Три дня пути

– Да вот…

– И ты туда же, – вздохнула Вера Ивановна, взглянув на фамилию автора. – Я думала, она (автор книги, Ф.И.О.), уже из моды вышла. Вот поверь мне – я прочла одну её книжечку и больше – не смогла. Секс, воровство, убийство. Ужас. Беда.

– Да ну, развлечение просто, – не согласился Саня. – Вы как-то слишком серьёзно!

– Жизнь гяура, – тихо, как бы про себя, произнёс Али-Анжил[8].

– Что? – переспросил Саня, забирая детектив из рук учительницы.

– Ничего, – ответил Али-Анжил. – Сам не понимаешь, как ты живёшь.

– Пойду-ка я, покурю, – поднялся Коля. – Как я понимаю, компании у меня нет?

– Не курю. Курить вредно! – улыбнулся с верхней полки Саня.

Али только стрельнул глазами.

– Жить – вообще вредно, – вздохнул Коля, сделав рукой какое-то странное движение.

Мы-то знаем, кого он отогнал в очередной раз.

– Слышь, студент, – обернулся Коля, разминая в руках сигарету. – А что, общаги для студентов ещё есть?

– Есть, – повернулся на полке Саня. – Правда, мало, на всех не хватает. – Начальство сдало здание всяким частным конторам.

– Это хорошо, что ещё есть, – Коля кивнул, словно от его одобрения что-то зависело. – Общага, брат, хорошее дело.

Не стал бы он рассказывать юнцам, что и сам, до сих пор, живёт в общаге. Правда, в общаге для рабочих. В комнате на двоих. В последнее время – вообще один, так как сосед его «подженился» и вещички вывез. За общагу Коля за него платит. Платит исправно, чтоб никого не подселяли. Да ещё коменданту приходится регулярно «ставить», чтоб тот «не видел», что место пустует.

За тот год, что сосед съехал из общаги, Коля привык к одиночеству.

Но – к одиночеству «внутриобщажному», а что там творилось в его сердце, когда приходилось думать о настоящем доме и семье, то это тема запретная.

– Пошли, накатим! – появился Четырис.

– На том свете тебе наливать не будут, – предупредил Дванс.

«Вот она, семейка моя! – усмехнулся про себя Коля. – Пошли прочь, зелёные! Забодали вы меня!»

Агриил издал очередной скрип и стон. Поезд шёл вверх.

– Господи, помилуй! – снова отреагировала учительница.

Дорога давно построена, но всё работает надёжно. А вот в жизни человеческой – надёжности мало.

Сколько подъёмов и спусков случилось, например, в Колиной жизни! Сколько карабканий вверх и безбашенных падений? А также петель, оборотов и тоннелей? Тоннелей таких тёмных и глухих, что свет в конце почти не маячил.

Кому они нужны, кому интересны? И вообще…

Куда уходят наши перевалы и переправы? Куда ушли трудности и радости всех тех работяг, что тянули железную дорогу чудны́ми инженерными петлями и пробивали в непробиваемых горах железнодорожные тоннели?

А где мысли и чувства их начальников? Где строгие приказы? Где ругань, наказания, штрафы? Протесты и подчинение?

Ведь и косточки – давно истлели. И тех, и других. Начальников и подчинённых.

Куда, вообще, деваются человеческие грехи и хорошие поступки? Ругань и молитвы? Ненависть и любовь?

И наши – куда денутся? Наши-то, бесценные – куда?

Коля кашлянул, вытащил из кармана зажигалку и покинул четвёртый отсек тринадцатого вагона.

Глава 13

Темнота в тоннелях не пугает ни добрых, ни злых духов. Им, в принципе, не нужно электрического освещения. Всё и так понятно.

Если мелкие бесы внушают людям мелкие, целенаправленные и зловредные мысли и толкают людей к мелкому хулиганству (всех сортов и мастей), то большие бесы внушают «крупные мысли». И толкают к соответствующим поступкам.

Иногда…

Вот, вспомните: Каин убил Авеля.

Это – тот самый, первый случай, когда дьявол полностью овладел сердцем бедняги Каина. Правда, тот сам позволил ему войти. Наверно, через двери зависти, с которыми, до этого, побаловались мелкие бесы.

Может, он вошёл через двери тщеславия. Или – ещё как-нибудь. Быстро впустил он врага или постепенно – об этом история умалчивает.

И вот, Авель убит. Совершён поступок. Дело – сделано.

Бес доволен.

А что же Каин? Каин – не кается. В его душе нет места даже крупице совести, поэтому покаяния из неё не вышибить. Каин говорит: «Не сторож я брату моему».

В этой фразе, в принципе, нет ничего плохого. Мы, действительно, не сторожа нашим братьям. Мы должны стоять на страже своей души, чтоб отследить тот самый момент, когда ею хотят овладеть злобные духи. Всякие: мелкие, крупные. Кому как.

Что же в этой фразе плохого?

То, что её произносит убийца. В этой фразе плох – обман. Попытка обмануть Бога. Мол, не знаю я. «И не шей мне мокруху, начальник!»

Но Богу не нужно человеческого зрения. Не надо путать, в очередной раз, земное и Небесное. Не надо мерить зрение Бога человеческими мерками.

Не бывает поругаем Бог…

Каин приговорён к бессмертию и вечным скитаниям. Никто не сможет лишить его жизни. Неприкаянный он. Вот оно, что за слово.

Не-при-каянный. Не может, по состоянию своей души, даже пристроиться к покаянию. Только попробуйте представить себе, что творится внутри неприкаянной души. Творится бесконечно.

Страшно. Бр-р-р…

Вот ещё что происходит. К примеру, пассажир лежит на месте № 18, а Агриил уже не гремит и не корёжится, а шепчет ему на ухо и радуется.

Чему?

Во-первых, тому, что его слышат. Но не подозревают о том, что это именно он сидит тут и нашёптывает прямо человеку в ухо!

Вернее, внушает бедняге мысли, прямо в мозг.

Во-вторых, радуется тому, что его не гонят. А как гнать того, о ком человек даже не подозревает!

В-третьих, Агриил радуется тому, что, скорее всего, всё будет сделано, как он задумал. Будет выполнено то задание, на которое он, Агриил, посылается существом гораздо более могущественным, чем он сам.

А этот жалкий человечишка просто должен задание исполнить. И всё!

Но Агриил не радуется. Он зло-радуется. Злорадствует. Чувствуете разницу?

Радость предполагает, что тот, кто радуется, делает это относительно кого-то или чего-то. Человека, животного, дерева, неба, картины, стола, жаренной картошки. Мироздания, наконец. И т. д.

«Радуйтеся, праведные, о Господе»[9] – вот так, видимо, звучит высший аспект радости.

«Упивайтесь, безбожные, злом» – так, видимо, звучит апогей злорадства.

И на всё это способна человеческая душа.

Всё зависит от того, кто в ней главенствует. Ангелы или демоны. Бог или дьявол, по большому счёту.

Переплетения и содержание человеческих душ – могут видеть Ангелы. Насколько им позволено Богом, согласно их чину. Недаром художники часто рисуют Ангелов грустными или плачущими.

Художники не видят Ангелов, они их чувствуют…

Недаром ещё говорят, что радуются Ангелы даже об одном грешнике покаявшемся, даже о самом незначительном, мелком грешнике. Поют там, на небесах, Бога славят.

Понятно, почему. Как насмотрятся на наше зло.

Как насмотрятся на эти рожи, на всю эту мешанину «злобных», вьющихся над нами и проникающих в наши сердца.

Глава 14

Алиил скорбно смотрел на засилие злобных духов в своём любимом вагоне № 13, своего любимого поезда №Ч/Я001.

Ох, ох-ох.

Вокруг студента вьются: пара мелких тщеславных бесов, пара жадных, обжорливый. Один тщеславный нашёптывает мысли о женитьбе на дочери олигарха, для занятия соответствующего места в общественной иерархии. «Инфинити, Багамы». «И тут я, такой неотразимый.».

Другой тщеславный зовёт: «Надо бросить на фиг всё! Всю эту мирскую суету! Надо достигать «освобождения»! Надо вырываться из «колеса Сансары». А что? Обрил голову, сиди, пой мантры. Будешь, как монахи в фильмах о Шаолине – бегать по воде, прыгать по верхушкам деревьев. Ну, и конечно, тут появляется красавица в кимоно! И сокровища древних пирамид! (пирамиды, правда, немного не из этой оперы, но какая разница.)»

Поскольку бес мелкий, он больше ничего не знает. И просто дёргает за ниточку: «Вот достигнешь «освобождения» и станешь выше всех этих мелких людишек!» «Познаешь тайны, станешь всемогущим, как бог…»

Детский сад, ясельная группа.

Студент Саня эти мысли вроде бы и не очень принимает. Так… приятно помечтать.

Ещё вьётся над бедным Саней блудная мелкота, видимо, привлечённая книжкой. А также прилетевшая в отсек из-за перегородки. В соседнем отсеке, кроме мужичка с места № 18, едет девчонка, если можно назвать её так назвать. Танцовщица стриптиза. Как пройдёт в туалет, по проходу, так за ней эти блудные стелятся, как шлейф. У всех мужчин будят определённые мысли и чувства.

А как начинает она на верхнюю полку лезть, то прямо хоть свет туши!

И у женщин тоже… будят.

Те плюются ей вслед, ругаются. Гневных бесов полно и завистливых тоже, хоть отбавляй.

На двух нижних полках соседнего отсека едут мамаша с сыном-подростком. У сына нога в гипсе, а то бы, он, конечно, место стриптизёрше уступил. Приходится и ему смотреть на все части стриптизёрского тела.

Бесов – хоть отбавляй.

Над Колей, кроме двенадцати алкогольных, ещё и гневный, тщеславный и тоскливый, над Верой Ивановной – тоже же тщеславный со сребролюбивым. Есть, есть. Хоть и поодаль держатся, но стоят на страже.

А вот над Али-Анжилом… кроме всех мелких, ещё и такой – из тех, которые сопровождают не всех приверженцев Аллаха и пророка Мухаммеда. А только некоторых, самых воинственных.

Агриил, в это время, тоже поглядывает в сторону Алиила и думает: «Есть тут один, кто может прогнать меня. Вот этот! Сидит, не улетает из вагона № 13! Но он может действовать только через Бога или через человека. Едва ли, чтоб Бог тут появился, Сам, во всей мощи. Если появится – что ж, на то Он и Бог. Может, смогу и убежать.»

Веруют, веруют бесы! Веруют, трепещут, но.

Ведь и бесы свободны. Не связывает Бог и их свободной воли – до поры, до времени. И кажется бесам, что их временные конвульсии можно назвать победами.

Вот и Агриил – такой же, как все. Почти победил. Почти празднует: «Через человека этому Божьему ко мне не подобраться! Через кого ему на меня действовать? Ну, к этому. (Али) он не подойдёт вообще! Кто ещё? Мужик? (Тут Секар думает о Коле) Да на этом навешено нашего брата, как игрушек на новогодней ёлке!»

Агриил чуть повернулся и махнул лапой мелким бесам, которые вились вокруг Коли. Бесы ответили ему тем же.

«Уно, Дос, Трес! Надо же! Хорошие имена! Правда, у мужика крест на шее. Но он, кажется, забыл, для чего крест на нём болтается. Нет, не потянет. Кто ещё? Студент? Ну… не смешите меня! Ни рыба, ни мясо. Одна карма, которую бабушка сложила в коробочку! На этом креста нет, вместо креста – татуировка! Цветочек! Ха! Этот – наш! Если бы мог – взялся бы за студента, честное слово! Это же – глина! Нет, до глины не дорос. Пластилин это, детский пластилин! Лепи из него фигу, какую хочешь!»

Агриил пошевелился и протянул щупальце к верхней полке. Но ему пришлось отдёрнуть лапу: «Жаль, выходит студент! А мне нельзя покидать свой пост. Но, думаю, и без меня найдётся, кому фигу слепить из этого пластилина.»

Так или не так конкретно думал Агриил, чернея мордой и перебирая волосатыми лапами, как щупальцами, но смысл его размышлений – примерно такой.

Осталось ему перевести мысленный взгляд на пожилую учительницу: «Баба? Ну, эта с крестом и даже что-то там лопочет… но мне её молитвы, как слону дробина. Да и по всему вагону… кого он найдёт, это Ангел? То вор, то проститутка, то баба вздорная, то – пьяницы непросыхающие, то курица, а то – просто дурак! Вот и все пассажиры! Ну, и как этот, Ангел паровозный, хочет со мной справиться?»

Глава 15

– Стоим сорок минут! – объявила проводница Клава. – Только не разбредайтесь далеко, а то собирай потом вас! Бежать будете – не догоните!

Саня уже успел обняться с Верой Ивановной и пожать руки Анжилу и Коле. Коля хлопнул студента по плечу:

– Ты смотри там… в институте своём… не дури! А то…

Коля хотел предупредить студента, что в этом мире нельзя ни от чего зарекаться. Ни от сумы, ни от тюрьмы. Что жизнь может раскрыть перед человеком такие бездны дерьма, что потом всю жизнь придётся очищаться и зализывать раны.

Что.

Коля захотел поделиться опытом. Передать, так сказать, частицу. Почему-то сердце Коли наполнилось давно забытой нежностью. Коробочка с печеньем подействовала, что ли? Или то, что он, Коля, всё-таки решился поехать. И едет туда.

Едет, едет.

Ну, и вообще. Иногда так хочется предостеречь кого-то молодого, неопытного! Наверно, это просто в отцовской крови – предостерегать, учить, натаскивать сына.

А если Бог не дал своего сына?

Или дать-то дал, да ты сам, дурак, не взял?

Поэтому Коля хотел… но только и успел, что хлопнуть студента по плечу:

– Ну, давай, что ли.

Саня уже подмигивал танцовщице стриптиза, выглядывавшей из соседнего отсека.

– Девушка, вам не надо выходить?

– Нет! – заколыхалась «девушка».

– Жаль!

Али тоже взглянул на девушку. На лице его отразилась странная смесь чувств. Тут тебе интерес и даже вожделение. Куда же, без него. И презрение.

Презрение, всё-таки, главенствовало.

Саня, наконец, собрал рюкзак и вытащил из-под полки Коли сумку:

– Ну, всё! До свидания! И прощайте!

Тут поднялась Вера Ивановна и перекрестила студента:

– Бог в помощь тебе, Саша.

Потом учительница чуть приобняла студента и прошептала, почти на ухо:

– Не надо тебе ни к буддистам идти, ни к мусульманам. Крестись, если некрещённый. Иди в Божий храм. Там найдёшь ответы на все вопросы. Только не думай, что это легко… Не думай…

– Ага, – так же тихо ответил студент. – Наверно.

Почему-то Вера Ивановна испытала к этому Сане такие чувства, словно это она – его родная бабушка, а не та незнакомая женщина, которая пекла ему печенье и складывала его в смешную коробочку.

Может, потому, что где-то в глубине души пожилая учительница чувствовала, что парню предстоят трудности. Даже беды. Что не застрахован студент от ошибок и обязательно… ну, просто обязательно их сотворит. И будет потом горько об этом сожалеть, и тяжело расплачиваться. И прочее, и прочее, и тому подобное.

Бывает так – вдруг какой-то человек становится нам словно бы родным. И хочется оградить его, предостеречь.

Защитить, неведомо от чего.

Поэтому Вера Ивановна и перекрестила Саню, на прощание.

– Храни тебя Бог, сынок.

Агриил заворочался. Ему стало неуютно в проходе плацкартного вагона.

Всё-таки крестное знамение.

Да и «светлые» активизировались, даже от Коли отогнали Уно, Доса, и Треса, и всех остальных. Не далеко, но отогнали.

Алиил возле учительницы крылья расправил.

Коля и Анжил собрались выйти побродить по перрону, а Вера Ивановна осталась «сторожить» сумки.

– Я покурю и приду, сменю вас, – пообещал Коля.

– Коля, сколько той жизни! – дунул в ухо Коле вернувшийся Семис. – Пошли, хряпнем! За сорок минут – до магазина и обратно!

– Коля, что такое сто грамм, по сравнению с бесконечностью, – вторил Семису Восемис.

– Да пошли вы, – махнул рукой Коля.

– Что? – не поняла Вера Ивановна.

– Пошёл я, говорю, – отозвался Коля. – Покурю…

Но первым в купе вернулся Али. На Веру Ивановну он смотрел холодновато, но предложил:

– Если хотите, можете выйти, погулять.

– Спасибо, – откликнулась учительница и вышла, прихватив сумочку.

Али-Анжил сел на край её нижней полки, достал чётки и прикрыл глаза. Через некоторое время его пальцы забегали по бусинам: нет Бога, кроме Аллаха.

Глава 16

На перроне – солнышко.

Хороший город. Когда-то был перекрёстком торговых путей. Золотишко здесь мыли, пушнину добывали, скупали и перепродавали, металл плавили. Рыба, икра.

А если много в российском городе богатств, так кого много?

Рабочих? – Ну, да. Имеются.

Купцов? – Тепло.

Разбойников – Теплее.

Каторжников? – Теплее.

Не догадались?

Взяточников! Взяточников много! От самых мелких, до самых крупных, от мелкого приказчика до генерал-губернатора. Ах, жаль, не существовало ещё «борьбы с коррупцией»!

Да и слова такого, как «коррупция», не существовало. И «откатов» тоже не существовало. И офшоров. А процветали себе взятки, кумовство или просто «всяческие беззакония».

Однажды, в начале девятнадцатого века, в одном городе сменили одного «нечестного» губернатора на «честного». Так вот, «честный» за два года – семьсот чиновников поймал на «беззакониях». Правда, не знаю, что с ним дальше стало, с «честным»-то.

Бедная Россия.

Что касается разбойников и каторжников, так этого добра, вдоль железной дороги и далее, во все времена водилось достаточно и даже больше, чем достаточно.

Возьми хоть эту дорогу железную. «Под каждой шпалой – могила зэка…» – так говорят.

Но это, правда, больше про БАМ[10]. Начали строить БАМ в 1932 и до сих пор, кажется, не завершили. А «тридцать седьмой год». Кто только о нём не пишет, не обсуждает его и не осуждает. Могилы безымянные заросли таёжным подлеском, как и все те места, что человек покидает, откуда уходит.

И везде, если смотреть из окошка по ходу поезда, увидишь остатки брошенных деревень, заброшенных небольших станций. Года не пройдёт, как на бывшие человеческие жилища наползает тайга, лес, степь.

А если двадцать лет пройдёт? А сорок? А семьдесят?

Бывало, идут по лесу туристы, радуются красотам. Горам, озёрам, чистейшим родникам. Красота! Кажется, не ступала здесь нога человека.

Первооткрыватели!

Глядь, а на краешке полянки валяются остатки чего-то, знакомого до боли. Да это же вышка! Почти истлевшая деревянная лагерная вышка, с которой за осуждёнными наблюдал часовой.

Глядь, а среди сосен – проволока колючая. Ржавая, зараза! Господи! А это что такое? Табличка… Буквы стёрты. «…лаг… №…».

Первооткрыватели, однако.

Идёт железная дорога через бессчётное количество городов, через десятки рек, мостов и тоннелей. Через десятки и сотни тысяч человеческих судеб, увлекая за собой десятки и сотни тысяч добрых и злых духов.

Вечных духов, всё это видевших воочию. Представляете? Вот кто мог бы рассказать обо всём, без прикрас!

Кто строил, как строил, кто жил, как жил. Как помирал. Как умер. И где теперь его душа.

Да вот только закрыты наши духовные очи, ибо безгранична мудрость Господа, закрывшего их. Человек – свободное существо и до правды должен дойти сам, своей свободной волей.

Так что – дерзайте, братья.

Дерзайте.

Глава 11

Когда в «отсек» вошла «новенькая» женщина, в нём находился только Али. Сидел на нижней полке, перебирал чётки.

– Добрый день, – вернула его женщина с небес на землю.

Такая себе, обычная женщина. Достаточно стройная, симпатичная, волосы тёмно-русые, со следами более светлой краски на концах. Волосы собраны на затылке под простую пластмассовую заколку. Косметики – почти никакой. На губах – остатки помады. Одета просто. Совсем просто, дёшево.

Возраст – между тридцатью пятью и сорока. Наверно, ближе к тридцати пяти, но уж очень усталая. Замученная какая-то. В руке у женщины довольно большая сумка, но видно, что полупустая.

– Добрый день, – кивнул Али.

– У меня тут… место нижнее боковое. Пойду к проводнице, бельё попрошу.

Словно бы виновато, женщина поставила сумку под открытый столик бокового места. И через пару минут вернулась:

– Говорит, как поедем, так сама принесёт, – тихо проговорила женщина, практически ни к кому не обращаясь. Али-Анжил на её слова никак не отреагировал.

Женщина села на нижнее боковое место и откинулась на переборку между боковыми полками. И застыла.

Так и сидели в «отсеке» две застывшие фигуры: Али-Анжил и женщина. Сидели до тех пор, пока в вагон не вернулись сначала Вера Ивановна, а потом уже и Коля.

– Здравствуйте, – проговорила женщина. – Я вот тут… на нижнем.

– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо кивнула учительница. – Меня зовут Вера Ивановна. Это Коля, а это – Анжил.

– Очень приятно, – кивнул Коля.

– Али, а не Анжил, – посмотрел Али в сторону женщины. – Али.

– А я – Надя. Я – выйду скоро. Ночь пересплю.

Слова Надежды словно бы остановились. И только грустные ангелы застыли над усталой Надей.

У Нади на шее крестик, в кошельке иконка Николая Чудотворца, Анастасии Узорешительницы и икона распятия Христова. Такая, где голова Спасителя склонилась направо, к благоразумному разбойнику, который у католиков носит имя Дисмас, а в православии – Рах (иногда – Варвар). И который издавна по всему миру христианскому является покровителем заключённых.

Ангел-хранитель тут же, рядышком, но не над правым плечом, а поодаль. А главенствующее место занимает дух тоскливый. Пусть и ранга невысокого, но мрачный видом, чёрный, с глазами запавшими и тусклыми. Смердящий и холодный.

Ангелам-то уже ясно, откуда едет Надежда, а соседям по «отсеку» – пока нет. Но слова из Надиной души вырываются…

Очень уж хочется рассказать. Выплакаться хочется.

– На «свиданку» к мужу ездила. Вот, возвращаюсь.

Коля, Вера Ивановна и Али повернулись к боковой полке. Надя развела руками. Поезд тронулся.

– Бельё будешь брать? – появилась Клава и обратилась к Наде на «ты». Наверно, потому, что возраста они с пассажиркой примерно одинакового, да ещё потому, что во всём Надином облике просматривалась такая затюканность и забитость, что не нужно быть психологом.

Тем более, что проводница со стажем имеет такой богатый психологический опыт, что не чета некоторым «профессионалам».

– Да, да! – вскочила Надя, словно в чём-то провинилась.

– Да сиди!

Пакет с бельём приземлился на полке. «Шлёп!»

– Билет давай!

– Да.

– Ну, стелись.

Клава покачала своим значительным торсом и двинулась по вагону дальше, разнося пакеты с бельём. Кому надо.

– Так вы от мужа едете? – спросила Вера Ивановна, когда Надя закончила стелить постель.

– Да…

Надя сложила руки на коленях. И вдруг начала говорить совсем не по теме:

– Люблю я дорогу, – скороговоркой зачастила Надя. – Вот ляжешь на полку и лежишь. И никто тебя не тронет. А полочка качается, словно колыбель… словно мама тебя качает. Сейчас лягу. Лягу сейчас.

– Так ложись, чего там, – словно бы разрешил Коля. – А где муж-то срок мотает?

– Сейчас… сейчас… ИК №., статья 111. Тяжкие телесные…

Надя взяла вагонное полотенце и отправилась в сторону туалета. А Коля. Коля снова оперся руками на столик и положил голову на руки. Али, при этом, только зыркнул, пару раз, в сторону Нади.

«ИК №…, ИК №…, ИК №…» – выстукивали колёса.

«Я там был, я там был, я там был».

– Пошли, Коля, выпьем, – тут же появился Трес.

– Коля, …, сколько той жизни. На кладбище не наливают, Коля, – подгёб Дес.

– Всё до фени, Коля, – подвывал Дванс. – Надо выпить.

– У-у-у… – чуть ли не в голос взвыл Коля.

– Вам плохо? – отреагировала чуткая Вера Ивановна.

– Голова болит, – махнул головой Коля, стряхивая Дванса.

– Может, вам цитрамону дать? – не отставала учительница.

– У меня аллергия на цитрамон, – проскрипел Коля.

Глава 18

Аллергии на цитрамон у Коли не имелось. Аллергия была, но просто на жизнь.

– Может, пообедаем? – предложила Вера Ивановна, когда Надя вернулась в отсек. – Второй час. Перекусим, и голова у вас болеть перестанет. (Это уже лично к Коле.)

– У меня только нет ничего, – вздохнула Надя. – Всё, что было, мужу оставила, а себе купить не успела. Вот, только пирожки взяла на вокзале.

– Да хватит нам. Садитесь ко мне поближе! – пригласила Надю Вера Ивановна. – Надо доедать, что портится.

– Можно в ресторане еду взять, – поделилась информацией Надя. – Я туда ехала – брала. Горячего захотелось.

– Знаем, – буркнул Али.

– В люксовых поездах еда в стоимость билета входит. Там разносят. А мы – ещё успеем, – кивнула и Вера Ивановна. – Нам ещё ехать и ехать. Вот у меня «Ролтон» есть, лапша. Кто будет?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Мк. 5 8–9.

2

Молитва «Отче наш…».

3

«Поезда» А. Полярник – И. Зубков.

4

«Ванинский порт», песня, автор неизвестен.

5