Гараж. Автобиография семьи

Проехал он километров десять – и накрылся карбюратор. Ну тут уже ко мне. Помню как сейчас: огромный двухкамерный карбюратор. Обычно-то я разбирал «Победу», «Москвич», немножко «Волгу» – это я делал буквально с закрытыми глазами. А тут – карбюратор сам размером с «Победу». Но я взялся. Разобрал его – а там миллиард деталей, винтиков, жиклёров. Я в панике: ну всё! Запомнить, что, как и где стояло, нереально. Но я его собрал. Правда, осталась гора лишнего. Разбирал я его на простыне, чтобы ничего не потерять, и под конец сложил за края эту простыню примерно с двумя килограммами железа. Но «форд» завёлся! И друг смог отъехать от моего дома. И даже метров двадцать проехал. И тут иномарка встала навсегда.

Александр Ширвиндт, «Склероз, рассеянный по жизни»

А.Ш.: Раньше, когда масло текло из всех машин, отъезжая, смотрели размер лужи на асфальте: имеет смысл доливать или так можно ехать.

Видеорегистратор

YouTube-«Гараж-2021»

Александр Ширвиндт: Какие ингредиенты необходимы для ремонта машины? Я насчитал четыре. Первый – сухая горчица, которая раньше засыпалась в радиатор, если он потёк, и заваривала лучше любой сварки. Правда, почти не было охлаждения, но не текло. Дальше – это, конечно, эпоксидка и хозяйственное мыло (заделывать дыры). Эпоксидка оставаласьна пальцах – ни отколупать, ни отмыть. И основное – это проволока: глушитель привинтить или задний мост.

Михаил Ширвиндт: Когда я был молодым и у нас потёк суппорт… Сейчас никто этого не поймет. Суппорт – элемент тормозной системы. Потёк, ехать нельзя. И мы с моим товарищем, великим архитектором современности Павлом Андреевым, поняв, что нужна резинка, пошли в аптеку. Это было время, когда попросить в аптеке презерватив считалось неудобным. Но если ты просишь его вместо суппорта, никакого стеснения! Мы заходим с грязными руками и, тыча ими в прилавок, говорим: «Нам вот таких презервативов штук восемь. А это что?» – «Женские». – «Их ещё штук шесть». В общем, мы взяли порядка 30 презервативов. На нас смотрели с таким уважением!

«Гараж-2021», YouTube-канал «Съедобное – Несъедобное», дата выхода: 31 декабря 2020

М.Ш.: В эпоху дефицита сфера обслуживания и все её представители – продавцы, автослесари, заправщицы – были неприкасаемы. Перед ними заискивали, с ними старались подружиться, и они милостиво принимали всеобщее поклонение.

Из бардачка Александра Ширвиндта

Если в те времена удавалось достать какой-то автомобиль, то проблемой всегда были бензин и резина. Бензин, правда, можно было купить ночью у знакомой заправщицы при помощи узнаваемости актёрского лица. У меня была такая заправщица – Соня, на колонке, которая до сих пор стоит, только модернизированная: на углу Новодевичьей набережной, около Новодевичьего монастыря. Нужно было подъехать туда, когда Соня менялась с другой заправщицей, которая не любила моего узнаваемого лица. Во время пересменки они отчитывались степенью недолива за свою смену, и, когда одна уходила, а другая заступала, нужно было успеть вклиниться и залить немножко бензина, потому что в этот момент не заправляли никакие машины, даже правительственные.

Вторая проблема – резина. Резина имеет свойство стираться. Если ездить на лысой резине, то, во-первых, это очень опасно, а во-вторых, нельзя пройти техосмотр. Когда протектора не было, а вместо него была только лысина, то это означало – снимай номера. Новая резина нигде не продавалась. Поэтому открывалось огромное количество контор по навариванию резины. Резину наваривали на лысину старой резины. Получалась прилепленная шапка из протектора. Но во время езды она обычно отклеивалась, и на проезжей части оставался длинный ошметок. А ты ехал дальше на по-прежнему лысой резине. Тогда умельцы придумали наваривание заподлицо. То есть это была не нашлёпка на лысину, а наваренная резина, которая сходила на нет по боковине покрышки и держалась дольше. Но эта резина очень плохо входила в диск, рассчитанный на заводскую резину, потому что наваренная была в два раза толще. При помощи кувалд, мата и пьяных криков всё-таки удавалось воткнуть это чудовище в диск, только невозможно было сбалансировать колесо. И когда ты ехал (а я ездил на «Победе» на двух задних наваренных колёсах), то возникало ощущение, что едешь по стиральной доске огромных размеров. Это всё – способы выживания в застойный период.

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог»

В феврале месяце актёрская бригада Театра имени Ленинского комсомола вызвалась поехать в Кустанайскую область обслуживать целинников. Такой заявки не ожидали даже обезумевшие от призывов «Все на целину!» работники ЦК ВЛКСМ и мягко намекнули нашему предводителю (профсоюзную организацию театра в те годы возглавлял Борис Фёдорович Ульянов – человек безграничного патриотизма и наивной, но всепоглощающей тщеславности), что порыв сам по себе прекрасен, однако возможны неожиданности, поскольку в феврале там вьюга, снег, минус 30–40 °C и не пашут, а сидят в землянках и бараках и пытаются согреться чем бог послал. БФ, как его звали в кулуарах театра, был неумолим, и мы полетели в Кустанай.

Не буду подробно описывать гастрольный маршрут, скажу только, что два раза при перелётах мы были на краю гибели, а один раз, разминувшись со встречавшими нас тракторами, стали замерзать посреди степи. Газик, в котором коченел я, был населён тихо поскуливавшей актрисой Ириной Костровой, тенором Владимиром Трощинским, завернутым с ног до головы в огромный шарф и все время проверявшим голос, как будто он надеялся, что на том свете ему придётся петь «Ландыши» – пик его гастрольного репертуара. И был ещё водитель Лёша – рыжий гигант, комсомолец в драном меховом полушубке на голой рыжей волосатой груди. Матерился он мало, старался казаться спокойным, но, когда бензин кончился (а двигатель работал, чтобы не замерзла вода в радиаторе, и что-то типа теплого воздуха дуло в «салон»), он выполз на снег, спустил воду из радиатора, влез обратно и сказал: «Всё! П…дец!» Кострова зарыдала, Трощинский перестал петь «Ландыши», а я тихо спросил Лёшу, можно ли как-нибудь устроить мне комплект резины для «Победы», так как комбайны тех лет ходили на победовских колёсах, а комбайнов этих в замёрзшей степи стояло столько, сколько, очевидно, было подбитых танков после битвы на Курской дуге. Лёша внимательно посмотрел на меня, проверяя, не поехал ли я умом перед смертью, и сказал: «Александр! Клянусь тебе! Если случайно выживем, будешь иметь колёса».

Мы случайно выжили – на нас буквально натолкнулись два поисковых трактора, доволокли нас до Кустаная, где мы были встречены как папанинцы… Через полтора месяца я получил на Казанском вокзале маленький контейнер с пятью покрышками от самоходных комбайнов и ласковым письмом от Лёши с благодарностью за оптимизм и жизнелюбие.

Александр Ширвиндт, «Склероз, рассеянный по жизни»

А.Ш.: Когда мы продавали нашу «Победу», то общий эмоциональный накал был настолько силён, что Миша поцеловал на прощание руль.

Из бардачка Михаила Ширвиндта

Я очень любил нашу «Победу». Я с ней (вернее, в ней) рос. Только я молодел, а она старела. Старела, ржавела, подгнивала и не заводилась…

Вообще, в отличие от зарубежных автомобилей, у отечественных была душа. Они капризничали, надуманно ломались, злорадно ржавели или вдруг вытаскивали себя (вместе с тобой) из непроходимого болота. Всё зависело от их настроения. Поэтому над машинами тряслись, с ними заигрывали, иногда, правда, ссорились, но главное – относились к ним, как к живому организму. Это не унылая иномарка: сел, поехал – и всё! Никакой лирики.

Михаил Ширвиндт, «Мемуары двоечника»

Из бардачка Александра Ширвиндта

Лет двадцать назад журнал «За рулём» организовал автопробег от Горьковского автозавода до Москвы. И меня позвали как бывшего владельца «Победы». В финале мне предложили около университета прокатиться. Машине, очевидно, лет пятьдесят, а у неё всё родное. Хозяин – шикарный мужик, умелец. Я сел, он рядом. Ничего не видно. Сзади – малюсенькое окошко. Руль повернуть не могу. Спрашиваю: «Заблокирован?» Оказалось, нет. Просто руки забыли, как тогда крутили руль без гидравлики. Как же я раньше пьяный, ещё с десятью артистами, на такой же «Победе» во Внуково ночью мотался? Вот что значит привыкаемость и отвыкаемость.

Александр Ширвиндт, «Склероз, рассеянный по жизни»

«С экрана попахивало настоящим»

М.Ш.: Давайте вспомним, у кого из известных актёров в советские времена были иномарки – Высоцкий, Никулин, Миронов…

А.Ш.: Ещё у знаменитого артиста балета Мариса Лиепы машина была в виде стеклянной капсулы. Останавливался город, когда он проезжал. Ничего – от носков до машины – не могло у него быть хуже, чем у кого-то. На телевидении мы вместе гримировались для участия в бенефисе Людмилы Гурченко. Меня чем-то мазали, Армена Джигарханяна тоже чем-то, а у Лиепы был собственный несессер от «Диора» со своими кисточками и пудрой.

Из бардачка Александра Ширвиндта

Когда мы проникали в поселения туземцев, пытаясь втянуть их в систему коммунизма, то кроме бесплатного строительства в джунглях атомных электростанций засылали (тоже бесплатно, как для местных племён, так и для гастролёров) бригады артистов, в основном цирка и Центрального театра кукол, ибо гениальный Зямочка Гердт в течение месяца мог переложить текст конферансье из «Необыкновенного концерта» на любой язык Вселенной. У племён электричества ещё не было, но списанные со всех трасс «мерседесы» уже были. Около каждой хижины стоял автомобиль. Один из них в качестве проявления зрительской любви аборигенов однажды преподнесли Юрию Никулину. Он прошёл, наверное, миллионы километров и ездил на дизельном топливе. Его Никулину наливали прямо в салон из асфальтовых катков (так как на колонках такого топлива не было в помине, а если бы и было, то за него надо было что-то платить, а водители катков считали за честь залить любимого клоуна дизельной жижей), и машина ездила, изрыгая чёрный дым.

У московской богемы были иномарки: «Мерседес-200» Никулина – папуасский, серый BMW Андрюши Миронова – правдами и неправдами, связями и интригами купленный в УпДК, Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса, и вполне свежий «мерседес» Володи Высоцкого. Когда однажды по пути в Театр на Таганке Володя забросил меня домой, весь двор сбежался смотреть – не на Высоцкого (тоже мне невидаль!), а на машину.

Александр Ширвиндт, «Опережая некролог» и «Склероз, рассеянный по жизни»

М.Ш.: Помню, как Владимир Высоцкий где-то под Ленинградом стоял и разговаривал с моими родителями. Мне тогда было лет двенадцать, и я слушал разговор взрослых не потому, что говорил Высоцкий, а потому, что меня заинтересовала история. Он сказал, что доехал из Москвы за пять часов. Думаю: ни фига себе! Видимо, примерно такая же эмоция была и у моего папы.

– Я шёл 160, – продолжил Высоцкий. – Где-то под Новгородом меня тормознули гаишники. Подбегают (уже давно пасли мою машину) и тут узнают меня. Я говорю им: «Что вы наделали?!» – «А что?» – «Я же только разогнался – мне надо было развить скорость, чтобы взлететь!»

Они опешили, извинились и отпустили его.

А.Ш.: У Высоцкого была – жуткое слово – харизма. Я раньше не мог понять, что это такое. Теперь понимаю: вот у него харизма. Если Визбор обволакивал, то Высоцкий был танком. Мы друг друга раздражали. Конечно, меня раздражало, что он быстрее меня доезжал до Ленинграда. Этот его рассказ, как он домчался, я помню. Его раздражало другое. Мы абсолютно разные животные. Говоря сегодняшним языком, он был совершенно антитусовочным. Я же занимался капустниками: по молодости мы во всех так называемых домах интеллигенции (Доме актёра, Доме журналиста, Центральном доме работников искусств…), гуляя, пия и шутя, обслуживали богему, что тогда было значительно симпатичнее и у́же, чем теперь, тем не менее всё это истоки сегодняшних тусовок. Однажды в Доме кино на каком-то большом празднике все, и мы в том числе, по поводу чего-то с бешеным успехом шутили. А за кулисами стоял и ждал своего выхода Владимир Семёнович, которого туда всё-таки заманили. Когда я, отшутив, ушёл за кулисы, он мне говорит: «Слушай, Шурка, а тебе не осто…ла эта смелость для узкого круга?» После чего вышел и спел свою новую песню. Величие Высоцкого в том, что он никогда не опускался до ощущения кухни. На кухнях его слушали, а существовал он во вселенском масштабе. По своему темпераменту, гражданственности и таланту он не мог замыкаться в кухне и домах интеллигенции.

М.Ш.: Я помню, как в дни прощания с Высоцким я ехал на такси. И старый таксист сказал: «Таких похорон Россия не видела со времён смерти Есенина». Потом подумал и добавил: «И больше не увидит».

А.Ш.: А с Юрием Владимировичем Никулиным мы общались последний раз примерно за месяц до его смерти. Гриша Горин написал для нас с Державиным пьесу, и мы в Театре сатиры выпускали спектакль «Счастливцев-Несчастливцев». Мы играли двух актёров и во втором акте на какой-то халтуре должны были выезжать на театральных лошадках. Когда-то это был известный цирковой номер совсем ещё молодых Юрия Никулина и Михаила Шуйдина. Для нашего спектакля никто не мог сделать этих лошадок. Бутафоры не знали, как. Я – к Юре.

– Секрет утерян, – говорит он.

– А где делали?

– В мастерских Театра Станиславского и Немировича-Данченко. Мастера умерли, лошадок продали. Могу тебе только плёночку показать и нарисовать каркасик.

Поговорили, и он пропал. Думаю: забыл. И вдруг в театр приходит кассета с запиской: «Дорогой Шура, вот – к премьере. Дарю тебе эту клоунаду. Приду на спектакль». И дальше его рукой нарисован проволочный скелет этих несчастных лошадок. При его огромной нагрузке он всё помнил.

Н.Б.: Некоторые выпуски программы Никулина «Клуб “Белый попугай”» снимались недалеко от нашей дачи, на берегу Истры, и Шура несколько раз в них участвовал.

А.Ш.: Когда начиналась вся эта история с «Белым попугаем», на телевидении ещё нельзя было ничего настоящего: ни еды, ни выпивки. Это были первые попытки на съёмках программы пить водку под уху. И с экрана попахивало настоящим. Там царствовали Юра Никулин и Гриша Горин.

Гриша шепелявил и очень стеснялся своей шепелявости. Обижался, когда ему на это указывали.

Я ему говорил:

– Гриша, ну зачем же ты в текстах для себя пишешь «с Сосковцом»?

Он звонил Мишке Державину:

– Мисань, привет!

– Здорово, Гриш!

– А как ты меня узнал?

Я торчал на «Белом попугае», напившись и наевшись ухи, курил и делал вид. Потому что анекдотов я не помню. Юра сидел рядом, тихонько спрашивал:

– Ты чего не рассказываешь?

– Ничего не помню.

И пока другие говорили, он наклонялся ко мне и шептал на ухо анекдот.

Тогда я подключался:

– Вот тут я вспомнил…

Он суфлировал мне.

Уникальность Юрия Владимировича, помимо всего прочего, – в титаническом серьёзе при рассказывании анекдотов и во время розыгрышей. Серьёз не деланый, а органичный. Как-то перед съёмкой очередного «Попугая» он говорит Державину:

– Миш, слушай, тут анекдот один, я хочу с тобой посоветоваться. Что-то он не очень, по-моему. Жена посылает мужа купить батон. Тот покупает и, возвращаясь, около дома падает. Батон оказывается в луже. Он приходит домой, протягивает его жене. Она недовольна: «Я же просила белый хлеб». Он говорит: «А я люблю черный». Ну как?

– Да так себе.

– Я тоже чувствую, что не очень. А вот если такой? В купе поезда сидит мужик, курит сигару, а напротив – дама с маленькой собачонкой. Дама обращается к нему: «Умоляю, собака не выносит табачного дыма вообще, а сигарного особенно». Тот продолжает курить. «Я вас прошу – перестаньте!» Никакой реакции. Она выхватывает сигару и швыряет в окно. Мужик хватает собачонку и тоже выбрасывает в окно. Крик, шум, гам, стоп-кран. Все высовываются: бежит по перрону собачка, а во рту у неё батон из первого анекдота.

Это он советовался с Мишкой, рассказывать или нет.

М.Ш.: В гаражах всегда рассказывали анекдоты. И в нашем YouTube-«Гараже» мы тоже иногда их вспоминаем.

Видеорегистратор

YouTube-«Гараж-2023»

Игорь Золотовицкий: У меня анекдот в анекдоте. Актёру Виталику Хаеву я в театре рассказываю анекдот. Сидит актриса, смотрит в зеркало и гримируется перед новогодним спектаклем. Настроение не очень, она хочет поднять его себе и поёт: «”Маленькой ёлочке холодно зимой. Из лесу ёлочку взяли мы домой… Бусы повесили, стали в хоровод. Весело, весело…” Сколько же я весила в прошлом году?» Виталик смеётся. Проходит несколько часов, я уже дома, полночь. Вдруг – звонок. Хаев. «Какую песню ты пел в анекдоте?» – спрашивает. «А в чём дело?» – «Я уже час пою “В лесу родилась ёлочка”. Где там “весело, весело”?» Он сидел в какой-то компании и сказал: «Золотовицкий рассказал очень смешной анекдот. Гримируется актриса…» И начал петь. А там до фига куплетов. «Виталик, – говорю, – что ты поешь? Это совершенно разные песни: “В лесу родилась ёлочка” и “Маленькой ёлочке холодно зимой”».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.