скачать книгу бесплатно
– И представь, что этот меч между нами. Между мной и тобой. Разве можем мы встретиться?
– Ничего не поняла…
– Ты хоть десять-то классов окончила?
– Я тебе дурой кажусь, да?
– Не дурой, а, мягко скажем, непросвещенной.
– Я хочу увидеть тебя. Мне нужно. Неужели ты не понимаешь?
– Да ты же невеста. Скажи спасибо, что я, а не кто-нибудь другой оказался на моем месте.
– Мне нужно поговорить с тобой…
– Ты что – глупая? Я же сказал: у меня принцип – с девушками я не встречаюсь.
Между нами меч, понимаешь! Меч, между прочим, жизни рушит.
– А если бы я была женщиной?
– Слушай, ты мне всегда казалась нормальной. Вполне, так сказать. Ты не с приветом случайно?
– Испугался?
– Честно скажу: женщин с приветом я остерегаюсь.
– Господи, глупый… – вздохнула Алена. – Просто плохо мне. Понимаешь? У меня же ни одной родной души на свете…
– Нет, раньше ты мне определенно больше нравилась… Может, тебя жених наказывает ремнем? Так ты скажи, я с ним разберусь по общественной линии. Как слесарь-сантехник при домоуправлении Министерства иностранных дел.
– Опять ты за свое…
– А что? Женихи – народ свирепый. С ними надо ухо держать востро.
– Ты мне позвонишь? Или я тебя уже насмерть напугала?
– Насмерть меня напугает только смерть. В крайнем случае – бабушка, вставшая из гроба. На худой конец – стая волков…
– Алексей… я хотела тебя спросить… А я не могу тебе позвонить?
– Э, не-ет, детка, исключено. Я о счастье семейном беспокоюсь. О душевном покое.
– Пожалуйста, позвони мне. Позвонишь?
– Позвоню. Конечно. О чем разговор.
– Опять ты смеешься. Дай слово, что позвонишь. Ну?
– Даю честное-пречестное слово пионера – позвоню.
– Ну, хорошо, я тебе верю… Смотри не обмани!
Вечером вместе с Петром Алена поехала в ресторан «Прага» – посмотреть банкетный зал, где будет проходить свадьба. Зал им понравился, самое главное – он понравился Алене. Она никогда раньше не была в «Праге», и его тяжелые старинные залы, красивые резные подсвечники, богатые ворсистые ковры, особый дух торжественности и избранности произвели на Алену впечатление. Что-то ей почудилось от старины, от того времени (которое она знала по книгам и кино), когда нарядные гости поднимались по широким царственным лестницам, залы сверкали от тысячи зажженных свечей, играла тихая торжественная музыка, движения людей были исполнены достоинства, грации и красоты. Отчего-то вдруг почудилось Алене, что все в ее жизни должно быть хорошо; как бы и что бы ни происходило – в конечном итоге все к лучшему, все к счастью. Особенно поразило и обрадовало ее то, что в центре банкетного зала, как будто в Африке или в Индии, росли самые настоящие пальмы, к ним можно было подойти, потрогать руками, погладить, они были самые настоящие, и это было удивительно – в центре Москвы, на Арбате, в ресторане – чудо природы, южные изнеженные деревья, ну надо же… Алена, стоя у перилец, смотрела во все глаза на пальмы, на их перламутрово-зеленые листья, похожие на огромные веера, не только смотрела, но и улыбалась: вспоминалось детство, – наверное, потому, что тогда много было разговоров про Африку, про обезьян, про пальмы… Как недавно все это было, совсем близко по времени; кажется, протяни руку – и дотянешься до своего платьица в детстве, до косички, до белых нарядных гольфов, до самой себя, смешливой и глупой проказницы… Ах, нет, это хорошо наверное, что свадьба будет здесь, в старинном красивом зале, среди пальм, с тяжелыми золочеными подсвечниками по бархатным стенам, с широкими просторными окнами, глядящими в синеву неба, с анфиладами и балконными барельефами наружных террас… Алена с благодарностью взглянула на Петра: все же он молодец, что решил устроить свадьбу именно здесь, он как бы заранее угадал, что Алене должно тут понравиться… Неужели он может угадывать ее прихоти и желания, о которых она сама имеет смутное представление?
В первый раз она подумала о его любви к ней не с раздражением, а с благодарным удивлением и даже некоторой завистью.
– Давай поужинаем здесь? – предложил Петр. – Посидим, осмотримся. Представим, как у нас тут будет все скоро…
– А можно?
– А почему нет? Ресторан открыт, зал работает.
Они сели за столик не рядом с пальмами, а в самом углу, чтобы был побольше угол обзора. Алена чувствовала в себе некоторую взволнованность, что-то неясное, тревожное бродило в ней, и она сама не могла бы сказать, что именно, какие именно это были чувства – радость или напряжение, сумбурное ожидание непонятно чего или просто душевная смута…
– Угости меня, пожалуйста, шампанским, – попросила Алена.
– О, шампанского, сколько только душа пожелает! – обрадовался Петр.
Он видел, что с ней что-то происходит, глаза ее сияли, и хотя сияние это было лихорадочным, а взгляд рассеянным, он радовался этому. Алена словно пробудилась от спячки, и это было так непохоже на нее за последнее время, когда они бывали вместе.
От шампанского она начала тихонько смеяться. Возьмет бокал, посмотрит сквозь него на свет, сотни пузырьков трепетно полыхают в пенящемся огне шампанского, сделает два-три глотка, снова смотрит, а потом начинает смеяться – легко, весело, но со странным надрывом, который нет-нет да и прорвется сквозь смех.
В этот вечер Алена выпила шампанского несколько бокалов. Никогда прежде она не выпивала столько.
– А где ты меня посадишь? Где я буду сидеть? Вон там? – Она показала рукой за перильца площадки, которая несколько возвышалась над залом. Там же, на площадке, росли и пальмы.
– Если хочешь, конечно. Поставим там длинный стол, а потом…
– Погоди. Я буду сидеть там, хорошо. Я буду в белом-белом платье. А мне можно заплакать?
– Раньше даже обычай был – невеста всегда плакала.
– Правда? А почему она плакала?
– Ну, прощалась с юностью. С родителями. С матерью. С беззаботной жизнью.
– Вот и я буду прощаться… Я заплачу – ты не обидишься? Не подумаешь, что я дура? Что я маленькая? Все меня считают глупой. Маленькой. И ты.
– Я? Нет. Ты взрослая. И умная. И я люблю тебя.
– Неужели ты в самом деле любишь меня?
– Ты сомневаешься?
– Ах, Петр, Петр… Не пойму я, никак не пойму, что это такое – любовь?.. Только молчи, не говори мне ничего… про родство там, еще про что-нибудь… не надо… Я не понимаю, не понимаю, что такое любовь!
– Поймешь.
– Ты думаешь?
– Уверен. Любовь от одного переливается в другого, от другого – в третьего. И так вечно. Вечная цепь любви.
– Ух ты, Петруша, матрос ты мой, поэт и философ, как ты красиво говоришь! Прямо заслушаться можно.
Он не обращал внимания на иронию и насмешливость тона, она просто оборонялась, хотя сама не знала – от чего. Какая-то преграда ощущалась в ней самой, внутри, которую она не могла преодолеть, и вот наступала на других… Или оборонялась? И то, и другое вместе.
– Может, хватит на сегодня шампанского? – осторожно спросил он.
– Шампанского? Конечно, хватит. Хотя нет. Почему бы нам не погулять сегодня? Ты что? Ты против?
– Я не против. Просто тебе плохо будет.
– А может, я хочу, чтобы мне плохо было? Хотя вру. Ничего мне не хочется. Ты можешь меня покатать на такси?
– Конечно.
– А почему ты меня редко приглашаешь к себе? Ты меня боишься, да?
Петр удивленно рассмеялся.
– Тебя? Боюсь? Да ты что, глупенькая!.. Просто неуютно там. Голо. Вот приедем в Мурманск, в мою родную однокомнатную… Вот там и заживем…
– Ты что, в самом деле уверен, что в Мурманске нам будет хорошо? А вдруг я задохнусь от тоски?
– От тоски люди задыхаются здесь. А там – никогда.
– Почему это?
– Да там жизнь, понимаешь? Некогда скучать и ныть. Жизнь и работа. Там совсем другое дело.
– Тебя послушать – там прямо рай небесный. На самом деле все так же, как здесь. Я уверена. И жизнь, и люди везде одинаковы. Планета-то одна – Земля.
– Что спорить? Приедем – посмотрим. Ты еще сама будешь смеяться над своей уверенностью.
Когда они сели в такси и помчались по вечерней Москве, Алену быстро укачало, и, склонившись на плечо Петра, она тихо задремала. Петр сидел не шелохнувшись, боясь неосторожным движением потревожить сон Алены. В эти секунды он испытывал к ней ни с чем не сравнимую нежность и готов был сделать для нее все что угодно, лишь бы была нужда в его жертвенности…
– Я хочу к тебе, – сквозь дрему пробормотала Алена, когда машину встряхнуло на одном из поворотов.
– Мы едем ко мне, – успокоил Петр.
И она опять спала на его плече, а он сидел не шевелясь, в неудобной для себя позе, только бы ей было хорошо и покойно.
Когда приехали, Алена первым делом пошла в ванную – ей и в самом деле стало плохо, как и предрекал Петр. Она долго лежала в горячей воде, иногда, правда, вставала, окатывала себя холодным, чуть не ледяным душем, а потом снова ныряла в кипяток – после душа ощущение от горячей воды было именно такое – кипяток. Лежала, полузакрыв глаза, почти дремала, грезилось что-то хорошее, южное, томно-жаркое… У Петра был прекрасный шведский шампунь (вообще нужно сказать, что разных туалетных мыл, шампуней, лосьонов, пахучих одеколонов и всевозможных кремов в ванной было больше чем достаточно), Алена долго, с наслаждением мыла голову шампунем, он пах нежной хвоей, а от него – вот странно – веяло даже прохладой. Алена ныряла с головой в ванну, раскрасневшаяся, распаренная, умиротворенная, потом выныривала, весело отфыркивалась, брала в руки изящный по форме – в виде индийского кувшина – флакон, поливала на голову густую искрящуюся зелень шампуня, и вскоре ее тугое розовое тело скрывалось в пенистой изумрудной массе, а потом Алена опять ныряла в ванну, и опять отфыркивалась, и даже иногда смеялась тихим счастливым смехом…
Из ванной она вышла ослабевшая, с горящими розовостью щеками, в повязанной на голове голубой косынке; поверх рубашки надела длинный, до пола, махровый халат Петра – мягкий, удобный; закуталась в него, как в тогу, стояла перед Петром, улыбаясь.
– С легким паром! – сказал он и осторожно приобнял Алену.
– Спасибо.
– А я кофе сварил.
– Ох, лучше бы чаю… – Она в изнеможении опустилась на диван, прикрыла глаза; на лбу у нее и на подбородке поблескивали росинки влаги.
– У меня индийский есть. Сейчас вмиг заварим, – успокоил Петр.
– Не знаю почему, – сказала она, открыв глаза и улыбнувшись Петру, – но я чай люблю больше. Особенно после ванны. Хочется пить долго, много… Никуда не спешить, ни о чем не думать, просто сидеть, пить, наслаждаться…
– Сейчас, сейчас…
Петр вновь заколдовал на кухне над газовой плитой, а Алена, томным движением руки потянувшись к магнитофону, нажала на черную блестящую клавишу. Запел Элвис Пресли. Все пластинки, несметное число которых Петр подарил Алене, были у него переписаны на магнитофон, так что и здесь, у Петра, и там, дома, у Алены, звучала одна и та же музыка, Алене это нравилось, нравилось и Петру, – музыка была тем первым, о чем они заговорили тогда, три года назад, когда познакомились в парке культуры и отдыха.
Слушая музыку, наслаждаясь покоем, теплом и уютом глубокого мягкого дивана (о эти глубокие старинные диваны!), Алена пододвинула к себе телефон, набрала номер.
– Мама, добрый вечер. Ты одна?
– Нет, с папой. А что такое? Ты где?
– Я у Петра. Передай, пожалуйста, папе, сегодня я останусь здесь.
– Да, но…
– Понимаешь, я очень устала. Только что помылась в ванной. Не ехать же домой на ночь глядя. С мокрой головой. По всему городу…
– Конечно, конечно, но…
– У меня все хорошо. Не беспокойтесь.
– Алена, извини, с тобой хочет поговорить папа…
– Ну, что еще?
– Добрый вечер, дочка. Что случилось?
– Ничего не случилось. Мы ездили с Петром в «Прагу», смотрели зал, где будет наша свадьба. Потом заехали к нему. Я очень устала, помылась у Петра. Сижу вот мокрая, в халате, сейчас будем пить чай… Я останусь сегодня здесь.
– Конечно, конечно. О чем разговор. Правильно сделала, что позвонила.
– Ну, до свиданья, да? – спросила Алена.
– Как там Петр? Ты не можешь позвать его к телефону?
– Он занят, готовит на кухне ужин.
– Та-ак… Ну хорошо… Тогда передай Петру: я ему верю, как сыну.
– К чему такой высокий слог?
