скачать книгу бесплатно
Домой Вера Максимовна попала вовремя, даже с учётом попутного захода в магазин. Переодевшись, она села и тупо уставилась в окно. Мыслей не было, а голова как будто была набита ватой. Похоже, Родион Алексеевич её перегрузил. Не лишённый логики бред, органично перемешанный с правдой и приправленный псевдонаучным апломбом, угнетал и сбивал с толку. И непонятно было, что со всем этим делать. И вообще – зачем это ей?
Тут появилась жизнерадостная Даша и занялась приготовлением кофе. Когда сели за стол, Даша обеспокоено спросила:
– Мама, с тобой все в порядке? Какая-то ты не в себе.
– Ничего, пройдёт.
– Всё равно что-то не так. На работе?
Пришлось Вере Максимовне рассказать о встрече с Коноваловым. Даша удивилась стечению обстоятельств и попросила рассказать подробнее. Тут она вспомнила про диктофон, достала его и предложила Даше послушать. Даша как-то недоверчиво прослушала голос Родиона Алексеевича, выключила аппарат и погрузилась в молчание. Выглядела она несколько растерянной. Помолчав, сказала:
– Как странно. Получается, что этот человек реально существует.
– У тебя были сомнения в его реальности?
– Любой засомневается, пока не пощупает. А ты на моём месте?
– Пожалуй, да.
– Знаешь, мама, я рассказала эту историю ребятам, и шутка шуткой, они надумали организовать нечто вроде Фан-клуба Родиона Алексеевича. Решили, что это будет персонаж вроде Козьмы Пруткова, только в другом стиле, а теперь даже и не знаю. Ну, представь – творцы литературного персонажа однажды встречают живого Козьму Пруткова.
– А что вы обсуждаете в своём этом клубе?
– Фантазируем. На основе этих случайностей придумываем варианты биографии и всё такое. Стараемся посмешней и почудней.
– Эх, Даша! Думается мне, что реальная жизнь этого человека куда занятней всех ваших фантазий.
– Да, мама. Удивлю я ребят.
– А кто они?
– Нас немного. Мой Андрей, дружок его долговязый Сергей с девушкой своей, да Ботаник. Это кличка. Юра умный, но застенчивый и деликатно воспитанный. Очкарик интеллигентный невесть в каком поколении. С виду вылитый Ботаник и есть. И фамилия у него в тему – Ботанцов.
– А почему он к вам прилепился?
– Кто знает? Возможно потому, что мы водку не пьём и его не заставляем. Паренёк он хороший, порядочный, и я сильно подозреваю, что он неравнодушен к Лизавете. Я ей как-то намекнула, а она только посмеялась.
Встреча пятая
На самом деле личной встречи не было. Произошла встреча с вестником. Этим вестником оказались две женщины возле магазина, куда Вера Максимовна зашла прикупить кое-что из продуктов. Выйдя из магазина, она встала недалеко от входа в раздумьях – не забыла ли купить ещё что-нибудь? В этот момент буквально в двух метрах от неё встретились явно знакомые женщины средних лет. Хорошо одетые солидные дамы выглядели прилично, но всё равно в их облике проглядывало что-то провинциальное. Обрадовавшись встрече, они разговорились:
– Ой, Марковна, где увиделись!
– Здравствуй, Наталья! А ты откуда?
– Была в больнице. Теперь зайду кой-куда и домой, в станицу.
– На автобусе?
– Ага.
– На каком?
– Да на любом. Через нашу Камчатскую все идут.
– Это так. А я вот дочку проведывала, харчей подвезла. Учится в колледже. А мне не повезло. Обещал Родион подбросить на своей машине, да что-то на ней сломалось, так пришлось на автобусе добираться. Вот я и припозднилась.
– Какой Родион?
– Коновалов, в соседнем доме живёт. Не знаешь такого? Хороший мужчина, уважительный и непьющий. Неразговорчивый только.
– Как не знать? Знаю. Так он в соседях у тебя?
– Да.
– Вот как. Давненько я его не видела. Тихий, говоришь? Плохо ты его знаешь. В тихом омуте знаешь кто живёт?
– Да ты что? На него и не подумаешь.
– Остепенился, наверное. Я ведь его ещё молодым помню.
– Озоровал?
– Да так прямо и не скажешь, не буйствовал и не хулиганил. Скорее уж наоборот, спокойный и рассудительный был, а только держаться от него нужно было подальше. Сестра моя старшая, Марина, за малым от него с ума не съехала.
– Ничего себе! А почему?
– Не знаю, какой он сейчас, а смолоду был…
– Что?
– Я тогда маленькая было, но помню его хорошо – красивый он был, такой, знаешь, как комсомолец на плакате. Где уж Маринка с ним познакомилась, не знаю, но поплыла она основательно. Подруги ей завидуют, а она хвастает – Родя то, Родя сё, он и в технике, он и в музыке. А потом раз – и всё. Накануне они договорились встретиться вечером, а днём Марина пошла зачем-то до подруги. А идти надо было мимо церкви. Ну вот, идёт она, а возле входа в церкву люди стоят и батюшка. Подошла ближе, глянула, а батюшка и есть её Родион. Она от удивления рот открыла и застолбенела. Он в облачении, людям что-то говорит, увидел Марину и ей тоже сказал с каким-то вывертом – мол, ты, отроковица Марина, глаза не выпучивай, а иди домой да займись работой. И ещё по писанию что-то добавил про Сады Эдемские и про плевелы. Потом повернулся и пошёл в церковь.
Она и отправилась по указанному адресу, как под гипнозом. Пришла домой, села, уставилась в стенку и не шелохнётся, сама не своя. Так до вечера и молчала. Родители забегались, хотели уже в больницу везти, но, слава богу, к вечеру отошла. Спросила: «Что такое плевелы и отроковица?», и, не евши, спать легла. Рано утром встала и начала полы мыть, что при её лентяйстве испугало. Собралась огород полоть. Мать с трудом заставила её позавтракать, а потом всё-таки разговорила. Когда выяснилось, с чего пошло, мать кинулась в церковь. Только там был другой батюшка, который её прогнал и разговаривать не стал.
– Так, может, ей всё это померещилось?
– Ага! И ещё полусотне человек. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что узнала мать, когда стала расспрашивать про этого Родиона.
– И что?
– А то, что он…
Тут она нагнулась к уху собеседницы, и конца фразы Вера Максимовна не услышала. Зато женщина, которая услышала, отпрянула и перекрестилась. Вид у неё был потрясенный.
– Батюшки святы! Да не может такого быть! Страсть господня!
Та, которую звали Наталья, усмехнулась и сказала:
– Да, история тёмная, но учти – бабка у него была ведьмой. Настоящей ведьмой, сейчас таких нет, одни шарлатаны. Её даже милиция боялась. Спроси любого, кто на том краю жил. Я и сама её видела не раз, и ворону, служанку её тоже видела. Бабке лет сто, наверное, было. Идёт она на кладбище, да иной раз как зыркнет на тебя глазищами, так аж пятки каменеют, а ворона над ней летает, сопровождает, значит. Мы подсматривали, как она присядет у могилки на лавочку и что-то бормочет, а ворона сидит на кресте и каркает – как будто разговаривают. Ужас.
– Ну, а с Мариной-то, что?
– Изменилась после этого Марина. Перестала на танцы ходить, всё по дому стала делать, а готовить выучилась так, что пальчики оближешь. А вот, невесёлая. Тогда мама от греха подальше отвезла её в город и устроила учиться на ветфельдшера. А там она где-то встретила семинариста и давай его выспрашивать про Сады Эдема. Ну, и довыспрашивалась. Вышла замуж за него. Теперь она попадья, кучу детей нарожала, а живут на Урале.
– А что в этом плохого? Нормально живут?
– В общем, да. Хорошо. Получше меня. Только я голову наотрез даю, если б этот Родион ей не встретился, то у неё была бы совсем другая жизнь. Сто процентов.
– Ох, и наговорила ты мне, Наталья, теперь со страху спать не буду.
– Не переживай, ведь это было давно. Сейчас-то всё уже по-другому. Успокойся.
– Ага, успокойся теперь. Сама-то как? Болеешь?
– Сейчас уже ничего. Назначено через два месяца…
Больше ничего не было слышно, женщины отошли в сторону и вскоре расстались. А Вера Максимовна ещё долго стояла, обдумывая последнюю фразу. Стало казаться, что она была предназначена именно ей. Вере Максимовне сделалось не по себе.
По возвращении домой, она некоторое время сидела, привыкая к услышанному. Попыталась что-то делать, но ничего не клеилось. Не выдержала и позвонила Даше:
– Как там ваш клуб?
– Нормально, а что? Есть новости? Видела Родиона Алексеевича?
– Не видела. Но было другое предсказанное им чудо. Был вестник.
– Какой такой вестник?
Она всё рассказала. Даша воскликнула:
– Убиться веником! Ну и ну! Ты, мама, правду сказала, что фантазия бессильна против реальности. Ох, и удивлю ребят завтра.
– Знаешь, Даша, теперь та баба будет плохо спать от страха, а я от любопытства.
Встреча шестая
Январь был тёплым. После новогодних праздников люди выглядели вялыми. Кроме начальника Веры Максимовны. Утром он вызвал её и бодрым голосом сказал:
– Собирайся! Мой так называемый секретарь-референт заболела, и ты поедешь со мной вместо неё.
Они отправились в путь на испытанной рабочей «Волге» с водителем Мишей за рулём. Уже сидя в машине, она спросила:
– Олег Михайлович, а куда мы, собственно, едем?
– В станицу Камчатскую. Вроде как на разведку. Один добрый человек сказал мне, что там, на местной швейной фабрике имеются две установки пластмассового литья, неведомо как туда попавшие и совершенно им ненужные. А нам необходимые. Попробуем договориться. За деньги или ещё как. Вообще-то раскатывать по районам мне не полагается, но главный инженер в больнице, а зам по снабжению в отпуске. Телефонные переговоры почему-то буксуют.
Вера Максимовна тут же вспомнила о назначенной через два месяца встрече. Её даже охватил странный азарт – если она состоится, то где и как?
Олег Михайлович находился в благодушном настроении и неожиданно ударился в сентиментальные воспоминания, что было для него нехарактерно:
– Да, Вера Максимовна, довелось мне однажды побывать в этой станице, но случай этот я не забуду. С него, собственно, и началась моя карьера начальника производства. Это происходило давно, где-то в конце семидесятых. Я ещё был молодой, и многое воспринимал совсем не так, как сейчас. Любопытное было время, позже его назовут «застой». Да, сейчас, в перспективе истории, на происходящее тогда я смотрю иначе и понимаю многие моменты в тех процессах, а в ту пору…
Застой действительно был, только он был не в обществе, это было внутрипартийное явление, идейный кризис. А его и не могло не быть. Он заложен в самом фундаменте идеологии коммунизма. Ведь коммунизм, в сущности, есть религия. Но эта религия особенная, она основана на отрицании. Отрицании любого общественного устройства, как несправедливого, так и нормального. То есть коммунисты, по сути, есть перманентные разрушители любого существующего порядка во имя воображаемых химер.
Наилучшая среда для них – войны и революции. А вот мирное течение дел, размеренное обывание для них смерти подобно. Они при этом становятся лишним и абсолютно ненужным элементом в системе. Почему? Дело в том, что партия являет собой власть над властью. Эта власть может быть огромной, но она фантомная. Общество, как живая система, постоянно самоорганизуется, но каковы бы ни были формы организации, всё сводится к системе производителей-исполнителей и организаторов-управителей. Вот эти управители и есть реальная власть, поскольку прямо и конкретно влияют на экономические процессы и общественные связи, непосредственно руководят функционированием, а под каким соусом и названием уже неважно.
Партия может влиять на дела только опосредованно, задавая общее направление и благословляя людей, то есть чисто религиозными методами. Да, она в силах менять руководителей и даже их расстреливать, но обойтись без них не может, а потому зависима от них. И рано или поздно реальная власть явно или замаскированно занимает отведённое ей природой общества место, а фантомная власть либо рассеивается, либо занимает свою социальную нишу, вроде церкви.
Действительно, российский царизм и капитализм были несправедливым и социально отсталым строем. Уничтожили его. Установили Советскую власть и уничтожили её врагов. Всё, задача выполнена, можно бы и самораспуститься, а вот дудки! Этакий эффективный механизм на свалку? Но он функционирует только против врагов. А если их нет? Тогда можно назначить. И пошло. А тут ещё внешний враг подвалил. Победа над фашизмом подняла авторитет партии неимоверно.
А вот за тридцать послевоенных мирных лет партия сдохла, кончилась, внутренне рассеялась. Осталась оболочка, структурная форма. К экономике, конкретным производственным процессам крайне трудно прилепить идеологию, она из другой сферы. Земля пашется, урожай снимается, металл плавится, лаборатории исследуют, дома строятся. Всё идёт заведённым порядком, и с какого боку здесь коммунисты и коммунизм? Люди женятся, рожают детей, работают, веселятся и при этом совершенно не нуждаются в партийном контроле. В мирное время партия просто осталась без дела. Общественное состояние было вполне благополучно, не было безработицы, организованной преступности и наркомании. Реальных врагов советской власти тоже не было, за исключением жалкой кучки далёких от народа диссидентов, да и тех, похоже, держали на развод, чтобы оправдать финансирование органов. Что оставалось? Правильно. Имитация деятельности, иначе возникают нехорошие вопросы. А как это делать? Да очень просто. Обычным производственным процессам придавать идеологическое напряжение. И придавали, используя в основном военную терминологию – «Битва за урожай», «В авангарде науки», «Вести идеологического фронта», «Техника на марше» и тому подобное.
Часто это расходилось с обычным здравым смыслом – «Любой ценой перевыполним план». Ну, зачем составлять план, который необходимо перевыполнять? Тем более что перепроизводство в экономике приносит вреда не меньше, чем дефицит. Завалили страну металлоломом и прочими отходами. Вообще, любое вмешательство партии в дела вносило хаос. Поначалу они, пока были в силе, могли закрывать целые научные направления, но с течением времени всё больше стали работать по мелочёвке – стиляг гонять, дутых героев труда создавать и всё в таком духе.
Дело в том, что за мирные годы выросло и вступило в жизнь целое поколение хорошо образованных людей, прагматиков, которые не верили в коммунизм, и для которых лозунги были темой для анекдотов. Вот помню такой. Возвращается муж из командировки и застаёт жену с любовником. Мужик здоровый, он начинает любовника жестоко избивать. Вот уже замахнулся ногой для завершающего удара, а жена, чтобы предотвратить убийство, кричит: «Вася, ты же коммунист»! Вася, скрипя зубами, опускает ногу. Спасённый любовник, выползая, говорит: «Слава КПСС». Эти слова огромными буквами горели неоном на высотных зданиях практически в каждом городе.
И вот эти люди почти вынужденно, массой попёрли в партию, а в результате партия практически сменила своё содержание, стала ритуальной организацией. Все давно уже поняли, что коммунизм – обычная утопия, но так как других идей не было, коммунисты были вынуждены талдычить заученные словесные формулы. Съезды, пленумы и собрания превратились в ритуалы, иначе их уже не воспринимали. Вступление в партию стало ритуалом, позволяющим сделать карьеру, потому что некоммунисту было почти невозможно занять солидную должность Эти новые коммунисты вовсе и не думали строить светлое будущее, а мечтали занять хорошее место в настоящем. И это был конец партии. Хозяйственники давно приспособились к системе – мелких функционеров прикормили, крупных использовали в качестве своеобразного лобби, а рядовых коммунистов держали за идиотов и эксплуатировали по полной программе.
Вообще, я думаю, что если бы всё осталось по-прежнему, без демократической ломки, то лет через десять-пятнадцать партия рассосалась бы сама собой, а СССР стала бы обычной страной государственного капитализма без всяких революций.
Но в семидесятые годы коммунисты были ещё в силе. Я получил инженерное образование и как многие вступил в партию. У меня была склонность к производству, но получилось так, что я пошёл по профсоюзной линии. Инженером на заводе я проработал недолго. Как-то заболел профорг, и меня поставили временно его замещать. Болезнь затянулась, и по инерции меня переизбрали, так как дело я освоил. Потом был доклад на конференции, меня заметили, продвинули, и к тридцати годам я оказался в Облпрофе на небольшой должности, практически на побегушках.
Непосредственным моим начальником был товарищ Ласкирёв, вальяжный такой мужчина, замглавы по строительству.
И довелось мне быть у истоков одного коммунистического движения, история которого прошла у меня на глазах. Закончилась она очень быстро и довольно странным образом. Закрыл это начинание один человек, простой рабочий, который написал всего четыре слова, оказавшиеся роковыми. Этого человека я больше не встречал, а хотелось бы. Любопытная и даже загадочная личность.
Вера Максимовна слушала эту нудятину и под мягкое покачивание машины пыталась не задремать, а Олег Михайлович сменил пластинку и стал рассказывать о конкретном случае под названием:
Новелла о неудавшемся почине
Вот как-то вызывает меня Ласкирёв и говорит:
– Есть задание тебе, Костин. Сейчас объясню, а ты, если что непонятно – спрашивай, хотя ничего сложного не предвидится. Дело такое – в системе стройтреста есть предприятие, где выступил с инициативой один бригадир, член партии. На орден, видно, прицелился. Эта инициатива состоит в следующем: бригадир от лица бригады обратился к руководству с просьбой снизить расценки за произведённую продукцию, а взамен обещал увеличить производительность труда, чтобы компенсировать потери в зарплате. Не знаю, как он уговорил бригаду, и чего им наобещал, но с этой идеей вышел на руководителя парторганизации треста Крылова. Тот идею подхватил и вышел на обком. Там это дело одобрили и поручили Крылову организовать почин, пока в рамках треста, а если пойдёт, то и расширить охват. Ну, так вот, завтра целая комиссия из руководства трестовского, разных экономистов и нарядчиков во главе с Крыловым отправляется в станицу Камчатскую для внедрения почина. Там находится трестовское большое деревообрабатывающее предприятие. И ты тоже отправишься с ними, как бы наблюдателем от профсоюза. Они заедут за тобой утром. В общем, проведут они там собрание, составят документ, подпишут, и ты подпишешь. А потом отчитаешься и всё. Дело плёвое. Вопросы есть?
– Есть. Я, наверное, что-то не так понял. Вы говорите, что суть почина в том, чтобы рабочие добровольно проголосовали за уменьшение собственной зарплаты? Это же бред! Или я чего-то прослушал.
– Конечно, не понимаешь. Это не бред, а элементы коммунистического отношения к труду. Вот, смотри – отработать даром день в году «за того парня» тоже на первый взгляд бред, а если посмотришь в идеологическом ракурсе, то видишь иное.
– Так «на того парня» вроде как обязаловка, а здесь дело добровольное. Неужели работяги такие идиоты, что сами себе захотят урезать зарплату? Да ни в жизнь!
– Ну, пойми ты, Костин, дело совсем не в том, умные или глупые рабочие, а в самом факте собрания. Главное, чтобы оно состоялось, а оно состоится. По приказу директора. И что там рабочие хотят или не хотят, совершенно неважно. Подписывать-то документ будет бригадир, а он подпишет.
– А почему вы в этом уверены?
– Опыт. Всегда так бывает. Против такого количества начальства работяге не устоять. Сробеет и подпишет что угодно.
– А если всё-таки упрётся?
