скачать книгу бесплатно
– Вижу, да не про то я… Что с ними? Разбились?
– Никак нет, – обиженно говорит урядник, – порубили!
– Ах, вы, идиоты! Да ведь их нужно было живыми взять!
– Ну, на што их, собак, ваш-бродь…
– Да ведь приказано, болван ты этакий! Разве ты сам-то не мог сообразить, что от них узнать можно было многое! – волнуюсь я.
– Не могу знать, – тупо, но решительно отвечает урядник. – Воны выстрелили, ну а мы их порубили…
Нагибаемся над трупом и полутрупом. Пытаемся говорить с недорубленным летчиком, что все еще шевелит рукой.
– Kosaken… kosaken…[14 - Казаки (нем.). – Прим. сост.] – хрипит он, не открывая глаз.
Затылок у него разбит, и левая рука почти отрублена у плеча. Приказываю поднять его и нести на перевязочный пункт. Но от первого же движения изо рта раненого выливается целый поток крови, черной и густой. Глаза мигают и закрываются.
Что-то булькает у него внутри, он деловито опускается на бок и лежит неподвижно.
Готов. Приказываю обыскать. Забираю окровавленные связки карт, записок, книжек для донесений и писем из дому, наверное. Ставлю часовых у аппарата и, забрав всю свою команду, ворочаюсь в штаб.
И долго из головы не выходит это последнее предсмертное бульканье белокурого немчика.
Оригинально все-таки то, что, если бы такую смерть увидеть на улице города или в шикарно обставленной квартире на Невском проспекте, например, она произвела бы в десять раз сильнейшее впечатление и пугала бы ужасом преступления.
А тут было просто неприятно физически видеть здоровое человеческое тело, из которого ударами обыкновенных стальных полос, только отточенных, выбита жизнь. Велика сила привычных взглядов!
Объезжаем позиции со «стариками». Ну и дороги!
Даже наш мощный для своего легкого корпуса «Опель» завязает в этих проклятых песчаных буграх.
А уж брать с собой мотоциклеты – абсолютно, по-моему, бесполезно! Они хороши только на маленьких кусочках хорошо сохранившегося шоссе. А тут выбоины или, особенно, песок – слезай! Велосипед в этом отношении более применим. Он проедет по самой тоненькой ниточке, а мощная шестипудовая машина застрянет и остановится. Под дождем, надо полагать, будет еще хуже.
Да и потом, в случае порчи, что за мука тащить шестипудовую тяжесть по глубоким песчаным колеям!
Правда, дороги здесь, на западе, пока еще хороши, но это только пока. Через месяц-другой их так разобьют миллионы двуколочных колес, что и узнать их будет нельзя. А тогда польза от дорогих машин сведется к нулю.
Как живучи мелкие людские интересы!
В Граево уже появились мелкие торгаши. Идет оживленная торговля белым хлебом, сахаром, скверной колбасой и таким же табаком…
Говорят, Ренненкампфу приходится тяжело. На него что-то очень начали напирать.
В общем, мы здесь пока еще ничего не знаем. Телеграммы, издающиеся в Белостоке и попадающие к нам, слишком лаконичны, чтоб можно было что-либо по ним понять.
Говорят, это перед крупными событиями.
Дай Бог; надоело ничего не делать!
28 августа
Вчера за весь день ничего нового.
Зато сегодня за день я лично пережил многое.
Соседний корпус потерял с нами связь.
Нас с ним связывает летучая почта из казачьих постов.
На протяжении семнадцати верст, разделявших нас друг от друга, стояло штук пять постов.
Вдруг вчера сообщение прервалось. Посланные туда записки куда-то потерялись. Телеграфное сообщение оказалось прерванным. Из штаба армии пришло категорическое приказание связаться с оторвавшимся корпусом.
В девять часов утра сегодня – только что я умылся – меня позвали к генералу. Он и полковник сидели, низко нагнув седоватые головы над картой, и о чем-то совещались.
– Вы ведь хорошо владеете мотоциклетом? – спрашивает начальник штаба.
Странный вопрос! Спортсмен, гонщик, и вдруг не будет знать машины!
– Владею, так точно, – говорю.
Вступается генерал:
– Во сколько времени вы можете проехать до Р.; тут всего семнадцать верст и дорога идеальная.
– В двадцать минут, ваше-во, – отвечаю.
– Смотрите сюда, – и на карту показывает.
– Вот… Мы вот тут… Здесь – Райгород. Там штаб N-го корпуса. Вы обязаны отвезти туда вот этот пакет… Прочитайте его, чтобы в случае чего уничтожить…
– Ого! Дело пахнет не шуткой! Читаю внимательно.
– Запомнили? Ну, вот. Возьмите лучшую машину и самого надежного моториста-провожатого. Имейте в виду, что на шоссе могут оказаться немцы. Донесение ни в коем случае не должно попасть в их руки. Собирайтесь, с Богом.
Ну, слава Богу, первое серьезное поручение получил! Бегу распоряжаться и одеваться.
– Куда? – спрашивают товарищи.
– Поздравьте! Еду с важным поручением!
С завистью смотрят.
– Почему же не из нас кто-нибудь?
– А на что же тогда ординарец, я? – парирую их вопрос вопросом же.
Выхожу. «Старики» крепко жмут руку. Полковник шепчет:
– Осторожнее все-таки… Зря не рискуйте…
Машина прогрета. Бензину – на сто верст. Осматриваю каждую гайку, ибо из-за собственной неосторожности может пропасть все.
Готово. Веду машину; на ходу даю «магнето».
Послушная «Индиана»[15 - Американская марка автомобилей, выпускавшаяся в 1911–1940 гг. – Прим. сост.] вздрагивает и всем своим мощным красным телом бросается вперед.
Еле успеваю поймать на бегу педаль и сажусь на низкое и широкое седло.
Тук-тук-тук-тук-тук-тук…
Ровно и четко отсчитывает вспышки мотор.
Ровным стуком ему вторит сердце. Немного волнуюсь, но это ничего!
Выезжаю на площадь. То и дело выключаю мотор и бесшумно, инерцией проскальзываю между бесконечных обозов и торговых палаток, разбитых перед старинным костелом. Зевак окликаю голосом – давать гудки среди диких крестьянских лошаденок рискованно. Как раз наделаешь такой «тарарам» среди возов, что и машину поломаешь. Но вот и шоссе. Высокое Распятие на каменном почерневшем пьедестале. Потемнел и Крест, «крыж свентый» по-здешнему. Сколько молитв и слез видело это темное примитивное Распятие! На камне под ним засохший пучок цветов – скромный дар плачущей по целым дням Марыси, молившейся перед строгим Иезусом о далеком Стасе, дерущемся в неведомой Галиции против несносных швабов, побей их Матка Божска!..
Перед глазами лентой, белой и ровной, легло знаменитое Сувалкское шоссе. Оно мощено и довольно прилично.
Но беда вся в том, что даже самая лучшая мостовая требует за собой ухода. А тут, на этой дороге, его недостает. Во многих местах матрац шоссе, вместе с сохранившейся на нем мостовой, осел, подмытый снизу на пол-аршина ниже общего уровня дороги.
Рассмотреть такой колодезь трудно, ибо он сливается с общим белым фоном дороги. Замечаешь его уже тогда, когда переднее колесо машины на сажень от края ямы… Лихорадочно нажимаешь ножной тормоз, но… сила скорости (а мы летим километров на шестьдесят в час) тащит машину, и, только призвав на помощь все свое хладнокровие и умение, удерживаешься в седле, звенящем от страшного толчка. Руль вырывается из рук, и машина рыскает в течение нескольких секунд то туда, то сюда… Справляюсь!
Пять – шесть сажен – и новое препятствие: обнажился от песчано-щебнистого тюфяка нижний слой острых каменных плит. Беда, если не досмотришь! К черту шина, а то и глушитель сорвешь нелепо высунувшимся из грунта острым камнем. Опять шипит заторможенное заднее колесо, а продолжающая работать «в себе» машина сотрясает и бьет всю раму резкими, нервными толчками.
Зато где ровный кусочек попадется – тут уже прямо наслажденье! И про немцев, могущих оказаться на дороге, не думается!
Все больше и больше нажимаешь рычаг, отводя его до предела. Мотор уже не стучит, а с воем и гулом бросает машину навстречу ветру и пространству.
Далеко, далеко, еще на том вон холме показались черные точки…
Что это? Немцы ли? Крестьянские ли фуры?
Ходу! Рычаг отведен до отказа… На мгновение даю холостой ход, ибо знаю, что потом, когда включишь мотор, скорость еще более увеличится от толчка…
Включаю… Машину рвануло и понесло…
Даю гудки, а затем, с трудом справляясь левой рукой с кидающимся рулем, свободной рукой нащупываю холодную и плоскую рукоять браунинга в поясной кобуре.
Мимо мелькают будто стоящие на месте фуры. Часы на руле показывают, что мы едем уже пятнадцать минут. Скоро должен быть и Райгород!
Спускаюсь с покатого холма и с размаху влетаю на высокую горку…
Стоп… Что это? Мотор не работает.
Слезаю. Осматриваю все. Будто бы в порядке вся машина. Начинаю работать. Свеча, отвинченная от карбюратора, дает вспышки при каждом нажиме педали и рукоятки… Значит, не она виновата! Не переело ли трос какой-нибудь? Нет, все они в порядке. Разбираю карбюратор, правда, поверхностно, ибо время дорого. Продуваю, чищу. Пускаю бензин в цилиндры. Пока он там есть, машина берет. Выгорает он – стоп!
Значит, надо развинчивать весь карбюратор.
Вот горе… А Райгород – вот он! Рукой подать. Подходят из ближайшего фольварка крестьяне. Здороваюсь и вспоминаю:
– А где же мой моторист? Его нет…
Делать нечего. Чтоб не терять времени, отдаю машину на сохранение крестьянам, предупредив их об отставшем моем спутнике.
– А немцев нема? – спрашиваю.
Оказывается, еще вчера вечером на шоссе выезжал немецкий разъезд человек в пятнадцать. А около Райгорода, вот тут, под боком совсем, на винокуренном заводе, стоящем в лесу при дороге, дня три уже (по слухам) ночуют немцы. Их человек пятьдесят. Днем они почти не выходят. А если и выходят, то переодетые. Сегодня рано утром хлеб на заднем фольварке весь позабирали. Наших по близости нет. В Райгороде много «жолнержев»,[16 - Очевидно, автор не точно приводит польское название солдат-пехотинцев – жолнеров (польск. zolnier). – Прим. сост.] стояло и «гармат»[17 - Вероятно, автор говорит об артиллерии (укр. гармата – «пушка»). – Прим. сост.] много, а вот вчера поутру все ушли… Седоусый поляк-крестьянин мерно и монотонно говорит ломаным русским языком, вставляя через слово обычное «прошу пана»… В голове у меня сумбур.
Вот так влетел в историю!
Что же делать? Старик не врет, это видно. Да и зачем ему врать?
Решаюсь идти пешком. На ходу машины одетая под китель толстая фуфайка грела, а теперь «на своих двоих» в ней очень жарко.
Прохожу пустынный Райгород. Жителей почти нет, попрятались куда-то. Редкие встречные подтверждают, что немцы тут везде бродят.
Загибаю в лес и иду, прячась, как вор.
По расспросам я выяснил, что корпус, разыскиваемый мною, ушел вчера на Августов. Теперь понятна потеря связи. Телеграф порван шпионящими немцами-разведчиками. Наши донесения перехвачены. Надо спешить. Набавляю ходу и вспоминаю пятикилометровый бег, в котором я участвовал однажды. Тренинг помогает. В три часа прохожу семнадцать верст. Еще семь верст осталось. В лесу натыкаюсь на казачий пост.
Вид у меня был, очевидно, очень нелепый.
Мокрый, усталый, в гетрах, в фуражке с очками – я не внушал к себе доверия.
И только после того, как я показал важный пакет, старший поста согласился дать мне лошадь и вестового. Желая уверить казачков в своей подлинности я, несмотря на усталость, вспрыгнул на высокое седло профессионально-кавалерийским адъютантским прыжком.
Лица донцов просветлели, и они единогласно одобрили:
– Ловко вы сигаете, ваш-бродь!
Через двадцать минут я был в штабе утерянного корпуса в Августове. Там тоже пытались восстановить с нами связь, но шпионы и засады немецких драгун перехватывали все, что посылалось к нам и от нас.
Проворонили только меня!
Назад мне дали автомобиль.
Спрашиваю шофера:
– Не боишься?
– Никак нет, – просто и равнодушно.
– Ну, так едем.
Теперь уже едем явно. На машине да на большом ходу нас не очень-то поймаешь!
На полном газу пролетаем двадцать четыре версты в двадцать минут. Вот и Райгород опять!
