Восход видит

скачать книгу бесплатно

Восход видит
Валентин Беляков

Он может принять любое обличие, появиться в любом месте и ворваться в человеческий разум. Восход. Что он такое?Для изучения Восхода создан международный НИИ, прозванный сотрудниками «Айсберг» за его тайны, сокрытые от мира. Райто Феникс устраивается туда психиатром, скрыв, что психиатр нужен ему самому.Взбесившиеся роботы, скрытые камеры, галлюциногены в вентиляции и призраки на заброшенных уровнях… Не обернётся ли последняя надежда человечества кошмаром и безумием?

Восход видит

Валентин Беляков

Корректор Светлана Сергеевна Симонова

Редактор Светлана Сергеевна Симонова

© Валентин Беляков, 2021

ISBN 978-5-0051-6441-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог. Далеко и давно

Человек – это звучит спорно. Я, доктор Джозеф Твин, сидел на холодном полу опустевшей рубки и падал в космос, в объятия пылающей дуги. Больше не осталось никого. Мы не справились. Выглянув в крошечный иллюминатор, я увидел краешек кольца Сатурна.

И понял, как оно прекрасно. Это не моя мысль. Это он, он вложил мне её в голову!

– Чего ты хочешь от меня?! – заорал я, ударяя в стену, заляпанную какой-то дрянью, и так уже разбитым кулаком. Распухшие губы с огромным трудом выплёвывали слова.

– Кто ты? – уже шёпотом, бессильно.

Я понял, что он спрашивает, хоть и не словами: «А кто ты?». И не смог найти ответа. И тут, наконец, всё кончилось. Точнее, началось.

Глава 1. Вершина Айсберга

Со стороны Айсберг походил на гигантский мяч для гольфа, наполовину зарытый в землю. Вокруг основного купола – обсерватории – располагалось несколько служебных блоков приглушённых цветов. Будто великан раскидал детали старого детского конструктора. Пока я не мог всего этого увидеть – весь комплекс окружала высокая двойная ограда из железобетона. Но в памяти и купол, и блоки, и территория вокруг них запечатлелись навечно, как и волнение, вызываемое их видом. Айсберг представлял собой крепость внутри крепости, и попасть туда удавалось очень немногим.

Комфортабельный автобус с кондиционером привёз меня и двадцать других новых сотрудников к контрольно-пропускному пункту, где нам пришлось снова пройти досмотр. Мы, конечно, уже бывали в комплексе несколько раз, но проверка оказалась тщательной как никогда. Похоже, все в Айсберге немного параноики. А кто нет, при нынешних-то обстоятельствах? Восход заставил всю Землю напрячься.

Вообще-то, у комплекса имелось длинное официальное название, но сами сотрудники всегда называли его не иначе как Айсбергом. Всё из-за его строения: «мяч для гольфа» и «конструктор» являлись лишь малой, самой верхней частью комплекса, а насколько далеко он простирается под землёй, знал только его персонал. И то не весь. Вот я и решил с самого начала привыкнуть к этому названию, чтобы побыстрее стать своим.

Особенно тщательно охрана проверила мою аптечку. Когда женщина в форменной куртке с эмблемой Айсберга – перечёркнутым солнцем с кругом в центре (или это всё-таки был глаз с ресницами?..) обратила пристальное внимание на аптечку, у меня внутри воцарился просто космический холод.

– Это витамины? – поинтересовалась она, буравя меня строгими тёмными глазами. Ну, написано же: витамины, я даже уже приносил их на пробные дни. Зачем опять докапываться? Правда, в прошлые разы в баночке действительно были только они.

– Да, поливитамины. Весной и осенью всегда пропиваю комплекс. Для здоровой кожи. И нервов.

Охранница скептически окинула взглядом моё лицо с тёмными мешками под глазами и шелушащейся вокруг носа кожей. Оно было отмечено печатью хронической тревожности.

– Кожи и нервов? Надеюсь, помогает, – бесцветным голосом произнесла она, взяла рукой в перчатке одну из таблеток и переложила в маленький контейнер, – на анализ.

– Конечно, – кивнул я, стараясь не выдать облегчения, что она не выбрала таблетку со дна банки. Пакетик фисташек, скромно лежащий среди других снеков, и вовсе не вызвал подозрений. Я сдал телефон и даже часы, потому что на них тоже был выход в интернет. В современном мире найти устройство без интернета невероятно сложно. Так что из гаджетов остались только три пары простеньких наушников и допотопный плеер с тщательно отобранным запасом в пару тысяч песен – не может такой меломан, как я, обойтись без этих вещей. Плеер достался мне от отца в качестве подарка на день рождения. Последний мой день рождения, на котором он присутствовал перед тем, как исчезнуть. Мангу для взрослых тоже пропустили: я готов был от неловкости сквозь землю провалиться, но охранница даже бровью не повела – вещь-то не запрещённая. В Айсберг и не такое разрешают брать, лишь бы оно не воспламенялось, не стреляло, не имело лезвий, выхода в интернет и наркотического действия.

Остальные пассажиры тоже успешно прошли досмотр, автобус миновал бронированные ворота, и вот я снова увидел её – вершину Айсберга! Меня охватило чувство нереальности происходящего: неужели я, Райто Феникс, всё же достиг своей цели?! В глубине души я до самого нынешнего момента не верил, что всё же стану сотрудником Айсберга, потому что подобные вещи могут происходить с какой-нибудь знаменитостью или вымышленным персонажем. А я обычный… Даже, будем честны, довольно скучный. Выйдя на голую бетонную площадку перед главным входом в купол и достав из автобуса свои чемоданы, мы пару минут разминали ноги. Добираться в эту глушь пришлось очень долго: сначала каждый добрался до точки сбора, потом несколько часов на служебном самолёте, и наконец, автобусная поездка. Нашей группе выделили двух провожатых, хотя в офисах, конференц-залах и лекториях купола мы уже неплохо ориентировались после бесконечных собеседований, вступительных испытаний и двух недель пробной работы. Я зашёл в туалет, чтобы умыться и причесаться, но всё равно выглядел как молодая версия отца из «Коралины в стране кошмаров». Да мы, в принципе, все так выглядели – я имею в виду, новые сотрудники – достижение цели далось ценой колоссального напряжения последних месяцев.

Мне не терпелось совершить своё первое «погружение», познакомиться с будущими пациентами и внутренней кухней Айсберга и увидеть отведённую мне комнату, но сначала провожатый направил нас на торжественную церемонию вступления в должность. Наверняка эта процедура занудна, длинна и бессмысленна, зато мы воочию увидим самого Иоганна Шпилляйтера – руководителя комплекса. В зале для презентаций помимо новичков было много сотрудников вершины и более нижних уровней, для которых состоится совещание и обсуждение внутренних новостей после нашего ухода. Поэтому я, как и надеялся, пересёкся со своей знакомой, которая была экскурсоводом моей группы на одном из первых вступительных испытаний. Она первая заметила меня, окликнула, помахала рукой – высокая жизнерадостная женщина с кудрявыми чёрными волосами, заплетёнными в свободную косу. Её звучный голос стряхнул с меня оцепенение, и я почти поверил, что скоро стану частью Айсберга. Женщину звали Наоми Бёрнитолл.

– А я знала! – заявила Наоми, сжимая мою руку в крепком рукопожатии. – Вот ни секунды не сомневалась, что ты пройдёшь, веришь, нет?

– Верю. С твоей помощью, конечно.

– Ох, да, помнишь, ты ж тогда потерялся, как дошкольник в супермаркете, – она приглушённо рассмеялась, вспоминая о нашем знакомстве, и, не расцепляя рукопожатия, потащила меня к своему месту в пятом ряду. – Я тебе заняла, садись. Не слишком далеко? Просто я такая долговязая, что ближе как-то постеснялась.

Незнакомому с ней человеку сложно было бы поверить, что этой женщине свойственно стеснение, но я уже знал, какая она тактичная, когда необходимо. Я невольно улыбнулся в ответ: было бы неправильно ничего не противопоставить её счастливому оскалу. Природа одарила Наоми крупными белоснежным зубами. Хотя, может, тут постарались и современные технологии.

Болтушка оборвала себя на полуслове, когда в зале внезапно стало очень тихо, а потом грянула короткая торжественная мелодия. На сцену вышел пожилой человек, невысокий, зато с безупречно прямой спиной. На его худом лице залегли глубокие морщины, а руки свисали почти безвольно, но гипнотический, как у удава, взгляд заставлял внимать с трепетом каждому слову великого учёного. Эти свинцово-серые глаза и негромкий уверенный голос знали во всём мире.

– Сегодня среди нас есть новые сотрудники, – начал доктор Шпилляйтер без предисловий, – я приветствую вас всех в Комплексе Специальных Лабораторий, Фабрик и Полигонов по Созданию Средств для Борьбы с Внепланетной Угрозой. Вы все прекрасно знаете, что скрывается за этим словосочетанием. Мы – оплот человечества по борьбе с Восходом, а это самый сложный и непредсказуемый объект в обозримой вселенной. Поэтому я призываю вас бросить все силы на его изучение и помощь тем, кто его изучает.

– Ты думаешь, он тут перед нами распинается? – шепнула Наоми мне в ухо, почти не разжимая губ. – Да-да, так Шпилляйтер и вышел речи толкать. Сидит себе, работает в своей норе, хитрый крокодил. Это голограмма.

– Серьёзно? – я был разочарован, хотя и ожидал, что Шпилляйтер выкинет что-нибудь подобное. Возможно, таинственность и отстранённость просто уже въелись в его натуру.

– Да, даже не новая запись. Каждые полгода слушаем про оплот. Так и называем между собой «пошли оплот слушать».

– А зачем тогда ходите? Разве совещание здесь будет для вас? Я думал, только для тех, кто работает над поверхностью.

– Ну, это своего рода ритуал. Поддерживает мотивацию и командный дух. Да и лишний повод прогуляться.

Я замолчал, чтобы обдумать её слова и дослушать речь, оказавшуюся, на удивление, краткой:

– Человечество должно быть предано делу по изучению и уничтожению космической угрозы. Потому что это дело может стать последним. Спасибо.

Глаза-свёрла перестали смотреть в душу (удивительно, как голограмма достигла такого эффекта, что пробрало каждого), и я заметно расслабился. Во время пятиминутного перерыва на сцену внесли стол, включили проектор, а часть сотрудников покинула зал.

– То есть ты не проводишь меня до жилого модуля? Пойдёшь на улицу?

– Нет, я уже погуляла. Пошли.

Я зашёл за своим багажом в помещение, где все пассажиры нашего автобуса также оставили свои вещи, а потом последовал за мисс Бёрнитолл. Точнее, доктором Бёрнитолл. Мы прошли по коридорам со стеклянными стенами мимо нескольких помещений, где сидели люди за компьютерами. Если честно, вид у них был не особо гордый и воодушевленный. Наверное, немного обидно столько стараться, чтобы потом всего лишь сидеть за монитором на самой верхушке Айсберга. Тем не менее, даже эти люди, несомненно, вносят вклад в общее дело. Я опасался, что у лифтов скопится очередь, но такой проблемы здесь не возникало: уж чего-чего, а лифтов в Айсберге было хоть отбавляй. Правда, чтобы попасть к лифтам, ведущим вниз, пришлось пройти две двери, открывавшиеся только при помощи карточек-пропусков. Мне выдали белый пропуск сотрудника младшего ранга, но и он казался настоящим сокровищем, магическим артефактом.

Я вдруг представил, как сижу в кресле-качалке в своём особняке (которого у меня пока нет и в помине), ноги мои укрыты пледом. Мне лет шестьдесят пять-семьдесят, вокруг сидят на толстом ковре маленькие внуки. Я достаю чуть дрожащими руками прямоугольную карточку из красивой шкатулки. Говорю: «смотрите, ребятки, этот знак – перечёркнутое солнце-глаз – означает, что человечество победило Восход. Это мой пропуск из Айсберга, он давно деактивирован, но служит свидетельством того, что я внёс вклад в спасение Земли…».

– Чего замечтался? – вернула меня к реальности Наоми. – Тебе в какую комнату-то надо?

– А как… это понять? Мне никто не сказал, – стушевался я.

– Вот эти цифры. – Она легко выхватила пропуск из моих судорожно сжатых пальцев и перевернула обратной стороной вверх, где был написан какой-то код – первые три цифры в коде означают этаж. Считаются они, понятно, вниз от поверхности.

– Первые три?! – воскликнул я, постепенно осознавая, что это значит. – Сколько ж их всего?!

На, казалось бы, такой базовый вопрос у Наоми не нашлось однозначного ответа.

– Явно больше девяноста девяти, – усмехнулась она, – ниже тридцатого рядовые сотрудники не живут. Потом жилье снова возобновляется в семидесятых для более привилегированных и посвящённых. Жилые отсеки для всяких легендарных личностей располагаются там где-то после сотого, почти в самом низу.

– А ты сама была там?

– Я здесь всего два года, – ответила Наоми, помотав головой, – сама работаю, в основном, на тридцать пятом, он в зоне верхних лабораторий. Или поднимаюсь в купол, в обсерваторию. Глубже шестидесятого не спускалась ещё ни разу. Но, возможно, меня скоро переведут в жилую зону на семидесятых. Блин, рассказала. Не хотела же, вдруг сглажу.

Буква после трёхзначного числа в коде означала один из четырёх секторов – северный, восточный, южный или западный. Мы вошли в лифт, который спускался в мой восточный сектор. Он выглядел внутри вполне обычно, как и в любой высотке. Кнопки там были только до тридцатого этажа, поэтому я так и не ответил себе на вопрос: «какого размера Айсберг». Хорошо, что моя комната находится в том же сегменте, что и у Наоми, и всего на три этажа выше. Ещё хорошо, что я успел устроиться на работу в этом году до того, как её перевели ниже, а значит, мы сможем даже есть в одной столовке. А также…

– Хорошо, что у вас можно выйти на любом этаже, а не только на своём, как в некоторых отелях, – озвучил я свои мысли.

– О, это ещё цветочки. У нас только кажется, что дисциплина железная. То есть в некоторых аспектах она действительно такая, но вообще мы свободные, как хиппи, веришь, нет?

– Скорее, нет, – ответил я, хотя не был уверен, что это вопрос. Я вспомнил вступительные испытания, въедливых охранников на КПП, голограмму герра Шпилляйтера, у которого даже раз в полгода не находится времени, чтобы выйти самому поболтать с новичками.

«Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль. Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль», – повторял я код со своего пропуска. Лифт увозил нас всё дальше от поверхности, и одновременно с тянущим чувством падения в животе меня обволакивал неопределённый липкий страх.

Глава 2. Лимб

Я бы даже удивился и разочаровался, если бы первая ночь в Айсберге обошлась без странного сна. Заснул я на удивление быстро, утомлённый тревогами. Но среди ночи подскочил с колотящимся сердцем: меня разбудили гром и стук веток по крыше, будто сама ночь пытается ворваться в комнату. Ну, какой здесь может быть гром, какие ветки? Я прекрасно помнил, что наконец-то попал в Айсберг и нахожусь на девятнадцатом этаже под поверхностью земли, поэтому сразу понял, что это сон.

Место было знакомым, и я знал с точностью до последнего слова, что сейчас произойдёт, хотя наяву этот эпизод редко всплывал в моей памяти. Я ещё совсем малыш, и мы живём в доме маминых родителей в Японии. Мамы нет дома: она медсестра и сегодня работает в ночную смену. Крыша традиционного японского дома кажется тонкой и непрочной, как рисовая бумага, и я вздрагиваю при каждой вспышке молнии, что озаряет просторную пустую комнату, съёживаюсь на своём татами и натягиваю на голову одеяло. Услышав мои всхлипы, отец пришёл в комнату. Я бы и сам пошёл к нему, если бы испугался её хоть чуть-чуть сильнее.

– Боишься грозы? – спросил он, опускаясь на колени возле моей постели. Мне было немного неловко из-за того, что я разбудил родителя посреди ночи. Тем более, при взгляде на рослую широкоплечую фигуру отца и его спокойное умное лицо (казалось, он легко может найти ответ на любой вопрос), мой страх сразу стал отступать.

– Я боюсь ночи, – тихо ответил я, доверчиво хватаясь обеими ручонками за его большую сильную руку.

– Ночь страшна, Райто, это верно, – серьёзно ответил он, слегка нахмурив густые чёрные брови, – и она всегда кажется длиннее, чем на самом деле.

– И что же делать? – спросил я.

– Можно пойти на Восток, чтобы побыстрее увидеть солнце, – он по-доброму усмехнулся, – но можно и стоять на месте или идти на Запад: не так важно, что ты делаешь, ведь каждое мгновение приближает тебя к восходу.

Дальше события сна разошлись с реальностью: на самом деле папа сидел на полу возле татами, держал меня за руку, а второй гладил по голове, пока я не уснул, что, конечно, произошло задолго до рассвета. А во сне солнце взошло сразу же, словно за всеми четырьмя тонкими стенами одновременно, хотя некоторые из них были внутренними.

«К восходу… Приближает тебя к восходу. Тебя к… Приближает к восходу. К восходу…» – Мягко рокочущие слова накатывали друг на друга, словно волны, бежали наперегонки, приближаясь и разрастаясь. Свет тоже разрастался: за стенами, внутри комнаты, в глазах отца и во мне самом. Я чувствовал его жар в животе, в голове, в глотке…

Проснувшись по-настоящему, я ощущал это тепло ещё несколько секунд где-то у себя под кожей, а во рту стоял острый вкус, будто я зажевал перца Чили. К счастью, всё прошло, стоило только выпить стакан воды. В первый день нам великодушно позволили отоспаться, а уж потом приходить представляться и знакомиться, так что я чувствовал себя (о чудо!) вполне отдохнувшим. Лёгкая эйфория охватила меня с самого пробуждения, ещё до того как я принял таблетки, по привычке сделав это скрытно. В комнате было пока не особо уютно: кремовые стены, пружинистые плитки из непонятного материала на полу, белая ванная. Разумеется, никакого дерева – разве что имитация, ведь нельзя допустить в Айсберге пожара. Окно изображает экран с подоконником. Ничего, скоро я украшу комнату всякими безделушками, повешу на экран занавески, может, даже раздобуду коврик. Парень в зеркале с миндалевидным разрезом глаз и всклокоченными чёрными волосами выглядел даже сносным. Особенно, если смотреть без очков.

– Ты офигенный! – сказал я ему, театрально ткнув пальцем в отражение и состроив подобие улыбки. Оно, разумеется, ответило тем же. Интересно, чем тут кормят? И смогу ли я самостоятельно добраться до столовой? Вчера Наоми проводила меня до самой двери комнаты, зато всё объяснила: цифры, написанные после буквы, которая обозначает сектор (северный, восточный, южный или западный) – это номер комнаты, в которой ты живёшь. Получается, Айсберг похож на гигантскую стопку таблеток, постепенно сужающуюся книзу, а затем, по слухам, разветвляющуюся и переходящую в сеть запутанных тоннелей. Некоторые уровни-таблетки полностью занимали лаборатории, фабрики и полигоны. Некоторые, более тонкие, были наглухо залиты различными изоляционными материалами: бетоном, бакелитом, даже металлом, и только шахты лифта пронизывали их. Да, не очень-то экономно, но нужно ведь спрятать от Восхода разработки против него самого. В жилых уровнях комнаты располагались по периметру (поэтому имели не совсем квадратную форму) и все выходили в общий круговой коридор. Сплошной ряд входных дверей прерывали входы в четыре лифта, которые приходились на центры секторов. Обширное пространство в центре делилось на четыре части: столовую, сад с живыми растениями и журчащими водоёмами, выполнявший роль комнаты отдыха, тренажёрный зал и опять же что-то полезное: например, лабораторию. Столовая, комната отдыха и тренажёрка были высокими помещениями, объединяющими три этажа, чтобы у подземных жителей не развилась агорафобия.

Последнее число кода на карточке, обычно дробное, это код твоей специальности. Например, мои «сорок два точка ноль» означали психиатра. Нас было не так много в Айсберге, я единственный, кто работал на верхних уровнях. В мои обязанности входило не только лечить и консультировать тех, у кого возникли явные проблемы, но и просто опрашивать сотрудников об их состоянии и настроении. Форма одежды для меня предполагалась достаточно свободная: «белый верх, тёмный низ», если, конечно, меня не понесёт в какое-нибудь специальное помещение. Я надел белую рубашку, которых захватил в Айсберг целых семь, чтобы точно не испытывать недостатка, строгие узкие чёрные брюки и даже галстук: хоть в первый-то день нужно изобразить из себя приличного человека. Но наушники в уши всё же вставил. Здорово чувствовать себя не лошком с устаревшим плеером, а очень предусмотрительным человеком. Я не понимаю современную музыку, поэтому предпочитаю слушать классику, в основном, второй половины двадцатого века. Да уж, не думаю, что «The Beatles» могли представить себе, что их будут слушать в таком месте… Но это не помешает мне послушать мой любимый рок-н-ролл.

Через какую-то неделю я буду чувствовать себя в этом подземном королевстве как дома. Даже серый коридор, закругляющийся с обеих сторон, чтобы замкнуться где-то по другую сторону громадного комплекса, не заставил меня оробеть, а унылые белые лампы, круглые, как иллюминаторы, радовали не хуже новогодних огней. Я жил в восточном секторе, а значит, напротив сада, и стеклянная стена позволяла видеть сочную зелень неприхотливых суккулентов. На зелёных пуфиках и диванчиках среди клумб сидели люди и болтали, улыбаясь. Хотя в это время (рабочий день давно начался, а до обеденного перерыва ещё далеко) большинство были на своих рабочих местах. Я приветственно махал немногочисленным встречным и улыбался, невольно думая о том, что будто здороваюсь с черепахами в террариуме.

В какой-то момент двое людей, стоящих у огромного алоэ, не ответили мне на приветствие. Они внимательно всматривались куда-то мне за спину, в коридор. Я обернулся. Оказывается, двери, которые я прошёл несколько секунд назад и даже не заметил, были ещё одним лифтом. Интересно, куда ведёт шахта – на нижние уровни? И может ли им воспользоваться рядовой сотрудник?..

Из лифта как раз вышла группа людей в широких белых халатах, похожих на балахоны. Их было четверо, и они шли, окружая кольцом… Сначала я думал, что мне показалось. Да быть такого не… Я на всякий случай вынул один наушник, как будто это помогло бы узнать, не обманывает ли меня зрение. Между головами в медицинских шапочках, широкими спинами и ногами в бахилах двигалась тщедушная фигурка ребёнка. Пол сразу определить я не смог, но не было сомнений в том, что дитя абсолютно голое. Худая спина и ноги, волосы короткие и светлые, будто выбеленные, и благородное спокойствие стоика. Я не осмелился спросить, что происходит, потому что слишком оробел от странной торжественности этой процессии. Проходя мимо меня, она не притормозила, и у меня возникла мысль о больших белых приведениях: ни одна из фигур в халатах даже глазом не повела. Зато ребёнок, точнее, как оказалось, девочка лет четырнадцати, на мгновение показавшись полностью, взглянула мне прямо в глаза. Я вздрогнул, пронзённый взглядом двух серых льдинок. Показалось даже, что в коридоре стало чуть холоднее и темнее, а Ливерпульская четвёрка у меня в наушнике сбилась и заиграла уже не с таким энтузиазмом.

Девочка отвела глаза, и наваждение исчезло. Только тут я обратил внимание на тонкие трубки, выходящие у неё из основания затылка и возвращающиеся под кожу под левой лопаткой. Может, это андроид? Но я и представить не мог, что хоть где-то, даже в Айсберге, уже могут создавать таких реалистичных роботов. Я молча проводил процессию взглядом, пока последние люди в белом не скрылись за поворотом, и быстрым шагом преодолел оставшееся расстояние до столовой. Наоми говорила, что сегодня в первой половине дня специально взяла выходной, так что пусть и соизволит объяснить мне, что у них тут творится. Конечно, удобнее было бы ей позвонить, чтобы наверняка прийти в столовую в одно время. Но мобильные телефоны запрещены в Айсберге. Может, оно и к лучшему: хоть где-то можно отдохнуть от социальных сетей и бесконечных звонков.

В столовой было довольно оживлённо: как я знал, у большинства сотрудников Айсберга плавающий график. Это удобно, потому что помещения для отдыха никогда не пустуют, но и не бывают переполнены. Я спустился по полупрозрачным лесенкам вдоль стен, вызывавшим с непривычки лёгкое головокружение, с балкона под потолком на нижний ярус столовой. Взял посуду и подошёл к шведскому столу, который предлагал довольно большой выбор очень вкусной еды. Вспомнив сон о мамином доме в Японии, я взял себе салат из морской капусты, жареный тофу и сладкие роллы. Держа поднос, я стал озираться в поисках Наоми и издали заметил её густую кудрявую шевелюру. Подошёл и грохнул еду на стол немного громче, чем планировал. Двое собеседников Наоми Бёрнитолл, которые до этого о чём-то смеялись, с любопытством посмотрели на меня. Наверное, в Айсберге новое лицо – это уже развлечение.

– У вас там ребёнок, – без обиняков начал я.

– Привет, Райто. Подожди, что? Какой ещё ребёнок?

– Голый. Точнее, голая. Я встретил странных людей на своём этаже, которые вышли из лифта вместе с девочкой абсолютно без одежды.

– Ого, да ты везунчик! – Нахмурившаяся женщина снова улыбнулась во все тридцать два. – Первый день в Айсберге, ещё даже работать не начал, а уже встретил Аврору! Мы это считаем хорошей приметой.

– Аврору?! – почти вскричал я. Вообще-то я человек не очень эмоциональный, но меня просто поразил контраст между розовощёкой девушкой с горящими воодушевлением глазами, которую мы все видели по телевизору, и этим равнодушным усталым созданием… – Так это та самая?

– Да, наша надежда, наш ангел. Дева, что полетит навстречу Восходу.

– Чтобы собрать о нём инфу и помочь нам взорвать к чёрту эту хреновину, – встрял в разговор полноватый мужчина с бодрым холёным лицом. Его развязный английский натолкнул меня на мысль, что он американец. Да и небольшие бакенбарды и трёхдневная щетина делали из него настоящего ковбоя.

– Всё верно, Фрэнк. Её, наверное, вели на тренировки или процедуры.

– Но почему всё-таки она… – не сдавался я.

– Да что ты заладил «голая, голая». Что ты там не видел, – беззаботно рассмеялась Наоми, чем, признаюсь, немного меня шокировала, – ты же, как и все мы, проштудировал гору литературы о Восходе. Так что знаешь, какие шутки он творит с сознанием людей… Может, например, заставить тебя возомнить, что у тебя три руки или рост полкилометра. Большинство людей это шокирует и выводит из строя, поэтому Аврору тренируют не придавать значение своему телу и тому, что с ним происходит. Да что я тебе объясняю, Райто, ты же сам психиатр.

– О, вы наш новый психиатр? – живо поинтересовалась светловолосая женщина, сидящая по левую руку от меня.

– Ах да, я же вас не представила! – спохватилась Наоми. – Это Райто Феникс, «сорок два точка ноль» верхних уровней.

– Надеюсь, вы останетесь подольше, а то обычно мозгоправы у нас не задерживаются, – женщина слева хихикнула, будто рассказала шутку.

– Хотите сказать, меня скоро уволят? – удивился я.

– Вовсе нет! Наоборот повысят, отправят на более глубокие уровни. Видимо, там вы нужнее. У глубинных сотрудников такой стресс… Кстати, очень приятно, доктор Феникс. Меня зовут Эмма Лебен, я авроробиолог.

– Э… Изучаете жизнь Авроры? – глупо спросил я, на этот раз развеселив не только смешливую Эмму, но и всю компанию.

– Нет, я изучаю, как Восход влияет на различные организмы. Почти за тридцать лет, что мы его знаем, успела появиться и такая специальность. Жду не дождусь, когда Айсберг нанесёт финальный удар, и я смогу стать просто биологом! – я отметил, какой искренней и доверительной вдруг стала её интонация. Женщина запоздало протянула мне руку для рукопожатия и забыла отпустить, замечтавшись. – Уеду из этого общественного склепа куда-нибудь в Новую Зеландию, где только море и зелень, буду изучать коралловые рифы, а на досуге заниматься сёрфингом и…

– А моё имя Фрэнк Паудер, – встрял второй сосед Наоми, «ковбой», – я программист-робототехник, специализируюсь на системах самонаведения.

Он так крепко пожал мне руку, что моя бледная длань с тонкими пальцами болезненно хрустнула.

– А что у вас за имя такое интересное? – поинтересовался он и добавил, чтобы смягчить интонацию: – если можно спросить.

В принципе, я тоже был не против немного рассказать о себе:

– Моя мама японка, поэтому родители выбрали японское имя, и раннее детство я провёл в этой стране, – я чуть не сказал «Стране Восходящего Солнца», но решил, что это словосочетание в Айсберге вряд ли пользуется популярностью, – а мой отец, мистер Феникс, преподаватель.

– Давай позже познакомим друг друга со своей генеалогией. Прежде чем ты засядешь в кабинете на десятом этаже и начнёшь показывать всем подряд всякие кляксы Роршаха, я хочу показать тебе кое-что особенное. То, ради чего мы здесь собрались, – сказала Наоми.

– Мы вчетвером, в столовой? – пошутил я. На самом деле, понятно, что имелось в виду, ведь Наоми физик и астроном. Она покажет то (а может, всё-таки того?), ради чего был построен Айсберг, этот кит, сокрывший в своём чреве уже три тысячи человек. Но сначала – завтрак!