
Мы выезжаем с парковки, и моя рука застывает на полпути к рычагу включения дворников, потому что, вопреки ожиданиям, они мне совершенно не нужны.
– Дождь прекратился! – радостно восклицает Зои. – Разве это не хороший знак? Я возвращаюсь в Ливерпуль, и ливень, который не переставал целую неделю, заканчивается. Смотри, на востоке даже солнце показалось!
Ханна
Поездка до Сент-Хеленса занимает чуть больше двадцати минут, но эти минуты растягиваются в вечность. Как я буду петь эту песню, если сейчас мне хочется только рыдать?
Чтобы отвлечься, думаю о парне, который предложил работу в своем пабе. Раньше я часто выступала в подобных заведениях. Это всегда было чем-то особенным – ловить уникальное настроение и вплетать его в песни, как блестящую нить в красивую ткань. От одной мысли об этом у меня начинает покалывать в животе. И я бы действительно с удовольствием помогла этому Сойеру.
Но кого я обманываю? Сперва мне нужно помочь самой себе.
В Сент-Хеленсе вокзал без крыши, и, выйдя из вагона, я вижу удивительно ясное небо. Над верхушками деревьев простирается светлая, залитая солнечным светом синева. На пару секунд я, как слепая, уставилась в небеса, а в ушах зазвенел голос, как будто эти слова звучали прямо сейчас, прямо здесь:
Ладно, тогда желаю тебе, чтобы дождь закончился.
Делаю что могу.
Буквально через секунду я качаю головой, поражаясь себе самой. Сойер Ричардсон, должно быть, посмотрел чертов прогноз погоды. Говорят, иногда он действительно сбывается. И весьма вероятно, что скоро опять польет дождь.
Я спешу добраться до остановки, пока еще и автобус не ушел из-под носа. А когда снова выхожу на Суинберн-роуд, лужи на асфальте искрятся под солнечными лучами. Ба жила совсем рядом, так что мне здесь знаком каждый переулок. Поют птицы, словно пытаясь призвать весну на пару недель раньше. Где-то вдалеке звонят колокола аббатства, а во дворе младшей школы играют дети.
Не могу вспомнить, когда я в последний раз так свободно дышала. Однако осознание этого несет с собой одновременно приятное и болезненное ощущение, потому что я все еще направляюсь на похороны бабушки.
После того как проходящий мимо мужчина с окладистой бородой и в засаленной кепке с тревогой смотрит на меня, я замечаю, что плачу. Потом ускоряю шаг, чтобы он со мной не заговорил, и просто даю волю слезам. Когда, если не сейчас? Лишь приблизившись к кладбищу и увидев, что моя семья уже ждет на краю парковки, я вытираю лицо рукавом и беру себя в руки. Ради мамы. Для нее эти похороны тяжелее, чем для каждого из нас, потому что она была невероятно близка со своей матерью. Я же, напротив, за последний год приносила ей одни огорчения. Сейчас мой долг – быть рядом с ней. Быть такой сильной, как только смогу.
Мы обнимаемся вместо приветствия.
– Наконец-то ты пришла, Ханна, мы уже начали переживать. Возникли какие-то проблемы? – Она крепко прижимает меня к себе, и тем не менее я чувствую между нами дистанцию. Она не может простить меня за то, что я совершила, и даже теперь, невзирая на ее горе, мамин гнев ощутим, хотя она старается его не показывать.
Мне так жаль, мам. Честно.
Я выдавливаю из себя улыбку.
– Просто дурацкий инцидент на вокзале, из-за которого я опоздала на пересадку. Но теперь я здесь.
Мама одета в вязаное пальто, которое до сих пор я видела только на бабуле. Яркое и разноцветное, а по штопке в некоторых местах становится понятно, что ему уже много лет. Ба очень его любила, и, мне кажется, то, что мама его надела, – замечательный жест. Так частичка бабули по-прежнему с нами.
– Хорошо, что ты здесь, Ханна. Правда.
Лейн неуклюже протискивается ко мне и кивает:
– Я тоже так думаю. Привет, Ханна. У тебя все в порядке?
У моего брата здоровенные ладони и непропорционально тонкие руки, которыми он беспомощно разводит, как будто сомневается, можно ли меня обнять. Еще в детстве он напоминал мне большого пугливого паука, и от этой ассоциации я не могу избавиться по сей день, а ведь ему уже двадцать три. Он почти на два года старше меня. Благодаря огромным глазам на бледном лице он разбивает десятки сердец. Интеллект выше среднего в сочетании с социальной беспомощностью, из-за которых ребенком его в лучшем случае не звали ни в одну компанию, а в худшем – избивали, в более взрослом возрасте воспринимаются гораздо лучше.
– Все нормально, – отвечаю я и сама обнимаю брата, разрешая его дилемму.
Он держит меня в объятиях чуть дольше, чем нужно.
– Точно? – Обычно его угрызения совести по отношению ко мне трогают, но в данный момент я их не вынесу.
– Точно. – Мы оба знаем, что это ложь. Но сегодня остановимся на этом, потому что это не мой день. – А у тебя?
– Все супер. Я же тебе рассказывал.
Да, он не устает подчеркивать, что с учебой все замечательно и работа у него отличная.
– А Алек? – шепчу я. – Он оставил тебя в покое?
От одного лишь имени волоски у меня на затылке встают дыбом.
– Я ведь дал тебе клятву: мы больше не поддерживаем связь. Он забыл, что я существую.
Мне бы тоже очень хотелось забыть о существовании Алека, но не получится. Я слишком хорошо помню, что он сделал, и не могу исключать, что он способен и на худшее. А главное, он обо мне явно не забудет.
– Хейл. – Отец – единственный человек, кто до сих пор так меня называет. А еще он единственный, кто недостаточно хорошо знал ба, чтобы понимать: сегодня нельзя появляться в черном. Рядом с матерью, Лейном и многочисленными близкими подругами и друзьями бабули, которые все одеты в яркие цвета, он в своем костюме выглядит как инородное тело. К моему сожалению. Потому что он не посторонний и не стал им даже после того, как расстался с мамой. Родителям до сих пор удается то, что многие считают невозможным: они развелись и тем не менее остались лучшими друзьями, пусть и видятся очень редко, после того как папа переехал в Шеффилд.
Папа невероятно похож на Лейна: долговязый и темноволосый, только на голову ниже собственного сына. Он из парней типа Майкла Джей Фокса[6 - Майкл Эндрю Фокс (сценический псевдоним – Майкл Джей Фокс) – американский актер, наиболее известный по роли Марти Макфлая в серии фантастических фильмов «Назад в будущее» (англ. Back to the Future).], которые никогда не выглядят по-настоящему взрослыми, а потом за одну ночь превращаются из мальчиков в стариков. Пока еще он мальчик, хотя сегодня морщины скорби на лице заметно прибавляют ему лет.
– Хорошо, что ты здесь, родная. – Он прижимает меня к груди и шепчет: – Ты нужна Джунипер. Не знаю, что еще сказать, чтобы ее утешить.
Я сдерживаюсь, чтобы не бросить взгляд на маму, которая тем временем здоровается с пожилой супружеской парой. Внешне она собранна, но я ведь ее знаю: снаружи она всегда притворяется сильной, даже если внутри все совсем по-другому. Увы, я абсолютно не представляю, как конкретно я могу ей помочь.
– Ты наверняка сам все видел, – еле слышно отвечаю отцу. – Между нами не все так радужно.
– Сейчас она не думает об этом дерьме.
Это дерьмо. Он всегда так это называет.
Это дерьмо, которое на самом деле является моей жизнью.
Высвободившись из его объятий, я прячу ледяные руки в карманы куртки. Костяшки задевают что-то, пальцы ощупывают, и я сжимаю в ладони спичечный коробок, прежде чем вообще вспоминаю, как он туда попал. Кто мне его дал. И из-за чего.
Этот Сойер Ричардсон хочет, чтобы я спела в его пабе, не из жалости и не потому, что считает себя обязанным мне помочь. А потому, что я делаю это хорошо. Потому что мне, – по крайней мере, когда я пою, по крайней мере, когда я Хейл, – вероятно, еще есть что дать людям.
Возможно, папа прав, и маме я тоже могу что-то дать. Во всяком случае, я на это надеюсь, и не только из-за того, что хочу ее поддержать. Но и из-за того, что мечтаю о большей поддержке от нее. Глубоко вздохнув, я киваю.
Он улыбается мне и гладит по руке.
– Как думаешь, у тебя получится спеть ту песню? Я даже представить не могу, как это, должно быть, тяжело, но это очень много будет значить для Джунипер.
– Для всех нас, – тихо поправляю я. – Для мамы, бабули… и для меня это тоже будет много значить. – Чуть больше часа назад я могла бы максимум пообещать ему, что попробую. Но сейчас знаю, что у меня получится.
Я хочу спеть эту песню не только для ба. Я буду петь.
Часть 2
Какое нам дело, что снег в Минче белый?
Что нам, парни, непогода, ветра?
Пока мы знаем, что любая заря
Приблизит нас к дому, к Мингалею.
Хи-я-хей, парни, вперед, быстрей, парни!
