Поэтам не найти Святой Грааль. Рок-н-ролл странствий

Утром Помыкаев не проснулся. Вино, подаренное Великому магистру, было отравлено.

Броневик

«Странно, что я не способен помнить вид отчётливо долго, – записывал Егоркин в свой блокнот. – Я вижу море приятного синего цвета. Вижу катер, который покачивается на волнах. Вот неожиданно из-за мыса показался парусник, и он белоснежный. Справа от него застыла старинная сторожевая башня…

Как долго я смогу удерживать всё это перед своим мысленным взором? Вскоре образы потускнеют, и чудесный парусник превратится в своё жалкое подобие из полутеней и размытых пятен…»

Мало того, было похоже, что Егоркин утратил своё прославленное чутьё. Теперь он ставил на свои рассказы, как на тёмных лошадок: авось, что-нибудь из написанного попадёт в точку, заденет читательский нерв, воспламенит и согреет. Ведь чего только не бывает в жизни! Он точно знал: всякое в жизни бывает…

Большевики ночи напролёт зачитывались его «Альбатросом». Текст поэмы был сложным, к тому же неважно рифмованным, но пламенные революционеры, казалось, этого не замечали. Ильич мог цитировать безделушку в цикле. Он подпрыгивал на своих коротких ножках и, брызгая во все стороны слюной, с азартом выкрикивал заученные трескучие строки. Взгляд вождя при этом становился страшен.

Максим помнил, как однажды Ильич залез на броневик с таким зверским выражением лица, что писатель проникся: вот сейчас вождь задаст им всем жару, зарядит о глупых пингвинах! Но нет, в тот раз разговор пошёл о другом. Пора, дескать, брать власть в свои руки, захватывать почту с почтовыми марками и телеграф с телеграммами. Кончилось, мол, время подлых биржуинов…

А вот за границей «Альбатрос» такого успеха не имел. Тамошние коллеги требовали от Егоркина отказаться от поддержки кровожадного коммунистического режима и рассказать всю правду, какой бы страшной она ни была. Писатель уже несколько раз высылал им бандероли с номерами газеты «Правда», но оппоненты всё равно оставались чем-то недовольными. Жаловались, что мастер лукавит, а то и вовсе лицемерит. В общем, наступали на все его больные мозоли сразу…

А ведь у него не было броневика, на который он мог бы забраться, чтобы им с пролетарской прямотой ответить. Оставалось только одно – изображать из себя толерантного интеллигента и молча страдать.

Демон

Три листа желтоватой писчей бумаги, прыгающие буквы, никаких дат и фамилий…

Люди, сведущие в оккультизме, говорят, что это почерк Модеста Оладушкина, самого зловещего фигуранта теневого кабинета пламенных революционеров. Даже если это так, о чём идёт речь в этих заметках, всё равно непонятно.

Впрочем, судите сами.

«…и когда волшебное кольцо с красным камнем на указательном пальце его, никто не может остановить движение его руки.

Отец Феофил сказал, что, если он не вернётся, надо ехать в город за Великим магистром. Только тот всё ещё может остановить демона, которому повезло выбраться из преисподней.

Едва над деревней взошло солнце, отец Феофил коротко простился с нами и отправился в путь. Я, незримый, следовал за ним, хоронясь то в кустарнике, то в высоких травах. Отец Феофил дошёл до леса и углубился в чащу. В тот момент я чуть было не потерял его из вида, но из-за деревьев послышался чей-то озлобленный и полный ненависти голос.

– Ты всё-таки не испугался, старик? Думаешь, что сможешь меня остановить? Попробуй! Как же ты жалок…

Теперь я видел демона, он был в обличие человека. Остроконечный колпак с красной звездой на голове, длинная кобура с оружием на боку. Лицо покрыто густой рыжей щетиной, а глаза заливает огонь лютой ненависти и безжалостной злобы. Никаких сомнений, это был он!

– Вот и пришёл твой конец, – прохрипел демон и выхватил маузер из длинной кобуры. – Отвечай, старик, какие дары нужны Мор-Муну!

– Зачем тебе дары, глупец, если нет больше его храма?

– Есть его храм, есть! Мы нашли его на острове Гозо. Помнишь эти древние развалины, старик? Под ними и находился храм древнего демиурга!

Я вжался в траву, чтобы демон меня не заметил, а тот продолжал:

– Много раз мы приходили к нему с дарами, но солнце не светило ярче и трава не становилась зеленее. Многие из нас пили зелье страны Мун, чтобы говорить с Мор-Муном. Великие чекисты спрашивали его: «Чего тебе ещё надо? Мы и так уже принесли тебе и золото, и серебро, и фаянсовые статуэтки. Дай же нам власть в этой стране!» Но Мор-Мун в этих видениях только щурился злобно, безобразный, весь в щупальцах и присосках…

– Вот что я тебе скажу, нечестивец: грех это – молиться на исчадие ада. Оно не только вас, оно всё вокруг уничтожит, – твёрдо сказал отец Феофил.

– Грех не грех, а надо нам как-то править в стране, которую мы захватили. Но только Мор-Мун способен нам в этом помочь. Отвечай, старик, где нам взять невинную кровь? Уже с десяток цистерн мы скормили ему, но всё это была кровь виноватых… Мы приносили ему кровь плотников и аристократов, кровь девственников и распутниц, художников и поэтов – всё впустую, старик, всё впустую… Но сейчас мой перстень стал кроваво-красным, и это значит, что я на верном пути!

– Не знаю я ничего о безумных дарах. Оставь ты Русь-матушку в покое…

– Устал я с тобой говорить, глупый старик, – сказал безумный, сильно раздражаясь. – И наставлений твоих мне не надо, все их не переслушаешь. Прощай!

Демон поднял маузер и выстрелил так быстро, словно палец случайно соскочил на курок. Я тут же выскочил из кустов и бросился к отцу Феофилу, чтобы как-то ему помочь.

– Беги, мой хороший! Ты-то ему и нужен! – только и смог прохрипеть отец Феофил, прижимая руку к груди в том месте, где разрасталось ужасное кровавое пятно.

– Так вот кто ты такой! – вскричал демон, подняв вверх указательный палец с сияющим перстнем. – Вот, значит, в ком течёт невинная кровь, в деревенском дурачке! Теперь ты от меня не уйдёшь, лакомство для Мор-Муна!

И он бросился прямо на меня!

Я в ужасе вскочил и, петляя, побежал прочь. Я мчался, не оглядываясь, не чуя под собой ног, потому что знал: демон, полный лютой ненависти и безжалостной злобы, гонится вслед за мной…»

Вот и весь текст, который был на трёх страницах писчей бумаги, и больше мне об этой истории ничего не известно, клянусь присосками Мор-Муна!

Недостойный

Утром пришло письмо от озабоченного Модеста Оладушкина. Тот писал, что, вернувшись из своей неудачной поездки, Ильич словно спятил: переехал в Горки и всё время проводит, шастая по комнатам и невразумительно бормоча, в поисках то ли ночной вазы, то ли какой-то чаши. Не иначе, как обострилась болезнь, приобретённая в прошлом году в Австрии от катания на горных лыжах с неадекватным доктором Фрейдом.

Егоркин только ахнул. Он ведь Святой Грааль ищет, а вовсе не ночную вазу! Максим помнил, с каким упоением они говорили о Граале, когда были азартными и молодыми. Как хотели найти его, чтобы сделать счастливыми всех людей на планете, буквально во всех её уголках…

Конечно, если уж говорить о магических артефактах, то лучшего знатока, чем Модест Оладушкин, не найти. Тот ещё жук масонский, на оккультизме упряжку собак уже съел!

Наедине они общались лишь однажды. Как-то после митинга сопровождали вождя в кабачок «Три поросёнка», потом Ильич отпросился по своим делам, а Максим остался с Модестом – допивать и доедать то, что уже заказали.

Понятное дело, надо было о чём-то говорить.

– А вы ведь знакомы с артефактами тамплиеров? – с подобострастием спросил Егоркин. – Правда ли, что в одном из замков они хранили Святой Грааль?

– Охота тебе, Максимка, размениваться по мелочам? – тут же отозвался Модест. – Мы тут новый мир строим, а ты всё за старьё пытаешься ухватиться…

– Я ведь поэт, так что в постоянном поиске пребываю…

– Поэтам не найти Святой Грааль, – отрезал Модест, отпивая из пивной кружки.

– Это ещё почему?

– Поэт – лицемерный балабол и бездельник законченный, а Грааль может показаться лишь человеку искреннему и неискушённому, великому труженику, а не брюхослову. Чекисту, но никак не фантазёру.

– Модест, но поэт вовсе не брюхослов, как вы выразились столь несуразно, – кинулся в схватку Максим. – Писать стихи – изнурительный труд. Бывало я…

– Труд до кровавых мозолей? – нехорошо усмехнулся Модест, прерывая собеседника, и для наглядного примера показал указательный палец, которым он нажимал на курок.

Максим, понятное дело, отпрянул.

– Всё бы вам, поэтам, в облаках витать… – убирая палец, подытожил Оладушкин.

– Да, пожалуй, вы правы, на земле мы стоим не твёрдо, – деликатно согласился поэт. – Особенно, если выпить…

Модест посмотрел на него пристально, но поэтический алкоголизм Егоркина комментировать не стал. Потом сказал с таким пафосом, словно долго думал об этом, но никак не мог найти подходящего собеседника. Впрочем, он всегда и со всеми так себя вёл.

– Грааль может обрести лишь тот, кто всё поставил на карту. А вы хотите получить его просто так, по праву какого-то божьего дара. Вы вообще ни за что не хотите платить, за вас всегда платят другие. Все вокруг вам должны: поклонницы – дарить нежность, друзья – угощать в ресторанах, спонсоры – издавать ваши дурацкие альманахи… Да с какой стати? Кому и какое дело, что ты там срифмовал по пьяному делу?!

Егоркин застыл, не в силах ничего ответить. Впрочем, Оладушкин и не ждал ответа.

– Вы ведь ничего не создаёте, ни в чём толком не разбираетесь, – продолжал вещать масон. – Эфемерные создания, никчёмнее мотыльков, а внимания к себе требуете, как к Ланселоту. Впрочем, раз уж заветная чаша не далась в руки даже ему, твой номер, Максимка, вообще четыреста пятьдесят третий…

Егоркин никогда ещё не слышал, чтобы мрачный Оладушкин произнёс столько слов кряду и никого при этом не застрелил.

«Надо признать, что он хорошо разбирается в теме, видать, и сам когда-то кропал стихи…» – подумалось ему в тот момент…

Потом прошла целая прорва лет, и вдруг Ильич вспомнил о молодецких забавах. С чего бы это? Что-то с ним случилось?..

Егоркин уже давным-давно отринул теории Модеста, посчитав их слишком примитивными, что ли. Не может ведь в жизни быть всё так просто, как того хотелось бы чекистам?

«Хорошо, что чашу не нашли, и где её искать никто не знает, – воспрянув духом, порадовался Максим. – Мне пятьдесят семь. Разве это такой уж неподходящий возраст, чтобы заняться поисками Святого Грааля? Скажем так: это просто идеальный возраст! Немного ведь мне осталось…»

Максим встал со стула и зашагал по номеру – от окна к двери. Потом, еле успокоившись, сел.

«А взять, к примеру, Мальту. Разве это такое уж неподходящее место для поисков чаши? Лучше уж искать её здесь, чем в каком-нибудь Лондоне, Париже или Мухосранске. Велика вероятность, что рыцари мальтийского ордена доставили её прямо сюда…

Нет, всё это не важно! Рыцари здесь ни при чём. Время и место вообще – ничтожные величины в этом вопросе. Главное – иметь желание быть избранным, быть к этому готовым, вот в чём фокус! Единственный шанс обрести Святой Грааль – это посчитать, что именно ты его достоин!»

Максим снова подскочил на стуле, чтобы прямо сейчас бежать куда-то в ночь в поисках мистической чаши, но потом снова взял себя в руки и замер.

«А вдруг я когда-то его уже нашёл? – задумался он, и сначала эта мысль показалась ему поистине страшной. – Нет, быть этого не может! Я бы заметил… Столько книжек весёлых и грустных я написал, но так и не нашёл радости для своего сердца. Значит, пока что и свой Грааль не нашёл…»

Писатель уже и сам чувствовал, что стоит на верном пути. Да, Грааль надо искать. Здесь самое время и самое место. Есть, конечно, подвох: не ходить же по сувенирным лавкам, высматривая заветный артефакт. Чёрт знает что могут подсунуть вместо него! Значит, главное и не в форме чаши. Всё равно в мире не найдётся вина, которое можно было бы из неё пить…

Откровение было таким ярким и внезапным, что у Егоркина закружилась голова, и больно застучало в висках.

«Что понимать под поиском Святого Грааля? Вот в чём заключается вопрос… И у меня, пожалуй, есть на него ответ, – наконец-то решил писатель. – Для меня – это написание всех этих удивительных и странных рассказов. И надежда, что один из них выйдет поистине чудесным…»

Максим подошёл к окну и посмотрел на яхты, курсирующих вдоль побережья. Потом проводил взглядом одинокую чайку, мысленно представил её в виде грозного альбатроса и улыбнулся. Потом подошёл к столу, намереваясь отыскать блокнот, но тут в голове что-то жалобно ёкнуло, и Егоркин повалился на пол.

В этот момент окно неожиданно распахнулось, и комнату влетел бесстрашный и стремительный буревестник. Не буду спорить, в каком-то смысле это было даже символично.

Фотоснимок

Ратников попал на эту вечеринку случайно, он вообще должен был находиться в командировке.

Собрались почти все сотрудники фирмы, которых он в нерабочее время предпочитал не видеть. Для сборища нашёлся повод: Вырвулин, вернулся из туристической поездки на Мальту и всем привёз памятные сувениры.

Женщины накрыли и украсили стол, мужчины откупорили шампанское и достали бутылки с водкой, полились откровения Вырвулина. Сувениры он вручал по ходу дела, используя слово «кстати».

– Кстати, я для тебя привёз авторучку с голой девушкой, дома забыл. Но ты не переживай, завтра обязательно принесу, – сообщил он Ратникову, когда о нём вспомнил.

Ратников был уверен, что коллега напьётся и забудет о своём обещании, но это было не важно. Он был очарован самим фактом того, что можно куда-то поехать за границу, открыть для себя новые горизонты…

Что там происходит? Как живут люди? Неужели то, что рассказывают, правда? Ну, хотя бы частично?

Поэтому, пока Вырвулин живописал свою поездку, Ратников внимательно слушал. А вернувшись домой, записал основные моменты, скажем так, ключи от нового мира в блокнот.

Ими были: название самого лучшего города, в котором надо остановиться, вино, которое надо обязательно попробовать, и имя лучшей проститутки, с которой Вырвулин сошёлся в день своего отлёта. О ней он уже рассказал, дымя в курилке, когда сотрудниц не было рядом.

– Такой красавицы вы не найдёте на всём белом свете… – пообещал отдохнувший Вырвулин, и по блеску в его прищуренных глазах было понятно, что этим словам можно верить.

И вот через месяц, поднакопив денег, Ратников вылетел по путёвке на Мальту. Он специально заказал отель в том же городе, где отдыхал его коллега, более того – попал в номер, в котором останавливался Вырвулин (это, правда, было уже совпадением). В тот же вечер попробовал отрекомендованное вино (оказалось кислятиной, видать, было хорошим) и на следующий день приступил к поискам проститутки Даниэлы.

Ратников использовал только те ключи, которые в пьяной беседе выдал, в общем-то, малознакомый Вырвулин, и не замечал странностей, которые его повсюду окружали: карликов на гоночных велосипедах, финиковые пальмы, украшенные игрушками, сделанных из кусочков сыра, страусов, которые отовсюду выскакивали на дорогу.

Несколько раз ему попадались молодые люди в камуфляже, за которыми тянулись обрезанные стропы парашютов. Какие-то женщины в широких шляпках выгуливали по улице маленьких леопардов.

Хронометры в отелях по какой-то непонятной причине имели четырнадцатичасовые циферблаты. Все бармены, словно сговорившись о профессиональной идентификации, демонстрировали татуировки с изображением кракенов или осьминогов. Вкус яичницы с беконом, поданной на завтрак, запоминался на весь оставшийся день…

Странностей, кстати, с каждым часом становилось всё больше, и, если бы Ратников задумался над этим, он бы понял, что мир, в котором он оказался, возможно, не совсем реален. Или он просто угодил в какую-то альтернативную реальность, кто знает? Однако он впервые был за границей, и всё вокруг принимал за чистую монету.