скачать книгу бесплатно
Кажется, надо поговорить об этом с психотерапевтом.
И с дочкой. Или… не надо? Вряд ли Тейн поймет… И назовет такое поведение последовательным.
Нарушать режим надо с осторожностью…
2. First/первая. (Издали/Когда-то)
1990 год.
Ученица старшей школы пригорода столицы Трейси Уорлок – была видной участницей местных театральных постановок. Темное прямое каре, выразительный большой рот, живой взгляд, легкая надменность – она знала, что мальчики оглядываются ей в след.
Но ей нужен – только один: оннн. Кевин Вортс. Высокий брюнет, спортсмен. Он недавно приехал из Ирландии с родителями юристами – новичок старшей школы, популярность которого разрастается с немыслимой скоростью. Хотя подружки-соперницы пока еще молчат, что имеют на него виды: это выяснится позже.
Тогда Трейси, всецело поглощенная своими «видами», и не замечает, как среди прочих рядом крутится один «мелкий», на 2 года младше, шалопай с района. Балбес и весельчак обычно, каких много, именно на нее он смотрит странно серьезно, и не по возрасту, не по виду, не по образу и привычкам… грустно. Но до него ли ей дело, мало ли у нее таких?
Он учится в этой школе подле нее с самого начала, живет где-то неподалеку на районе с бабушкой,
(Потому что в семье его – не лады. Родители в разводе, и он не прижиля с новым отчимом – военным,
чего она тогда, конечно, еще не знает… Пока…)
…она же – лишь через год узнает его имя. Когда он начнет ее «задирать». Пару раз она умело и заковыристо даст ему крепкий и прилюдный от-ворот-поворот на глазах у друзей, прослыв в их мирке «малолеток» заправской выскочкой, его же тем самым сделав – почти героем, идущим «в рукопашку с огнедышащим драконом»… А паренек – хулиганистый и смешной, вылитый подросший Том Сойер из детских книг – коротышка и весельчак, совсем не выглядящий на свои 16, будет теперь гордо проходить мима нее насупленным и обиженным, и стараться строить из себя «крутого». И говорить о ней за спиной «вредные» вещи. Кто-то посчитает их врагами, но для нее это все – на столько незначительно, что слово «вражда» тут будет сильным преувеличением. Так, «комариные укусы».
А потом, когда начнется открытая битва выпускниц школы и первокурсниц соседского университета за почти виртуального для них всех Кевина, этот же старый знакомый малец с района, по старой привычке не упустив шанса подковырнуть ее лощеное самолюбие, пообещает ей тайком сообщить фантастический эксклюзив: где живет теперь ее «зазноба». Она не слишком поверит, что этот недруг вдруг решил помогать ей – именно ей,
но цена той игры – слишком высока, и она с осторожностью, но все ж примет предложение и доверится этому оболтусу. Все-таки они знают друг друга давно, в каком бы контексте это ни представало. Она даже как будто ловила себя на каких-то снисходительно-покровительственных мыслях по отношению к нему…
Этот эпизод врежется ей в память на много лет: Она – за рулем старого пикапа – своего первого авто, ей на встречу из-под тени виадука по обочине выходит паренек «пригородный озорной гуляка» – то ли она знала, где его подловить после всех его смелых анонсов и обещаний, то ли они заранее тайком договорились. Словом, ему удалось поймать на крючок ее деловую заинтересованность. Выходя из тени, он старательно строит из себя Саму уверенность. Еще бы, у него «в карманах – козыри», он настроен торговаться. И держать с ней «ухо в остро».
Майка с принтом, широченные джинсы, бейсболка. Кукленыш. Серьезный насупленный неприступный вид при ее приближении – он и не думает заискивать перед ней, или угождать, и очень старается перестать казаться ей комичным. Она предпочитает думать, что он её почему-то недолюбливает – просто потому, что у него тяжелый нрав, и он выбрал себе «любимую жертву» из популярных девченок для самоутверждения среди дружков. Он – прекрасно осознает, что он – парень не из ее «лиги», напоказ она может лишь троллить его, и только. И потому они обоюдно довогорились держать в тайне свое внезапно сложившееся «деловое» общение, ведь оно не поправит иммидж ни одному из них. И даже какое-то время сумели это соглашение тщательно соблюсти.
– Эй, Райс! – окликнет она его, и оглянувшись, чтоб никто из знакомых знакомых их знакомых этого не заметил ненароком здесь на пустыре, позовет его в свою машину. Заведет мотор и тронется вдоль по набережной, они заспорят за забранную ею «скучную» скорость – подстрекатель окажется не доволен её осторожностью, с которой она его «катает». Хотя у самого-то даже прав еще нет и в помине. Он поучит ее ездить «прааавильно», и наконец, вволю натешивши свое самолюбие, поиздевавшись над ней,
действительно, как обещал, покажет ей заветное место жительства (знала б она, что ей так и не пригодится потом этот секрет!). Покажет, честно, хоть и вееесьма нехотя, удосужившись надерзить по дороге, не раз выбесить,
как, впрочем, и развеселить,
и успев выставить весьма наглый «счет» за услугу, от которого она отмахнется как от пустяковой шутки пустякового «мима-хода».
Ведь что он сам может вызвать кроме иронии? Ну?
Почти 20 лет спустя, когда появятся соцсети, она будет очень много думать, стоит ли совершать это…
нечто совсем не пустяковое… а потом все-же напишет девушке по имени Тейн: «я знала когда-то твоего отца. Да, я знаю, его знали все, но я знала его раньше. Раньше всех. Их… Я делала от него аборт за 2 года до твоего появления. Это я в их дебютном клипе. Вот мое фото тех времен. А еще у меня есть видео, которого нет ни у кого, даже у него самого, где ему 17. Бекстейдж с тех съемок. Я выкупила и спасла ту пленку от уничтожения и потери, очаровав оператора. Только не говори ему ничего. Я не за тем написала. Просто…»
Просто… Вот так просто,
и как не просто.
К тому времени Трэйси знала как никто другой, что бывший звезда-тиннейджер, взлетевший на пик популярности в возрасте 18-22, нахватал себе потом столько проблем, и совершил столько немыслимого и легендарного в своей вопиющести, ударился в такое само-вредительство с международным резонансом,
что единственная дочь не общается с ним, и даже фамилию взяла по матери. О которой Трейсти, по-правде, вспоминать совсем не хотелось, ну да ладно…
Да, Тейн, родившаяся на влете его внезапной карьеры от танцовщицы, после развода родителей и скандального раздела недюженного имущества, много лет не общалась с ним. С человеком из скандальных сводок – арестов, аварий, принудительных лечений в реабилитационных центрах, депрессивно-суицидальных заявлений и не только, и прочих, то что называтся, выходок. С обязательным упоминанием в прессе…
Трэйси много лет наблюдала за ней с щемящей неясной тоской, а потом, когда все отгремело, сама не зная зачем,
решилась с ней заговорить. В письме.
Наверное, потому, что больше ей о нем поговорить было не с кем: он был единственной тайной Трэйсти от безупречного мужа, ее бесценного Брэда, встреченного в «ссылке», куда ее после скандала отослала мать, от ее образцовых сыновей и дочньки.
И продолжает оставаться таковой. Тайной. Они никогда б не поняли её, своей умницы, болезненного юношеского пристрастия к столь скандальной звезде,
хотя в пору их знакомства он был славным и неиспорченным, уже подававшим первые признаки «неотвратимой обаятельности» харизматом, «милым голубоглазым котеночком» и «клубком» противоречивой трогательной ранимости, а когда у него начались слава, деньги, скандальности и зависимости, ее робкие попытки повидаться с ним не увенчались успехом. Ни разу.
И все же она лгала им, уезжая на те концерты. Когда ей было уже за 20, будучи молодой мамой, верной женой… Приличной, с видимым иммунитетом к таким глупым детским фанатским слабостям… Как они могут расценить ее попытку однажды в ту пору дозвониться до него, до ВИПа национальной первой величины для подростков? Тогда он, кстати, узнал ее и не стал «включать звезду», но коротко и твердо обозначил, что уже женат, и им не стоит видеться, (за что она ему благодарна и по сей день. Мало ли…). Хотя, как известно, гулял от жены в открытую – мало кто умел ему отказать. Или он – мало кому…
Она и об этом «историческом факте» честно поведала Тейн, знавшей от матери о его постоянных изменах. И обо всем.
А в другой раз он приехал к ней сам, уже во всех своих статусах и регалиях, и, не застав её дома, спонтанно «с барского плеча» дал через брата большую сумму денег. Брат долго раздумывал – сообщить ли ей об этом, или утаить, но… передал. И она – их приняла. На эти деньги в основном куплен участок земли, на котором теперь стоит их дом, «родовое гнездо». Но ОН – так и не знает об этом.
А Тейн – знает. И держит в секрете уже много лет. Умица она все-таки. Все понимает. Даже сложнопонимаемое. Кстати, про аборт – он впоследствии и сам рассказал ей, ничего не утаив. И про подаренные деньги. И про нее, свою первую. Трэйси. Ту самую, из коммершал видео. И Тейн сумела оценить эту его откровенность. Теперь ни Тейн ни Трэйси уже не жалели о том, что Трэйси сделала это – написала ей тогда. И все выложила. Теперь это было лишь подтверждением его предельной откровенности с дочерью.
Хотя Трэйси – мучительно винила себя, потому что считала это обращение к юной девушке – своей слабостью.
Трэйси написала ей, потому что не в силах была просто вычеркнуть этот эпизод своей жизни, давно уж иссякнувший. У нее была потребность то и дело возвращаться туда мыслями. Она написала его дочери потому, что… не могла написать ему. Все по тем же причинам. Потому что ему не было места больше в ее отлаженной жизни.
Но всегда находился уголок в ее мыслях. И туда она могла пустить только одного человека. Столь похожего на того, кто когда-то не родился…
Она написала ей по этим эгоистичным причинам. И, может, по каким-то еще, ей самой неведомым. Типа извиния, или отблеска неуместной заботы…
Потом они встретились: умница Тейн, так похожая на отца, сама приехала к ней в гости, находясь в том возрасте, когда Трэйси проживала ту историю.
И вот уже 8 лет они тайно общаются: семья Трэйси не знает, кем приходится ей волонтер созависимых Тейн, дочь изрядно подзабытой знаменитости, а та в свою очередь, скрывает факт такого общения от матери, ничего не поясняя ей сверх меры.
И от отца. Который вроде как 3 года в завязке, которого ведет и опекает прокаченная психолог-дочь. Которая когда-то увидела то эксклюзивное видео, и того шебутного беспечного мальчика на нем,
и вдруг сумела стать единственной из тех сотен пытавшихся, кто сумел достучаться до него и отвести в группы поддержки. Чтоб потом – начать заниматься проблемой масштабно, получать профильное образование и устраивать благотворительные беседы по всему миру.
С тех пор раз в полгода Трэйси набирает этой девочке, и спрашивает: «ну как он?».
И последние пару лет слышит: «хорошо! Держится! Недавно, чтоб он не хандрил, были вместе в Африке на Сафари, он периодически ездит со мной с беседами о наркомании по миру. Нет, не думаю, что ему это навредит – наоборот. С его-то любовью ко вниманию… Легенда, музыкальная Икона поколения с многолетним стажем зависимости, и 3 года чистыми анализами, он со всей своей беспечностью умеет находить какой-то особенный тон и верные кнопки воздействия на неокрепшие умы, как и разговорить себе подобных. Носитель уникального опыта, чей провал можно понять, избежав при этом оправданий, и чьи масштабы потерь легко оценить невооруженным взглядом. Пример и антипример… Да и вообще, мы хорошо общаемся. С матерью нет, не общаются, а меня он принял. И слышит. И мы вместе учимся многому, вместе. Спасибо Вам.
Это все, что хотела услышать Трэйси. Тогда она ложила трубку, чтоб набрать еще через много-много дней и недель.
Сама, до появления в ее реальной жизни Тейн, Трэйси не пересматривала то видео много лет, (не говоря уж о том, чтоб посметь его обнародовать – это её слишком личное!). Тейн помогла его оцфовать. Тейн была лучшим и единственным поводом достать его из залежей своей памяти и припрятанного от урн ностальгического хлама, и вновь на 5 минут дать ему жизнь. Воскресить. Свою молодость.
1991. Это «туманное» качество, зернистый звук, заедающие полосы – совсем не то что сейчас… И совсем другие эмоции на экране – не те, что сейчас у людей, привычно попадающих в кадр. И знающих, что с этим делать.
Вот на экране словно откровение появлялось ее юное свежее лицо и улыбка школьной вип-девченки в обрамлении прямого темного каре до подбородка. Непривычная к камерам, которые в ту пору были в диковинку, она слегка развязно сидит на уличном бетонном парапете на набережной в своих коротких шортиках, и прячет смущение за хихиканьем и суетой. Она тогда не сообразила ничего лучше, чем с улыбкой перечислить свои анкетные данные, неистово кокетничая с линзой. И угадала – по прошествии лет это выглядело отпечатком Истории.
– Трэйси Уорлок, 19 лет. Родилась там-то, увлекаюсь, учусь… – рассказывала она, пока поток простой информации внезапно не иссяк.
Тогда камера оставляла ее в смущенной растерянности, поворачивалась, и застигала врасплох сидящего рядом мальчишку с задранной к подбородку коленкой, жадно вгрызающегося яблоко. «Олененок в луче прожектора», он замер с чумовым комичным лицом. Потом по привычке чуть капризно кривился, выражая свое недовольство съемкой его персоны без его разрешения. И так и не нашел, что толкового сказать, хоть отмахивался весьма эпично. Тогда он еще не научился качественно прятать смущение. Ну а побеждать его он не научится никогда… Как бы потом ни тренировал волю размашистыми провокациями и нарочитым пофигизмом.
Где-то там за кадром – голос их маститого в ту пору менеджера, который когда-то в 80х раскрутил и много лет успешно вел другую наимоднейшую группу, а вот теперь, когда та превратилась в «ретро» – совсем не с первого раза, взял по крыло этих школьных друзей…
Ну как друзей. Один из скромняг ее школьного потока, получивший даже какое-то музыкальное образование, и уже к своим 19 успевший по-нечаянности стать отцом (это совсем не значило что вырасти! Хотя женат на той подруге по сей день!), где-то-там-себе-по- тихому возомнил себя композитором. И решил прорваться в музыкальную индустрию, имея в своей голове вееесьма серьезную стратегию,
пока ничем извне не подкрепленную. Только этот Уолтер того мальчишеского образца мог так ошалеть на столь фантастической идее, и включить такие немыслимые обороты настойчивости в ее достижении! Симпатичный, но скромный, довольно зажатый, сдержанный и холодный, немного угловатый и будто б чуть надменный вне дружеского круга, он не был «ТОПчиком» в их школьном и районном мире – просто писал доморощенные песенки на магнитофон в гараже, и танцевал хопчик на школьных и студенческих сходках где-то в уголке. Никто ничего грандиозного от него, разумеется не ждал, даже когда он точечно анонсировал свои глобальные намерения.
Однако он собрался с духом, зарядился своими непомерными амбициями, и всерьез пошел по продюсерам. Точнее, он атаковал конкретно Шона Эванса – признанного «почи-Мэтра» – солидного с виду, но умевшего вести себя с ими, уличными подростками, совершенно накоротке… если видел в этом бизнес-потенциал, разумеется.
Шон – терпеливо и вежливо отказывал настырному мальцу, отправлял его дорабатывать материал и концепцию проекта, потом уже брал помощником в другие проекты, не видя в парне при всей его мастеровитости и настрое достаточно артистизма и харизмы, но… этот – не сдавался. И тогда Шон предложил ему вариант собрать собственную группу. И это было переворотом чьих-то судеб.
Парень позвал с собой приятеля, с которым они дружили много лет в школе, и который теперь занимался стройками с отцом. Тот – нашел через знакомых крепкого танцора, которого видел на тусовках, позвал на прослушивание. Этот звезда танцполов привел с собой своего приятеля: незаметного, мелкого, юркого, шебутного, которого никто никогда особо не принимал всерьез. Просто за компанию. Дополнить картину. Для количества. Для фона.
Никто из парней не умел петь. Но рэпчик с хорошими бэками и грамотным саундом – всегда выход.
Их поставили к микрофонам в студии. Настоящей, профессиональной! Единственным, кто до сих пор слышал свой голос в записи, да и то в доморощенно-кустарной, был «композитор», остальные почти-еще-школьники – просто ошалело хихикали своему отражению в гигантских наушниках.
«Композитор» Уолтер – оказался прокаченным в читке, добротно чувствующим ритм, и совершенно не поющим. Остальные, и того пуще – импровизировали и дурачились как могли, ведь все кроме озаренного своей целью и Миссией композитора воспринимали это забавным мимолетным приключением. От скуки.
И тогда одна из записей вдруг заставила повести ухом и бровью Шона. Так зазвучал – тот от кого меньше всего чего-то ждали. Тот, для кого даже осторожно отведенная роль бэк-вокалиста казалась пока запредельным авансом, почти мистикой.
Он не пел никогда в жизни, даже в душе. И вдруг – он получил первую свою в жизни
ПОХВАЛУ! Да еще – от авторитетного человека! Какая вообще разница – за что? Пение – так пение. Главное, он совершенно не готов был признавать в этом —
случайность.
И тогда Райс в первый раз в своей жизни начал
стараться. Изо всех своих «мелких» сил. Просто потому, что
загорелся. Идеей, пускай и спонтанной. Мечтой, пускай и чужой. Верой в него, пускай и сиюминутной… Но такой давно жаждаемой! Он – поверил в себя. Уловил то, чего ему так долго не хватало…
И будто вскочил на ходу в какой-то волшебный поезд… как он азартно рассказывал ей потом, пока они писали альбом и снимали тот самый свой первый ролик.
Эта похвала… была хитмейкерством… Нет, она была – алхимией! продюсра с чуйкой. Она так воодушивила всех собравшихся, они словно нащупали вслепую свою «Эврику!» в лице сияющего своим нечаянным незадачливым успехом мальца! Все зарядились.
А уж как радовался юный Композитор этому открытию! Он сумел – нашел нечто, что поможет ему продвинуть свои идеи! Волшебный ингредиент, недостающий элемент! Мог ли он, восторженный и заряженный, знать в свои 19, что через 2 года на самом пике успеха он начнет предъявлять этому выскочке, что делал свой проект вообще-то не под него, и настойчиво напоминать кто тут лидер и фронтмен, а кто – случайность… А через 4 – этот «открытие» его проект и погубит? Всего парой неосторожных слов, и логичным финалом человека, утратившего всякие границы.
И начнется период взаимных обоснованных претензий и припоминаний за былое, где растерявшийся опальный фронтмен, профукавший свое поразительное везение, которому теперь «прилетало за дело» со всех сторон, щедро и в подробностях расскажет прессе, какое давление испытывал из-за банальной зависти ближайших коллег, которых посмел оставить позади очевидный аутсайдер.
Но перед этим, стоит признать, они 5 лет творили Легенду, дополняя друг друга. Легенду, которая только начиналась тогда, в 91м. На том прослушивании в студии.
Этот мягкий неокрепший «рыхлый» тембр, пробивший «броню» бывалого продюсера, конечно, пока еще был очень подростковым и сырым,
но это было лучшим, что Шону удалось услышать за это прослушивание. И за множество других предшествующих, отовсюду. Именно Райс явил нежданную способность зарядиться чем-то эДаким, и отработать на 2х нотах интонационно – точно, как машина по производству чистой эмоции – в его неровности и дрожи звучания было столько вызова, неистовости, безграничности, искренности и неотфильтрованности! Просто рок—звезда по праву рождения! И если Уолтер пытался в своих эпичных творениях громить умы напором, игрой слов и смыслов, нагромождениями метафор, сложностью поэтических и аранжировочных решений, то Райс – обладал Шармом… Он умел вложить в звук, в любой свой мимолетный эйр-бэк – выражение лица, настроение, посыл, эмоцию, рассказ. Смягчить, отшлифовать, дополнить и наполнить. Что-то передать сквозь расстояние и время. Он зазвучал как Трибун, чьи слова способны повести за собой!
Ведь впоследствии именно его незамысловатые 2-строчные отпевки ждали все на дискотеках вслед за содержательными насыщенными рэпчиками и грандиозными качественными инструменталами сильной саунд-команды, жалуясь на громкость бэк-вокалистов на концертах, которых он в одиночку не мог перекричать. Его хотели! Не продюсер – зрители вывели его, номинального бэка, на авансцену группы за полгода, именно его манера стала «вишенкой» на этом торте! Девочки в этом сомнительном вокале видели неизбывную нежность, чувственность, ранимость, порывистость, отвагу и секс, а мальчишки – смелость, решительность, дерзость и бесстрашие,
себя… Неидеальных, не суперменистых, но класных! Позже в этот образ «уличного» голоса удачно вложились и его кукольная инфантильная чуть надменная телегеничная… но вееесьма простая внешность, и бесстрашные сумасбродные эксперименты со стилем, и маленький рост, и странные юркие танцы, и голубые глазки с ресничками, которые всё в сумме так шлифовали и смягчали его нарочитое бунтарство, не раздражали искуственной глянцевостью, как конкуренты других групп, привлекали диссонансом,
…и с которыми Райс сам так самоотверженно боролся своей напускной бутальностью, лишь добавляя себе манкой двойственности.
Ведь врожденная музыкальность – это было еще не все, что глянулось тогда опытному интертеймент-спецу. Менеджер увидел в нем то же, что и всеее его женщины: он казался таким милым, таким забавным, таким пронзительным. Цепляющим. Органичным в любых проявлениях любых крайностей. Лишь много позже они все узнают, что это, в том числе и признаки его артистического своеобразного дарования, называется истероидным психотипом – узнают от специалистов лишь когда его подверженная слабостям натура вне всяких коррекций и авторитетов принесёт всем массу проблем.
Но зато это – оказался человек, которому по природе его личности, по призванию дано в плане презентаций – умение сделать «конфетку из ничего». Человек – зажигалка. Человек – манифест. Человек – пожар. Который согласно все тем же комплексным характеристикам и типологиям в своём «полёте» так слабо чувствует границы допустимого.
А еще по этим характеристикам внимание – их бензин. Хорошо что Тейн понимает это.
Хорошо ли или плохо, но тогда всё или прочти всё это угадал и продюсер.
Словом, именно в этом исполнении зазвучали(!) странные перфекционные сложносочиненные весьма прогрессивные и смелые идеи настырного малолетнего композитора. Именно этот голос, казалось, сможет достучаться до каждого, потому что ЛЮБОЙ споет так-же! Эффект Шатунова, которого в ту пору в Англии не могли знать.
Шон не ошибся. Этот голос попадал в каждого, и находил отклик в душах. Эта чуть инфантильная обманчиво-примитивная/обманчиво-искусная манера копировалась повсеместно. Нежданный лидер группы стал вдруг голосом и архетипом поколения, 10-летия, целой переломной во всех смыслах эпохи. Ошибся Шон в другом: этот голос оказался на столько въедливым и узнаваемым, что его вряд ли кому-то удалось повторить. Хотя по сей день продолжает казаться, что так – споет каждый.
Нанятые педагоги помогли Райсу раскрепоститься, и немного раскачать звучание. Они лишь успевали удивляться, как он быстро все это схватывает. Как бодро «вытягивает» с таким надрывом целые концерты, и как предельно точно исполняет «в минус-фонограмму» самые ответственные съемки с живым звуком. Ни нежный возраст, ни нервы, ни неопытность, ни критика в прессе не могли сбить его с взятого курса. «Его сам черт не берет!» – удивлялись ему за спиной помощники и педагоги… Простуженный, напуганный, расстроенный, не готовый, а потом и под воздействиями, он ни разу не забыл слов и не сорвал голоса! Просто живой магнитофон! За кулисами он мог быть капризен, нестабилен, ленив, упрям, неуправляем… Но на сцене это был машшшиина! Ровно поющий 2 часа вприпрыжку! Самородок!
Его звучание все еще было далеко до привычной музыкантам и профессионалам выхолощенной качественности,
но оно было цепляющим, а этого оказалось достаточно для популярности небывалых масштабов, и выгод в платиновых исчислениях. Упорно игнорируя любую критику, взятые Шоном пареньки осуществляли вместе самые смелые и прогрессивные идеи, заметно опережающие время. Композитор – упахивался в студии, пока его ни увозила скорая. А Райс – просто… Сиял.
И куролесил, впоймав свою волну, когда ему все давалось все так легко и играючи, словно б компенсируя сполна выстраданную неудачливость и незаметность его детства. И он – брал от жизни все, кушал ее «большой ложкой». Разгонялся до предельных скоростей. Он довольно быстро усвоил, что он – удачлив, ведь он оживает даже после остановок дыхания от передозировок, что жизнь – простая штука, и ему многое может проститься. Потому что его – не заменить.
Он оказался в этом и прав, и не прав одновременно. Он успел прожить в этой паре лет – всю свою жизнь словно б наперед – авансом. Наперегонки со временем. Чтоб потом попасть в коллапс, в безвременье на десятки лет. Но успел побыть богатым человеком, успел испытать многое. Успел любить, быть любимым,
и успел родить прекрасную дочь.
Оглядываясь назад, теперь Трэйси понимала, что Райс – это история фатальной везучести. Распорядиться которой, возможно, не хватило ума. Однако легендарности его вклада, и его умения оказывать влияние на души людей все равно никто не отменял.
Гениальный ли он музыкант? Спорно. Его просто подхватило и понесло, повело неведомыми тропами, которые раскрыли сполна весь его потенциал – все лучшее в нем,
и все – худшее. Соразмерно. Случайность ли это, везучесть, Или карма? Миссия?
Он просто будто попал под небесный «прожектор», и
горел свою предначертанную яркую и печальную роль. А потом дотлевал свою жизнь потихоньку в одиночестве, всеми позабытый, для всех двойственный и неблагонадежный.
Интересная у человека судьба, что ни говори… Частью которой ей быть…
…посчастливилось ли?
Надо все-таки позвонить Тейн. Соскучилась.
Были годы, когда Трэйси рассказывала этой девочке (пускай ей уже и за 20) свои (и его) откровения и эксклюзивы. Но все в жизни – возмездно, и настал тот момент, когда девочке самой появилось что рассказать. Самого актуального. Сейчас дочь – самый близкий его человек. И та, кому удалось совершить почти чудо.
