скачать книгу бесплатно
Встречаем фурманщика-еврея.
– Где немцы?
– Ой! Прошу пана! В Рейгороде, тут стоят…
– Да ну? И много?
– Человек пеньтьдесят.
Оказывается, что въезд и выезд в местечко заняты прусскими драгунами. Гляжу беспомощно на шофера.
– Другой дороги нету?
– Есть такая, да у нас на нее бензину не хватит.
А ночь близка.
– Слушай, – говорю шоферу, – давай рискнем?
– Мне что же! Поедемте, – улыбается он.
– Ты хорошо из винтовки стреляешь?
– Ладно!
– Ну, так бери винтовку, а я сяду за машину.
– А справитесь? – с сомнением в голосе говорит шофер.
– Справлюсь, не бойсь!
Вот когда пригодилось шуточное изучение автомобиля. Учился, чтоб компанию свою прокатить иногда по городу под веселую руку, а вот теперь… Шкуру спасать буду и свою, и этого рябого солдатика, что деловито и спокойно заряжает винтовку.
– Ну! Ехать, что ли? Господи Благослови!
Как в воду окунулся, когда нажал педаль.
Выключаю конус и ставлю на третью скорость. Даю газ вовсю.
Вот плетень… Вот мостик… Люди около лошади… Пускаю сирену и с диким ревом, пугая людей и рвущихся из рук лошадей, влетаю в городок. Крики сзади… Что-то хлопнуло сквозь гул машины, слабо и не резко.
Еще… Еще…
Площадь… Опять лошади и всадники на них. Один отделяется и кидается к нам… Опять пускаю сирену. Большая рыжая лошадь взвивается на дыбы. Рядом у уха самого резко гремит винтовка шофера.
Господи! Едва увильнул. Неожиданно на дороге воз. Руки инстинктивно завертели колесо с быстротой молнии и так же выправили его назад, обогнув препятствие… Сзади хлопанье все сильней. Отвернуться от льющейся в глаза широкой белой ленты – шоссе – не могу… Нельзя на таком ходу… Мгновенно будем под автомобилем… А если уцелеем, то и под ножами озверевших немцев. Мимо машины с гулом и свистом несется лента деревьев, зданий, столбов. Руль рвет из рук, и он так вибрирует, что у меня начинают сдавать руки…
Хлопанье сзади затихло… Да и где же догнать нас на таком ходу!
Пролетаем верст пять от города. Мало по малу спускаю газ и перевожу дыхание, да кстати и скорость. Обращаюсь к шоферу и говорю, не глядя на него:
– Ну, как? Насколько километров скорость нагнали?
Солдат молчит. Гляжу на него – сидит, прислонившись боком к дверце и винтовку сжимает.
Тронул его – мягко и безвольно голова качнулась… Убавил ход, посмотрел внимательно – мертв!
За правым ухом чернеется малюсенькая дырочка.
Тронул тело – голова перевалилась на плечо. Над левым глазом отек, и кровью все залито. Насквозь, значит, хватили…
Но не стоять же, в самом деле, тут… Опять погнал машину, но не успел и версты проехать, слышу, кричит кто-то сбоку от дороги.
Откуда ни возьмись – мой пропавший без вести моторист Игошин! Бежит, руками машет.
– Откуда ты здесь?
– Да я тут в фольварке вас дожидался. Тут вашу машину нашел у поляков, да и возился все с нею. Всю развинчивать пришлось.
Подошел вплотную, глянул на скривившегося шофера и ахнул, по-бабьи всплеснув руками.
– Это что же, ваше-дие, такое?
– А стрельбу слыхал?
– Слышал, да не близко…
– Ну так вот… На ходу попало, бедному.
Поехал испуганный Игошин. С помощью крестьян перетащил в кузов машины оба мотоцикла; туда же мы переложили труп, а сам Игошин сел на его место, и тронулись дальше. Через четверть часа пролетели Граевскую заставу и затормозились у подъезда таможни через шесть часов после отъезда оттуда.
Вот тебе и двадцать минут до Райгорода, да и столько же обратно!
В штабе меня ждали с тревогой. Начинали уже бояться за мою участь, тем более, что посланный по дороге к Райгороду маленький разъезд вернулся, налетев на большие для него силы немцев, и донес, что дорога занята ими. Тем более эффектным было мое появление. Пошли расспросы и допросы.
Потом меня начали кормить. А я только тут и вспомнил, что еще с утра раннего ничего не ел. И разломало почему-то сразу меня. То все ходил бодро, а сейчас и ноги, и руки, и все тело болят. Разбился за день, видно. Сейчас сижу раздетый на постели и думаю о странной игре судьбы.
Ведь надо же было мне именно перед самым Райгородом пересесть на шоферское место.
А если б не пересел?
Тут все так уютно. Вестовые готовят постели. Рядом стакан крепкого чаю с лимоном и красным вином. Вокруг жизнь, голоса… А я мог бы лежать на носилках с пробитым черепом. Ничего бы не видел, не слышал; не ощущал бы прелести жить и вообще, это был бы уже не я, а просто три пуда двадцать фунтов костей, мяса и потрохов, внутри которых уже начинало бы гнездиться гниение.
Брр! Только теперь сознаю, что я выкинул рискованную штуку и уцелел лишь чудом.
Вспоминаю следы пуль на синем кузове автомобиля – потешные желобки такие, – и становится страшно. Впрочем, это в моем характере; я всегда трушу после опасности.
А все-таки чертовски жутко.
Зато теперь я уже немного окрещен! Это приятно! Но уже поздно, а что будет завтра – Бог весть. Война-то ведь продолжается и в любой момент может поднять нас с теплых постелей и бросить в мрачный холод осенней ночи.
Бедный рябенький шофер.
29 августа
Ну вот, дождались и дела. Сейчас пойдем в Пруссию. Поднялись на ноги с семи часов утра. Получено приказание выступить всей дивизией на город Лык. Соседняя дивизия, стоящая в Щучине, пойдет, очевидно, на Бялу. По всей вероятности, наше движение будет демонстрацией для того, чтобы оттянуть от Ренненкампфа давящие его силы немцев, хотя бы отчасти.
Самая, в сущности, «корявая» роль у меня.
Мне пока абсолютно нечего делать. С частями дивизии мы соединены телефонами и целой командой дежурных ординарцев, конных и самокатчиков. Так что все приказания передаются без меня.
В полутемной столовой собрался военный совет. Шуршат карты и бумаги. «Старики» сосредоточенно сидят над картами. Изредка отрывисто кидают друг другу короткие, но полные содержания фразы.
Оба адъютанта согнулись и строчат в полевых книжках приказания и распоряжения. Готовится приказ «на походное движение». Спешно и порывисто перевертываются исписанные страницы, снова перекладывается копировальная бумага и опять тишина.
Только порой чужим звуком звякнет ложечка в стакане остывшего и глотаемого урывками чая.
Я сижу и распираю пальцами слипающиеся веки. Здорово утомился вчера, и сон морит меня.
На дворе идут спешные сборы. Наши вещи грузятся на двуколки. Лошади уже поседланы. Генерал дал мне купленную им недавно и еще невыезженную здоровенную вороную лошадь, а себе взял на время мою строевую, дрессированную и кроткую как ребенок.
Мы не знаем, вернемся ли сюда, в Граево, вновь, а потому окончательно ликвидируем свое пребывание здесь. Завтрак или обед готовить некогда. Поедим потом из котла солдатского, когда время будет.
Несутся во все стороны получившие копии приказов полковые ординарцы. Начинают снимать полевые телефоны. За церковью, неподалеку, раздаются звуки оркестра. Это выступает стоящий подле нас первый полк нашей дивизии.
За ним грузной колонной идут обозы. Потом второй полк…
В одиннадцать часов утра появляется голод. Сегодня суббота, и, следовательно, все лавочки (еврейские, ибо русских тут нет!) заперты. Посланный на разведки молодцеватый ординарец-стрелок ворочается с печальным известием, что ничего достать нельзя. Но затем, вслед за словами, повергающими нас в мрачное уныние, он, наслаждаясь сценичностью эффекта, достает из-под полы шинели громадный кусок жареной с чесноком свинины, густо посыпанной солью.
– Откуда?!
– У жидовки купил, ваш-бродь, – докладывает плутоватый стрелок…
– Гм-м! Купил? Ну, да все равно… Есть хочется… Давай сюда…
Я и длинноногий Д., уже снявший свои бесконечные телефоны, удаляемся с драгоценным куском на площадку черной лестницы и там устраиваемся комфортабельно на ступеньках, затоптанных сотнями ног. Через вестовых достаем хлеба и уничтожаем гигантские бутерброды. Потом вспоминаем о «начальстве». Делаем пару уродин-бутербродов и несем наверх.
Начальник штаба составляет телеграмму в штаб армии и сначала машинально отмахивается от нас, но потом, увидев предлагаемое, свободной рукой берет кусок и, не отрываясь от диктуемой писарю черновой телеграммы, жует.
Зато генерал встречает наше появление с «питательными веществами» воодушевленно-радостно и хвалит нас от души. И только когда съедает весь бутерброд без остатка, спохватывается спросить:
– А откуда же вы это раздобыли?
Мы со смехом признаемся в своих подозрениях относительно «покупки» этого мяса.
– Зато хлеб, вне сомнений, наш собственный!
Но пора двигаться и нам.
– Ну, господа… Все готово? – говорит генерал.
– Господи Благослови!
Садимся и двигаемся большой группой по узкой улице. Пробираемся мимо соединенных колонн обозов, запрудивших всю улицу. Все оставшееся население Граева высыпало на плетни и заборы. Почтительно кланяются при нашем проезде. Конечно потому, что мы идем в Пруссию, а не уходим из нее. Если придут сюда пруссаки, эти же поклоны встретят и их.
Скверное положение у бедного пограничного населения. Хотя, все же лучше, чем у бедных «китаезов» в прошлую кампанию, когда их страна была перевернута вверх дном дерущимися пришлыми державами.
Обгоняем медленно вытягивающиеся на Лыковское шоссе колонны полков. Генерал поминутно здоровается с людьми, бодро и весело отвечающими на громкое и сердечное приветствие.
Авангард давно уже ушел вперед. С ним нас соединяет тонкая «цепочка» из одиночных стрелков, идущих один от другого шагов на пятьдесят дистанции.
Все приказания передаются через них.
– Авангарду остановиться на переезде через полотно у будки на маленький привал! – приказывает генерал.
Приказание передается ближайшему из «цепочки».
И гулко несутся в утреннем воздухе замирающие вдали, произносимые нараспев, слова, катящиеся по цепочке от одного к другому.
Мы присоединились к главным силам и едем с ними.
Впереди рокочут выстрелы.
Через полчаса получаем подробное донесение о случившемся.
Оказывается, немецкая полурота, засевшая в местечке Просткен, пыталась задержать нас и обстреляла голодную заставу. Но подошедшие роты заставили немцев уйти, оставив несколько трупов и с десяток раненых.
Проходим через место стычки. Улицы пустынны до жуткости. Хорошие, трех- и более этажные дома жутко смотрят на нас выбитыми окнами.
У здания местного отделения банка лежит головой на подъезде поседланная лошадь и жалобно стонет, пытаясь поднять тяжелую голову с мокрых от крови камней. У поваленного зачем-то фонарного столба с сетью проводов на нем и около свернулась клубочком серая фигура немецкого солдата. Лица не видно, но по положению тела, спокойного и недвижного, видно, что пуля его пожалела и уложила наповал.
И хотя ничем особенным не пахнет в свежем осеннем воздухе, но разыгравшееся воображение, пытающееся представить ясно и подробно картину свалки на этой мощеной улице, заставляет ощущать будто бы реющий над этим местом запах пороха и крови. Следуем дальше. Местечко большое. Еще когда мы перешли пограничную цепь, порванную и лежащую на земле между своих и наших столбов, отделяющих Россию от Германии, нам бросилась в глаза резкая разница между внешним видом двух соседних селений, прижавшихся к границе и друг к другу.
С нашей стороны – село Проскино, довольно обширное, с каменным костелом и типичными хатками, крытыми частью старой черепицей, а частью просто соломой.
При хатках – сады, запущенные, но живописные.
Улица носит следы свиных пятачков и проходящих стад скота. Освещение, конечно, только небесное. Есть две лавочки, бедные и жалкие, как и их хозяева, типичные забитые польские евреи.
Но стоит сделать несколько шагов за здание таможни (немецкой), как все меняется будто по волшебству. Шикарная мостовая. Телефонные провода, уходящие паутинами на железную черепицу высоких готических крыш. Чистая, желто-розовая окраска стен. Зеркальные окна в нижних этажах. Много магазинов и лавок, правда, запертых и, очевидно, без товара, увезенного заранее бежавшими купцами. Электрическое освещение на улицах. Каменные и витые чугунные решетки чистеньких садов. Асфальт на панелях. Отделение банка, две школы, богатая кирха.
Да и брошенная кое-какая утварь, не взятая бежавшими жителями, говорит более чем о достатке наших соседей. И вполне понятно, что эти разбухшие от пива и лоснящиеся от идеальной чистоты бюргеры косятся с презрением на грязь и бедность живущих бок о бок русских подданных (хотя и не русских по национальности). Селение казалось вымершим, и трудно верилось, что тут вот несколько минут тому назад щелкали выстрелы, пахло смертью, страхом и насилием.
Но еще через несколько минут в затихших домах закопошился кто-то, и из слуховых окон высоких чердаков загремели выстрелы. Но быстро смолкли, внеся беспорядок в ряды колонны, шедшей по улице.
Глядим, бредет раненный стрелок. Машет окровавленной рукой, и лицо недоуменное и досадливое.
– Откуда ты? – изумился генерал.
