скачать книгу бесплатно
Близко, но далеко
Руслан Бекуров
«Близко, но далеко» – сборник рассказов и рассказиков, написанных давно и недавно. Истории эти – разные: большие и маленькие, хорошие и плохие, смешные и грустные. Одни сочинялись легко и с удовольствием, другие – еле-еле. Для кого-то они будут близки, для кого-то – далеки. Ну и ладно.
Близко, но далеко
Руслан Бекуров
© Руслан Бекуров, 2024
ISBN 978-5-4493-9197-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Острова и полуострова
Я с детства без ума от островов. И ненавижу полуострова.
Полуостров – тот же получеловек. Ну и к чему мне любить что-то «полу», если есть настоящие цельные острова и настоящие цельные люди? Собственно, люди и есть острова. Со своими берегами, пустынными пляжами, дикой флорой и беспечной фауной.
У меня к островам особое чувство. В одиннадцать лет я зачитывался Жюлем Верном. В «Таинственном острове» кроме текста были еще подробные карты того самого острова, на котором по стечению обстоятельств оказались персонажи книжки. Они придумывали названия бухтам, заливам, холмам, горам и даже отмечали места будущих городов. То есть с нуля создавали свой мир. Как храбрые маленькие боги, бросившие вызов цивилизации.
А потом еще имелась другая настольная книга – «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля. Она о том, как дети придумали себе страну-остров со своей конституцией, королем и смешными названиями географических объектов – Порт Сигар, Порт Вейн и так далее. Остров Швамбрания был в форме зуба.
Рядом с нашим домом появилась большая лужа. Однажды я тщательно срисовал ее контуры и назвал лужу Грязным морем. Отметил на карте крохотные заливы, а также пару островов.
Вот только ближе к лету Грязное море высохло, и следующий дождь изменил размеры, силуэт и глубину. Некоторые острова безнадежно по-тихому прекратили свое существование.
Позже по воскресеньям мы бегали играть в теннис на старенький корт. Он был на другом берегу Терека – совсем близко к реке. И каждый раз после игры мы неспешно бродили по заброшенному берегу. Кидали плоские камни, строили заводи и жрали пыльную малину.
Тогда-то я и заприметил пару НАСТОЯЩИХ островов. Один в форме маленькой Австралии. До него было легко добраться по змейке камней. Второй – чуть больше. Он находился практически в центре реки под мостом. Вокруг острова были раскиданы маленькие островки-камни, и я сразу же решил, что это архипелаг. Недолго думая, назвал его Архипелагом Бекурова. Чем я хуже Шпицбергена?
Летом тайком от друзей я часто торчал на СВОЕМ острове. Там у меня был ловко спрятанный спичечный коробок, компас и пара ворон, которые время от времени по известной только им логике гостили в МОИХ местах. Зимой шлепать до острова по воде не очень и хотелось. И я торчал дома, придумывая названия городам, ущельям и каменистым пляжам Архипелага Бекурова. Уйдигора, Порт Аслан (почему бы и нет, если есть Порт Артур?), острова Лелека и Болека, Мыс Доброй Одежды, река Шалдон, Нарткалинские водопады.
Я даже составил карту полезных и бесполезных ископаемых этой маленькой, но МОЕЙ страны. Ей богу, мы были бы не хуже кого-нибудь Мадагаскара.
Ближе к лету я снова возвращался к своим островам – за зиму они умудрялись меняться. Рождались новые бухты, а старые грязные камни, умытые снегом и дождем, беспечно сверкали на солнце. В такие моменты и я был счастлив – это же безумно хорошо видеть, как меняется ТВОЯ страна. Потому как кому нужна страна, которая никогда не меняется?
Шли годы. Ну как шли – медленно, но уверенно перепрыгивали через дни. Я потерял интерес к островам как раз в то время, когда появился интерес к девчонкам. Так случается – что-то теряешь, что-то находишь. Но и девчонок я еще долго-долго воспринимал как острова – солнечные и не очень, с пляжами и без. Бывали разные. Необитаемые, таинственные, «девушки сокровищ», коралловые, вулканические. Но чаще – обычные. Как Сахалин.
Хотя я и сам-то полжизни был скучным материком. С унылым континентальным климатом и тысячами бестолковых городов.
Но каждый отпуск я собираю чемодан и покупаю билет в один конец. На Архипелаг Бекурова. Туда, где Терек бьет волнами об уйдигорские фьорды, и… и горы скрипят под ногами.
Раздельное питание
Летом в Берлине по-разному. Выходишь из дома утром – зябко, и ты поднимаешь воротник пиджака, закуриваешь сигарету, спешно направляясь к остановке электрички на Friedenau. Только открываются булочные, и запах свежего хлеба бежит за тобой, нагло преследует, и ты сдаешься, сворачиваешь в переулок, чтобы прихватить горячие булочки или французский багет с хрустящей корочкой. Ты ждешь на платформе, отламывая ломтик за ломтиком, и накрывает тебя это абсолютное чувство комфорта – внутреннего и внешнего, когда даже переполненный перрон и неуклюжие велосипедисты с велосипедами не вызывают раздражения.
Ну а чего раздражаться, если будет день, вечер, ночь, и будут хорошие люди, и у некоторых из этих людей будут фантастические груди, и мы будем фантастическими. Напьемся, забудем о плохом, и плохое наше будет берлинским хорошим, ибо нет в Берлине чего-то плохого.
Днем над городом висит немецкое солнце и жара ощущается даже тактильно. Мы торчим в аудиториях Института Гете, а в перерывах бежим через дорогу в ближайшую кафешку за ледяным Bionade. Потом сидим на скамейках в тени возле медиатеки, курим, пьем лимонад и разглядываем берлинских девчонок.
И позже приходит по-настоящему летний вечер. Люди несут пиджаки, перекинув их через руки, в открытые окна кафешек залетает прохладный ветерок, играет ленивая музыка, и мы, уже сытые, но еще трезвые, вальяжно полулежим за столиками.
– Смотри-ка, плоская как доска!
Луис – такой. Почти как дагестанец. Пялится на девушек, отпускает сомнительные шутки. Говорит, что девушки любят, когда им грубят. В такие моменты мне стыдно за него. Или, наверное, больше за себя: я-то с ним поддерживаю разговор и даже смеюсь над его избитыми афоризмами.
– Черт, Луис, ну на фига! Она же слышала!
– А что такого-то? Если хочешь знать, «плоская как доска» – это комплимент!
Ночь. Мы торчим на веранде бара Kirk. Плоская как доска девушка сидит через два столика от нас. С ней – типец в желтом кардигане. Смакуют коктейли и болтают. Луис допивает вторую кружку Berliner Kindl, берет сигарету и идет к ним. Я вижу, как он спрашивает что-то. Желтый кардиган протягивает зажигалку. Через пару минут мы уже с ними – распиваем бутылку холодной водки. Пить водку с берлинскими девушками – беспроигрышный вариант. Луис это знает.
– Как тебя зовут? Я Луис! А это мой друг Хетаг.
– Я Берта! А это Николас.
– Берта, в моих краях таких, как ты, называют богинями, – мурлычет Луис.
Как-нибудь я честно скажу ему, что он тупица.
– Прелесть! И в каких таких краях скучных немецких девушек называют богинями?
– Канада!
Луис любит свою страну. В этом нет сомнений.
– Ну а ты, Хе…
– Хетаг.
– Ну а ты, Хетаг, откуда?
– Из Владикавказа.
– Это где?
– В России.
– Как бы меня называли в твоих краях?
– В моих краях тебя бы называли немкой.
– Ух, так ты русский? – это уже Николас оживился.
– Николас пишет диссертацию о свободе слова в России, – рассказывает Берта.
– Нет, я осетин, – отвечаю я.
– Слушай, но паспорт-то у тебя русский?
– Паспорт русский.
– Тогда ты – русский!
– Нет, Николас, я осетин.
– Ладно, скажи мне честно: есть ли в России свобода слова?
– Есть. Люди болтают, что хотят. В газетах тоже полный порядок. Вот только мы свободны от свободы слова.
– Как это?
– Ну, например, министр ест детей. Об этом пишут, снимают репортажи. Люди выходят на улицы. А министру плевать. Сидит себе и рассказывает о том, что есть детей это нормально и даже полезно.
– Черт, кажется, у них там полная задница со свободой слова! Берта, представляешь, министры едят детей! – это Луис, продолжается вечер канадского юмора.
– Типа того. Такие уж мы, русские. Пьем водку, играем на балалайках и едим детей. А ночью спим с медведями. Так теплее.
В какой-тот момент я понял, что пью один. Николас испарился. Луис и Берта танцевали. Целовались под Sunday Morning Лу Рида. Луис – профи в таких вещах. Знает, что, как и когда сказать. Не такой уж он и дурак, этот Луис.
Спать мне пришлось в гостиной. Луис любит валяться с девчонками в моей комнате. Там, видите ли, романтичный вид из окна.
Я лежал на диване и пустыми глазами смотрел ток-шоу об ожирении. Трехтонная женщина рассказывала о себе: «Понимаете, у меня семь дипломов!»
– Семь дипломов? Когда же ты жрала?
В этот момент из комнаты выползла Берта. Как пишут в дурацких журналах, из одежды на ней были только розовые трусики. Идиотская фраза, конечно, но что-то в ней есть. Нельзя же сказать, что девушка голая, когда она в трусиках? «Полураздетая» – тоже не то. К тому же у Берты действительно были розовые трусики. Розовые трусики, большое сердце и маленькие груди.
– Хе…
– Хетаг.
– Хетаг, извини, а где тут ванная?
Из ванной Берта вышла уже в джинсовой рубашке.
– Нашла ее в корзине, – сказала она.
И еще она сказала, что не хочет спать с Луисом. Он ужасно храпит и не дает одеяло.
– Спи здесь.
– Ну, не знаю. Слушай, а что такое «немка»?
– Ну это German girl. Или German woman. Без разницы.
– Странное слово.
– Хочешь водку?
– Водка с берлинскими девушками – беспроигрышный вариант?
Мы пили водку с черешней и смотрели Somewhere Софии Копполы.
– Слушай, Берта, а ты хотела бы изменить свою жизнь? Ну как изменить – понять, что полжизни занималась фигней, и в ту же секунду измениться?
– Измениться и изменить жизнь – как бы разные вещи.
– Ладно, тогда такой вопросик. Чего бы ты хотела больше – измениться или изменить свою жизнь?
– Подожди-ка, а я разве сказала, что хочу и то, и другое? Если честно, даже не думала что-то менять в своей жизни. И уж тем более – изменяться. Я нравлюсь себе. И жизнь моя мне очень даже нравится.
– Что же тебе конкретно нравится в твоей жизни?
– О господи! Не знаю. Ливень нравится. И то, как пахнет после него, тоже нравится. И даже ты мне нравишься. Вот такой, как сейчас, – пьяный в три ночи.
– То есть ты довольна?
– Наверное. Мне не о чем грустить. У меня было фантастическое детство в том маленьком курортном городке на берегу моря. И мама с папой не мешали. Я влюблялась (это уже было немного позже). Я бросала, и меня бросали. Но даже это я не хотела бы менять. Потому как, когда тебе плохо, в этом есть что-то хорошее.
– Когда тебе плохо, в этом есть что-то хорошее? Чушь какая!
– Именно так! Что-нибудь еще?
Я дал ей подушку. Она легла на диван. Я накинул на нее темно-синий плед.
– Хочешь футболку? – мне казалось, ей было не очень комфортно в этой джинсовой рубашке. – Или спи голая – я не буду тебя лапать.
Я и не лапал. И спал нормально. Берта не занимала много места. Она была плоская. Как доска.
Я, если честно, знал, что и эти непонятные отношения будут очередным «не тем». Но, как обычно, где-то глубоко таилась дикая надежда, что это как раз «то» и мы – единственное исключение из идиотских правил. Нет, конечно, мы не исключение. Не «то» и не «те». Обычные.
Не знаю, но почему-то в прошлом мы видим только хорошее, а о плохом забываем. Получается, думаем о прошлом как о каком-то идеальном, совершенном мире. И это мешает нам жить в настоящем и будущем – мы до последнего цепляемся за это «хорошее» прошлое. Ну а что если забыть о хорошем и хранить в голове только плохое? Что если это – единственный шанс выбраться из трясины и жить дальше и, кстати, дольше? Не цепляйся за прошлое, Хетаг.
Хорошая штука – влюбляться и любить. Появляется человечек, с которым хорошо, даже когда плохо. Ты сидишь плачешься ему и совсем не хочется быть одному. Ну а если один, то точно знаешь, что где-то она. Думает о тебе, знает твои странные привычки, не забывает твой день рождения и не злится, когда ты напиваешься и пишешь чепуху.
Понятно, что в любви больше эгоизма, чем любви: мы и любим-то в других себя. Но от этого она не получается нечестной. Вранье в любви как раз и проявляется в тупой болтовне о преданности и понимании. Если кто-то чешет тебе подобные штуки, беги – ни фига это не любовь.
Как-то где-то я написал, что, когда любишь по-настоящему, не думаешь о сексе. Глупая подростковая бравада. Секс и есть любовь. Даже случайный пьяный секс происходит по любви. Тебе нравится ее тело. Или щербинка между зубами. Мне кажется, это и есть любовь. Тот факт, что она быстро проходит, ни о чем не говорит. Любая любовь заканчивается быстрее, чем мы думаем. Ну а после мы думаем, что любим. Скажем так: мы очень любим думать, что мы любим. Мы смотрим на счастливые пары в аэропортах, и нам хочется, чтобы и у нас была такая любовь. Находим кого-то и думаем, что любим. Ну а секс – это, как мне кажется, максимально честная форма любви.
Представьте, если бы люди занимались сексом и только потом знакомились, дарили цветы и ходили по киношкам и кафе. Я думаю, это было бы честнее, естественнее и романтичней. Мы же, если честно, и ходим на свидания и ужины, чтобы в итоге оказаться в постели. Ну а если наоборот, то эти, казалось бы, циничные штуки превратились бы в реальную чистую радость. Никаких тебе целей, планов и амбиций.
Хуже, если любишь того, кто далеко и не любит тебя. Но и тут существует миллион хороших вещей. Какое кино мы любим? Фильмы о несчастной любви и грустных отношениях, которые плохо заканчиваются. Или никак не заканчиваются. Есть в этом какая-то романтика: что-то же нравится нам в этих плаксах и неудачниках! Нам нравится в них странная и, наверное, даже идиотская манера идти до конца. Идти против обстоятельств, логики и чего-то там еще. Мы смотрим, как им плохо, как они сжимают сигареты в зубах, как бегут в никуда под сентиментальные саундтреки. Смотрим и понимаем, что мы на их стороне. Даже если они и проиграют эту войну.
Так вот, когда любишь того, кто далеко и не любит тебя, ты – «тот самый» типец из фильма. И, уж если честно, тебя мало интересует, что ты никогда не будешь с ней. Достаточно чувствовать какие-то штуки, названия которым никто еще и не придумал.
Любовь на расстоянии идеальна хотя бы потому, что не требует никаких обязательств. А обманывать себя – это, пожалуй, самая честная штука на нашей маленькой глупой планете. Ну и, потом, – люди такие красивые. Когда они далеко.
