История одной дуэли (сборник)

– Один в один. Кроме фраз «установить не удалось», ничего конкретного.

– А что вы ждали, Данила Павлович? Воры – не наш профиль.

– Именно так.

– Может, ещё кофе, Данила Павлович?

– Спасибо. Кофе прекрасный, – засобирался я. – Значит, вы все архивы вывезли в город?

– Точно так. Усыкин отправлял. Согласно инструкции и распоряжению. С запозданием, правда… За что и пострадал.

Он подыматься стал – проводить меня к двери:

– Теперь у нас всё в порядке. Осмотреть новое здание не желаете? Мои орлы не нарадуются.

– В поручении Федонина предлагалось установить личность водителя и грузчика, вывозивших архив. Вами ответ подписан, что водитель Сорокин уволен, а грузчик Быков значился по трудовому соглашению, и вы переадресовали запрос в милицию?

– Так и было, Данила Павлович. – Царапкин возвращаться в кресло явно не собирался. – Подписан ответ мной, но я поинтересовался у своих. Сорокин на заметке у Усыкина значился, попивал дома, он его и погнал в шею после того случая. Про Быкова совсем ничего не скажу. Из вольнонаёмных, сами понимаете, кто за ними смотрит? Он и принимался временно. Летом они все в рыбаки прут, а зимой возле баб, извините, греются. Этот Быков, говорят, совсем недотёпа был, может, стеллажик-то в архиве и задел при погрузке. Вот они и рассыпались. Федонин позже осмотр там делал. Зазря поднял шумиху.

– И всё-таки, Максим Устинович, установлены эти двое? Где они проживают?

– Вы меня прямо допрашиваете, Данила Павлович, – Царапкин сощурился.

– Извините. Беседуем.

– Про Быкова и Сорокина не известно ничего. Думаю, Каримов даст исчерпывающую информацию.

Этим и закончился мой визит к Царапкину. Удовлетворения он не принёс, а времени потрачено, как говаривала та бабушка, уйма. Если так пойдёт и в милиции, думал я, шагая в райотдел, пользы от моей поездки никакой.

* * *

Подполковник Каримов удивил табачным дымом и открытой пачкой «Беломора» на столе. Стоял он у распахнутого окошка с папироской в зубах весь взъерошенный. Видно было застал я его врасплох.

– Входи, входи, Данила Павлович, – принялся он застёгивать китель. – Не стесняйся. Сколько щей прохлебали вместе!

Я с порога заметил неестественную белизну и следы тревоги на его лице.

– Случилось что, Равиль Исхакович?

– Желудок прихватило. – Он пожал мне руку. – Вчера прокурили в райкоме допоздна, а с утра здесь бедлам! Бирюков никак не отправит меня на курорты. Как тебе в городе?

– Не обижаюсь.

– Извини за вчерашнее. Поругиваешь меня?

– Царапкин уже объяснил.

– И у него побывал?

– Оттуда.

– Угостил бы чаем, но разогнал всех только что. В колхозах падёж скота начался, участковых отправил в хозяйства, остальных им в помощь. Некоторые хитрецы на фермах под это дело хищением занимаются. Надо наводить порядок. А ты забыл про наши деревенские хлопоты? В городе такого нет. – Он слабо усмехнулся, даже подмигнул. – Не жмёт, не давит?

Что можно ответить на прозрачный намёк, мол, бездельники вы там, в центре, если есть время по деревням валандаться.

Я пожал плечами.

– Значит, мало Павлу Никифоровичу наших доказательств, – продолжил он, занимая привычное место за столом. – Мало наших проверок? Всё, что им поручалось, мои ребятки исполнили.

«Квашнин, как и полагается, поведал начальству о причинах моего появления, – догадался я. – Ну что же, обойдёмся без преамбул и раскланиваний».

– Обидно, – Каримов сунулся к пачке за папироской, но поймал мой взгляд, отдёрнул руку. – Работаешь, пашешь, а понимания наверху никакого. Я уже загонял оперов по заданиям Федонина. Они тоже не мальчики, твердят: Топорков – единственный фигурант, все факты за эту версию. С его самоубийством и концы обрублены. Кого прикажете искать?

– А мотивы? Зачем уголовнику архив?

– А вот это уже по части Федонина. На то он и следователь по особо важным делам. Неужели в аппарате прокурора области больше заниматься нечем?

Я больше слушал и помалкивал до поры.

– У Федонина голова мудрая загадки разгадывать, а дело опера – живого вора ловить. У меня сыщикам работы хватает.

– Ваши занимались розыском отца Топоркова? – закинул я удочку.

– Олухи! Что сказать? – Каримов чуть не сплюнул. – Но мои здесь не при чём. Окочурился он у авторитета воровского, Большого Ивана. Вот где прятался, сукин кот. Выходит, далёкие связи были у отца с сынком! А Федонин всё следствие проводит, всё ищет чего-то! Вы, конечно, с его порученьицем к нам? И вас припрягли? Закуривай, Данила Павлович, – он всё же жадно задымил.

– Спасибо.

– Надо было Боброву на первых порах инициативу не упускать, когда дело в его руках было. Советовал я ему про экспертизу пепла, что в избе обнаружили. Другие мероприятия имелись! – Он взмахнул кулаком и грохнул от души по столу. – Так перехватили инициативу умники! Как же? Понаехали светила из центра. Один профессор чего стоил! Пулю взялся искать! Какую? Месяц в потрохах самоубийцы копался, а результат?..

Меня он не упоминал, валил на Боброва, понятное дело, кем я был для него? Неумеха, новичок, щенок несмышлёный, он меня старался не замечать… И теперь щадил, за глаза критикуя прокурора.

Дверь робко приоткрылась и в образовавшуюся щель попыталась просунуться мордатая неопрятная личность в шапке. Мужик открыл было рот, но приметив, что Каримов не один, замер.

– Какого чёрта! – заорал подполковник.

Проситель исчез.

Да, подумалось мне, сдаёт Каримов, когда-то им любовались не только подчинённые, но и некоторые женщины. Он схватился за телефон, начал накручивать дежурного, но трубку не брали.

– Курит, стервец, на крылечке, – поморщившись, бросил он трубку. – Ну, дождутся у меня! Народ шальной по коридорам шастает, а им хоть хрен по деревне!

Он откинулся на спинку стула, попытался изобразить спокойствие на вымученном лице.

– Так что же вы хотите от нас, Данила Павлович?

– У меня планы большие, – ответил я неопределённо. – Собирался допросить сторожа, который охранял архивное помещение. Как там всё случилось?..

– Так его Федонин уже допрашивал!

– Допрашивать-то допрашивал, но…

– Умер он.

– Умер?

– Не тревожьтесь, умер своей смертью пенсионер Дробкин. А какие вопросы? Войну всю прошёл, ранений не счесть, в больнице значился по болезни сердца.

– Как же это произошло?

– Как пенсионеры умирают? На рыбалку засобирался по ледку.

– Перед Новым годом?

– После. Аккурат недели три спустя. Меня кабана погонять пригласили, а тут Спиридоныч позвонил из дежурки. Я поэтому и запомнил. Зябликов ваш выезжал. У него весь материал, отказник должен быть.

– Отменно. Я посмотрю.

– А чего там смотреть. Случай очевидный. Труп у майны и нашли. – Каримов сощурил маленькие глазки. – Маркел Тарасович отсутствовал, он раньше меня на охоту укатил. Выходной был. Дежурный поставил в известность помощницу, Ольгу Николаевну, а она в город собралась. Вот и состоялся первый выезд Зябликова на место происшествия. Я ему в помощь своих ребят давал.

– Спасибо.

– Чего уж там, – хмыкнул Каримов. – Ты, Данила Павлович, прямо таким официальным стал!.. Свои же! А случай тот ординарный. Бабка его, помню, взмолилась, чтоб не мучили деда, без вскрытия отдали хоронить. Зябликов, мягкий мужик, пошёл ей навстречу.

– Без экспертизы?!

– А чего? У деда ни одной царапины. Сердце отказало, больше и гадать нечего.

– Как же так? Нельзя без вскрытия!

– Да не горячись ты, Данила Павлович. Участковый мне рассказывал: у деда леска в руках, а сам привалился на бок, словно заснул. Вот так в жизни-то… Не знаем, что завтра будет.

Каримов поднялся, открыл форточку, тут же ворвался морозный воздух, и дым от его папиросы задуло в кабинет.

– Представляешь, что сейчас на фермах творится? – он даже цокнул языком, форточку захлопнул и обернулся ко мне. – У некоторых раздолбаев скот под открытым небом стоит! Дойку ведут в таких условиях! И хотят, чтобы молоко было!.. Эх, мать их!..

Это было слишком. Никогда не приходилось слышать от него подобного. Чтобы подполковник Каримов опустился до мата?

– Равиль Исхакович, – заспешил я, уловив откровенные намёки побыстрее меня вытурить. – А куда подевались Быков с Сорокиным?

Дёрнулась его бровь, не отвечая, трубку накрутил, выругал за безалаберность дежурного, спросил, дожидается ли машина для поездки на фермы и поднял глаза на меня.

– Царапкин вам переправил поручение Федонина по установлению этих лиц. Но вы ответили: «Установить местонахождение не представляется возможным…» – я держал перед собой бланк с ответом, медленно прочитал: «Розыск ведётся, по обнаружению сообщим…»

– Квашнин, кажется, готовил, – поморщил он лоб, не притрагиваясь к бланку. – Зайди к нему, Данила Павлович. Он по оперативным вопросам.

– А вы не интересовались?

– Не помню, – взял он бланк. – Подпись моя. А-а-а!.. Попёр того Сорокина ещё Усыкин с работы… за пьянство. Сигналы были, что наглец за рулём умудрялся прикладываться. После увольнения болтался в райцентре, но с такой репутацией кому нужен? Укатил в город. Там родственники его приютили. А Быков? Быков… Быков раньше сгинул. Этот не лучше. Два сапога пара! Нужны они вам, Данила Павлович? Какое отношение к уголовнику Топоркову эта братва имеет?

Жёстким его взгляд стал, горячим, да и он сам только что не дымился.

– Висяки раскрывать людей не хватает, – отвёл он глаза. – Первый секретарь райкома товарищ Борданов важными задачами нагружает – надо спасать районное поголовье скота. С молоком крах. А ведь город кормить каждый день! Мальцов в детских садах тысячи, каждому дай, а у нас от коровы стакана не надаивают. В магазинах ни мяса, ни колбасы. Первый секретарь обкома Леонид Александрович Боронин каждое утро звонит и спрашивает одно и то же – сколько? Почему? Когда изменишь обстановку? Борданов вчера на бюро сказал: молоко – это барометр политической ситуации.

С последними словами он пригнулся к столу и перешёл на шёпот. Так и шептал медленно, исподлобья зорко следя за мной, будто я и есть тот бедолага с коровника. Впечатляло.

– А шпану ту я найду. Передайте товарищу Федонину. Обязательно. От Каримова ещё никто не уходил. Дайте месяц. Вот зимовку завершим.

– Дело в моём производстве, Равиль Исхакович.

– Вот как? – он даже обрадовался. – Ну тогда по-свойски я тебе их раньше откопаю. Приезжай к весне. А не отпустят, я их сам привезу в город. Всех на ноги подыму, а слово сдержу!

Возвращаясь из его кабинета по пустому коридору райотдела, я не мог не столкнуться с усердно изучавшим милицейские стенды косолапым верзилой, беспардонно ворвавшимся несколько минут назад в кабинет Каримова. Он, делая вид, что таращится на картинки, прятал от меня лицо.

«Сейчас Каримов устроит ему приём, – подумалось мне. – Меня-то чуть не укусил, а этого скушает».

Однако косолапый к начальству не бросился, лениво развернувшись, он протопал за мной, долго изучал взглядом, когда я вышел на улицу и направился в сторону районной прокуратуры. Неприятное чувство не покидало меня от его наглого подглядывания. На углу я задержался, поздоровавшись со Спиридонычем, седовласый капитан бросился обниматься, откровенно радуясь встрече.

– Что за личности? – поинтересовался я, мигнув на верзилу, возле которого уже жался ещё один тип с поднятым воротником.

– Особые ребятки, – хмуро поморщился только что улыбавшийся Спиридоныч. – Я их не знаю. Значатся в дружинниках у Каримова, поддерживают порядок в особо отдалённых уголках.

– То-то я гляжу, они к нему без стука.

– Наезжают, отчитываются, – буркнул тот.

– Лично начальнику?

– Я же говорю, особая гвардия…

* * *

Зябликов суетился, прыгал вокруг меня, взъерошенный, словно воробей, размахивал руками. Не переставая, он выдумывал нелепые оправдания.

– Ну как так можно, Павел Степанович! – не успокаивался я. – Вы давно не новичок. Отдать труп, обнаруженный на пустынном водоёме, без вскрытия? Это же!..

Не находилось слов от негодования.

Зябликов сбивчиво мямлил:

– В городе меня оперативники нашли по телефону. У Аллочки день рождения. В самый разгар позвали к трубке. Сами понимаете, ничего не разобрать.

– Значит, вы даже не выезжали на место происшествия? – удивился я.

– Вокруг гам, шум, веселье и участковый этот Кирьяшкин с осипшим голосом.

– А Каримов мне рассказывал…

– Он, видать, запамятовал. Кирьяшкин едва доорался, что старик умер. Я и не спросил, где его нашли. Выяснил про повреждения. Тот сказал, что заснул и сердце остановилось. Никаких повреждений.

– Где же Дынин был?

– Не помню. Выходной день…

– Всё равно следовало вскрывать. Закон для нас писан.

– Участковый тело бабке привёз, та его обмывать бросилась и тут же попика сыскала, собралась хоронить. А Бобров отсутствовал.

– Слышал, рассказывал Каримов. Что мне прикажете делать? Эксгумацию трупа? Народ на уши ставить?

– Бабка верующая. Богом просила. Не смог отказать. Виноват… – оправдывался следователь.

– Натворил ты дел, Зябликов. Всыпят тебе по первое число. А то и попрут со службы.

– Неужели так плохо, Данила Павлович? Криминала никакого. От болезни скончался покойник.

– Это азбука следователя. Ты позволил захоронить труп, не удостоверившись в причине смерти!

– А кто же нажаловался? – Зябликов совсем сник. – Вот паразиты! Бабулька его тоже померла. А родни у Дробкина не было. Я выяснял. Вдвоём они жили.

– Как умерла?

– Бабулька-то? Соседи рассказывали, радовалась, что долг выполнила, старичка схоронила и ей пора. Мечтала, вот и сбылось. И недели не прошло после похорон самого Дробкина.

– С тобой не соскучишься, лирик. Мадригалы не пишешь?

– Теперь не до стишков.

– Боюсь, ты прав…

* * *

Провожали нас с Очаровашкой Моисей Моисеевич и пёс Мурло. Заметала пурга, а мы предпочли в этой неудачной поездке городскую одежду деревенской. Выручил Моисей Моисеевич, всучив отнекивающейся Очаровашке, как когда-то Пугачёв герою «Капитанской дочки», свой тулупчик «чтоб не так дуло». Автобус уже ждал последних пассажиров, шофёр торопился, докуривал сигарету, переминаясь у двери, подгонял запоздавших весёлыми присказками. Мы обнялись с Моисеем Моисеевичем, подёргали Мурло за уши и забрались в автобус на свои места. Я чмокнул Очаровашку в щёку, вытянул ноги и попробовал вздремнуть – в салоне гуляла стужа, но тулупчика с успехом хватало на обоих. Я закрыл глаза, в голову лезли неприятные мысли. От истории, которую учудил Зябликов, дурно пахло…

Наш автобус вдруг резко качнуло, и он остановился. В чём дело? Едва выехали – и на тебе! Жаль открывать глаза, я только пригрелся под тулупчиком, однако толчок в бок расшевелил.

– Данила Павлович! Попрошу на выход! – знакомый голос капитана в милицейской шинели влетел с улицы в распахнутую переднюю дверку. – Товарищи пассажиры, я дико извиняюсь.

На обочине, обогнав наш автобус, стоял пышущий могучим двигателем, теплом и уютом здоровущий грузовик. Квашнин и водитель уже суетились у выхода, дожидаясь нас.

– Во! Доставит вас до дома в целости и сохранности! – капитан кивнул на грузовик.

Облегчённый на две человеческие души автобус торопливо укатил.

– Ну и чего? – всё же поинтересовался я. – Чепэ районного масштаба?

– Не расстраивайся, Данил Павлович, – подсаживал Очаровашку в кабину грузовика Квашнин. – Но у нас так просто не провожают.

– Что надумал?

– Держи, – сунул он мне две стопки и достал фляжку. – Я тебя чаем в тот вечер ухайдакал. Вспоминать меня будешь недобрым словом. Когда ещё увидимся?

– Мальчики! – крикнула Очаровашка. – Опоздаем на паром!

– Всё нормально, – успокоил Квашнин. – Машина доставит в две минуты, ещё автобус обгоните. Давай, дружище! За успех нашего безнадёжного дела! Не забыл там в городе, как бывало на капоте?..

Мы выпили, и он наполнил по второй, сунув воблу:

– Удалось решить проблемы, с которыми приезжал?

Я лишь отмахнулся:

– Какой там… Придётся ещё раз приезжать. Но результат отрицательный не есть неудача, а тема.

– Для более серьёзных размышлений, – подхватил Квашнин.

– Вот видишь, – похлопал я его по плечу. – И тебе пригодились мои уроки. Запомнил?

Мы выпили по второй.

– Я к твоему новому визиту отыщу тех… – Квашнин кивнул за спину, – оставшихся.

– Мало их уцелело. Гляди, не вышло бы как с отцом Топоркова. Поспеешь к хладным телам, – мрачно поблагодарил я его.

Из дневника Д. П. Ковшова. Ранняя весна

Я правду расскажу о них такую, что хуже всякой лжи.

У. Шекспир

Однажды, совершенно случайно наблюдая за кошкой, стерегущей жертву, я подумал, – а не происходит ли то же самое с нами? Как она сжалась и напряглась для молниеносного прыжка! Как горят глаза! Прожигают огнём, зорко следят за каждым движением беззаботного, обречённого существа! Мгновение – и жертва в безжалостных когтях. Клыки на глотке, смерть!..

Так и мы. Суетимся безмятежно. Порхаем в небе фантазий, в заботах будней. Вкушаем плоды, рассыпанные там и тут.

А Оно?! Неведомое и страшное, тёмная зловещая иррациональная сила уже агрессивно нависла над нами, следит сатанинским оком и только ждёт своего часа, удобного случая. Оно жаждет наших мучений, нашего конца, расставив коварные ловушки и капканы, развесив паутину. Ты ещё ничего не знаешь… Ты доволен и смеёшься… Но ты обречён. Удар! И всё…

* * *

– Перекочевала старушка, – Зябликов услужливо оповестил меня, отыскав из деревни по телефону. – Запугал наш Брякин её своей методой и средствами. Некоторые склонны считать, что главврач экспериментировал над беднягой.

– Долго в больнице мытарилась? – удивился я. – Больше месяца? Сам собирался выехать, но мне обещали, что выпишут скоро и приедет сама.

– Выписывали. Только поторопились. На другой день «скорую» пришлось посылать. Брякин заподозрил даже паранойю.

– Что же такое с бабушкой? Она мне очень нужна. Где же теперь болезная?

– В областной больнице Зинаида Фессалиевна Костыревская. Дочка возле неё дежурит.

* * *

Конечно, пора остепениться, а то всё на побегушках – фигаро там, фигаро тут. Набраться наглости, вломиться к Колосухину, грохнуть кулаком по столу, так, мол, и так!.. Нет, наверное, кулаком это слишком, да и грохнуть тоже… в общем, зайти и возмутиться!..

А впрочем, переживания бесполезны. В круговерти, что именуется буднями следственного отдела, ничего не изменить: то спешные обобщения хищений заставляют делать, то анализы жалоб и причины самоубийств суют изучать, а там и уголовное дельце сваливается, возбуждённое кем-то наверху по гневной статейке в газете. Время такое, что газеткой не только муху, любого начальника прихлопнуть легко.

Всё бы ничего, но при этом не освобождают от обязанностей зонального прокурора! А придёт пора спрашивать об итогах работы за полугодие, шкуру станут драть пуще Сидорова-старшего с Сидорова-младшего.

Позавидовать можно старушке Зинаиде Фессалиевне. Во, отчеством её папанька наградил! Небось грек? Лежит она сейчас спокойненькая вся на белых простынях, на пуховых подушках при кружевном чепчике, не клятая, не мятая.

От зависти захотелось есть. Стрелка на часах перекочевала к полудню, вот почему за дверьми такая тишина и в кабинет никто не рвётся. Звонки, и те смолкли. Ан нет, шажки к моей двери, и Людмила Михайловна, опекающая меня замша городского прокурора, на пороге:

– Не забыли про обед-то, Данила Павлович? Наши девчата сегодня ого-го что удумали!

По заданию Колосухина я возглавляю бригаду проверяющих в этой прокуратуре. И заместительша с меня глаз не спускает, её задача проста – обеспечить работу ревизоров и следить, абы не накатали лишнего в справку. Естественно, подкармливать в положенное время. А ради нас устроили конкурс: коллектив преимущественно женский, поэтому ежедневно каждая хвастает своим кушаньем, а мне уготована роль главного дегустатора. Вчера сама Людмила Михайловна потчевала нас блинчиками с мясом, сегодня очередь Веры Сергеевны. Эта черноглазая брюнетка грозилась перещеголять всех, намекнув на сюрприз.

Одним словом, если вовремя чего-нибудь не придумать, не узнает меня Очаровашка, вдвойне увеличусь в размерах.

Взвесив желания и последствия, вместо обеда я решил сгонять в больницу к Зинаиде Фессалиевне. Польза двойная, под шумок и смылся.

* * *

Теперь известно, почему лорды Великобритании и даже своенравный Джонатан Свифт не выходили на улицу без парика.

Я догадался только что, застав Зинаиду Фессалиевну в палате, «витавшую в чудесных сновидениях», как она позже выразилась. Было на что посмотреть! Мои собственные волосы едва не встали дыбом, зато на её полированной словно зеркало маленькой головке не было ни волоска. Визг и её выпученные глаза отбросили меня за дверь. Люди добрые!..

Вторично заглянув в палату после величественного «войдите!», я узрел королеву, гневную, но снисходительную, а потом и слегка фривольную. Полной блистательности мешала проказница косичка (откуда она взялась на дыннообразной поверхности головы, вообразить невозможно), седая и нахальная, она подводила старушку.

– Вот теперь пожалуйте, молодой человек, – было сказано сердито.

Нет, возраст не помеха, если женщина не застигнута врасплох. Зинаида Фессалиевна держалась вполне недурственно.

– Наслышана от товарища Зябликова, что желали меня видеть. С вашим патриархом, знаменитым Федониным, мы ведь так мало виделись, – кивнула она на стульчик рядышком. – Наша встреча состоялась бы и ранее, но, простите покорно, этот треклятый Мирон меня просто залечил!

– Если не ошибаюсь, главврач Бирюков?

– Его зелье и усердие едва не свели меня в могилу.

– Лежал у него, – поддержал я её, развивая знакомство, – потчевал он и меня.

– Что? Вы уцелели? Какое счастье! – Зинаида Фессалиевна обожгла коротким разящим взглядом. – Чего он добивался? Неужели им так ненавистна моя многострадальная личность?

«С психикой у неё, конечно, проблемы, – подумалось мне. – Следует пока воздержаться от нажима».

– Чего они все хотят, Данила Павлович?

«Кажется, с этого, с навязчивой мании преследования, и начинается шизофрения…» – не покидала уже и меня тревожная догадка. Вопрос её прозвучал явно не риторически.

– Зинаида Фессалиевна, – постарался я переключить её на другую волну, – не вижу вашей дочери. Рассказывали, она вас не забывает? Хорошо, когда рядом есть на кого опереться.

В такие моменты важно не перегнуть. Старики остро подмечают ханжество. Но мне было не до этого. Безвозрастно дряхла, в чудаковатом парике, с жеманными манерами и наивным желанием выглядеть моложе, она вызывала жалость. Мучить её своими расспросами расхотелось.

– Розалочка, козочка моя, на минутку отлучилась, – старушка изобразила улыбку. – Но не лукавьте, любезный Данила Павлович, мне известно, что вас интересует моя персона. Не так ли?

Вот хватка! Поражают люди такой закваски! Нашему чахлому поколению далеко до них, мы тугодумы, а они! И тактом, мудростью и умением держать хвост пистолетом нас превосходят. Сконфуженный и посрамлённый, я не знал, как начать.

– Приступайте к допросу. – Она заговорщицки прищурила глаз и шёпотом добавила: – Иначе можете не успеть. Зябликов скрывал от меня, но Розалочка проговорилась… – она сделала глаза очень впечатлительными. – Семёна Васильевича не стало…

У меня сами собой взлетели брови.

– А-а-а?.. – подмигнула она ещё таинственней. – Теперь, детектив, я у вас единственная улика!

Да, эта женщина рождена поражать! Актриса! Только что она казалась мне полоумной, теперь я поверил в обратное – передо мной пылали пронзительные очи второй миссис Марпл! Она знает о гибели сторожа архива Дробкина!.. И изъясняется так, будто ей известно кое-что большее о причинах гибели…

– Фёдору Кондратьевичу Усыкину в своё время я подробно излагала поведанное мне покойником, – не дожидаясь вопросов, заспешила бывшая заведующая архивом. – И память тогда была посвежей, и я ещё при должности. Он прислушивался. Те мрачные события и сейчас будто перед глазами. Вы успеваете записывать? Как жаль, что я заболела и меня отправили на пенсию до приезда Федонина. Как жаль!..

Я успокоил её кивком, и она углубилась в подробности.

Материалы уголовного дела я помнил наизусть, но история, поведанная старушкой, прозвучала иначе. Я не перебивал её, сравнивая услышанное с читаным. Она не упустила ни одной детали. Вот вам и полоумная! Кто же пустил о ней такую гнусность?

– Значит, вам первой Дробкин рассказал о поджоге?

Она решительно кивнула.

– И он утверждал, что видел банку с бензином? Что неизвестный соорудил ворох хлама под стеной архива, облил и бросил горящую спичку?

– Сначала закурил сам.

– Ну да. А куча полыхнула?

– А как же иначе? – всплеснула она руками. – Почему-то Усыкина это интересовало, а Каримову виделось в другом свете!

– И Дробкин опознал незнакомца?