Близко, но далеко

скачать книгу бесплатно


По владикавказским меркам он был звездой. Его любили, он собирал зальчики, а в многочисленных кафешках на Проспекте Мира ему наливали бесплатный кофе. По крайней мере, ему самому казалось, что он звезда. Не какая-нибудь там местечковая белая звезда-карлик, а настоящая межгалактическая рок-звезда. А когда тебе что-то кажется, так оно и есть.

Обычно Бэвид бродил по центру с гитарой. Иногда встречал друзей и выпивал с ними по стаканчику-другому в бельгийском баре возле парка. Но чаще – шатался без дела и пел свои и чужие песни на улицах.

Вот и в тот день он дополз до памятника Коста напротив Дома Искусств. Певец униженных и оскорбленных, как всегда, сидел на скамейке и холодным взглядом наблюдал за жизнью маленького провинциального города. Бэвид сел рядом и заиграл незамысловатую песенку о Зигги Стардасте, но только на осетинском. Он перевел оригинальный текст еще вчера и вот сейчас решил поделиться этой радостью с Коста и горожанами.

Пелось легко и беззаботно, люди то и дело останавливались рядом, дети нагло смотрели в глаза, а собаки вынюхивали чьи-то следы на подошвах его потрепанных «адидасов».

На последнем аккорде визуаилизировалась пара преданных слушателей – худой и толстый полицейские. Но хлопать они не собирались.

В отделении было душно и пахло прогнившей преступностью. Худой полицейский сразу же начал заполнять какие-то бумаги, а толстяк предложил Бэвиду вытащить из карманов личные вещи. Через полминуты на столе лежали: губная гармошка, медиатор, блокнот, жвачка, две смятые сторублевки и монеты. Тут-то и началась экзистенциальная пьеса.

– Осетин? – небрежно спросил худой полицейский.

– Угу, – ответил Бэвид.

– Шашлыков? Буа-а-а! Откуда ты такой? – подключился толстяк.

– От папы, – сказал Бэвид.

– А папа кто?

– Папа? Инал. Инал Шашлыков из Батако.

– А тебя как зовут? Фыдчин? Буа-а-а! – продолжал хохмить толстый полицейский.

– Бэвид.

– Дэвид? – спросил худой.

– Бэвид. Бэвид-Доуи.

– Как-как? – разозлился толстяк.

– Бэвид-Доуи Шашлыков, – ответил Бэвид.

– В смысле? Реально по паспорту?

– Ну вот же – смотрите!

– Имя отец придумал? – строго спросил худой полицейский.

– Не отец, а Папа. Он Боуи любил.

– А сейчас не любит? – спросил толстяк.

– Папа умер. Два года назад. А вас я знаю – вы на Леваневского живете, напротив нашего дома. Мы с вашим сыном Зауром в одном классе учились.

– Где ты, а где – Заур! – сказал толстяк.

– Гитара твоя или украл? – спросил худой.

– Папина.

– Шмаль есть? – не унимался толстый полицейский.

– Шмаль?

– Целку из себя не строй! Наркотой, спрашиваю, балуешься? В глаза смотри!

– Не, только пью. И песни сочиняю. Вот сегодня одну написал. Хотите сыграю?

– Иди-ка ты… Доуи! И чтобы возле Коста тебя больше не видели! Понял?

В двадцать первом веке только и остается, что понимать полицейских и шляться по улицам. Нет ни космолетов, ни реактивных ранцев. А вчера вот по телику сказали, что и космоса-то на самом деле нет.

Возле пиццерии узкую полоску тротуара перекрыл человек-пицца: он раздавал флаера и заигрывал с прохожими. Вот и сейчас, увидев грустного рассеянного Бэвида, человек-пицца раздвинул руки для веселых объятий. Бэвид пытался его обойти, но «пицца» была неумолима и храбра.

– Ну нет, пожалуйста, только не это! – сказал Бэвид.

С парусинового лица человека-пиццы не сходила дебильная улыбка – это и понятно, костюм не предполагал депрессивного настроения.

– Ну ладно, – Бэвид сдался и обнял человека-пиццу. – Вот так, вот так…

В три дня в кафе на Ленина он встречался с Экой. Эка – как обычно говорят в таких случаях, его бывшая девушка. Ну или не бывшая, а, скажем так, ускользающая девушка – тот промежуточный вариант, при котором каждый ждет друг от друга решительных поступков и боится первым признать окончательный разрыв.

Они пили кофе, и Бэвид рассказывал о своих племянниках.

– Дина вчера играла с воздушным шариком. Ну он и лопнул. Она рыдала полдня, представляешь! Сначала я подумал, что бедняжка испугалась. А оказалось, что ей жалко, что шарик умер. Понимаешь, УМЕР – не будет его больше!

– Ну а ты? Надул бы другой, – вяло сказала Эка.

– Я так и хотел! Так и хотел! Но Дина сказала, что это будет уже ДРУГОЙ шарик.

– И что ты в итоге придумал?

– Я? Ничего. Завтра – похороны. Списки составлять не будем. Придут только те, кто хочет. Я закопаю резиновые остатки в палисаднике возле дома. Сниму шляпу и, глубоко вздохнув, скажу: «Шарик прожил короткую, но достойную жизнь…»

– Песню еще не придумал? Про шарик? Ну, там – «шарик лопнул как любовь – нет ни музыки, ни слов…»

– Неа, я другую песенку придумал! Про тебя. Про нас. Про синие губы. Помнишь, как в детстве у нас ВСЕГДА были синие губы! Сейчас сыграю! Это бомба!

– Нет, давай сегодня без бомб и синих губ как-нибудь. И вообще допивай свой кофе и уходи, – холодно сказала Эка.

– Зачем?

– Затем, что ты мне надоел. Я устала. Понимаешь, УСТАЛА. У меня куча вещей, от которых раскалывается голова. А тут еще ты и твои никчемные песни.

– Я спрашивал, зачем допивать кофе, – сказал Бэвид, оставил на столе две мятые сторублевки и пошел к выходу.

Синие губы. Вот эти синие губы, которые были в детстве. Ну, когда мы до одури болтались в море, не слушая маму. А потом наконец нехотя выползали из воды с гусиной кожей, синими-синими губами и кутались в полотенца. Где они теперь, ЭТИ губы? Вроде как и вода морская так же холодна, и с ветрами полный порядок, а синих губ уже нет. Вымерли как динозавры синие губы. Хоть полдня торчи в море или даже океане – не будет больше таких губ. Разве что после тутовника. Или когда умрем. И то – не факт.

Вечером Бэвид был на репетиции группы «Конквистадоры». Их «точка» находилась в полуподвальной студии Кукольного театра. «Конквистадоры» были легендой осетинского рок-н-ролла. В начале двухтысячных они даже записали полноценный магнитоальбом, пытались зацепиться в Москве и имели настоящего продюсера в лице бывшего борца-вольника Кочи-Кударца. Потом, конечно, Алик, Алан, Тима и Тохс повзрослели, но тем не менее два раза в неделю они собирались в студии, чтобы побренчать в свое удовольствие. Обычно на репетиции приходили их старые поклонники и друзья, тогда музицирование плавно переходило в будничную попойку.

Бэвид пришел как раз в тот момент, когда «Конквистадоры» играли «Криденсов». Вообще их трек-лист восхищал стабильностью – «Дайер Стрейтс», «Доорз», «Пинк Флойд», «Битлз» и, конечно же, «Криденс Клиауотер Ривайвл». От такого репертуара у Бэвида скручивало ноги, но после пары стаканов становилось терпимо. А здесь парой стаканов обычно не ограничивались.

– У тебя какой строй гитары? – спросил Алик. Он играл на басу.

– Рабовладельческий, – ответил Бэвид.

– Ну и чего приперся, рабовладелец? – барабанщик Тохс накрывал на стол.

– Песню хотел бы сыграть. Новую. Про синие губы.

– Ну, млядь, Ник Кейв хренов, – съязвил Тима. В «Конквистадорах» он был вокалистом и основным шутником.

– Какая гармония? – Алан подключил гитару к усилителю.

– Там обычные аккорды, – Бэвид расчехлил свою «акустику» и пододвинулся к Алану. – Сначала босяцкий, потом «лесенка» и последний G.

– G или D? G как говно? – Алику нравилось разговаривать в таком стиле.

– Как говно, – подтвердил Бэвид.

– Давай попробуем, – Тохс разлил водку в пластиковые стаканы.

Выпили за бога, потом за рок-н-ролл и телок. И только после третьего тоста Алан взял гитару, и Тохс сел за барабаны. Алик с Тимой ушли курить. Бэвид настроил бас и посмотрел на Алана.

– Начнем? – спросил Алан.

Бэвид кивнул, и Алан заиграл вступление. Тохс бочкой и хай-хэтом отбивал диско-ритм. Бэвид вступил на четвертом аккорде. А потом пришли девчонки, и началась гулянка. О песне Бэвида все забыли, но и он особо на эту тему не заморачивался.

В трамвае было пусто, и от этого – уютно. Старенький чешский вагон медленно полз в сторону ЦУМа, а Бэвид сидел у окна и рисовал губы на запотевшем стекле. Потом он вспомнил о Чере, у которого на БАМе в однокомнатной квартире была студия. Наш герой быстро нашел его номер в своем телефоне.

– Слушай, Чера, ты у себя? Тут такая штука – хочу песню записать. Что? Деньги? Не, денег нет, думал гитару продать и… Ну свой акустический «Орфей». Что? 3 часа в студии за такой прекрасный инструмент? Ну ладно, ладно… А если я сейчас к тебе припрусь? Конечно, уже бегу!

В клуб Бэвид ехал на такси. Ему хотелось успеть к танцам. Обычно ближе к десяти диджей Бат (Батик Секинаев) начинал свой сет – вот он ТВОЙ звездный час, Бэвид-Доуи Шашлыков! Диск с записанной песней лежал в кармане пиджака, и от него по телу расползалась вселенская теплота.

– Офигенная у вас тачка, – Бэвид решил первым заговорить с таксистом.

– Еще бы! – с удовольствием подхватил таксист. – Нравятся «япошки»?

– Не, это я так – для поддержания разговора, – ответил Бэвид.

– Жопу на уши натяни для поддержания разговора, – таксист сплюнул на пол и наконец включил «дворники».

«Что же вы злые-то все такие», – подумал Бэвид, но таксисту так ничего и не сказал.

Батик постучал в микрофон и объявил:

– Друзья, у нас сегодня премьера! Сногсшибательный зубодробительный хит Бэвида-Доуи «Синие клубы»!

– Губы! Синие ГУБЫ! – Бэвид сидел за баром и после этих слов немного приподнялся и кивнул головой, чтобы все поняли, что вот он здесь. Но никто и не собирался на него смотреть.

С первых аккордов люди с кислыми лицами (как будто им принесли соленый чай) один за другим потянулись к своим столикам. Девушки недоуменно размахивали руками. Еще не закончилось инструментальное вступление, а на танцполе уже никого не было.

В зал вбежал администратор и завопил:

– Батик! Я его рот – выключи эту херь!

Бэвид и Батик вышли на улицу покурить. Батик глубоко затянулся, выпустил дым в беспечное владикавказское лето и сказал:

– Бэйв, братан, извини – ты же сам видел, НИКТО НИЧЕГО не понимает в этой дыре. Бухло, пироги и дыц-дыц-дыц – вот и все, что им интересно.

– Именно в таком порядке? – безразлично спросил Бэвид.

– Более-менее, – ответил Батик.

Библиотеки

Кажется, в седьмом классе Сос «подсадил» меня на чтение книг в читальном зале Республиканской научной библиотеки.

Обычно мы уходили туда днем в воскресенье. Маме я зачем-то врал – говорил, что идем гулять в парке.

По тем временам библиотека на улице Коцоева была суперсовременным «модерновым» зданием. И там всегда было уютно. Летом – прохладно, зимой – тепло. Большие покрытые зеленым сукном столы в читальном зале художественной литературы. Мы садились где-нибудь в центре – читали, а в перерывах разглядывали людей или болтали о книгах.

Сос тогда увлекался «Мастером и Маргаритой» и стихами Арсения Тарковского, а мне в один из таких воскресных дней посоветовал почитать маленькую книжку под названием «Над пропастью во ржи».

Я пытался «растянуть» ее на месяц-другой и каждую неделю только и ждал воскресенья, чтобы снова прийти и почитать еще немного о Холдене Колфилде.

Никогда не замечали, как поднимается (ну или, скажем, меняется) настроение после просмотра хорошего фильма или, например, после прочтения НАСТОЯЩЕЙ книжки? Идешь по улице, и мир уже кажется немного другим. И ты думаешь, что знаешь о нем немного больше, чем остальные. Обманчивое, конечно, ощущение, но… – какое есть.

Позже я обнаружил фантастический зал иностранной литературы на третьем этаже, где зачитывался антологиями американской и английской поэзии. А напротив «иностранки» был зал с виниловыми пластинками и проигрывателями. Стыдно писать об этом сейчас, но я стащил оттуда тонны записей. Искренне считал, что кроме меня никому они не понадобятся. Прятал пластинки под свитер. Тогда казалось, что я ловко обманывал библиотекарш, но, конечно же, они все видели и замечали. Я входил в библиотеку щуплым «додиком», а выходил королем – с широким с квадратным прессом животом.

Потом я «открыл» для себя юношескую библиотеку на Проспекте Мира. Там были добрые библиотекарши, которые постоянно советовали каких-то авторов и с удовольствием искали те книжки, которые интересовали меня.

Например, однажды Анна Борисовна вручила мне сборник прогрессивных американских писателей за 1979 год, в котором среди типичной для тех времен назидательной «шелухи» был рассказ (точнее, отрывок из романа «В дороге») Джека Керуака. Я как раз прочитал о нем в журнале «Ровесник».

Если честно, для меня странно, что до сих пор существует дурацкий стереотип библиотекарш – таких скучных уродливых «синих чулков». В моей жизни они были красивыми и умными.

В юношеской библиотеке я, кстати, тоже «тырил» все, что попадется. Иногда мне кажется, что когда я умру, там на небесах, душу мою будут судить святые библиотекарши.

Подростками мы воображали, что играем в рок-группе. Как «Битлз» только без четвертого человека. Сос даже слепил из пластика большие тяжелые медальоны: себе – с фоткой Леннона, Тамику – с Маккартни, а мне почему-то достался Ринго Стар. Мы носили их под рубашками. Даже в школе. Хорошо, что одноклассники об этом не знали. А то засмеяли бы до полусмерти.

Задолго до этого мы с братом любили заходить в районную детско-юношескую библиотеку рядом с домом. Она располагалась в большом деревянном доме посредине соснового сквера. Когда мне было десять, сквер и дом снесли и построили очередную унылую «пятиэтажку» с библиотекой на первом этаже со стороны улицы Кольбуса. Там тоже был небольшой читальный зал, но обычно мы брали книги на дом – библиотекарша очень любила Аслана.