скачать книгу бесплатно
Он узнал, что его Бланш любит «Ритц» не меньше, чем он сам.
Глава 5
Бланш
Июнь 1940 года
– Почему мы делаем это, Перл? – Бланш помнит, как в 1923 году, сразу после того, как забавный Клод Аузелло попрощался с ней, договорившись об ужине вечером, она задала этот вопрос подруге. У нее в кармане лежала телеграмма от Джали, извещавшая, что он задерживается на неделю. – Почему мы влюбляемся в мужчин, которые говорят красивые слова только для того, чтобы затащить нас в постель? Которые заставляют нас пересечь океан даже без контракта, не говоря уже об обручальном кольце?!
Если она поедет с ним в Европу, он сделает ее кинозвездой в Египте, – обещал ее прекрасный принц, ее возлюбленный. Она станет такой же роскошной и величественной, как Клеопатра; у нее будет собственный катер на Ниле. Он женится на ней… Но нет, он никогда не обещал этого; во всяком случае, так многословно.
– Потому что мы сентиментальные дуры! Мы – женщины в мужском мире. И мы достаточно глупы, чтобы верить, что сможем забыть об этом, если найдем «того самого».
– Но я люблю Джали! Правда! Я просто сумасшедшая…
– Забудь о Джали. Сходи куда-нибудь с этим Аузелло – он чуть из штанов не выпрыгнул при виде тебя! Развлекись, малыш. Как следует развлекись!
– Но Джали хотел показать мне Париж. – Бланш сняла с языка табачную крошку и стряхнула пепел в черную пепельницу с выпуклой позолоченной надписью «Отель Кларидж».
– Джали здесь нет. Думаешь, окажись он на твоем месте, он стал бы кого-то ждать?
Бланш невольно рассмеялась при мысли о том, что Джали ждет ее или какую-то другую женщину. Если мир и впрямь принадлежал мужчинам, то принц Джали Леден жил в Эдемском саду; женщин отправляли туда, чтобы преподносить ему яблоки – желательно между грудей.
Но Бланш все равно поехала за ним в Париж, разбив сердца родителей и бросив все, что знала, чем дорожила. Просто потому, что она – дерзкая эмансипированная красотка, девушка в стиле джаз – еще не знала, что делать с любовью. И решила следовать зову своего сердца.
К удивлению Бланш, это привело ее вовсе не в Египет.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ГОСПОЖА ОТЕЛЯ «РИТЦ»!
Застыв на верхней ступеньке лестницы, Бланш улыбается и кланяется толпе, которая смотрит на нее снизу вверх. Потом невольно смеется.
Этот шуточный титул, который мог бы присудить себе ребенок, на самом деле придумал Клод. Он сделал это из раздражения. Слишком устал от того, что жена вмешивалась в его дела, злился, что она пила, завидовал ее умению заводить друзей. Когда в конце длинного дня, который для него еще не закончился, он увидел, как она ужинает бутербродами с шампанским в компании прислуги, то презрительно поджал губы и называл жену госпожой отеля «Ритц». Это вовсе не было комплиментом…
Но Бланш приняла свой новый титул как должное.
После семнадцати лет брака, даже с парнем, который чуть не выпрыгнул из штанов, когда увидел тебя впервые, комплименты редки, а обиды привычны, как герань весной. Молодой человек, который так пылко ухаживал за ней, боролся за нее, даже бросил вызов египетскому принцу, превратился в обычного мужа. Но она не может винить его за это, потому что и сама превратилась в самую обычную жену.
Только «Ритц» заставляет Бланш забыть об этом, когда ее подданные, как сейчас, склоняются перед ней; когда она – свежая и, как изысканный подарок, завернутая в дорогое платье, в своих идеальных туфлях, – спускается по лестнице в маленький вестибюль, выходящий на улицу Камбон. Ее со слезами на глазах обнимают горничные: «Ах, мадам Бланш, мы так боялись за вас!» Одна из них тянет мадам Аузелло за рукав, поворачивает к ней бледное лицо с огромными карими глазами, ввалившимися от бессонницы, и шепчет: «Мадам, я знаю, что вы… Мы слышали, понимаете… Мне говорили, что вы когда-то поменяли…»
Бланш качает головой и прижимает палец к губам; ее сердце начинает бешено колотиться. Она только что заметила внизу немецкого солдата; он стоит на страже у входа в длинный коридор, соединяющий два крыла отеля «Ритц». Наклонившись, чтобы поцеловать девушку в щеку, она шепчет: «Приходи ко мне сегодня вечером, после десяти. Одна». Та задыхается, почти всхлипывает, но все-таки берет себя в руки.
Бланш продолжает спускаться по лестнице; коридорные хватают ее руку своими грубыми перчатками и трясут так, что она чуть не выскакивает из сустава: «Мадам Аузелло, вы дома! С Божьей помощью теперь все снова пойдет на лад!».
– Как дела, ребята? – спрашивает она. Пока посыльные подробно и живо описывают, как обстоят дела, Бланш смеется так сильно, что складывается пополам и кладет руку на ноющие ребра. Она понимает, что реагирует слишком эмоционально: слишком много смеется, слишком широко улыбается. Но иначе нельзя. Потому что иначе она разрыдается. Так много любимых лиц пропало; особенно пострадал мужской персонал… В ее силах только молиться, чтобы исчезнувшие молодые люди вернулись после освобождения, а не сгинули в немецких лагерях для военнопленных.
Потом открывается дверь, и наступает тишина: больше никакого смеха, никаких неприличных историй. Коридорные и горничные отступают к перилам лестницы и стенам вестибюля, потупив глаза. Они стоят по стойке смирно, боясь пошевелиться.
Потому что это она. Мадемуазель.
Эта стерва Коко Шанель.
Она входит с улицы и, увидев, что происходит в вестибюле, останавливается. Прищурившись, смотрит на Бланш. Картинно раздувая ноздри, Шанель с нескрываемым отвращением, даже ненавистью разглядывает платье Скиапарелли – эффектный принт: гигантские розовые фламинго на ярко-зеленом фоне.
– Привет, Бланш. Я вижу, вы хорошо провели время, – мурлычет она, доставая из сумочки сигарету и властно протягивая ее ближайшему посыльному, который зажигает ее дрожащей рукой. – Ты похудела, дорогая. Возможно, скоро тебе не придется носить мусор: ты сможешь влезть в мою одежду.
Шанель, разумеется, одета в одно из своих творений: черное платье из джерси, задрапированное так элегантно, что Бланш влюбляется в него с первого взгляда. Эта женщина знает, как сшить платье; это уж точно.
– Я тоже рада тебя видеть, Коко, дорогая. – Она улыбается, зная, что Шанель терпеть не может, когда ее называют Коко, а не «мадемуазель». – Ты ничуть не изменилась. Вижу, палка все еще торчит из твоей костлявой задницы.
Воцаряется тишина; перед тем как поклониться, женщины-соперницы оценивают друг друга. Когда Коко начинает подниматься по лестнице, та самая палка делает ее спину прямой и неподатливой, как кирпичная стена.
Подойдя к Бланш, она снова останавливается, выдыхает сигаретный дым в нескольких сантиметрах от ее лица и что-то бормочет себе под нос. Всего одно слово, один слог – и она уходит, исчезает наверху. А Бланш застывает в нерешительности. Коко действительно сказала то, о чем она подумала?
Кто-нибудь еще слышал это?
Кажется, нет. Коридорные и горничные выходят из оцепенения; теперь они смеются, подмигивая мадам Аузелло. Один из коридорных поднимает ее руку, как будто она только что выиграла боксерский поединок. Поэтому госпожа отеля «Ритц» расслабляется. Пока что. И старается наслаждаться моментом, понимая – мурашки по коже от ощущения, что она редкий экземпляр, выставленный на всеобщее обозрение в стеклянной витрине, – что немецкие солдаты тоже наблюдают. Прислушиваются.
Но сейчас это не имеет значения.
Слава богу, госпожа вернулась.
Глава 6
Клод
1924 год
И привел ее в свой волшебный замок…
– Клод, – сказала она через несколько месяцев после свадьбы, – если ты собираешься проводить дни напролет с моим соперником, то имей в виду: я не оставлю вас наедине.
– О чем ты? – Клод занервничал; еще одна вещь, которую он узнал о своей Бланшетте, заключалась в том, что он никогда не узнает все о своей Бланшетте.
– Я хочу сказать, что тоже буду приезжать в «Ритц». Это лучшее шоу в городе! Все эти маленькие драмы, социальные лифты, показы мод! Это место – твоя жизнь, а я хочу быть частью твоей жизни. Значит, я буду проводить время в «Ритце», когда не работаю.
– Да? – Она имела в виду, что будет сидеть в его маленьком кабинете весь день? Следить за ним, когда он совершает регулярный обход?
– Да. Я планирую узнать «Ритц» так же хорошо, как ты, и понять, почему ты любишь его так же сильно, как меня.
Клод сглотнул, но улыбнулся. Потому что, по правде говоря, ему было приятно, что Бланш разделяет его страсть и хочет больше узнать о его мире. Он испытывал легкие угрызения совести из-за того, что, со своей стороны не разделял ее страсть к кино, но без труда отмахивался от них. В конце концов, он муж, кормилец семьи; у мужчин бывает карьера, а у женщин – просто хобби.
А еще Клод знал, что для сказочной принцессы не придумаешь лучшей обстановки. Все логично! Зачем же он спас ее, если не для того, чтобы приютить в «Ритце»?
И вот они вступили в новую фазу семейной жизни; в некотором смысле это была любовь втроем: «Ритц», Бланшетта и Клод.
По утрам он уходит из их маленькой квартирки – она уже намекала, что им надо снять другую, побольше, в более фешенебельном районе, «как подобает нашему положению», – раньше, чем она. Он целует ее в лоб, потом едет на метро до станции «Лувр», а оттуда идет несколько кварталов пешком до Вандомской площади. Он всегда ныряет на улицу Камбон, чтобы войти через служебный вход. Здесь Клод должен убедиться, что все уже доставлено: свежие овощи, цветы с рынка, чистое постельное белье, рыба и мясо.
Потом Клод удаляется в свой маленький кабинет напротив гостевого лифта, где пьет кофе с круассаном, всегда свежим и маслянистым, и просматривает расписание на день. В «Ритце» все время устраивают торжественные обеды и банкеты – как для гостей, так и для парижан, которые понимают, что в городе нет места роскошнее. Теперь, когда Великая война разрушила так много хрупких империй, европейские королевские семьи бродят по земле, как динозавры. И многие из них неуклюже вламываются в «Ритц».
Каждый день недавно обнищавший герцог или герцогиня, барон или баронесса властно звонили в колокольчик у конторки, желая заселиться в апартаменты, которые занимали во времена своей славы. Работа Клода состояла в том, чтобы мягко уговорить их остановиться на чем-то более разумном – на чем-то, за что они могли спокойно расплатиться, вместо того чтобы сбегать из отеля рано утром, не оплатив счет. При этом он не переставал кланяться, льстить и поддерживать уверенность гостей в их величии.
Кроме того, в «Ритц» каждый день приезжали красивые американские девушки, дочери нуворишей, в погоне за титулами. Ведь здесь было много холостых герцогов и баронов.
А еще были мамы и папы этих красоток, владельцы универмагов и золотых приисков, впервые приехавшие во Францию и остановившиеся в отеле «Ритц», потому что «все говорят, что это самое подходящее место для отдыха в Париже. Кстати, меня зовут Джордж. А тебя?». Клод поджимал губы, прежде чем согласиться, что это подходящее место для отдыха, и просил кого-нибудь показать американским гостям апартаменты, которые раньше занимали герцоги и герцогини. Естественно, молодой управляющий был в восторге от того, что у этих американцев куча денег, которыми они сорят в баре и ресторане, да еще раздают чаевые, от которых у посыльных лезут глаза на лоб. И все же он не мог подавить легкую грусть от того, что не застал «Ритц» в дни его славы. В те времена, когда Сезар Ритц был еще жив – каждый день Клод безмолвно молился его огромному портрету, висевшему в главном зале, – в те времена, когда здесь жили король Эдуард VII, Романовы и Габсбурги. Тогда все они еще царствовали, и забитый медалями, диадемами и золотыми военными галунами «Ритц», должно быть, напоминал посольство.
Но не стоит слишком тосковать по прошлому, особенно если оно не ваше. Клоду очень нравился «Ритц», в управлении которым он проявлял все большую самостоятельность. Он работал всегда. Даже ночью.
– Ты понимаешь, что большинство этих полуночных призывов исходит от баб? – спросила Бланш как-то вечером, когда зазвонил телефон и в трубке послышался низкий голос герцогини де Талейран-Перигор. Она хотела поговорить с «месье Клодом из „Ритца“».
Герцогиня остановилась в очень дорогом люксе, пока подыскивала себе дом в Париже.
– Клод, – задыхаясь, призналась она ему однажды, вернувшись в «Ритц» после прогулки с пуделем по Вандомской площади, – у меня предчувствие. – Она хлопала ресницами и тяжело дышала, как будто за ней гнался призрак; грудь ее соблазнительно вздымалась.
– Какое, мадам?
– Я всегда это знала. Я всегда знала, что меня убьют в отеле! – Она вздрогнула, и ее грудь всколыхнулась.
– О, мадам, нет! Вы, конечно, ошибаетесь!
– Нет, Клод! А если не ошибаюсь?
С этого момента она развеивала свои опасения, регулярно вызывая Клода в номер, чтобы проверить, нет ли там незваных гостей, а теперь еще и названивая ему домой: «Клод, вы должны немедленно приехать. Вы должны спасти меня – я так боюсь!» Естественно, Клод собрался ехать в «Ритц», хотя было уже за полночь.
– Я должен. Это один из наших самых важных гостей. Моя работа – следить за тем, чтобы она была довольна, – объяснил он, завязывая шнурки. До этого он умылся, почистил зубы и побрызгал одеколоном на свежий носовой платок.
– Конечно, – ответила Бланш с пугающим спокойствием.
Спеша в «Ритц» по ночным улицам, Клод испытывал смутное беспокойство. Почему Бланш не швырялась в него вазами и туфлями, когда он уходил?
На следующий день он все понял.
– Я тут подумала… – сказала Бланш, когда они завтракали на кухне отеля. Кухня не была светлым и просторным местом, так как находилась под землей. Но нержавеющая сталь, сверкающая плитка, теплые медные кастрюли и миски, хрустящие белые колпаки и фартуки поваров, благоухание свежеиспеченного хлеба и запахи пряных трав или кипящего в оливковом масле чеснока, соперничающие с ванильным ароматом пирожных, создавали здесь приятную радостную атмосферу.
– О чем ты думала, Бланш? – Клод сделал знак, чтобы ему принесли еще кофе; он провел полночи с герцогиней и сомневался, что сможет и дальше противостоять ее настойчивым чарам, не обидев даму.
– Я думала о твоей ночной работе. Твоих бессонных ночах. – Она испытующе посмотрела на него, и Клод ответил ей невинным взглядом. – У нас должны быть номера здесь, в «Ритце». Ты согласен? Так ты сможешь позаботиться о своих очень важных гостях, но тебе не придется бродить по темным улицам. И не придется беспокоиться обо мне, когда я остаюсь одна в квартире. Так поздно ночью.
Клод хотел заверить жену, что совсем не беспокоится о ней; он уже понял, что она вовсе не та несчастная девица, какой он ее считал. Честно говоря, он больше беспокоился о горе-грабителях – у Бланш был прекрасный хук справа… Но такие заверения явно были не в интересах Клода.
– Не знаю, Бланш…
– Спроси у мадам Ритц. Скажи ей, что так ты сможешь выполнять свои… обязанности… более своевременно.
– Я спрошу, – согласился Клод. Он знал, что с Бланш бесполезно спорить, если она вбила себе что-то в голову.
Так что Клод спросил. Мадам Ритц, которая кормила одного из своих брюссельских грифов печенью, только что нарезанной шеф-поваром «Ритца», с серебряной вилки, пронзительно посмотрела на него.
– Клод, вы прекрасный сотрудник. Я благодарна вам за все, что вы делаете для меня и месье Рея; вы исполняете так много его обязанностей, пока он болеет. Я предоставлю вам две комнаты в крыле, выходящем на улицу Камбон. Это устроит вашу жену?
– Мадам, это не имеет к ней никакого отношения, – сухо ответил Клод. – Мою жену устроит то, что я ей скажу.
Мадам Ритц очень мудро улыбнулась и ничего не сказала. Когда Клод повернулся, чтобы уйти, он подумал, что порой женщины становятся источником проблем, а не наслаждений.
Но только порой.
Бланш была в восторге от смежных комнат, которые они превратили в люкс, обставив его дополнительной мебелью и перенеся из кладовки на чердаке ковры. Номера выходили окнами на узкую улицу Камбон; попасть в них можно было, поднявшись по лестнице из небольшого вестибюля, который примыкал к бару и дамскому салону. Бланш перенесла в люкс большую часть своей одежды и несколько картин. Вскоре оказалось, что Аузелло проводят здесь больше времени, чем в собственной квартире. Это было очень умное решение, с печальным восхищением думал Клод.
Теперь Бланш никогда не придется готовить.
В «Ритце» у Бланш были любимые места. Например, диван в большом холле, с которого открывался прекрасный вид на лестницу – местный подиум, по которому дефилировали королевские особы, киноактрисы и жены миллионеров, стараясь перещеголять друг друга пышностью платьев, размером и количеством драгоценностей, висевших на шее и пальцах. В «Ритц» их привлекала не только роскошь, но и возможность быть замеченными, стать темой для сплетен или попасть в объективы фотокамер. Снаружи, на Вандомской площади всегда толпились журналисты, работа которых заключалась в том, чтобы писать о богатых и знаменитых.
Еще у Бланш было специальное кресло в дамском салоне, где она играла в бридж с обделенными вниманием женами миллионеров, попутно собирая сведения, которые могли пригодиться кому-то из ее бедных друзей. Она узнавала о матери семейства из Огайо, нуждающейся в горничной, или о герцогине, ищущей попутчицу, и… вуаля! Некоторые из киношных друзей Бланш получали неплохую работу.
Раз в неделю Бланш пила чай с самой мадам Ритц, которая наслаждалась ее болтовней и отменным чувством юмора. Со временем Клод начал ценить усилия Бланш; жена приносила пользу его карьере. Благодаря играм в бридж и расширяющемуся кругу друзей, как богатых, так и бедных, она привлекала в «Ритц» новых клиентов, убеждая людей устраивать вечеринки здесь, а не дома, как это было до войны. Она даже подружилась с Барбарой Хаттон, застенчивой наследницей огромного состояния, которая, возможно, не сделала бы императорские апартаменты своей официальной парижской резиденцией, если бы не приятное общество Бланш.
Его жена стала таким ценным приобретением, что Клод смог немного расслабиться. Его брак во многом отличался от брака его друзей: большинство мужчин уходили от своих жен утром и возвращались только вечером, в то время как Бланш и Клод были вместе почти постоянно. Их разговоры в постели всегда касались «Ритца», его служащих и гостей. Пока у пары не было детей, которые могли бы помешать таким беседам… Но кое в чем, решил он, его брак будет похож на брак его родителей и его друзей. Кое в чем очень важном. Очень французском.
Клоду еще предстояло узнать, как по-разному французы и американцы оценивают некоторые ситуации.
И американская жена никогда не стеснялась продемонстрировать ему, как она относится к этим различиям.
Глава 7
Бланш
Весна 1941 года
Где Лили?
Столько людей исчезло в хаосе оккупации… Женщина, которая делала Бланш прическу; маленькая старушка, у которой она всегда покупала кружева (витрина ее магазина была заставлена фигурками кошек); целая семья, которая жила в особняке рядом с «Ритцем». Официанты, горничные, повара. Кладовщик. Парфюмер. Прогуливаясь по улицам, Бланш невольно замечает витрины с выбитыми стеклами и мусор, скопившийся на тротуарах. Цветы, засыхающие на подоконниках. Запустение. Париж за пределами «Ритца» теперь выглядит заброшенным. Она всегда восхищалась тем, что каждый узенький переулок и внутренний дворик этого города казался готовым к визиту короля: цветы всегда цвели, ухоженные и политые; никакого мусора, никакой грязи; перила выкрашены в черный цвет и отполированы; булыжники мостовой вымыты так, что блестят.
Теперь в этих крошечных переулках и двориках царит атмосфера скорбного запустения. А население, судя по всему, сократилось наполовину; так, по крайней мере, кажется Бланш.
Хотя… нет, не сократилось. Ведь на место пропавших парижан пришли Гансы, Фрицы и Клаусы в униформе цвета фасоли. И они, кажется, даже не замечают, что их широкие немецкие задницы занимают чужие кресла в кафе, чужие места на экскурсионных катерах и в ресторанах, включая ресторан «Ритца».
Первые недели оккупации пролетели быстро; за это время парижане успели освоить новые правила игры. Сначала они неуклюже спотыкались и моргали, с недоверием всматриваясь в этот странный мир, куда, как и всех новорожденных, их втолкнули так стремительно и грубо. А потом научились не вступать с немцами в зрительный контакт и отвечать осторожной улыбкой, когда те смотрели на них. Научились молчать, пока к ним не обратятся. Научились не впадать в ступор при виде немецких солдат, радостно скупающих товары, которые невозможно достать (если только вы не живете в «Ритце»), в то время как простым горожанам приходилось стоять в длинных очередях, чтобы получить паршивую буханку хлеба.
О, на первый взгляд жизнь здесь, в «Ритце», идет как обычно: роскошь и изобилие, изысканные манеры, праздные и не очень праздные разговоры. Но все не так, как обычно, все совсем не так… Да, утренняя газета Бланш по-прежнему разглажена и сложена так, что о ее острые края можно порезаться; газету кладут на серебряный поднос и преподносят вместе с одной розой в вазе. Но сама газета – это немецкая пропаганда, замаскированная под новости, с заголовками, кричащими о победах Германии в Северной Африке, и фотографиями жизнерадостного Гитлера, якобы случайно сделанными в его замке в Альпах. На них фюрер словно позирует для журнала мод. На следующей странице публике услужливо предлагают его любимый рецепт штруделя.
Правда, в «Ритце» по-прежнему всюду растут цветы (похоже, навоз и грязь – единственное, что в наши дни не реквизируют на нужды немецкой армии), но их пышные лепестки и влажные стебли не могут скрыть нацистские флаги. Тихая камерная музыка, всегда звучащая в отеле, не может заглушить резкие немецкие голоса.
Разве что в баре… Бар – это пульсирующее сердце отеля «Ритц». А Фрэнк Мейер – его главная артерия.
Фрэнк был одним из первых, с кем познакомилась Бланш, когда Клод представил ее – зардевшуюся от смущения невесту – своим новым коллегам в далеком 1923 году. Их неожиданная помолвка совпала с тем, что Клод получил работу своей мечты – стал управляющим парижского отеля «Ритц». И когда Клод привел ее сюда, гордый, как индюк, – хотя, честно говоря, она не знала да и до сих пор не знает, чем он больше гордился: своей невестой или отелем, – Фрэнк был там, где всегда, где и должен был быть: за полированной эбонитовой стойкой бара, с шейкером в громадной лапе.
Фрэнк Мейер похож на грузчика: рубленые черты лица, огромные руки, короткая толстая шея. Его волосы всегда как следует смазаны маслом и разделены посередине пробором. За стойкой бара, готовя невероятные опьяняющие смеси, он чувствует себя как дома, но и за его пределами Фрэнк ведет себя так же непринужденно: приветствует своих любимых гостей, как лучших друзей, даже помогает отнести в номера их багаж.
Но Бланш знает истинную причину гостеприимства Фрэнка: этот парень держит игорный клуб за пределами отеля. Гораздо проще принимать ставки подальше от сплетников и пьяниц.
