Чернила и огонь

– Если честно, Грета, я не уверена, что вам стоит принимать участие в этом расследовании.

Это замечание, которое она попыталась облачить в максимально мягкую форму, сделало очевидным то, о чем я и так подозревала: Тереза Солана считала мое присутствие обузой, капризом человека, который ей платил, и она не могла ему отказать. Она вложила в это дело слишком много времени и усилий, чтобы поверить, что я смогу найти что-то, что они упустили из виду.

– Не вы одна так считаете, Тереза.

Мой ответ, должно быть, ее удивил, но, сохранив невозмутимое выражение лица, она снова пошла в наступление:

– Вы здесь только потому, что мистер Фритц-Брионес настоял на том, чтобы мы обратились к вам за помощью. Он говорит, что вы можете применить свои знания в области библиофильства, чтобы найти то, что мы могли упустить, хотя и консультировались с собственными экспертами, одними из самых авторитетных во всей стране. Не поймите меня неправильно, Грета, но мне сложно поверить, что вы можете быть для нас полезны. Поверьте, я не имею в виду ничего личного.

Но речь определенно шла о личном отношении. Ведь я захватывала ее территорию, без спросу вторгаясь в ее область деятельности и ставя под угрозу ее репутацию. Именно в этом была причина ее агрессии и всех тех комментариев, что она, абсолютно не сдерживаясь, только что высказала мне прямо в лицо.

Впрочем, я уже начала подозревать, в чем была истинная причина ее враждебности: она просто боялась. И у нее были на это все основания. Сколько бы Neoprisa ни вложила в это расследование, она, по сути, не достигла в нем никаких серьезных подвижек. Оно застряло в мертвой точке, и именно по этой причине Фритц-Брионес и потребовал, чтобы я вмешалась.

Похоже, вероятность того, что я, со своими ограниченными ресурсами, смогу найти что-то, что они упустили из виду, пугала ее больше всего на свете. Это бы жутко ее унизило. И как бы маловероятно это ни звучало, Тереза Солана не достигла бы такого положения во главе Neoprisa, если бы шла на ненужные риски, что делало меня нежеланной гостьей, способной не оставить камня на камне от ее славы и доброго имени.

Мне не хотелось, чтобы она воспринимала меня как угрозу, но в то же время я не могла позволить, чтобы ее неуверенность в себе повлияла на мои шансы, какими бы низкими они ни были. Поэтому я попыталась состроить настолько наивное выражение лица, насколько от меня ожидалось.

– Я договорилась с сеньором Фритц-Брионесом, – сказала я. – Он хочет, чтобы я поехала в Берлин и встретилась там с несколькими людьми, и попросил, чтобы я обратилась к вам, чтобы вы облегчили мне работу.

Моя прямота столкнулась с ледяным безразличием Терезы Солана, смотревшей на меня так, словно я была насекомым, которое по ошибке заползло к ней в кабинет. Инстинкты подсказывали ей от меня отмахнуться, но, видимо, она пришла к выводу, что это не вариант. Кто платит, тот и заказывает музыку, а сеньор Фритц-Брионес был клиентом, которого она ни при каких обстоятельствах не хотела упустить. Пойти наперекор его планам было бы равносильно тому, чтобы попрощаться с ним и его деньгами.

Именно поэтому она пошла на попятный и, сдержавшись, чтобы не фыркнуть, достала из ящика папку и положила ее на стол посередине между нами.

– Вот документ, в котором указано, что мы согласны с вашим участием в качестве стороннего следователя на разовой основе и только по этому делу. Он включает в себя положение о конфиденциальности. В двух словах: если вы что-то узнаете, что бы это ни было, вы сообщаете информацию нам, и больше никому, и мы ее оцениваем. Если мы приходим к выводу, что она относится к делу, то передаем ее сеньору Фритц-Брионесу.

У меня возникло искушение ей возразить. Фритц-Брионес прямо попросил меня держать его в курсе всего, что мне удастся узнать, а это станет невозможным, если мне придется пропускать все через фильтр бюро расследований Neoprisa.

Я промолчала, потому что поняла, что спорить абсолютно бесполезно. Это был всего лишь жест отчаяния, с помощью которого Тереза Солана пыталась связать мне руки, чтобы сохранить свои вложения. Она сомневалась, что в случае чего сможет помешать мне обойти ее и напрямую поговорить с типом, который за все платит. А если она пойдет против воли Фритц-Брионеса, то лишь навредит себе самой.

Несмотря на это, я взяла папку и пробежалась взглядом по договору. В углу первой страницы, прижатая скрепкой, лежала кредитная карточка.

– Эта карта – для покрытия расходов, связанных с расследованием, – объяснила она. – Вы можете оплатить ею перелет в Берлин, проживание и все, что вам понадобится.

Карточка вызывающе поблескивала. Иметь в распоряжении кредитку от сеньора Фритц-Брионеса, чтобы выполнять свою работу? К такой роскоши я не привыкла. Обычно те, кто прибегал к моим услугам, следили за тем, чтобы не потратить ни одного лишнего евро, и внимательно проверяли бумаги в поисках любых лишних расходов, которые можно было бы урезать.

Тереза Солана, видимо, догадалась, о чем я задумалась, поэтому поспешила напомнить мне, кто здесь главный:

– Вы должны советоваться с нами, прежде чем совершить какие-либо непредвиденные расходы, Грета. И мы решим, стоит вам это делать или нет. И, полагаю, мне не стоит объяснять, что нам нужны от вас все чеки.

Она произнесла это с ноткой угрозы в голосе, а энергичное подергивание ее кудряшек все лишь усугубило. Подписав документы, я без лишних формальностей пододвинула их к ней. Тереза Солана забрала их и протянула мне кредитку. Мне показалось, что на лице у нее появилась тень злобы, которая выдавала ее истинную природу: ей изо всех сил хотелось, чтобы я потерпела неудачу, даже если это навредит ее клиенту.

– Полагаю, вы понимаете, что все это – пустая трата времени. Вы будете беседовать со свидетелями, которых мы уже расспросили, идти по зацепкам, которые мы уже отбросили и, наконец, просто будете подолгу бродить наугад. И все это, разумеется, за гонорар. – Последнюю фразу она произнесла с яростью. Ее жутко злило, что ей приходилось беседовать со мной на эту тему. – Наслаждайтесь, Грета. Вы полетите в Берлин, и все ваши расходы будут покрыты. Воспринимайте это как отпуск.

– Дело в том, что это не отпуск, Тереза.

Она начала кусать губы, сдерживаясь, чтобы не выдать очевидный ответ. Затем она указала подбородком на дверь кабинета. Ее кудряшки сопроводили этот жест.

– Сообщите мне, когда приедете в Берлин. Я свяжу вас с главой библиотеки, который передал книгу сеньору Фритц-Брионесу. Он расскажет все, что вам нужно знать.

Казалось, она собиралась еще что-то добавить, но не стала этого делать, словно в последний момент решила, что ей не стоит тратить время на кого-то вроде меня.

Тихо попрощавшись и не получив ответа, я вышла из кабинета, не дожидаясь, как она найдет повод выгнать меня из своих владений менее любезным способом.

Именно в этот момент, запертая в лифте, спускавшемся со скоростью черепахи, я впервые осознала, что способна добиться в своих поисках успехов. И не ради Фритц-Брионеса, не ради Жозефины и не для того, чтобы возместить ущерб, который нанесли этой семье нацисты. Причина находилась на уровне животных инстинктов и была гораздо проще: мне просто хотелось увидеть, какое лицо будет у Терезы Солана, если я ее переиграю.

11

В отличие от меня Марла была полна энтузиазма. Мы слишком долго сидели без заказов, чтобы перспектива вернуться к делам ее не обрадовала. Это расследование как минимум позволило бы нам выбраться из скуки и рутины, в которой мы погрязли за последние несколько месяцев.

– Значит, поедешь в Берлин? – поинтересовалась она.

– А что мне остается?

– Ты так говоришь, как будто это какое-то наказание.

– Думаешь, мне приятно соглашаться на работу, которую я точно не смогу выполнить?

– Не нужно себя недооценивать, Грета. Что-нибудь, да накопаешь, я уверена.

Я в этом сомневалась, но не могла упрекнуть ее в слепой вере в мои силы. Сестра ведь так и должна себя вести, разве нет?

Я уже собиралась ответить ей какой-нибудь глупостью, когда заметила три свертка, лежавших на столе: три мягких конверта, в которых, судя по очертаниям, определенно лежали книги.

– У тебя получилось их продать?

Марла ввела меня в курс дела. После недолгих поисков один тип из Мадрида купил эссе Хиля де Бьедмы за десять евро. «Михаил Строгов» нас немного разочаровал, потому что единственный заинтересовавшийся человек заплатил за него лишь стартовую цену в пять евро. В свою очередь, «Сандокан» стал приятным сюрпризом. За пирата Эмилио Сальгари устроили напряженные торги, и в итоге кто-то приобрел его за сорок евро. Весьма недурно, особенно учитывая судьбу, которая постигла бы эти книги, если бы я не вызволила их из помойки.

– Ты в курсе, что в фондах Центральной и Земельной библиотеки Берлина хранится где-то три миллиона книг?

– Ну, спасибо тебе за поддержку.

Увлеченно что-то читая на ближайшем мониторе, она, похоже, не услышала меня. Застав ее за компьютером сегодня утром, я заподозрила, что она не спала всю ночь, о чем свидетельствовали пепельница, полная окурков, и глубокие тени у нее на лице.

– Просвети меня, Марла.

Закурив, она открыла документ, над которым работала, и начала читать вслух свои заметки.

– «Вторая мировая война – крупный конфликт, произошедший в ХХ веке и ознаменованный попыткой Третьего рейха стереть евреев с лица земли. Считается, что он унес жизни около шестидесяти миллионов человек. Эта война, как и любая другая, велась не только на поле боя: во время нее происходили бесчинства, многие из которых до сих пор остаются безнаказанными. Одним из самых известных из них стало систематическое и массовое разграбление произведений искусства. Нацисты считали, что, будучи высшей расой, обязаны сохранить все то хорошее, что было создано человечеством, и что в новом мире, который будет построен после окончания войны, именно им будет поручено охранять все это искусство. Они использовали этот аргумент в качестве предлога, чтобы грабить музеи и частные коллекции и забирать наиболее ценные картины и скульптуры, которые попадали им в руки».

– Помню, видела фильм на эту тему.

– Но был и еще один вид грабежа, гораздо менее известный, которому никогда не уделялось должного внимания: кража книг.

Она сделала паузу, чтобы затянуться сигаретой, и, предполагаю, в том числе и для того, чтобы придать своему рассказу дополнительный драматизм.

– «Во время конфликта нацисты экспроприировали тысячи библиотек, принадлежавших евреям, и завладели весьма солидной добычей. В основном речь шла о трактатах по иудаизму, но были и другие книги. Их идея заключалась в том, что они обязаны были сохранить эти знания, чтобы передать их будущим поколениям, а те, зная, откуда берут начало их враги, могли бы эффективнее с ними бороться. И безжалостно разграблены были не только библиотеки множества учреждений, но и немалого количества людей. Стоит упомянуть и библиофилов, которые были вынуждены распродавать свои коллекции, чтобы выручить деньги на билеты, которые позволили бы им уехать подальше от Германии».

Об этом я не знала. Разумеется, я слышала о книгах, которые пропали или были украдены во время Второй мировой войны, но до этого момента считала, что речь шла о единичных случаях, а не о продуманной операции нацистов по их захвату.

– Этому вопросу никогда не уделялось должного внимания, – повторила она. – В случае произведений искусства их стоимость легко оценить, чего не происходит с книгами. По сути, в большинстве случаев их экономическая ценность сводится к нулю. Как с тем «Неряхой Петером», которого ты видела в доме у Фритц-Брионеса.

– Это все замечательно, Марла, однако я очень сомневаюсь, что затея по возвращению украденных книг хоть как-то продвинется. Звучит как титаническая задача.

– Когда окажешься в Берлине, сможешь напрямую обсудить это с теми, кто несет за это ответственность.

Я отмахнулась от этого заявления, отвернувшись к окну. Речь Марлы окончательно лишила меня надежды. Я все отчетливее осознавала, что собираюсь участвовать в расследовании, в котором мало что могу предложить, и все это лишь для того, чтобы удовлетворить желания какого-то богача. Стоит ли это того?

Я снова взглянула на пакеты, лежащие на столе в ожидании того, что их кто-нибудь отнесет на почту, и в этот момент мне в голову пришел ответ: у меня не было выбора, кроме того, чтобы согласиться на это поручение, и неважно, верила я в успех или нет. У нас было слишком мало денег, чтобы от этого отказываться.

О моральных дилеммах будем беспокоиться, когда выплатим долги.

– Ты уже ушла из книжного? – спросила она. – Они будут по тебе скучать.

Мы обе понимали, что это не так. Уволившись, я, по сути, окажу Пилар услугу. Положение ее книжного магазина, как и многих других, было более чем неустойчивым. Если она перестанет выплачивать мне зарплату, то сможет избежать банкротства, по крайней мере, в ближайшие несколько месяцев.

– Завтра туда позвоню.

– Не переживай, Грета. Вся эта огласка пойдет нам на пользу.

Я уже давно не видела свою сестру такой воодушевленной. Ей было легко говорить, ведь она держалась в тени. И как всегда, именно мне придется иметь дело с сеньором Фритц-Брионесом и с Терезой Солана, которая будет только рада убедиться, что мои поиски не принесут никаких результатов.

Со вздохом развеяв последние сомнения, я положила посылки с книгами в рюкзак. Денег, которые они принесут, хватит, чтобы заткнуть некоторые дыры в нашем бюджете, но было очевидно, что нам срочно нужно финансирование от Эдельмиро Фритц-Брионеса, так что раздумывать было не о чем. Разумеется, я поеду в Берлин, даже если убеждена, что это будет пустой тратой времени.

II. Берлин

Если ты попытаешься украсть эту книгу,

то будешь подвешен за горло на большой высоте.

И вороны окружат тебя, сражаясь за то, чтобы

найти твои глаза и выклевать их.

И когда начнешь кричать «ой-ой-ой!», то помни:

ты заслужил эти страдания.

Манускрипт, XI век

12

Я всегда считала себя человеком с непритязательными запросами. Мое представление о счастье не сводится к путешествиям мечты или материальному изобилию. Речь скорее о том, чтобы чувствовать себя комфортно с самой собой, с тем, что делаю и что думаю. Марла считает, что я была бы счастлива даже в тюрьме или в монастыре, заточенная в камере два на два метра наедине со своими мыслями и избавленная от необходимости кому-то сообщать, что я делаю или закончила делать.

Работа с антикварами и коллекционерами заставила меня многое понять о жадности и ее проявлениях. Когда дело доходит до того, чтобы оценить книгу, то в игру вступает кое-что, помимо типа переплета, плотности бумаги или количества изданий произведения. Речь идет также о таких вещах, как желание ее купить, связанные с экземпляром воспоминания и прежде всего отношение потенциального покупателя. Я была свидетелем того, как продавцы в мгновение ока удваивали стоимость книги просто потому, что замечали в поведении своих клиентов нотки отчаянное желание обладать, даже если те пытались скрыть его под несколькими слоями безразличия.

Книга, в конце концов, стоит сколько, сколько кто-то готов за нее заплатить. Как и многое в жизни.

Возможно, именно по этой причине, покупая билет до Берлина, я по инерции выбрала дешевую авиакомпанию, которая загоняла пассажиров в самолет, как рабов на галеры, чтобы выручить побольше денег. Место мне досталось между двумя здоровяками, которые только и делали, что храпели все три часа полета. Я попыталась избавиться от клаустрофобии, открыв карманный экземпляр «Игры ангела» Карлоса Руиса Сафона, который купила в аэропорту.

Этот роман был моей настольной книгой. Я читала и перечитывала его столько раз, что знала некоторые отрывки наизусть, и все же ему всегда удавалось тронуть меня так, как не происходило ни с одним другим текстом. Думаю, было бы логичнее, если бы я как человек, занимающийся антикварными книгами, увлекалась произведениями Гомера, Цицерона или Шекспира, но «Игра ангела» вызывала у меня своего рода зависимость. Ни одна другая книга не была способна меня так тронуть, в том числе другие работы Руиса Сафона.

У меня дома было несколько экземпляров «Игры ангела», и не потому, что я их коллекционировала или вроде того. Просто каждый раз, как я нервничала, отправляясь в путешествие, или нуждалась в том, чтобы заземлиться, то покупала еще один экземпляр. Эта книга стала моим способом не терять связь со своим мирком и напоминала мне, кем я была. Марла всегда говорила, что если я останусь одна, и у меня под рукой не окажется «Игры ангела», то в конце концов пущу себе пулю в лоб.

Да, вот такой оптимистичной была моя сестра.

Оказавшись в международном аэропорту Берлина, я объяснилась на английском с водителем такси, чтобы тот отвез меня в отель Capri, находившийся совсем недалеко от Центральной и Земельной библиотеки Берлина и номера в котором сдавались по довольно низкой цене по акции, которую Марла нашла в интернете.

Была и еще одна причина, по которой я выбрала этот скромный отель и эту неудобную авиакомпанию, хоть за меня и платили другие: существовал немалый риск, что нулевой успех моих поисков заставит меня вернуться в Мадрид с пустыми руками. В таком случае я буду чувствовать себя намного спокойнее, зная, что сеньору Фритц-Брионесу не слишком дорого обошлось мое путешествие в Германию.

Сидя в такси, я изучала город, в котором проведу ближайшие дни. Берлин не показался мне слишком красивым, хотя, несомненно, и обладал своим характером. Здания в индустриальном стиле вырастали одно за другим. Облик их был скорее функциональным, чем эстетичным. В городском пейзаже доминировали цемент и облицовочный кирпич, время от времени перемежавшиеся красочными граффити. Складывалось впечатление, что берлинцы изо всех сил старались замаскировать невзрачный вид территории, на которой жили, с помощью этих произведений искусства, явно отражавших их бунтарский дух. Мне показалось, что то тут, то там попадались фрагменты Берлинской стены, которая однажды разделила страну и город: обломки эпохи и настроения, которые на долгое время превратили Берлин в пороховую бочку, готовую в любой момент взорваться и развязать Третью мировую войну.

Меня удивило, как мало эмоций я испытывала при виде этих улиц. Я не так часто выезжала из Испании, чтобы считать себя опытной путешественницей, но все равно не позволяла себе наслаждаться этой поездкой. Так у меня проявлялся синдром самозванца. Я почти ждала, что в любой момент кто-нибудь возникнет из ниоткуда, чтобы разоблачить меня и заявить, что мое присутствие в этом месте – не что иное, как масштабная афера.

Приехав в отель, я даже не подумала, чтобы пойти перекусить или прогуляться. В тот же день у меня была назначена встреча с Олегом, одним из типов, работавших в Центральной и Земельной библиотеке Берлина. По словам Терезы Солана, именно ему поручили лично доставить сеньору Фритц-Брионесу экземпляр «Неряхи Петера», и он расскажет мне, при каких обстоятельствах они обнаружили эту книгу.

Предательский зевок заставил меня вспомнить, что, нервничая из-за поездки, я почти не спала. Мне следовало вздремнуть перед обедом, чтобы прийти на встречу как можно более бодрой. Я легла на кровать, не разувшись. Едва закрыв глаза, я ощутила, как усталость окутывает меня туманной пеленой, делавшей не таким пугающим тот факт, что я оказалась в незнакомом городе в сотнях километров от дома, не имея четкого плана действий.

Я незаметно для себя провалилась в сон.

13

Я слышала, что в Германии рано темнеет, но не ожидала, что в пять часов вечера будет так темно, словно на улице глубокая ночь. В довершение всего улицы, по которым я шла на встречу с этим Олегом, были такими темными, что мне постоянно приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться.

Библиотека располагалась в величественного вида здании, абсолютно не сочетавшемся с безликой белой табличкой с надписью «Центральная и Земельная библиотека Берлина». Студенты входили и выходили оттуда непрекращающимся потоком, в то время как некоторые из посетителей проводили время во дворе: они болтали, курили или пили кофе из бумажных стаканчиков, чтобы согреться и набраться сил, прежде чем вернуться в здание.

Дойдя до библиотеки, я остановилась на некотором расстоянии от входа, чтобы составить общее впечатление об этом месте и прежде всего попытаться узнать человека, с которым мне предстояло встретиться.

Мой взгляд остановился на парне, стоявшем на противоположной дорожке и, казалось, абсолютно ничем не занятым. На нем были широкополая шляпа и плащ, застегнутый на все пуговицы. Этот наряд придавал ему зловещий вид шпиона, сбежавшего из фильма о холодной войне. Под мышкой у него был зонтик, хотя дождя сегодня не планировалось.

Другими кандидатами были долговязый парень в черном, сидевший на ближайшей скамейке и копавшийся в мобильном телефоне, двое молодых людей, весело болтавших у входа в здание и напоминавших студентов, которые только что сдали экзамен, и юноша, на плече у которого была симпатичная холщовая сумка с напечатанным на ней изображением бесстрашного репортера Тинтина. Казалось, он держался отдельно от других, словно пытался слиться со зданием у себя за спиной и остаться как можно более незамеченным.

Я отбросила типа в шляпе и плаще: он был слишком взрослым, чтобы Эдельмиро Фритц-Брионес мог назвать его «парнем», поэтому пошла в сторону юноши в черном, мысленно придумывая, с чего лучше всего начать. Я двигалась медленно, чтобы дать ему время себя заметить. Однако он, казалось, был настолько сосредоточен на том, что видел на экране телефона, что даже не поднял взгляда, пока я практически не нависла над ним.

Приветствие растворилось, не успев сорваться с моих губ.

Есть люди, которые несут в себе тьму, словно груз вины и боли фатально искажает их отношение к окружающему миру. Именно такое впечатление произвел на меня этот парень, от мрачного взгляда которого я оробела. Казалось, что мое появление отвлекло его от какого-то важного дела и ему не терпелось, чтобы я поскорее исчезла из его поля зрения.

Я поймала себя на том, что, бормоча извинения, одновременно меняю курс, чтобы от него уйти. Мне так и не удалось понять, что именно его побеспокоило и, разумеется, почему это так сильно меня задело. Я списала это на усталость от поездки и волнение, которое я испытывала в последние несколько дней, от чего стала более впечатлительной и недоверчивой к незнакомцам. Позже я, конечно, подумала, что и он, в свою очередь, мог бы сдержаться вместо того, чтобы бросать на меня этот убийственный взгляд. Я практически ощущала, как этот острый взгляд впивался мне в спину, словно меня били ножом, пока направлялась к другому парню, тому, с сумкой с Тинтином. Когда нас разделяла всего пара метров, то, не дожидаясь, пока он обратит на меня внимание, я обратилась к нему на английском.

– Привет. Ты Олег?

Он поднял лицо и, заметив меня, искренне и приветливо на меня взглянул.

– Привет, Грета.

К моему удивлению, его испанский был практически идеальным, что не могло не радовать. Я умела изъясняться и на английском, но мне будет в тысячу раз комфортнее, если я смогу сэкономить силы. Олег выглядел довольно невзрачно и был бледным из-за того, что часами сидел за учебниками при свете настольной лампы. На носу у него болтались огромные очки, напомнившие мне те, что обычно продаются в магазинах приколов. Он был еще выше, чем показался мне издалека, впрочем, у меня так происходило со всеми. Любой человек выше ста семидесяти сантиметров рядом со мной выглядел настоящим великаном.

– Очень приятно познакомиться, Олег.

– Взаимно. Прости, мой испанский не так хорош. – Он казался по-настоящему застенчивым: в нем не было этого самодовольства, замаскированного под фальшивую скромность. Впрочем, не думала, что его испанский будет лучше, чем у человека, родившегося где-нибудь в Ла-Манче. Черт возьми, он говорил на нем чуть ли не лучше, чем я. – Ты впервые в Берлине, Грета?

– Да.

Олег задумчиво кивнул, словно подтверждая что-то, о чем и так подозревал. Он постоянно поправлял очки, и ему было трудно смотреть мне в глаза дольше двух секунд, словно он боялся, что может увидеть в моем взгляде.

– Я уже пару лет тут работаю, – указал он на библиотеку. – Может быть, выпьем кофе и я введу тебя в курсе дела прежде, чем ты начнешь?

– Конечно, была бы рада.

На самом деле, мне хотелось как можно скорее приступить к работе, но я решила, что неплохо было бы пойти ему навстречу, чтобы наше общение началось с позитивной ноты.

Я последовала за ним внутрь здания, но, прежде чем войти, в последний раз взглянула на парня в черном. Не знаю, зачем я это сделала, но как бы странно это ни звучало, наша мимолетная встреча встревожила меня гораздо больше, чем я была готова себе в этом признаться.