Эллиниум: Пробуждение

Сам тронный зал был не такой уж большой, размерами поменьше трапезной для воинов внизу. Но был богато украшен. Стены драпированы гобеленами, раскрашенными фигурами людей и животных, причем каждый представлял какую-то сцену. Особенно запомнилась Пескарю охота на большого зверя – юноша подумал, что это должен быть тигр. В него тыкали копьями сразу с десяток воинов, а он злобно щерился, подняв одну лапу.

Повсюду по залу были расставлены тумбочки, шкафчики и этажерки, усыпанные драгоценностями, фигурками и мудрёными приспособлениями: гребни для волос и бороды, заколки, лампы, браслеты, свитки… С ними соседствовали мягкие стулья и скамьи, на которые тут и там были накинуты дорогие ткани и разноцветные шкуры.

Правда, естественный свет сюда почти не проникал – окон было всего два, оба в одной стене, и слишком узкие. Поэтому большую часть сокровищ разглядеть было нелегко.

В одном углу стояла мраморная статуя голой женщины в натуральную величину, очень красивой. Женщина одной рукой стыдливо прикрывала свое лоно, другую же, наоборот, игриво запустила в волосы.

Напротив нее, в противоположном углу, высилось чучело медведя с жуткими живыми глазами.

У стен располагались алтари божеств. Пескарь заприметил Быстроногого – бога мудрости, гонцов и торговли, Дарующего – бога домашнего очага и уюта, и Росу – богиню любви и красоты. Возможно, были ещё, но в общем пышном убранстве комнатные святилища терялись.

Больше всего внимание Пескаря привлекло странное приспособление – высокая ажурная конструкция, в которой зачем-то журчала вода – словно ручей прямо в комнате! Правда, вместо обычного русла в этой штуке была сделана целая лесенка из качающихся, разукрашенных медных чашечек, которые висели одна над другой, и вода перетекала через них в хитрой последовательности. «Что это, интересно? – заинтригованно подумал Пескарь. – Алтарь Текущего – бога морей и рек?»

Царь не ждал Пескаря в зале, а появился некоторое время спустя, когда юноша хоть немного освоился и перестал бояться каждым движением задеть и уронить какую-нибудь безделушку.

Это был пожилой мужчина с огромной вьющейся бородой, в которую были вплетены несколько золотых и серебряных колец. На нем была длинная просторная туника до пола, которая, однако же, не скрывала солидного живота. На голове царя возлежала золотая диадема с тремя большими разноцветными камнями в центре.

Пескарь был уверен, что царь воссядет на свой трон, стоявший на небольшом возвышении, и начнет свысока вещать мудрёные пророчества. Вместо этого тот направился прямиком к юноше.

– Ты Пескарь? – спросил он, ласково улыбнувшись. Пескарь неуверенно кивнул, а царь вполне дружески обеими руками пожал его локоть. – Я Василий, царь Кадма. Присядем же, друг мой!

Василий широким жестом указал на одну из широких скамей с резной спинкой и мягким сиденьем. Он взял юношу за руку, утянул его и усадил подле себя.

– Ведь правда же, храбрый Пескарь, мы будем друзьями? – продолжил он. Голос у царя был глубокий и проникновенный. Торжественную ауру величественности этого человека портило только бесформенное брюхо.

– Ты ведь сын Тверда, не так ли?

– Да, владыка, – почтительно ответил Пескарь. После такого радушного приема он ждал уже было, что совет Козлика не понадобится, что сейчас царь замашет руками и воскликнет что-нибудь вроде: «Зови меня просто папой», – но ничего подобного не произошло.

– Разве это не чудесно, мой мальчик? – улыбка не сходила с уст Василия. Тут только Пескарь обратил внимание, что на шее у него висит тяжелое ожерелье из золотых прямоугольных плашек, на каждой из которых – своя сложная гравировка. – Как поживает твой отец, царь Города-в-Долине? Здорова ли матушка?

– Спасибо, владыка, всё прекрасно, и все здоровы.

– Как чувствуют себя ваши стада? Хороший ли собрали урожай? – царь спрашивал с таким участием, словно действительно искренне волновался за достаток своих соседей.

– Великолепный урожай, многозаботливый царь, – дипломатично продолжал Пескарь. – И осенний, думается, будет не хуже. Думаю, в этом году мы отправим в сребробогатую гавань благословенного Кадма не меньше товаров, чем в предыдущем.

– Это ли не учтивейший из ответов? – похвалил юношу царь. – Я полагаю, нынешний поход наших объединенных армий окончится блистательной победой, как было и прежде. Не сомневаюсь, что ты покроешь себя славой и совершишь немало подвигов, подобно Адму и Геллаку, великим героям древности. А значит, как следует по законам вашего города, ты получишь взрослое имя и займёшь причитающееся тебе по праву место в фаланге воинов. А вместе с тем и станешь полноправным наследником царя Тверда.

Если честно, Пескарь ни разу не представлял себе свое будущее в такой чёткой и ясной последовательности. Будучи безбородым мальчишкой в своем городе, он почти ничем не отличался от сверстников. Конечно, жил он богаче прочих, с юных вёсен у него была отдельная комната в пристройке отцовского дома – такая роскошь другим детям и не снилась. Но воины города относились к нему так же, как к прочим юнцам, не делая никаких предпочтений. Если случалось ему набедокурить, он получал подзатыльники так же, как и все остальные. Вместе с прочими детьми пас коз, помогал в работе на полях, в строительстве и ремонте. Точно так же, как и все остальные мальчики-подростки, учился стойко биться в фаланге. И только сейчас со всей отчетливостью он понял, что ему уготована иная судьба – не такая, как прочим приятелям его детских забав. Впервые ярким отсветом мелькнула перед ним фантазия о будущем – неопределённом, но без сомнения блистательном. И эта фантазия показалась ему до помрачения привлекательной.

– Если богам будет угодно, владыка, – хрипловато ответил Пескарь, почувствовав неожиданную сухость во рту.

– Ну что ж, в таком случае, нам не раз ещё придется преломить вместе хлеб! – обрадовался Василий и дважды звонко хлопнул в ладоши. Тут же в комнату вбежала миловидная девушка, полноватая, но все же вполне стройная и с хорошей осанкой.

На ней была туника, затянутая на поясе, очень красиво подчеркивавшая прелести её фигуры, из чудесной переливающейся жёлтой ткани. На шее висело богатое монисто, а в ушах – золотые серьги. Каштановые волосы её были уложены как-то сложно, со множеством драгоценных заколок – Пескарю ни разу не приходилось видеть ничего подобного у женщин в Городе-в-Долине.

Девушка ловко несла в руках поднос, на котором стояли два украшенных драгоценными камнями золотых кубка, прозрачный графин с темно-рубиновым вином и сладости в аккуратной золотой чашке.

Очень грациозно лавируя между предметами мебели, загромождавшими тронный зал, она приблизилась к мужчинам и поставила поднос на столик, оказавшийся позади скамьи. Пристраивая поднос, она нагнулась вперед, между царем и сыном царя, ее спина прогнулась, из-за чего особенно явно обозначились под туникой упругие округлости её манящей фигуры. Девушка ненадолго задержалась в такой позе, улыбнувшись Пескарю.

– Позволь тебе представить мою дочь Саризу, – сказал царь, пока девушка разливала вино по кубкам. – Сегодня она будет прислуживать нам.

Сариза закончила свою работу, отошла в сторону и скромно села в отдалении на мягкий пуфик, моргая длинными ресницами и не спуская взора с Пескаря.

– Попробуй вино, Пескарь, – предложил царь. – Прекрасный букет, оно приплыло в Кадм за полмира, из далеких виноградников Идрии.

Юноша поднял тяжелый кубок, приложился к нему и действительно был восхищен – ни разу ему не приходилось пробовать напитка со столь чарующим вкусом.

– У меня просто нет слов, владыка, – искренне сказал Пескарь. – Вино великолепно, словно солнечный луч в дождливый день.

– Отведай сладостей, – предложил царь. Юноша снова подчинился, взяв из чашки небольшой кусочек пастилы. Лакомство было сладким, но немного кислило, что придавало ему свежести.

– Восхитительно, велещедрый царь, – сказал Пескарь.

Василий, казалось, был доволен его ответами:

– У меня четверо детей, мой друг, – сказал он. – Старший сын, Пареций – мой наследник, ведёт дела в порту. Средний, Туруп, – начальник войска, ты видел его среди послов в Городе-в-Долине. Младший сын Пикул родился всего одну весну назад. К сожалению, его мать, царица Верия, умерла родами. Помимо сыновей, боги благословили меня одной дочерью. Не правда ли, Сариза хороша собой?

– Она прекрасней, чем это вино и эти сладости, высокославный царь, – нашелся Пескарь, бросив взгляд на девушку.

Сариза тут же отреагировала:

– Спасибо за эту незаслуженную похвалу, прекрасный воин, – голос её оказался очень мелодичным.

Василий рассмеялся.

– Смею надеяться, она прекрасней всех вин и всех сладостей мира! – с хитрой улыбкой заметил он. – Что ж, я рад, что вы поладили. – Он на мгновение замолчал. Вдруг со стороны рукотворного ручейка из медных чашечек, который Пескарь принял за алтарь Текущего, раздался мелодичный звон – как будто удар маленького гонга. Юноша лишь немного удивился, но царь почему-то принял этот звук за руководство к действию, – эх, мы так мило болтаем, что я хотел бы делать это целую вечность! Но государственные дела требуют моего участия. Боюсь, придётся внять их требованиям, как бы ни хотелось мне продолжить общение с тобой, сын царя!

«Да ведь он врёт! – неожиданно догадался Пескарь – Нет у него никаких дел». Первый раз в жизни он так ясно понял, что слышит ложь.

– Если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся обращаться ко мне, мой юный друг! – продолжил Василий. – Надеюсь, мы ещё увидимся, когда ты вернёшься с победой, – царь снова двумя руками пожал локоть Пескаря и, не дожидаясь ответа, встал. – Сариза, проводи нашего гостя.

Юноша не успел моргнуть, как царь уже исчез из тронного зала. Девушка грациозно поднялась со своего пуфика – Пескарь обратил внимание, что она все движения совершает с каким-то подчеркнутым изяществом – подошла к Пескарю и прикоснулась к его руке.

Прикосновение было мягким и неожиданно очень приятным. Сариза потянула юношу за собой, и тот, подчинившись, поднялся на ноги. Ступая медленно, она ставила одну ногу точно перед другой, так что Пескарь не мог не залюбоваться волнительным движением её бедер.

У самой двери, выводящей из тронного зала, она неожиданно обернулась к нему, обхватила его руками (юношу опьянил терпкий запах духов) и нежно поцеловала в щеку, после чего прошептала на ухо:

– Надеюсь, мы еще встретимся, сын царя, – после чего мгновенно исчезла за одним из гобеленов – не то в двери, не то в потайной нише.

Пескарь перевел дух и покинул царские покои.

10

– Расскажешь, что там было? – спросил Козлик, когда тем вечером они устраивались на ночлег во внутреннем дворе замка.

– Я до конца не уверен, – ответил Пескарь и добавил не без самодовольства, – но, по-моему, царь сватал за меня свою единственную дочь.

Козлик уважительно задрал брови:

– Прекрасный ход!

Пескарь не очень понял, что он имеет в виду, но решил не переспрашивать.

Поблизости пытался лечь поудобнее Ящерка.

– А знаете, что я слышал в городе? – спросил он и продолжил, не собираясь дожидаться ответа, – что раадосцы заключили союз с кентаврами, которые собираются напасть на Кадм не позднее нынешней осени.

– С кентаврами? – удивился Пескарь. – Ты имеешь в виду полулюдей-полулошадей?

– Их самых, – совершенно серьезно кивнул Ящерка.

– Где же они их отыскали? – недоверчиво спросил Пескарь.

– Я-то откуда знаю?

– Кентавры живут за землями таглаков и тураков, в Плоских землях, – пояснил Козлик. – Не думаю, что раадосским пиратам было бы легко стакнуться с ними. Никогда не слышал, чтобы кентавры забирались так далеко на север. Да им и неудобно должно быть ползать по камням и горам на своих копытах.

– Козы же как-то ползают, – сказал Ящерка. – И козлики.

– И ящерки тоже прекрасно себя на камнях чувствуют, – вспыхнул Козлик.

Ящерка ответил своей привычной полуулыбкой и не добавил ни слова.

– Думаешь, не может быть? – спросил Козлика Пескарь.

– Почему, может. Все когда-то бывает в первый раз.

– «Все когда-то бывает в первый раз», – повторил Пескарь, словно пробуя эту фразу на вкус. – Знаешь… я вообще не уверен, что слышал в своей жизни что-нибудь более умное.

Козлик засмеялся, польщённый:

– Дарю! Пользуйся на здоровье.

Эту ночь Пескарь спал неверным сном. Часто просыпался, ворочался на земле, замотавшись в плащ. К тому же под утро закапал небольшой дождик, стало прохладно и особенно неуютно. Воины Города-в-Долине были привычны к разным трудностям, но Пескарь в конце концов всё же окончательно проснулся и решил подняться на стену. Стражник, дежуривший здесь в этот раз, был ему незнаком. Они обменялись с Пескарём кивками.

Занималась заря. Из-за далёких алеющих гор на востоке поднимался глаз бога, полускрытый тучами.

– Здравствуй, Пробудившийся! – тихо сказал Пескарь. – Сегодня я пойду в бой. Буду убивать врагов, а может быть, сам погибну и приду в чертог твоего младшего брата уже воином. Надеюсь, ты навестишь меня там, тогда мы сможем наговориться вдоволь, и я задам тебе все вопросы, на которые не могу ответить сам. Ты всё знаешь, ты всё разъяснишь мне. Но лучше всё же было бы нам встретиться попозже. Ты не против? Скажешь мне, когда решишь.

Вскоре во двор вышел Рубач и громким кличем разбудил воинов:

– Вставайте, сыны Грома! Настало время обагрить копья кровью врагов!

Воины быстро разобрали оружие и вещи. Из замка вышли натощак – Рубач пообещал, что завтрак будет на корабле.

В порту их уже ждали два узких и длинных, как щуки, судна: длиной шагов сорок, а шириной – всего шесть-семь; с высокими бортами, на которые приходилось забираться с низких, практически на уровне воды, деревянных пирсов.

Корабли произвели на Пескаря сильное впечатление. Он уже видел их с замковой стены, но издалека не мог разглядеть множество мелких деталей и украшений. Если бы его попросили закрыть глаза и описать их, он бы не сумел ничего толком припомнить – непривычному глазу было просто не за что уцепиться.

Сразу бросалась в глаза только форма – вытянутый вперед и вниз нос, который, как он уже знал, завершался бронзовым тараном, наполовину уходящим под воду, и загнутая вверх, словно рыбий хвост, корма.

В центре каждого корабля возвышалась большая мачта, а почти на самом носу – еще одна, намного меньше. Все борта были испещрены рядами весел. Да еще нельзя было не заметить огромные глаза, нарисованные на боках кораблей в носовой части – так что в целом судно походило на гигантскую курносую рыбу – настоящее морское чудовище.

– Трёхгребные галеры, – уважительно определил Козлик. – Посмотри, весла идут в три ряда. Это самые быстроходные из боевых кораблей.

Лицо Пескаря выразило немой вопрос, и Козлик легко разгадал его:

– Да вот уж знаю! Потому что слушать надо, когда умные люди рассказывают, а не ушами хлопать. Про корабли мне старейшина Копьё много рассказывал. Я так понял, что он явно к мореходному делу неравнодушен.

Перед пирсами толпился большой отряд кадмийцев. Пескарь подумал, что их должно быть не меньше полутора сотен.

Подойдя к своим союзникам в плотном строю, воины Города-в-Долине несколько раз прокричали боевой пеан: «Хайи! Кровавые копья!» Кадмийцы встретили их одобрительным гулом.

Пескарь обратил внимание, что бойцы Кадма вооружены в целом хуже, чем его соплеменники, и даже хуже, чем Копер, с которым он давеча познакомился: в лучшем случае они носили стёганки, набитые волосом, или кожаные нагрудники с нашитыми тут и там бронзовыми пластинками. Некоторые воины вообще не имели доспехов и были облачены в простые туники. Даже шлем был не у каждого: у иных на голове были войлочные шапки или крестьянские круглые шляпы с широкими полями; но чаще всего встречались простые бронзовые шлемы-колпаки конической формы, с заострённой макушкой, без нащёчников и наносников. Щиты у них были лёгкие, сплетённые из веток или тонких досок и обтянутые снаружи воловьей кожей, по форме чаще всего большие прямоугольные – но иногда попадались овальные, с выемкой по краю в форме полумесяца.

Почти у всех воинов в руках было по три лёгких копья: два, чтобы метнуть во врага, последнее – чтобы сражаться врукопашную. Вторым оружием, помимо кинжалов, кадмийцы носили булавы самых разнообразных форм и размеров: деревянные, бронзовые, железные, с клювами, с шипами, или просто с шаром на конце, а также лёгкие топорики в форме утиного носа.

У самого пирса подходящий отряд ждали три жреца.

Рубач остановил колонну и приказал своим людям построиться в боевой порядок. Воины Грома тут же заняли свои места в фаланге. Пескарь думал, что сразу после этого начнется богослужение, но жрецы, казалось, ждали ещё кого-то.

Этим кем-то оказался царь Василий – его принесли на лёгком троне, укреплённом на двух длинных шестах, четыре мускулистых, коротко остриженных раба. Следом за носилками шёл десяток воинов в богатых бронзовых доспехах и шлемах с гребнями из раскрашенного конского волоса, с огромными круглыми щитами и длинными тяжёлыми копьями – царские гардерии.

Чуть поодаль собралась уже большая пёстрая толпа – жители Кадма, провожавшие в бой своих соплеменников.

Носилки царя остановились подле жрецов, царь спустился на землю и небрежным жестом дал служителям богов разрешение начинать.

Жрецы пели по очереди: первый из них призывал Пробудившегося на помощь объединённой армии, второй просил Текущего – бога морей, рек и вообще всех вод – смирить на сегодня свою ярость, а третий возносил молитвы Матери, богине жизни, земли и плодородия, чтобы проявила милосердие к детям своим.

После того как богослужение завершилось, царь кивнул своему среднему сыну – воеводе Турупу – и тот приказал воинам Кадма грузиться на суда. Туруп, в отличие от своих воинов, был закован в тяжелый бронзовый доспех: панцирь в виде обнажённого торса могучего мужа, полностью закрывающий лицо шлем с роскошным гребнем из выкрашенного в красный цвет конского волоса, а также широкие поножи с мордами львов на коленях и украшенные драгоценными камнями наручи.

Отряд кадмийцев разделился на две неравные группы: около сотни поднялось на один корабль, еще пятьдесят – на другой.

– Значит, поплывем на «Крокодиле», – сказал Козлик.

– На чём? – не понял Пескарь.

– Посмотри, видишь, на носах кораблей, над таранами, укреплены фигуры? На одном корабле это как будто большая ящерица – она называется крокодилом. Так называется и корабль. А на другом – как будто большая рыба. Это косатка.

Действительно, большая часть кадмийцев поднялась на «Косатку», и воины Города-в-Долине вскоре получили приказ лезть на борт «Крокодила».

Первым взбирался Рубач, что для него было отнюдь не просто. Надев щит на левое плечо, он протянул своё копьё кадмийцу, уже сидевшему на корабле, а потом попробовал подняться, цепляясь за выступы борта здоровой рукой. Дело осложнялось ещё и тем, что по коленям воеводу била подвешенная к поясу секира, путаясь в ногах.

В конце концов Рубача таки подняли наверх, подталкивая снизу и затягивая сверху через борт. Остальным воинам, без физических изъянов, подняться было легче.

Как раз когда подошла очередь Пескаря лезть на борт, сверху неожиданно сбросили веревочную лестницу. Ловко взбираясь по ней, Пескарь улыбнулся, услышав ругань Рубача: почему мол такие и сякие косорукие дураки не спустили её с самого начала?

Оказавшись на палубе из гладких досок, Пескарь сразу почувствовал, что она покачивается из стороны в сторону.

Поднявшиеся ранее кадмийцы уже сидели на скамьях, держа в руках вёсла. Пескарь обратил внимание, что только верхний ряд вёсел поднимался на палубу, остальные два ряда уходили в трюм корабля. Значит, там тоже должны были быть гребцы. Не утерпев, он спустился вниз по узенькой лесенке. Здесь действительно сидели гребцы, но они совсем не походили на воинов – слишком грязные и измождённые.

«Опять рабы, – догадался Пескарь. – Неужели они и в бой пойдут за своих хозяев? Не может быть, они ведь сами пленники».

Юноша поспешил покинуть пахнущий нечистотами и немытыми телами трюм и вновь оказался на ветерке палубы.

Гребцы уже пришли в движение, подчиняясь ритмичным выкрикам кормчего. Пескарь заворожённо смотрел, как уплывает назад пирс, а вместе с ним и весь берег, хотя он едва чувствовал движение – похоже было, будто это земля убегает от него; что-то подобное он до сих пор испытывал только во сне, когда летал или падал с большой высоты.

Тем временем старейшина Копьё, расположившись у центральной мачты, раздавал воинам вяленое мясо и финики. Брали с запасом, на несколько дней – на случай если поход затянется.

Вскоре корабли вышли из гавани Кадма, моряки подняли большой центральный парус, и гребцы с облегчением вытащили из воды вёсла.

Пескарь с трепетом отмечал всё усиливающуюся качку.

После того как воины поели, Копьё собрал их вокруг себя. С помощью кстати подвернувшейся верёвки он изобразил на палубе форму острова Раадос.

– Мы подойдем к острову к вечеру, – рассказывал старейшина. – Вот здесь, с восточной стороны широкой части острова, находится город раадосцев Дос. Мы подойдем вот к этой, южной узкой оконечности Раадоса. Только там есть пляж, подходящий для высадки и одновременно достаточно удаленный от города, чтобы постоянно не охраняться. Мы и человек пятьдесят кадмийцев высадимся здесь, поднимемся в горы Раадоса, укрепимся и будем ждать до утра. Корабли кадмийцев в это время блокируют порт Доса. Утром мы подойдем к стенам Доса и пойдём на штурм. Если, конечно, их воины не решатся выйти нам навстречу, чтобы принять бой на открытом месте.

– Хайи! – не сговариваясь воскликнули воины, готовые хоть сейчас встретить врага в чистом поле.

– Стены Доса невысокие, в основном это просто деревянный частокол. Ворота, как говорят, хлипенькие – скорее калитки, чтобы козы, свиньи и рабы не разбегались. Надо будет вырубить подходящий таран, и мы легко ворвемся в город. В этот момент кадмийцы должны начать трубить в рога – это будет сигнал для кораблей высадить воинов в порту. Ударив с двух сторон, мы должны легко их одолеть. Убивать всех, кто окажет сопротивление. Но тех, кто сдастся, царь Василий просил не трогать. То ли рассчитывает разжиться рабами в этом походе, то ли ещё что. В общем, всех пленных сдавать их воеводе Турупу, нам они ни к чему. А прочие ценности распределяются по законам войны – кто первый взял, тот и владей. Так что всё, что возьмут себе воины Грома – то наше; скидываем в общий котёл, а потом делим по обычаю.

– Хайи! – снова радостно поддержали воины.

– Ну, а хватит ли двух кораблей? Ну, чтобы блокировать порт? – спросил один из опытных воинов по имени Древко.

Копьё пожал плечами.

– Туруп и Василий говорят, что хватит. Их новые трёхгребные галеры построены по самым лучшим образцам боевых кораблей Оксоса. А оксосцы – лучшие мореплаватели во всем мире. Царь уверял нас, что у раадосцев есть только штук пять одногребных галер – старинные пятидесятивёсельники, на таких ещё во времена Геллака плавали. Они меньше размером и раза в полтора медленнее, чем трёхгребные. Да ещё несколько круглых торговых кораблей, у которых только паруса и нет ни таранов, ни вёсел.

– А сколько всего воинов в Досе? – подал голос другой воин, Самшит.

– Это толком непонятно, – ответил Копьё. – Царь Василий говорит, что город довольно большой, много больше нашего Города-в-Долине. Но воинов у них не так много, всего человек сто пятьдесят-двести вместе с мальцами.

– Как же это может быть?! – возмутился Самшит. – В Городе-в-Долине никогда не было меньше двухсот копий, а с пацанами и стариками все четыреста будет!

– Кадмийцы меряют всех по себе, – вступил в разговор Рубач. – У них оружие способен держать дай боги каждый третий мужчина. Но, сколько я помню, раадосцы больше похожи на нас, чем на них. Так что, глядишь, окажется, что где сто пятьдесят – там и триста.

– Правда, в Досе много рабов, – отметил старейшина Силач. – Причем большая часть – кадмийцы.

– Не так важно, сколько воинов у врага, как то, насколько они хороши, – негромко сказал Рубач. – А всего важнее – кто ими командует. Царь Раадоса Поликарп – достойный противник. Но куда опаснее его сын Фемистокл. Этот воевода одержал много побед и на суше, и на море, он хитёр и доблестен. Раадосцы его любят и готовы драться ради него до последней капли крови.

– Они будут защищать родную землю, свой дом, – добавил Копьё. – Такого врага нельзя недооценивать.

– Сколько бы ни было врагов, и кто бы ими ни командовал – им не выстоять против воинов Грома! – не удержался и встрял в разговор взрослых Пескарь.

– Хайи! – воскликнули воины, и кто-то одобрительно постучал юношу по плечу. На этом военный совет и завершился.

Корабль споро летел по волнам. Вскоре Кадм обратился лишь слабо различимой тенью вдали. Пескарь наконец немного привык к качке, и уже не так боялся, поскользнувшись, выпорхнуть за борт.