Полная версияПолная версия:
Шахматово. Семейная хроника
Прочтя эти стихи, которые, по обыкновению, принес показать ей сын, Александра Андреевна решила, что пристальный враг – это она, а потому ей лучше уйти из жизни, чтобы не мешать сыну. Не долго думая, она отравилась, т. е. приняла весь запас веронала, который привезла с собой из санатории на случай бессонницы. Когда веронал начал действовать, она позвала меня и все это мне объяснила. Я думала, что она умрет, но у нее только временно отнялись ноги и наступило состояние опьянения, напоминающее бред. Характерно, что в полусознательном состоянии она все время повторяла какую-то строчку Фета.
Разумеется, Александр Александрович объяснил матери, что пристальный враг – не она. Александра Андреевна успокоилась, но все-таки в Шахматове было невесело.
Осенью приезжал в Шахматово Евгений Павлович Иванов, который своим юмором и особым, глубоко благожелательным отношением и к Блокам, и к Александре Андреевне сумел не только разрядить тяжелую атмосферу, но и привести Александра Александровича в веселое настроение. После отъезда Евгения Павловича жизнь в Шахматове текла понемногу: не хорошо, но сносно. Блоки намеревались остаться в Шахматове всю зиму. Александр Александрович строил проекты о продаже дров с одного из участков шахматовского леса, хотел смотреть за всем этим сам, ради тепла заказал на окна очень дорогие задвигающиеся ставни с засовами, собирался еще рыть новый колодезь взамен старого, который был далеко от дома. Мы с Александрой Андреевной жили в этом году в деревне особенно долго: она боялась Ревеля, помня тяжелую предыдущую зиму. Мы уехали в первых числах октября, когда начались морозы. Александр Александрович писал матери очень часто. Мы оставили его в бодром и предприимчивом настроении, но вскоре после того, как мы уехали, он затосковал. Уже 22-го октября он написал матери: «Однако прожить здесь зиму нельзя, – мертвая тоска», а 31-го, бросив все планы о зимнем житье в деревне, уехал в Петербург, предварительно заехав в Москву, чтобы послушать лекцию Андрея Белого о Достоевском. Люб<овь> Дм<итриевна> уехала на второй день после мужа прямо в Петербург. Там очень скоро была найдена новая квартира на Большой Монетной, и произошло переселение. Таким образом, намерение Блока сделаться настоящим помещиком-хозяином разлетелось в прах. Он был совершенно не подготовлен к этому, да и вообще это было не в его духе.
Несмотря на трудные условия этого лета, оно прошло не бесследно для литературных дел и даже творчества Блока. Во время осеннего одиночества он начал составлять для печати сборник «Ночные часы», а кроме вышеупомянутого стихотворения «Посещение», еще в июне начал писать 3-ю главу «Возмездия» («Отец лежал в Долине роз»)[67]. То, что он начал поэму с середины и именно с этой темы, вполне понятно. Он был под свежим впечатлением смерти отца и всего того, что видел и испытал в Варшаве.
1910-й год был последний, который Блок провел в Шахматове целиком. После того он стал ездить туда на месяц, на шесть недель, а иногда и совсем не ездил. Он говорил, что там что-то такое завелось, т. е. что там что-то не ладно. Его удручало то, что он уже не чувствовал в Шахматове прежней беззаботности и безответственности: приказчик Николай, привыкнув видеть в нем хозяина, обращался к нему за распоряжениями и советами и донимал бесконечными разговорами, а он не хотел уже больше ни советовать, ни распоряжаться, а просто гулять, рубить деревья, иногда поставить забор или покосить – не ради хозяйства, а ради удовольствия, так как любил ручной труд и некуда было ему деть свою силу.
Весной 1911-го года Александр Александрович приезжал в Шахматово один (Люб<овь> Дм<итриевна> уехала на все лето за границу) и провел там шесть недель, присматривая за постройкой нового дома для семьи Николая. Он прожил в Шахматове до конца июня, после чего, устроив все дела в Петербурге, уехал в Бретань, где встретился с женой. В конце этого лета Франц Феликсович получил бригаду в Петербурге, и с осени Александра Андреевна с мужем с великой радостью оставила опостылевший Ревель и переехала в Петербург. Александр Александрович узнал об этом за границей и тоже очень обрадовался этому событию, тем более что сначала Франц Феликсович получил назначение в Полтаву, так что мать и сын были бы очень далеко друг от друга.
В 1912-ом году Александр Александрович провел в Петербурге почти все лето. Он приезжал в Шахматове один, на короткое время, в городе писал «Розу и Крест» и ездил время от времени в Териоки, где играла Люб<овь> Дм<итриевна>, поступившая в труппу Мейерхольда. По окончании сезона в Териоках Блоки приехали в Шахматово и пробыли там около месяца. Уже было хорошее время. Но Блок ничего не писал в деревне. Он занимался только своей любимой работой – чисткой сада и прилегающей к нему дороги. На этот раз его никто уже не беспокоил по части забот о хозяйстве, так как за последние годы все окончательно убедились в том, что Александр Александрович не будет хозяйничать, и со всеми вопросами нужно обращаться к его матери, которая сама распоряжалась сельскими работами, тогда как я взяла на себя заботу о столе и часто работала в цветниках, в чем помогала мне и сестра. В таких случаях, когда Блок попадал в Шахматово в то время, когда надо было высаживать в цветники летники, выведенные в парниках, он очень охотно занимался этой работой, причем делал он гораздо скорее и лучше, чем учившийся в московском садоводстве Николай, у которого не было ни той ловкости рук, ни решительности движений, которыми отличался Блок, проявлявший талантливость во всем, что он делал.
В 1913-ом году Блоки провели весну в Петербурге, а 12-го июня уехали за границу, снова на берег океана, на этот раз в Гетари, откуда ездили верхом и в Испанию. Вернувшись в Россию в прекрасном настроении, Блок приехал в начале августа в Шахматово, а в конце августа приехала и Люб<овь> Дм<итриевна>. Блоки прожили с нами до половины сентября; Александр Александрович много занимался рубкой кустов и деревьев, причем так расходился, что загубил совершенно зря красивую группу старой сирени, в чем, может быть, впоследствии и раскаялся. Отголоски последних шахматовских событий, в том числе и этой варварской рубки, можно проследить в интересных набросках «Ни сны, ни явь», которые появились уже после его смерти в «Записках мечтателей». Эти оригинальные отрывочные картины помечены датой 19-го марта 1921 года (1907, 1909 и новое). Большая часть их навеяна Шахматовым. Описание сенокоса за садом и внезапно раздавшейся песни есть буквальное воспроизведение действительности. Григорий Хрипунов пел известного «Бродягу», одну из популярнейших русских песен, проникнутых «тоской острожной». Купец, чей луг косили, был владелец соседнего с Шахматовым имения – по фамилии Тябликов; характеристика и судьба его в общем верны. Федот – известный гудинский мужик, самый бедный из гудинцев. Но, разумеется, все события стилизованы и синтезированы ради общего впечатления. В этот синтез вошла и сирень. Она была точно такая, как описал ее Блок. Березовую рощу он действительно вырубил с помощью братьев Кублицких, только гораздо раньше, но она была не там, где срубленная сирень, а под садом, и точно: дом наш стал после этой рубки гораздо виднее с дороги и из оврага и стоял, «открытый всем ветрам и бурям». Даже урядник и велосипедист, которого Блок превратил в «политического» и «нелегального», ездили точно такими путями, как описано в этом отрывке; не забыты и осипшие собаки. Сцена с мужиками и богатыри – уже чистый вымысел, но картина навеяна теми же впечатлениями родимой деревенской глуши. А последний отрывок, проникнутый свойственным Блоку трагизмом и жутью, происходит в реальной обстановке известного места шахматовского сада.
«Ни сны, ни явь» нарушили течение моего рассказа. Возвращаюсь к 1913-ому году.
Пребывание Блока в Шахматове в этом году ознаменовалось какой-то стихийной жаждой разрушения. Это выражалось в непрестанном желании еще что-то вырубить. Помнится, именно в это лето он вырубил в саду массу елей и проредил этим сад до такой степени, что он стал прозрачным и уже не составлял той сплошной массы деревьев, которая скрывала прежде от глаз прохожих то, что было в саду. Все эти вырубки Блок производил с известной целью – иногда разумной, иногда фантастической. И матери его, и мне они были не по душе: сад от них сильно проигрывал, но удержать Блока мы не могли.
Во время зимнего сезона 1913-14-го года произошла встреча и знакомство Блока с артисткой Любовью Александровной Андреевой-Дельмас. В 1914-ом году он уехал в Шахматово только 8-го июня. (Любовь Дм<итриевна> играла в Труппе Зонова, основавшейся к Куоккале). В деревне Александр Александрович занялся переводом новеллы Флобера «St. Julien I'Hospitalier»[68]. Этот перевод остался в неотделанном виде и не был напечатан. Замечу кстати, что, кроме пьесы «Король на площади», Блок не написал в Шахматове ни одной большой вещи. «Возмездие» только начато было в Шахматове. Там писались только лирические стихи, правда, в довольно большом количестве.
Весть о войне застала Блока в Шахматове, где мы мирно жили втроем. Франц Феликсович, уехавший в Крым для лечения, вернулся в Петербург по случаю мобилизации и немедленно вызвал жену телеграммой. 19-го июля Александр Александрович с матерью уехали в город. Я осталась в деревне до конца лета. В конце августа Люб<овь> Дм<итриевна> уехала на фронт в качестве сестры милосердия, а 8-го октября уехал на войну Франц Феликсович. В 1915-ом году Александр Александрович провел в городе весь май и июнь, после чего приехал в Шахматово. Никакой литературной работой он не занимался, только гулял и работал на воздухе. Между прочим, нанял земельника, который под его руководством делал в саду насыпь для новых цветников. В конце лета приезжала на неделю Л. А. Дельмас. Александр Александрович совершал с ней длинные прогулки, а по вечерам она пела под аккомпанемент нашего старого фортепьяно. Весну и лето 1916-го года Александр Александрович провел в городе. Он очень интересовался шахматовскими делами и спрашивал в письмах к матери о результате садовых работ. 11-го мая он пишет: «Мама, я получил твое письмо и захотел в Шахматово; но, с другой стороны, я как будто начинаю писать. Боюсь сглазить». 4-го июня он пишет: «Мама, сейчас, наконец, окончена мною первая глава поэмы „Возмездие“. В течение одного неполного месяца Блок посредством многих исправлений и дополнений привел в окончательный вид эту главу, начатую весной 1911 года и продолженную в 1914-ом. 16-го июня он пишет, „Мама… не еду, потому что надеюсь (м. б. и тщетно) еще что-нибудь написать“».
Писать Блоку больше не пришлось. Начались хлопоты по случаю близкого призыва. Он уехал на Пинские болота в качестве табельщика одной из организаций Земгора. В Шахматово приехал только на один день незадолго до отъезда, который состоялся в конце июля. Этот единственный день был последний, который он провел в этом любимейшем уголке. Тогда он был, конечно, далек от этой мысли… В 1917-ом году мы с Александрой Андреевной последний раз приезжали в Шахматове. После этого туда уже нельзя было ездить, а вскоре дом был разграблен и сожжен соседними крестьянами – не со зла, а просто потому, что, взявшись беречь брошенную нами усадьбу, они понемногу разворовали все в доме, а потом захотели скрыть следы воровства. После этого туда заглядывали только изредка жившие по соседству двоюродные братья Блока, Кублицкие. Сам он не хотел больше туда ездить. Если бы он захотел, он, быть может, и мог бы сохранить Шахматово, воспользовавшись своими связями и знакомствами, но он ничего для этого не сделал, считая, что не имеет на это никакого права. Потеря Шахматова была ему очень тяжела, конечно, не как потеря имущества, а как гибель этого милого его сердцу приюта, где протекли лучшие дни его жизни. Когда на вопрос Чуковского, жаль ль ему Шахматово, он ответил: «Туда ему и дорога», – это был, конечно, лишь способ отмахнуться от неприятного разговора и скрыть свои настоящие чувства. Когда мать заговаривала об этом вопросе, он говорил ей: «Зачем говорить о том, что больно?» Уж, конечно, не помещик, а просто человек и поэт говорили в нем в эти минуты.
Мне остается перечислить остальное из того, что написано было Блоком под влиянием Шахматова. Это были те места в «Возмездии», которые касаются деревни. Уже в первой главе есть отрывок, картина, которую поэт мог наблюдать только в Шахматове:
Встань, выйди поутру на луг:На бледном небе ястреб кружит,Чертя за кругом плавный круг,Высматривая, где похужеГнездо припрятано в кустах…и т. д.Этого ястреба уподобил поэт своему герою, которого он назвал сначала «незнакомец странный», затем сказал, что он «похож на Байрона» (слова, приписанные Достоевскому), а еще дальше назвал его «демоном». Во 2-ой главе, и в стихах, и в прозе, говорится о Шахматове и его окрестностях. Последнее, что написал Блок, уже совсем больной, на краю могилы, – были наброски в стихах для «Возмездия»:
Уж осень, хлеб обмолотили,И, к стенке прислонив цепы,Рязанцы к веялке сложили…И в прозе: «Пропадая на целые дни – до заката, он очерчивает все большие и большие круги вокруг родной усадьбы…»
Стихи воспроизводят точнейшую картину из раннего детства Блока в Шахматове, проза – его прогулки верхом по окрестностям. И так – до последних дней, когда поэт мог работать и болезнь не сломила его окончательно, – он работал над поэмой, воспроизводя картины Шахматова, о котором он говорит, между прочим, в своей статье, посвященной памяти Леонида Андреева: «Я помню потрясение, которое я испытывал при чтении „Жизни Василия Фивейского“ в усадьбе, осенней дождливой ночью. Сейчас от этих родных мест, где я провел лучшие времена жизни, ничего не осталось; может быть, только старые липы шумят…»
В Шахматове протекли «золотые годы» поэта, в более зрелые годы он ездил туда отдыхать от города, от интеллигентщины, приобщаться к природе и стихии и окунаться усталой душой в атмосферу тех же родимых мест, где он знал каждую травку, каждое дерево… Там было столько передумано и пережито в часы его одиноких прогулок еще с юных лет, когда он утопал в неясных мечтах и беспредметном созерцании. Отголоски дум более серьезных, созревших в этих местах, находим мы в Дневнике, где говорится об отношениях барина и мужика и с такой беспощадностью осуждается барин. Итак, Шахматово не только радовало, но и учило поэта.
Ленинград, 1930 г.Примечания
1
Шахматово было куплено осенью 1874 г., а лето 1875 г. – первый сезон, проведенный Бекетовыми в имении (см.: Станислав Лесневский. Путь, открытый взорам. М., с. 29–30).
2
Надежда Васильевна Стасова (1822–1895) – участница женского движения, одна из организаторов воскресных школ и высшего женского образования в России; Варвара Павловна Тарковская (1844–1913) – активная деятельница женского движения. Обе были членами совета Высших женских курсов.
3
В библиотеке Блока было издание этой книги: А. Н. Бекетов. Беседы о земле и тварях, на ней живущих. 7-е изд. СПб., 1898 (Библиотека, вып. 1, с. 27).
4
Конради Е. И. (1838–1898) – известная либеральная общественная деятельница. Ее записка получила в то время широкий отклик. См.: Е. Г. Бартенева. Евгения Ивановна Конради (Из воспоминаний старой знакомой) – «Женское дело», 1899, № 1.
5
Дмитрий Андреевич Толстой (1823–1889) – министр народного просвещения в 1866–1880 гг.; Михаил Сергеевич Волконский (1832–1909) – попечитель Петербургского учебного округа; Константин Николаевич Бестужев-Рюмин (1829–1897) – историк, академик. Об истории Высших женских курсов см.: Высшие женские (Бестужевские) курсы. Библиографический указатель. М., 1966.
6
Иосиф Владимирович Гурко (1828–1901), Александр Елпидифорович Зуров (1837-?), Федор Федорович Трепов (1812–1889) – градоначальники в 1876–1883 гг.
7
Красивая голова (нем.).
8
Под арест! (фр.)
9
Имеется в виду национализация ценностей, в том числе и принадлежащих частным лицам, хранившихся в банках.
10
Александр Иванович Введенский (1856–1925) – философ, профессор Высших женских курсов и Петербургского университета.
11
Михаил Никифорович Катков (1818–1887) – публицист, редактор реакционной газеты «Московские ведомости».
12
Фридрих Фребель (1782–1852) – знаменитый немецкий педагог.
13
Энрико Тамберлик (1820–1888), Анджелина Бозио (1824–1859), Паулина Лукка (1844–1908), Камилло Эверарди (1825–1899) – известные певцы.
14
Так в тексте.
15
Аделина-Мария-Жанна Патти (1843–1919) – знаменитая певица.
16
Я республиканец! (фр.)
17
Кирилл (Карл) Викентьевич Лемох (1841–1910) – известный художник-передвижник; Анна Ивановна Менделеева (урожд. Попова, 1860–1942) дилетантски занималась живописью, поддерживала дружеские связи с передвижниками (ее мемуары о Блоке: Воспоминания, т. 1); Григорий Григорьевич Мясоедов (1835–1911) – известный художник-передвижник. См.: Г. Г. Мясоедов. Письма, документы, воспоминания. М., 1972.
18
Виктор Александрович Крылов (1838–1906).
19
Таухниц – немецкая издательская фирма, выпускавшая многочисленные романы на английском языке.
20
«Огонь» (фр.).
21
Леон Гамбетта (1838–1882) – премьер-министр и министр иностранных дел Франции в 1881–1882, во время франко-прусской войны – член Правительства национальной обороны; Жюль Фавр (1809–1880) – вице-председатель и министр иностранных дел в Правительстве национальной обороны, министр иностранных дел в правительстве Тьера; Адольф Тьер (1797–1877) – глава исполнительной власти во Франции с февраля 1871 г.
22
«Фонарь» (фр.).
23
Акростих – стихотворение, в котором начальные буквы строф составляют какое-нибудь имя или слово.
24
Олоферн – библейский герой, убитый красавицей Иудифью.
25
Точное название этого растения филадельфус, оно не имеет ничего общего с настоящим вьющимся жасмином, мелкие желтоватые цветы которого пахнут совсем иначе, распространяя сильный запах жасминных духов.
26
Так называли мы это высокое место, где любили сидеть, особенно по вечерам на закате
27
Второе двустишие – неточная цитата из стихотворения Е. А. Бекетовой.
28
А вот две красавицы (фр.).
29
В «Бахчисарайском фонтане», описывая красоту Заремы.
30
Эта книга (экземпляр, принадлежавший матери поэта) сохранилась в библиотеке Блока (Библиотека, вып. 2, с. 70).
31
В четвертую долю листа (лат.).
32
Милая Шарлотта,Вы воровка.Вы похитили мое сердце,И от этого я был болен.33
Ваш отец глупый человек! (нем.).
34
Н. А. Мансуров был дядя зятя Григория Силыча Николая Эверсмана, женатого на его второй дочери Надежде Григорьевне.
35
Маленькому Саше Блоку было в то время полтора года.
36
Саша Блок.
37
В это лето наша семья уезжала в Швейцарию, а до тех пор проводила лето обыкновенно в Трубицыне.
38
См.: Письма к родным, т. II, с. 145–183, 234–250.
39
Как никогда, так и всегдаДевиз не для любви.(фр).40
Михаил Семенович Воронцов (1782–1856) – наместник Кавказа и главнокомандующий Отдельным кавказским корпусом в 1844–1854 гг.
41
Соблюдать приличия (фр).
42
См., напр.: Рескин Дж. Искусство и действительность. Пер. О. М. Соловьевой. М., 1900; Рескин Дж. Сезам и Лилии. Пер. О. М. Соловьевой. М., 1901 (обе книги сохранились в библиотеке Блока; Библиотека, вып. 2, с. 212, 214). Далее упоминается статья О. М. Соловьевой «Элиу Веддер» («Новый журнал иностранной литературы, искусства и науки», 1899, т. 3, № 8, с. 136–137). См. также комментарии С. С. Гречишкина и А. В. Лаврова к письму М. А. Бекетовой А. Белому от 24 января 1931 г. – Александр Блок. Исследования и материалы. Л., 1987, с. 259.
43
Яков Верный (фр.).
44
Александра Михайловна Калмыкова (урожд. Чернова, 1849–1926) – деятельница в области народного образования.
45
В Рязанской губернии не приходилось сушить снопы, и потому рязанцы были непривычны к этому делу.
46
Отец Мотовилова был известный деятель 60-х годов, кажется, первый председатель новых судов.
47
Молодого премьера (фр.).
48
Иван Алексеевич Вышнеградский (1830–1895).
49
Николай Петрович Макаров (1810–1890). См. о нем: Б. М. Эйхенбаум. Маршрут в бессмертие. Жизнь и подвиги чухломского дворянина и международного лексикографа Николая Петровича Макарова. М., 1933.
50
Стриженые волосы – примета «вольномыслия» женщин в 1860-е гг.
51
Хозяйка дома (нем.).
52
Лидия Филипповна Нелидова (урожд. Королева, в первом браке Ламовская, во втором – Маклакова, 1851–1936) – беллетристка.
53
Карл Юльевич Давыдов (1838–1889) – виолончелист и композитор, профессор и директор Петербургской консерватории.
54
См. в письме Достоевского к жене: «Я бросился спастись за кулисы, но туда вломились все, а главное женщины. Целовали мне руки, мучали меня» (Цит. по: Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений, т. 26. Л., 1984, с. 460; ср. там же, с. 462). См. также: С. В. Белов. Романтика книжных поисков. М., 1986, с. 72–74.
55
Чайный цвет (фр.).
56
И потекут сокровища моиВ атласные дырявые карманы.Пушкин. «Скупой рыцарь».57
Письмо ноября 1904 (ЛН, т. 92, кн. 1, с. 271–272).
58
Альберт Николаевич Бенуа (1852–1936) – художник-акварелист.
59
Эрнест Николини (1833–1898) – солист итальянской оперы.
60
Мария Гавриловна Савина (1854–1915) – знаменитая актриса Александрийского театра.
61
В то время Блок из шалости произносил свою фамилию таким образом.
62
Собака.
63
Это четверостишие читается так:Раскрылась вечности страница.Змея бессильно умерла.И видел я, как голубицаВзвилась во сретенье орла…(ЛН, т. 92, кн. 1, с. 339).64
«Я живу в отдаленном скиту».
65
См. III-ий том стихов
66
Стихотворение написано в сентябре 1910 г.
67
Так в тексте. Должно быть: «Отец лежит в „Аллее роз“…» (III, 332).
68
«Св. Юлиан-Гостеприимец» (фр.).
