скачать книгу бесплатно
Таня подвигала плечами, ввинчиваясь в плотной толпу поближе к середине. Душно и тесно, но она готова терпеть. Ларек она закрыла, в нем и торговать то почти нечем. Если сравнить с ассортиментом до Переноса, то на глаза наворачивались слезы: несколько видов газированной воды, чипсы, печение и конфеты, копчености рыбные и мясные – все доморощенной выделки. А оптовые склады давно закрыты постановлением градоначальника. Нет, Танюша, конечно, понимала, что город оказался в крайне сложном положении с продуктами питания, но черт возьми, почему никто не входит в ее положение? Если раньше ларек давал пропитание ее семье и двум, торговавшим посменно девушкам, то сейчас ей одной не хватало. Почему власть не обращает внимание на мелкий бизнес? Им что ложись и помирай? Вот и пришлось ради пропитания устроиться кладовщицей на муниципальных складах, а мужу водителем на «маршрутку» Он и сейчас работал в смену.
В кузове грузовика, посредине площади, стоял с мегафоном в руке один из покинувших Собрание оппозиционных депутатов:
– Город в опасности, Соловьев предал его! – кричал визгливо.
– Уууу, – толпа поддержала оратора дружным и невнятным гулом, недолго гулявшим эхом среди окружающих площадь старинных, помнящих еще купцов первой гильдии и статских советников, домов. Стая голубей сорвалась с крыш, закружила над людским морем в глубоком, сатиновом небе.
– Зажравшаяся клика Соловьева!
– Аааа, – отзывалось эхо, словно поддерживая оратора.
– Продался казахам! – толпа вновь дружно взревела.
Федор Владиславович прикусил губу и досадливо поморщился. «Что же пошло не так? Выступал хорошо, убедительно, но все равно не хватило голоса, чтобы отобрать у Витьки власть! Равиль сволочь…» Жаль, что нельзя подписать под переворот военных или ментов, не пришлось бы ломать комедию с народными протестами. Отношения с военными не сложились, с полицейскими отношения тоже не ахти. Романова они на дух не переносили, но считались с ним как с одним из крупнейших предпринимателей города. А тут еще эти, на митинге, рассусоливают. «Достали, сколько можно разогревать толпу? Ладно… как говориться терпи, казак, атаманам будешь. И он будет атаманом, несмотря ни на что!» Раз положился на вольных и невольных помощников и, открыто не вмешивается в происходящее, придется ждать.
Тонкая линия защитников администрации – национальных гвардейцев, сиротливо жалась к стенами администрации. Стоило кому-нибудь из демонстрантов приблизиться к незримой границе – паре метров до оцепления, следовал требовательный рык гвардейца – отойти. Пока их слушались, но, наверное, охрана молила всех святых, чтобы возбужденная толпа не пошла на штурм. Остановить гвардейцы могли, только стреляя на поражение. Причем не факт, что это сдержало бы толпу, а не раззадорило. Переделанного охотничьего оружия на руках у населения несколько тысяч стволов и, хотя в толпе его никто не держал открыто, но и поручиться, что демонстранты безоружны, никто не мог. Толпа – это большой ребенок. Толпа – зверь страшный, злой и глупый и, если найдется тот, кто умеет ею манипулировать, она способна на многое. Она усредняет людей, растворяет в себе личность так же, как вода растворяет соль и, тихие домохозяйки превращаются в хамоватых уличных торговок, а интеллигенты тупеют и дичают. Психологи давно установили: хватит двадцати пяти процентов тех, кто дошел до критической точки, и тогда у всей толпы срывает башню, тогда-то и происходят общественные катаклизмы, вплоть до революций. Понимали это и сотрудники администрации, в окнах второго и третьего этажа мелькали бледные, словно маски Арлекина, лица мужчин и женщин.
На обоих выходах замерли патрульные полицейские машины; гаишники с полосатыми жезлами в руках никого не впускали и разворачивали назад автомобили. Многозначительно застыли здоровенные Икарусы, из окон изредка выглядывали полицейские. Дальше две пожарные автоцистерны, за ними белел кузов машины скорой помощи. Перед автомобилями спецслужб неторопливо прохаживались, изредка поглядывая в сторону митинга и, о чем-то разговаривая, полицейские чины. Похоже, что силовики решили не вмешиваться.
Очередной оратор закончил пламенную речь, неловко спрыгнул на асфальт и растворился в толпе. Паузой воспользовались защитники администрации. Усиленный громкоговорителем голос уведомил о том, что митинг незаконен, и потребовал разойтись, возбужденная толпа привычно ответила презрительным.
В кузов забрался новый оратор: вечный бузотер Иван Алексеевич, поднял громкоговоритель. Узнать его могли только близкие люди. Он отрастил клочковатую бороденку с изрядной проседью, переоделся в приличный костюм и, похоже, не с похмелья. Новый облик, как он считал, делал похожим на трибуна будущей революции. Записной скандалист, мечтал о власти и больших деньгах и ждал только удобного повода вывести недовольных на улицы, а если за это еще заплатят, то он готов на все!
«Наконец-то!» – подумал Романов, глаза прищурились. Долго телился! С такими, как Иван Алексеевич, он любил иметь дело – они прекрасно подходили на роль баранов во главе стада, которые поведут его хоть куда. На бойню? Значит на бойню! Федор Владиславович, нащупал в бардачке пачку сигарет, закурил и открыл дверь, тонкая, серая струйка дыма, тая, потянулась в небо.
Оратор, воинственно встопорщив черно-пегую бороденку, сходу обвинил власть и градоначальника. Ветер переменил направление, и то, что он выкрикивал толпе невнятным, словно во рту каша, голосом, стало хорошо слышно.
– Горожане! Город в опасности! – оратор настойчиво вдалбливал в головы митингующих, – Соловьев жулик и вор, он грабит всех нас! Этна, хотим мы погибнуть?
Он так громко и заразительно кричал, что, казалось, по всему миру раздавались дьявольские слова.
– Нет! – вспыхнуло, заштормило людское море.
– Этна, после Переноса его никто не выбирал, поэтому он права не имеет руководить! Мы, народ, должны выгнать его!! Верно я говорю? Правильно?
– Правильно!
– Выгнать! Осточертел!
– Из-за него люди гибнут!
– Верно!
Толпа под руководством оратора громко и дружно заскандировала, заводясь все больше и больше:
– Соловей-разбойник – уходи!
– Уходи, уходи, уходи! – тревожно отозвалось эхо, новые стаи голубей закружили над бушующим людским морем.
Глядя на площадь, где десятки «соратников» воплощали в жизнь его замыслы, Федор Владиславович сильнее ощущал собственное одиночество. Хотя какие они «соратники», так, пушечное мясо. Использовал по пути к власти и выбросил, как резиновое изделие номер два!
Дверь администрации распахнулась, на оцепленный гвардейцами тротуар вышел глава города, как обычно уверенный в себе, в повседневной темно-серой «двойке» и с мегафоном в руке. Позади на голову возвышался шкафообразный телохранитель.
– Жители города, – перекрывая грозный шум толпы, раздался хорошо поставленный, уверенный голос Соловьева, толпа постепенно замерла.
Первым опомнился оратор в кузове автомобиля.
– Этна, бей тирана! – истошный крик пролетел над площадью.
Толпа взорвалась, словно тротил от искры детонатора, единодушным воплем. Частым градом посыпались в мэра и национальных гвардейцев предусмотрительно прихваченные тухлые яйца, камни, все что попадалось под руку.
Телохранитель выскочил вперед, но недостаточно проворно. Что-то желто-склизкое мелькнуло перед лицом мэра, расплылось на пиджаке и поплыло гнилостно-серными струйками по штанам. Телохранитель попятился, прикрывая рукой лицо и, тесня Соловьева к двери, из-за накаченного плеча мелькнуло безгранично растерянное лицо градоначальника. Едва захлопнулась массивная дверь, с глухим стуком забарабанил в нее град увесистых камней.
Толпа озверела, как вкусивший первую кровь маньяк. Да полно, те ли это мирные люди, которые собирались здесь утром? В них не осталось ничего человеческого. Лица перекошены, зубы по-волчьи оскалены, а в руках оружие от ножей до охотничьих ружей. Сейчас будут убивать. Штормовой волной толпа ринулась на тонкую цепочку оцепления и в единый миг разбросала кровавыми брызгами оцепление, топча не удержавшихся на ногах неудачников.
Дверь то ли не закрыли, то ли штурмующие сумели с ходу ее выбить, но спустя десяток секунд толпа ворвалась внутрь здания. Часто забухали приглушенные толстыми стенами звуки выстрелов. Где-то на краю обезумевшей толпы изо всех сил работала локтями, но не в силах сдвинуться и на сантиметр, отчаянно орала маленькая женщина по имени Таня. За страшные секунды, когда толпа превратилась в монстра, она успела миллион раз проклясть себя за то, что пришла на митинг.
Романов засиял торжествующей и высокомерной улыбкой, кулак с размаху ударил об раскрытую ладонь. «Все получилось! Пипец тебе, Соловьев», – подумал, прищуренными глазами наблюдая за бушующим людским морем.
– Внимание! Ваша демонстрация незаконна, – от входа на площадь, где стояли силовики, раздался усиленный мегафоном густой, «булгаковский» бас, – немедленно разойдитесь и прекратите нарушать общественный порядок! В противном случае мы будем вынуждены применить силу. Повторяю, немедленно разойдитесь!
Из открытых дверей автобусов выпрыгивали на асфальт полицейские: в черных шлемах, с блестящими на солнце металлическими щитами и резиновыми дубинками в руках они выглядели грозно и страшно. Пробегали мимо полицейского чина с мегафоном и выстраивались в длинную шеренгу от одного края площади до другого. За ними – линия солдат-контрактников с автоматами наизготовку. Обе пожарные машины подъехали к ближе, из люков на кабине вынырнули бойцы в боевой одежде, короткие лафетные стволы в руках угрожающе зашевелились, разгоряченной толпе обещая холодный душ.
Ноги похолодели, по спине потекла липкая струйка. «Суки! Суки! Все-таки выступили за Соловьева! Ненавижу! Приду к власти, убью!» – Романова затрясло. До боли сцепил зубы. Миг тому назад торжествовал победу, а вот уже в полной заднице. Перед мысленным взором замаячила противная татарская морда Равиля с ехидной улыбкой, тот словно спрашивал: ну что, добыл власть, неудачник? На секунду мысли в голове исчезли, как будто там осталась только вата. Ничего не осталось, кроме злости – холодной, рассудочной, звериной.
Толпа по-разному прореагировала на действия силовиков. Большая часть буйных исчезла в здании. Оставшиеся на площади, более вменяемые, затихли, некоторые уже поспешно пробирались к выходу, желающих связываться с силовиками оказалось мало.
– Этна, долой, – дал петуха оратор с кузова машины, – мэра в отставку!
– Долой, – вяло отозвалась толпа, но далеко не так дружно, как минутами раньше.
Несколько камней по большой дуге полетели в направлении тонкой шеренги полицейских. Большинство, не долетев пары метров, врезались в асфальт, покатились к шеренге, парочка с металлическим грохотом ударила в подставленные щиты. Это стало последней каплей.
Полицейские синхронно ударили дубинками по металлическим щитам, одновременно шагнули на отшатнувшихся в испуге людей. Над толпой взлетели панические крики.
Первые каменно-крепкие струи брандспойтов вонзились в плотную массу людей, растворяя и размывая толпу, как горячая вода размывает кусок сахара. Сбивали с ног крепких мужчин, тащили по мокрому асфальту словно по льду. Крики, полные паники, окрепли, слились в животный, полный боли вопль. Им вторили вороньи крики, целой стаей, черные как Преисподняя, вестники смерти кружились над площадью. Геометрически ровный строй стальных щитов приблизился к мятежникам. И начался кровопролитный бой, достойный кисти великого баталиста Верещагина – «Апофеоз войны».
Полицейские дубинки, палки и арматурины мятежников с сочным звуком врезались в мясо, в плечи, в головы плечи – по чему попало. Ожесточение достигло максимума, избивали не разбирая мужчина это или женщина, или старик, пока окровавленный человек не падал или не убегал.
Битые стекла бутылок на асфальте, окровавленные лица. Выхаркиваемые на асфальт осколки зубов.
Давка, разъяренный мат, истеричные бабьи крики, перемежались запоздалыми криками в мегафон: «Разойдись! Приказываю разойтись
Мужчина с багровым лицом с утробным криком, какой испускают мясники при рубке туши, вздымает железную палку и бьет полицейского по голове, дубина отскакивает от подставленного щита.
С размаху получает «демократизатором» по плечу, с хрипом рушится под ноги неумолимо шагающим полицейским.
Девица с бланшем под глазом с безумным криком прыгает на полицейского, пальцы сведены судорогой, вопьется в глаза, вырвет. Полицейский бросил щит навстречу, девица летит назад, сбивает с ног женщину, пропадает в толпе.
Кирпич разлетается мелкими осколками, врезавшись в закрытое забрало шлема. Словно подрубленный, боец рушится, стена щитов смыкается над провалом, шеренга неумолимо продвигается вперед.
Оратор в кузове машины не стал ожидать чем закончиться бой и незаметно исчез среди убегающих.
– Господи, господи, спаси и сохрани! – Танюша шептала побелевшими губами молитву. Сама она каким-то чудом пробралась сквозь толпу к закрытым воротам частного дома и прижалась к ним спиной. Девушка становилась все бледнее и бледнее; лицо, в обрамлении коротких русых волос, казалось чуть ли не зеленым.
Организация закономерно побеждала хаос. Большая часть демонстрантов с паническими криками бежала на второй выход, полицейские им не препятствовали, или кинулись в переулки между окружавших площадь домов. Только малая часть слишком злых или глупых сопротивлялась.
В здании администрации затихли звуки стрельбы. С тем или иным результатом, но бой там, в отличие от площади, закончился.
Романов кусал тонкие, побелевшие губы и не отрывал взгляда от картины никогда не виданного в городе события – разгона демонстрации. Слишком нежные и неспособные держать удар среди бизнесменов вымерли еще в девяностые. Руки нащупали сигаретную пачку, спичка чиркнула по коробке – сломалась, со второй закурил и начал привычно прикидывать, как перевернуть ситуацию в собственную пользу.
Между тем шеренга полицейских, за ней неторопливо ехали пожарные машины и шли вооруженные солдаты – контрактники, почти приблизилась к противоположному краю площади. Еще немного, и все закончится. Огонек недокуренной сигареты метеором вылетел из салона автомобиля на асфальт. Романов торопливо вытащил телефон, найдя знакомый номер, нажал кнопку и поднял мобилу к уху.
– Это я, узнал? – спросил невидимого абонента. – Как он?
Последовала пауза, потом Романов изумленно охнул.
– Как жив?! – произнес растерянно.
Спустя несколько мгновений прохрипел в телефон:
– До связи, – и положил трубку. В углу рта появилась злая складочка.
С размаху ударил кулаком в раскрытую ладонь:
– Черт! Он выжил, выжил! –вновь и вновь восклицал задыхаясь от ненависти, глаза в полутьме автомобиля горели напряженным красным огнем. На покрытой лужами площади, под палящим солнцем слабо шевелились окровавленные демонстранты, на асфальте – обрывки одежды, осколки стекла, камни, а посреди площади памятником стоял одинокий грузовик. Из здания администрации национальные гвардейцы выволакивали первых арестованных мятежников, а шеренга полицейских одновременно повернула назад. «Пора сматываться, но еще не вечер! Не получилось так, получится по-другому! Но дома лучше не появляться, а то загребут».
У успешного переворота много родителей, у провалившегося – ни одного родственника…
Почти беззвучно автомобиль завелся и сдал задом, выезжая на улицу Приречную.
Глава 8
Это же время, но несколькими сотнями километров северо-восточнее, в родовой резиденции Строгановых в Орел – городке.
Старший приказчик Пахомов, запалено дыша, пронесся по безлюдным, сумрачным переходам. Торопливо поднялся по скрипучей, неистребимо пропахшей мышами, деревянной лестнице на второй этаж. У низенькой дверцы остановился, переводя дух, хозяйский зов застал далеко от резиденции Строгановых, на пристани, так что пришлось бежать. Ждать старший хозяин не любил и, едва отдышавшись, Пахомов осторожно постучался. Дверь открыл сам Григорий Дмитриевич. Пристально, без улыбки оглядев внимательным хозяйским взглядом широкую, кряжистую фигуру доверенного слуги, кивнул – заходи. Вид у Строганова болезненный и неприветливый: нос заострился, седая борода лопатой, глаза маленькие, но живые и проницательные. В лице нечто напоминающее одновременно и лису, и волка. Приказчик усердно поклонился, сверкнув обширной лысиной, обрамленной вокруг остатками волос. Строганов посторонился.
Гость зашел в натопленную спаленку с одним, едва пропускавшим туманный свет, окошком. Расстеленная пышная кровать. По углам лавки и крепкие сундуки, покрытые шелком и бархатом. Любую такую покрышку – на зипун или на ферязь, лучше и не надо материи! В красном углу перед иконами мерцали лампады. Неземные лики святых, сложив пальцы символом истинной веры – двуперстием, кротко и укоризненно смотрят в полутьму спаленки, на живых.
Приказчик остановился посреди спаленки, быстро и мелко перекрестился на красный угол.
– Звал, батюшка? – спросил, с затаенной тревогой зыркая на Григория Дмитриевича. К себе старший Строганов вызывал редко. Если вместо традиционного московского послеобеденного сна позвал к себе, это означало, что предстоит важный разговор по делам тайным, не терпящим чужих ушей.
– Звал, звал, – проворчал хозяин и опустился на покрытую ковром скамью вдоль стены, – Ох, грехи мои тяжкие, – охнул и замассировал занывшие колени и тут же обмахнул себя крестом, бросив опасливый взгляд на древние, почерневшие иконы. Дорогой немецкий дохтур, который ежедневно пользовал старшего Строганова, мало помогал в лечении болезни ноющих суставов.
Пользовать -книжн., устар. лечить
– Что, опять колени ноют, батюшка? А как же немец – дохтур? Что, не помогает?
Строганов криво ухмыльнулся и с досадой махнул рукой:
– Да что там тот немец, от старости лечить кто сумеет? То только господь наш Вседержатель может, – опять привычно и мелко перекрестился, – а смертным сие сделать, – Строганов поднял палец к потолку и продолжил наставительно, – невозможно!
– Истинно, истинно, – старший приказчик закивал, как китайский болванчик.
– Ладно, колени мои потом обсуждать будем, – взгляд хозяина стал настороженным и строгим, – что с подготовкой торгового каравана к гостям незваным, на летучем корабле прилетевшим?
– Так все готово, батюшка, – приказчик развел руками, – ладьи товаром добрым нагружены, людишки собраны, завтра, как ты велел, отправимся.
– То хорошо, – Григорий Дмитриевич протянул, – будет тебе урок. Приплывете на торг в город пришельцев, примечай там все. Чем вооружены стрельцы их? Довольно ли припасов в войсках? Не терпят ли какой нужды? Велико ли войско, и много ли у них летучих кораблей и скорострельных пищалей? Я все должен знать.
Урок – Устар. работа, заданная на определенный срок.
Приказчик непроизвольно моргнул и потеребил куцую бороденку:
– Не изволь беспокоиться, Григорий Дмитриевич, все вызнаю.
Строганов посмотрел на слугу тяжелым взглядом. Тот не раз выполнял для хозяина «деликатные» задания, но лишний раз построжить подчиненного по мнению Григория Дмитриевича, будет ему только на пользу. Город изрядно заинтересовал Строганова. Все было: и собственные крепости, и наемное войско, не раз приходившее при нужде на помощь царским воеводам, вот только власть купцов ограничивалась Камой-рекой и уральскими владениями. А чем Строгановы хуже царей – никониан, предавших древнее благочестие? Чем хуже Строгановы, ведущие происхождение от татарских ханов, выскочек Романовых, родом из Пруссии? Вот и надо поглядеть, что там у пришельцев, может, хватит злата – серебра подкупить лучших людей города крикнуть в правители Строгановых, а если не получится добром, то и дружины изрядные найдутся, уговорить непонятливых. Будет город в подчинении, тогда посмотрим, кто царствовать в стольной Москве станет.
Согласно родовому преданию, предки Романовых выехали на Русь «из Пруссии» в начале XIV века.
– Не балаболь! Все примечай, есть ли в городе недовольные, что хотят? Так ли много искусных мастеров, как хвастаются, и как относятся к истинной вере? Много ли никониан? Согласны ли принять к себе и защитить от гонений приверженцев истинной веры?
– Все исполню в наилучшем виде, не извольте беспокоиться! – приказчик поклонился.
– Иди, – Строганов слабым движением руки отправил подчиненного прочь, мечтательная улыбка промелькнула по губам. Если явил Господь чудо, перенеся город из другого мира в наш, то, может, оно и к добру. Поможет воцарению на русском престоле государей истинной древней веры!
***
Мятеж стал шоком. Ранения получили шестеро сотрудников национальной гвардии, погибло трое мятежников, семьдесят восемь гражданских и десяток полицейских обратились за медицинской помощью.
Город затих, притаился, словно пойманная мышь под веником. Редкий прохожий рисковал выскочить из дома и то, по большой необходимости. До глубокой ночи с пронзительным, душераздирающим воем патрульные автомобили полиции носились по пустынным улицам. Полиция и ФСБ в поисках главарей мятежников частым гребнем просеивали город. После неудачного для Романова заседания Собрания депутатов, татарин Равиль вовремя сориентировался и, по старой дружбе, беспрепятственно прошел в кабинет градоначальника. Там, под гарантии личной неприкосновенности, рассказал о заговоре и надиктовал список подельников. К вечеру в руки полиции попали все заговорщики за исключением главного: Романова. Полицейские обнаружили его брошенный автомобиль с незакрытыми дверями, на окраинной улице у реки. Пущенная по следам собака вначале довела до пляжа, где растерянно заметалась – потеряла след.
Раздавленных арестом заговорщиков в наручниках привезли в прокуратуру где предъявили обвинение по тяжкой статье 279 Уголовного кодекса – вооруженный мятеж, за что грозил длительный срок. Потом автозак отвез их в городское СИЗО.
К вечеру центральная площадь, спешно очищенная от мусора работниками ЖКХ, сверкала словно новенькая. Подсыхали лужи – следы работы пожарных машин; блестели в закатных лучах свежевставленные стеклами в здании администрации и только смешенный караул вооруженных автоматами гвардейцев и полицейских у входа в администрацию, безмолвно напоминали о трагедии. Гораздо позже обычного, в двенадцать ночи, распахнулись ворота внутреннего двора администрации. Машина градоначальника в сопровождении патрульного автомобиля полиции помчала мимо безмолвных и притихших домов домой.
Автомобиль Романов бросил по дороге, а пока крался по притихшим улицам в зарегистрированный на другого человека гараж, неотличимый от пары сотен других кооперативных гаражей, его не видел никто из знакомых. Даже ближайшие друзья не знали об этом месте. Хотя какие у него друзья? Люди его круга, временные союзники, не более. Как он мог им доверять настолько, чтобы ставить под угрозу собственную безопасность? Тем более сейчас! У успешного переворота много родителей, у провалившегося – ни единого родственника.
Отчетливо лязгнул засов, закрывая массивную металлическую дверь, бывший бизнесмен, бывший заговорщик и претендент на высшую власть в городе облегченно выпустил воздух меж крепко стиснутых зубов. Ну вот, в относительной безопасности.
Последний раз он приходил в гараж месяц тому назад. Внутри сумрачно и тихо, тусклый вечерний свет сочился сквозь щели между воротами и стеной, рисуя на полу тревожные, резкие тени. Издали доносился грохот плохо отрегулированного мотора – кто-то, не обращая внимания на судьбоносные события в городе, возился с машиной. Щелкнул выключатель у входа, над головой моргнула и зажглась слабенькая лампочка. Закружила в мутном электрическом свете пыль. В воздухе крепкий, настоянный запах пыли и бензина, посредине, на яме – древний, обшарпанный, но вполне работоспособный жигуленок, вдоль стен из красного, словно кровь кирпича, полки с барахлом, из которого только малая часть автомобильные запчасти. У стены за автомобилем притаился обшарпанный диван. Мужчина сбросил с дивана потертое покрывало, прихваченная из машины сумка опустилась на пол. Затем лег на диван. Почему? Почему? Ведь все так хорошо продумал! Ну ничего. Не повезло сейчас, значит, фарт придет позже! Он же везунчик по жизни! Когда в 95- м он, сам об этом не подозревая, влез в интересы екатеринбургских воров, пуля могла пройти несколькими сантиметрами ниже и все закончилось бы фатально. Тогда не только выжил, но и сумел с прибылью для себя урегулировать трения с братвой. Вывернется и сейчас, не впервой выкручиваться из сложных положений. Романов задумчиво почесал нос, из кармана появился телефон, который он недавно купил с рук, и этого номера не знал никто. Стало быть, и спецслужбы не могли запеленговать телефон. Пальцы привычно пробежали по клавишам.
– Узнал? В курсе того, что произошло на площади?
Собеседник с минуту о чем-то рассказывал Романову, от чего тот гневно хмурился и нервно чесал переносицу.
– Что весь город знает? – наконец деланно удивился Романов, поджимая тонкие губы. Сделав паузу, поинтересовался. – Ладно, наш договор в силе?
