скачать книгу бесплатно
– Красивые, – похвалила я строки неизвестного поэта, все еще не поворачиваясь к своему внезапному собеседнику. – А кто их написал?
– Я и написал, – услышала я голос у самого уха.
Его холодное дыхание колыхнуло волоски у меня на виске. Я замерла. Страх словно парализовал, когда я поняла, кто стоит за моей спиной. Это был покойный. Я нутром чувствовала это.
– Тебе они нравятся? – спросил он.
– Д-да, – промямлила я, продолжая во все глаза смотреть на памятник.
– Хорошо, – прошептал он, наводящим на меня ужас голосом.
Еще минута остолбенения и я резко повернула голову, желая встретиться лицом к лицу со своим страхом, но… никого не было рядом.
Я открыла глаза среди ночи, и странные слезы хлынули из глаз. Уткнувшись в подушку, я пыталась заглушить рыдания, возникнувшие совершенно произвольно, и нежелающие останавливаться.
Утром, рассматривая в зеркале свои опухшие от слез веки, я так и не смогла найти ответа – чем была спровоцирована истерика. Хорошо, что никого не разбудила. Мама, наверняка бы подумала, что виною Макс. Почему-то она всегда считает его виноватым в моем плохом настроении.
Я рассказала Соне о сне, и она совершенно по-взрослому, посоветовала мне заказать панихиду по усопшему. Пообещала ей подумать над этим. В храм я хожу исключительно перед праздником Пасхи для освещения кулича, да и то почти по принуждению, но и за компанию с той же Соней. Идти туда лишний раз желания у меня не возникло, даже по такому поводу, как ночные кошмары, потому как, чужды мне церковные обряды, песнопения, проповеди. Будучи убежденной атеисткой, я всерьез не рассматривала варианты спасения собственной души посредством покаяния, смирения, всепрощения и прочего, прочего, прочего.
В этом мы с Федуловой расходились: она веровала истинно и глубоко. Я же, не раз пыталась открыть ей глаза на то, что мир нельзя сотворить за семь дней, а женщину вылепить из ребра, но та была непреклонна. Молодец! Нельзя верить в Бога наполовину, даже если в чем-то и сомневаешься. Она называла меня Фомой-неверующим и уверяла, что придет время, когда я изменю свое мнение. Ах, Соня. Она не знает, как на самом деле я хочу уверовать во все то, что с такой легкостью принимает она. Как хочу я ощутить чью-то незримую заботу о своей бессмертной душе и хрупком теле. Как хочу я ничего не бояться. Ощутить себя в центре сверкающей сферы, оберегающей меня от того, что может причинить видимый и невидимый вред. Но когда я закрываю глаза, желая заснуть, то погружаюсь в иной мир, в котором жестокие игры моего подсознания вполне могут причинить мне любую боль, подвергнуть изощренным испытаниям, нагнать страх… в этом мире, я как никто, одинока. Там нет Бога. Там нет никого. Там я предоставлена сама себе… В этом мире меня никто не найдет и не сумеет защитить. Там бывает все: я висела на радуге; я рвала на лету персики с ветки; я плавала по озеру на огромном листе кувшинки; я видела парящих в небе дельфинов. И тот же сон, что даровал мне это прекрасное ощущение безмятежности, мог обернуться ночным кошмаром: я падала в глубочайшие пропасти; я шагала по останкам людей; я искала дорогу из темного леса, но все это лишь мелочи, по сравнению с тем, каким сама стала кошмаром для собственных родителей, когда первый раз вошла в их комнату спящая, сжимая в руках задушенного котенка. Это было мое первое и последнее убийство во сне, хотя откуда мне знать наверняка. Лунатики себя не контролируют. Это мой крест, но нести его приходится не мне одной и это не радует, ведь он от этого не становится легче, а тут еще и этот случай с кладбищем. Об этом родители не узнают. Их радует то, что я не ходила во сне уже полгода.
Вот так иногда бывает, и у самой счастливой с виду семьи могут быть самые жуткие тайны. Позволить этим тайнам раствориться в прошлом – моя задача, потому возникающие проблемы, я стараюсь решать без родительского участия.
Вот и сейчас, я снова шла на кладбище, чтобы своими глазами взглянуть на проблему, мучащую меня, словно что-то могла предъявить человеку, явившемуся мне во сне, но настроена я была воинственно, правда, когда достигла цели, пыл спал. Я, молча, стояла рядом с могилой и буравила взглядом фото.
В чем он предо мной виноват? Что сделал ни так? Не выразил должного почтения, когда я прилегла к нему «под бок»? Не он, я к нему пришла, нарушив его покой.
Задумавшись, я не заметила, что ни одна. Звук медленных шагов сзади, привел меня в чувства и воскресил в памяти вчерашний сон.
Я боялась повернуться. А когда повернулась, увидела недалеко, крестящуюся над чьей-то могилой, старуху. Я не узнала ее. Она стояла спиной ко мне, и по всей видимости, не собиралась здесь особо задерживаться.
Теперь, когда агрессия спала, а страх растворился, я снова превратилась в девочку, что по непонятной причине пришла к незнакомцу на могилу.
– Вот я снова здесь, – еле слышно произнесла я, не желая прилечь внимание старушки. – Можно сказать, у нас второе свидание, хотя… наверное, уже третье. И снова я к тебе вламываюсь, как султан в свой гарем. Извини. Этого больше не повторится… Сейчас я уйду, и… все.
Но, не смотря на только что данное обещание, я начала приближаться к могиле и опустившись на корточки, кончиками пальцев провела по фотографии.
– Зачем ты это сделал? – спросила я. – Почему? Разве жить не лучше?
Мне хотелось получить ответ на этот вопрос, не смотря на искреннее желание забыть тот день, когда впервые прочла на памятнике его имя.
– Наверное, я лезу не в свое дело, – сделала я выводы.
Я уже отошла от могилы, когда вдруг задала ему еще один вопрос, совершенно неожиданно для себя, – тебя навестить еще? Я могу… У меня здесь бабушка с дедушкой похоронены, я у них бываю. Хочешь? Понятно, – я кивнула себе. – Зайду как-нибудь.
– Думаю, он не станет возражать, – вдруг, откуда не возьмись, послышался женский голос.
Это была та старушка, которую я просто не рассмотрела за памятником, наивно предположив, что снова осталась одна и можно поразглагольствовать. Но теперь я узнала ее. Это была ни кто иная, а бывшая классная руководительница моей мамы – Клавдия Ивановна. Наверное, ей не было еще и семидесяти, вот только горе по потери дочери сломало ее. Женщина превратилась в тень.
– Рая, да? Долгих? – спросила она таким приятным голосом, словно это была сказочная фея.
– Рита, – поправила я, – Долгих.
– Ах, да… Как мама поживает, не болеет? Как отец? – женщина выражала искреннюю заинтересованность.
– Все хорошо, – ответила я, все еще смущаясь оттого, что она стала свидетелем моего разговора с памятником.
– Знаешь, кто это? – она кивнула в сторону могилы Солодова.
Я пожала плечами.
– Ну да, куда тебе… Тебе верно года три было, когда его хоронили.
– Примерно так, – согласилась я, и, воспользовавшись моментом, спросила, – а вы знаете?
Кому, как ни ей, школьной учительнице знать его.
– Конечно, – она улыбнулась и сделала вид, что я спросила глупость, – он был моим учеником. Правда, недолго. Я вела химию в его классе. Чудный был класс. Дружный.
На минуту она замолчала, и я уж было решила, что разговор окончен, но она продолжила, – Солодовы переехали в наш город за пару лет до смерти Вити. Тогда он уже был болен.
– Болен? – меня это удивило. В своем воображении я уже нарисовала картину, как он заносит нож над своим сердцем, дабы ослабить муки любви. Что еще может толкнуть в сторону суицида человека его возраста?
– Да. У него был рак, который уже давно прогрессировал. Виктор отказался от операции и родители не стали настаивать. В ее успешность уже никто не верил. Четвертая стадия болезни… Бедный мальчик, пил много обезболивающих… Он очень любил жизнь. Не хотел ложиться в больницу, желая отведенное ему время провести дома среди родных. У него было много друзей. В школе его любили. Он был очень способным. И знаешь… при полном осознании скорейшего конца, он продолжал жить как все: встречался с друзьями, ходил на свидания. У него была девушка, которая даже не знала о его болезни. Кроме того, он даже поступил в Педколледж, тогда это было Педучилище, на математическое отделение, сразу после школы, а ведь знал, что и года не доучится. Будто хотел обмануть смерть, сбить ее с толку. Не получилось.
По щеке старой учительницы скатилась слеза.
Меня тоже тронул ее рассказ.
– Простите, а почему он похоронен здесь? – я показала рукой, дабы сделать акцент на территориальное расположение могилы.
– Он не дожил до отведенного ему срока. Адские боли, против которых не помогали лекарства, довели его до такого состояния, что он выпил слишком много таблеток. И хотя их переизбыток в его организме можно было списать на несчастный случай, мол, не рассчитал… его праведная тетка, признала парня самоубийцей и просто принудила родителей похоронить мальчика здесь. Да, теперь это не важно. Здесь уже всех хоронят.
– А где теперь его родители? Я не слышала этой фамилии раньше.
– Солодовы уехали после похорон сына. За могилой смотрит тетка… Он так долго болел, а умер так внезапно. Всегда был улыбчив, приветлив и никогда не жаловался на здоровье. А еще он писал стихи…
Слезы одна за другой струились из глаз женщины. А я, стояла, молча потупив взгляд на строки, красующиеся на памятнике.
– Почему умирают молодые? – задала она риторический вопрос. – Как же нам жить, когда уходят они? Как справиться с этим?
– Извините меня, – я почувствовала вину. Мой вопрос завел ее в дебри памяти, где померк свет и вокруг лишь гробовая тишина. И кажется, что если заглянуть ей в душу, то увидишь ее стоящую посреди темной поляны, а вокруг – бледные руки, тянущиеся из черного небытия, желающие уцепиться за спасительные лучики едва пробивающегося солнца. И луч, что падает на ее лицо, все более тускнеет. Это мир, в котором, видимо, она частенько прибывала. Мир, в котором она чувствовала себя своей среди тьмы и холода.
– Ты, меня прости, детонька. Иди.
Она развернулась и тихо побрела прочь.
А я, накинув рюкзак на спину, пошла в другую сторону. Пораженная ее рассказом и раненая ее горем, я не могла мыслить здраво. Голова кружилась. Ком подошел к горлу. Мне хотелось плакать, а не плакалось.
Не отдавая себе отчета в выбранном направлении, я прошла через все кладбище и вышла к кикиморову – мосту, как называют двухметровый в ширину, заваленный ветками и выцветшими искусственными цветами, ручей. Старый деревянный мост скрипел и качался, но я все же остановилась на нем, и опершись о перила, заглянула в воду, несущую в себе память страданий людей, которые приходили сюда оплакивать близких.
Сколько я там простояла, не помню. Домой пришла поздно, еле волоча ноги. От ужина отказалась и мама, зло сверкнув глазами, начала ругать Максима, видимо, думая, что в этом повинен он.
Спала, как убитая.
IV глава
Это был выходной день, и с утра ко мне пожаловала Соня. Она меня и разбудила. Время близилось к обеду.
Я по привычке, рассказала ей все, что случилось со мной за время ее отсутствия. Потом, мы долго лежали рядом и молчали.
Не знаю, быть может, она не понимала, почему меня расстраивает история, рассказанная старой учительницей о постороннем человеке. Я сама этого не понимала. Но, как и раньше, она не критиковала меня, не вела разъяснительных бесед. И лишь спустя десятиминутной тишины, заговорила: – Знаешь, у каждого, кто лежит там, есть своя история. У кого-то трогательная, а у кого-то смешная… Ты наткнулась на его историю, она тронула тебя. И это все! А потом, ты пошла дальше. Так и должно быть. Просто забудь.
Я положительно кивнула, осознавая ее правоту. А спустя еще несколько минут молчания, спросила, – а почему кикиморов-мост так называют?
Соня – моя энциклопедия, она много знает. Читающая натура. Интересуется многим понемногу, потому задавать вопросы ей можно обо всем. Если не ответит сразу, то обязательно отыщет ответ потом.
– Там раньше болота были, – сухо ответила она.
– А-а.
– Пойдешь на дискотеку сегодня?
– Не хочу, – честно созналась я.
– Правильный ответ – пойду. Хватит киснуть! Я позвоню Максу, – она соскочила с кровати и понеслась к телефону.
На сей раз, я решила ей поддаться, да она и без того знала, что будет так.
Соня не часто проявляла лидерство, только когда я не в духе, или при плохом настроении, она брала бразды правления в свои руки и позволяла себе мной командовать.
Наша вечерняя вылазка ощутимой пользы не принесла. Я рвалась домой. Очень хотелось спать, не понятно почему, ведь спала почти до обеда.
В конце-концов, мои спутники сдались. Мы с Максом проводили Соню, и он пошел провожать меня. О моих странностях он не знает, потому с ним легко вести беседы на отстраненные темы. Он и сам активно болтает. Слушать его одно удовольствие, когда речь ни идет о машине, которую вот уже несколько месяцев тот пытается починить.
Не заходя в дом, мы прошли в сад, где хотели еще немного пообщаться. Мы сели в натянутый гамак и там Макс попытался «пристроить» свои руки к выступающим частям моего тела, а его губы не могли оторваться от моих. С трудом высвободившись из его объятий, трижды пожалев, что не пошла домой сразу, я все таки ускользнула. И оказавшись в своей комнате, проверив засов на двери и закрыв окно, в ощущении полной безопасности, улеглась спать.
Но сон, очень быстро напомнил мне о том, что пыталась забыть.
В этом сне я шла по направлению к могиле Солодова и вдруг увидела около нее молодого человека. Он стоял спиной ко мне, глядя на памятник.
– Кто вы? – спросила я, подойдя ближе. – Вы его знали?
Тот молчал, и я приблизилась еще немного. Потихоньку он начал поворачивать голову в мою сторону. Он еще не обернулся полностью, но я уже видела его лицо, то самое, с фотографии.
Я в испуге проснулась и села на кровати. Стало ясно – искусственно поднятое настроение, закрытое окно и дверь не спасет меня от навязчивых снов. Глупо было надеяться, что можно отвлечься и выбросить все из головы, когда подсознание не очищено от этого.
Я достала сотовый и набрала номер Шолохова. Он еще не ложился и на мое предложение придти, сразу откликнулся. Его дом в двух кварталах от моего, но появился он у окна чрезвычайно быстро, видимо – бежал, об этом говорило и тяжелое дыхание парня.
Словно шекспировская Джульетта, я открыла окно для своего Ромео и он лихо запрыгнул внутрь. Он сделал шаг вперед, и казалось – собьет меня, повалит на кровать. Я отступила назад.
– Ты? – засомневался он.
– Все в порядке, – успокоила я его и когда он снова приблизился вплотную, прижала палец к его губам, – тише… тише. Мы никуда не спешим.
– Никуда, – согласился он, но по всему было видно, что поторопиться не против.
– Ты дышишь как паровоз, – пошутила я, желая разрядить обстановку.
Не получилось. Он не желал меня слушаться. Словно голодный щенок к миске, он кинулся и впился своими губами в мои. Будто боясь, что как только они будут свободны, я прогоню его, он не давал мне шанса, хотя я не стремилась высвободиться. Этой ночью я хотела быть с ним. И не только из-за собственных страхов. Этого желало мое тело, и я не хотела перечить ему.
Под утро Макс ушел, тем же путем, что и появился в моей комнате. Вид у него был такой счастливый, что казалось, вот-вот начнет подпрыгивать и стучать башмаками. Только тогда я уснула, при открытом окне, уже ничего не боясь, наверное, от осознания того, что скоро рассвет.
Я проснулась с ощущением полного счастья. Свободная то всего лишнего: дурных мыслей и странных снов.
V глава
Когда я рассказала Соне о очередном сне с участием покойного Солодова, та, зная мое нежелание идти в церковь, решила предложить другой вариант решения проблемы, хотя, как сама созналась – малодейственный: сходить на кладбище и попрощаться с ним. Она напугала меня версией о том, что в ту ночь, когда я пришла на его могилу, привела его душу в свой дом, потому, та теперь не дает мне покоя. Мой настрой посмеяться над этим, она сразу сбила повествованием, что в старину, когда хоронили зимой, привязывали к полозьям саней ветки, дабы замести следы, чтобы душа не нашла дорогу обратно. Все суеверия имеют под собой реальные обоснования, – уверила она меня.
Выслушав ее, я ненароком, припомнила сон в следующую после моего «хождения» ночь, когда так явно чувствовала чье-то прикосновение, и содрогнулась. Раньше, я не активно поддавалась на подобные провокации, но сейчас решила воспользоваться советом подруги.
Сегодня, идя уже привычным для себя маршрутом на кладбище, я преследовала одну единственную цель – попрощаться, что считала необходимым еще и из-за того, что сама как-то предложила придти к нему снова. Предложила холодному памятнику, мертвому человеку, но теперь мне было важно забрать слово обратно и озвучить это на его могиле. Сердце требовало полного от него освобождения. Как и когда я успела стать такой мнительной и суеверной, сама удивлялась. Мой план был краток, сказать: прощай и уйти.
– Привет, это я, – начала я бодрым голосом. – Я не приду к тебе больше. Все! И ты, пожалуйста, не приходи ко мне. Ты пугаешь меня во сне… Не заставляй меня идти в церковь. Хорошо? Вот и ладненько… Пока… Да, мне жаль, что все так у тебя вышло. Сожалею. Ну, я пошла.
Я неловко ступила, поворачиваясь, и упала, встав на четвереньки. Сумка отлетела. Я села на траву, повернувшись к памятнику лицом.
– Ничего смешного, – сказала я ему, как простому мальчишке, который в такой ситуации конечно бы рассмеялся, и показала язык.
С минуту я сидела, не шевелясь, глядя на фото. Когда теперь я увижу его, после того, как решила больше тут не появляться? Вдруг захотела оставить в памяти его лицо. Странное желание!
– Не хочешь меня отпускать? – задала я вопрос и хитро прищурилась, словно ожидая ответа. – А я все равно не приду. Я так решила. Так что, прощай.
Я встала, отряхнулась, подобрала сумку, и ушла не оборачиваясь. Уходя, мне казалось, что он смотрит мне в спину и возможно – ухмыляется, вспоминая то падение.
Так я с ним попрощалась. Но внутри меня, почему-то, ничего не изменилось. Я чувствовала, что это было наше очередное «свидание», а не последнее, хотя была уверенна, что более никакие силы не затащат меня в то место. Я настраивала себя на это. Я была уверенна, что по наставлению Сони, забуду все и вернусь к прежней жизни, где не было его. И вечером, беседуя с подругой по телефону, я уведомила ее о том, что заходила попрощаться на кладбище. Она похвалила меня и не задерживаясь на этой теме, принялась рассказывать о вновь прочитанной книге, на сей раз это был роман Джейн Остен «Эмма».
– Но и стерва же она, – охарактеризовала Соня главную героиню, – наглая, бесчувственная хамка, кичащаяся своими благородными корнями и деньгами, и только от того имеющая вес в обществе…
– Стоп! Перестань, – скомандовала я, пока ту не начало заносить. Я терплю ее рассуждения, касательные прочитанного, только когда сама в курсе событий. Я готова поддержать такой разговор, если сама читала книгу, или хотя бы смотрела фильм. – Все! Дыши глубже. Успокойся!
– Нет, я просто возмущена тем, что в конце книги, она таки получила свой кусок счастья за раскаяние, но ничего не сделала, чтобы его реально заслужить.
Она до сих пор была под впечатлением. Видимо, прочла недавно. У нее аж дух захватило, что не могло не смешить меня. Как же близко она все принимает к сердцу.
– Федулова, тебе нужно литературным критиком стать. Уж ты бы им задала жару, – пошутила я и услышала, как та рассмеялась на другом конце трубки.
– Я люблю тебя, – вдруг услышала я от нее, – и знаешь… беспокоюсь немного, но я уверена, что все пройдет. У тебя есть мы, помни об этом, в частности – я, и если будет нужно…
