скачать книгу бесплатно
– Защищать от чего? – удивилась я. На острове были только мы. Хотела было спросить отца, что он имеет в виду, но он уже вышел на улицу, чтобы принести дров для печи.
Подарок
С тех пор мысль стать охотником за запахами поглотила меня целиком. Если ароматические хранилища с красными восковыми печатями были воспоминаниями, воспоминаниями Джека, то это означало, что за пределами нашего острова существовали необычные миры, и охотники за запахами исследовали их так, как никто другой не смог бы. Я не знала, попаду ли туда когда-нибудь, но хотелось быть готовой к этому.
– Научи меня быть похожей на Джека, – попросила я отца. Он помолчал, и на мгновение в его глазах промелькнула тихая печаль, но затем он взъерошил мне волосы.
– Хорошо, жаворонок, – согласился он. – Бери свою куртку.
Мы вышли на середину нашей поляны. Перед нами дремал огород, готовый к зиме; по соседству в курятнике тихонько кудахтали куры. За ним простирался лес, полный возможностей. Отец на секунду замер.
– Итак, – начал он. – Найди мне свежее яйцо. Но с закрытыми глазами.
– В курятнике? – Я все еще с надеждой смотрела на деревья.
– Ну да, это то место, где лежат яйца, – улыбнулся он.
Курятник казался слишком заурядным местом для охотника за запахами, но я закрыла глаза и позволила звукам завладеть миром. Щелканье цыплят, их легкое пыхтение. Шорох крошечных беличьих когтей, царапающих дерево. Зимний крапивник, его песня проста и сладка. Потом поднялась задвижка курятника, и отец провел меня внутрь.
– Вдохни, – сказал он. – Помни, сначала неглубоко.
Я втянула носом воздух, как при отливе. И почувствовала резкий запах куриного помета; воспоминание о лете, сокрытое в сухой траве.
– А теперь, – продолжал отец, – забудь про свой нос. Доверься подсознанию. Послушай эту историю.
Я снова вдохнула, медленно и глубоко, и почувствовала, как запахи окутали меня, такие полные и объемные, что я буквально могла бродить среди них. Ощутила не совсем полную свежесть воды в миске и забавный запах взъерошенных цыплят, которые деловито копошились вокруг, в поисках места на насесте. Я ждала, размышляя, как должно пахнуть свежее яйцо. Мой разум начал блуждать, впуская ароматы влажной земли снаружи и дыма, вырывающегося из печной трубы. Затем я заставила себя вернуться к насущной задаче. Джек обратил бы на это внимание. Как и я.
Там. Среди всех этих сильных запахов был один новый. Мягкий. Слабый. Его тепло не двигалось, как цыплята, а замерло, как камень, впитывающий солнце.
Не открывая глаз, я осторожно двинулась через курятник. Запах постоянно обнаруживал себя, как маяк. Вытянув пальцы, провела ими по сухой траве. Пушистый цыпленок прижался к моему колену, и я осторожно отодвинула его в сторону. Моя рука опустилась глубже, шаря в траве. Там.
Довольная, вышла из курятника с яйцом в руке, широкая улыбка озаряла мое лицо. Я была охотником за запахами. Совсем как Джек.
– Вот так это и делается, – улыбнулся отец.
Я нашла еще одно яйцо, на этот раз быстрее, и мы приготовили оба на завтрак.
– Какое у меня следующее задание? – спросила я отца, когда мы поели. – Это было слишком просто.
Он склонил голову набок, глядя на меня.
– Найди первый день весны, – проговорил он.
Если какое-то задание и требовало терпения, то именно это. Зима только начиналась, и до весны оставалась целая вечность. Я представляла, как наступят темные дни и дождь будет поливать наше хорошее настроение, пока оно не станет холодным и промокшим. Налетят бури, завоют ветры, и деревья побросают свои ветви на нашу крышу. Зимой не время искать запахи. Они в это время года отдают печалью, прячутся у кострища или под корнями деревьев. Но Джек сделал бы это, сказала я себе, поэтому каждый день надевала куртку и отправлялась на охоту.
В конце концов запахов оказалось больше, чем можно было себе представить. Дождь и туман открывали их всем, кто обращал на них внимание. На самом деле снега на нашем острове не было, но каждый раз, когда холод отступал и начинались дожди, я чувствовала запах жизни, желающей вернуться, как волна, накатывающая на землю. Я слышала, как деревья шепчут: «Уже пора?»
Дни становились все короче и короче, пока наконец мир не накренился и равновесие не сдвинулось в другую сторону. Грядут перемены – я это чуяла. Это было похоже на шелест в ваших снах перед вашим утренним пробуждением. Это легкое натяжение струн гравитации, когда слабый прилив меняет направление и увлекает вас в море.
Однажды утром я проснулась от нового и в то же время знакомого аромата, доносившегося из-за двери. Отец любил повторять, что мой день рождения – это первый день весны. Не конкретная календарная дата, а ощущение – скрытый поток тепла, пробуждающий землю. Запах фиалок. Он называл это «зеленым в воздухе». Совсем не важно, что иногда мы снова возвращались в зиму; отец говорил мне, что это происходит постоянно. И что нет никаких проблем с празднованием более одного раза в год, хотя считать свой возраст мне нужно только от первого. Значит, мне было одиннадцать.
Чутье подсказывало мне, что отца в хижине нет, но, прислушавшись, я узнала его приближающиеся шаги. К ним примешивался еще один звук, более выразительный и стремительный. Я сбежала по лестнице. На крыльце слышались звуки, отец стоял в дверях и держал на веревке козу – черную с одним белым копытом. Она была прекрасна.
– Смотри, кого я нашел, – спокойно улыбнулся он, словно обнаружение козы было совершенно будничным явлением. Мы находились на маленьком островке, окруженном водой! Единственные новые вещи, которые попадали к нам как по волшебству, были упакованы в черные пластиковые коробки! Но на крыльце стояла коза на веревке, небрежно зажатой в руке моего отца.
– С днем рождения!
Коза смотрела на меня блестящими желтыми глазами, казалось, слегка удивленно.
– Меня зовут Эммелайн, – сказала я, выходя на крыльцо. Коза царственно подняла в воздух белое копыто, как будто требуя исполнить ее приказание. Я встала на колени, чтобы быть ближе к ней, а она, опустив копыто, наклонилась вперед и уткнулась носом в мою руку, пока я гладила ее.
– Настоящая Клеопатра, – сообщил отец. Козочка посмотрела на него, склонив голову набок.
– А это еще кто такая? – поинтересовалась я, нежно проводя рукой по жестким коротким волосам на ее шее.
И он поведал нам о древней правительнице далекой страны, которая добивалась своего с помощью лодок, наполненных лепестками роз, и ванн мускуса.
Коза Клеопатра у нас решительно превратилась в Клео. Это прозвище очень ей подходило и очень быстро прижилось. Отец пришел к выводу, что хотя она еще достаточно молода для такого имени, но у нее мания величия. Она управляла нами с самого начала.
Отец начал строить сарай для Клео – ее дворец, как он его называл.
– А твоя задача, – сказал он мне, – познакомить ее с островом.
– Самостоятельно?
– Ты уже достаточно взрослая. И ты ведь не будешь одна, правда? – улыбнулся он. – Здесь нет ничего, что могло бы навредить тебе. Только пообещай мне, что не пойдешь на пляж, – добавил он серьезно.
– Обещаю, – откликнулась я, и это было правдой. Идея свободного передвижения по острову с Клео, на мой взгляд, была настолько замечательной, насколько можно себе представить. Я была готова принять любое ограничение, которое для этого требовалось.
После этого каждый день, как только заканчивались поиски пищи, садоводство или мои уроки, мы с Клео отправлялись в путь. Сначала я держала ее на веревке, но вскоре стало ясно, что она четко следует за мной. Вернее, она всегда шла впереди, но не более чем на четыре шага, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что я рядом.
Мы играли в игру, отслеживая каждую тропинку на острове. Встречались настолько заросшие, что раньше я их попросту не замечала. Казалось, теперь мы нашли все, но однажды обнаружили небольшое углубление в зарослях кустов салала, которые образовали между деревьев большое зеленое море. Обычно пролезть сквозь их жесткие ветви было невозможно без мачете, но здесь, видимо, когда-то все-таки прокладывали тропинку, и намек на это был виден в той щели в передней линии.
Толстая шкура Клео не боялась заостренных листьев, а ее ноги уверенно ступали между корней. Она легко пробиралась сквозь заросли, и казалось, что тропа буквально открывалась за ней. Я спешила следом, опасаясь, что кусты снова сомкнутся и мы никогда не найдем дорогу домой, но Клео была полна решимости, а я никак не могла повернуть назад без нее.
Через некоторое время послышалось, как вдалеке вода бьется о камни. Волны звучали резче, совсем не так, как мягкий плеск прилива на песке нашей лагуны. Мы с Клео протолкнулись сквозь последний массив зелени и очутились на выглаженной ветром голой площадке скалы около десяти футов шириной. Медленно приблизились к ее краю и уставились на бесконечное небо вокруг, огромную череду островов и прозрачную воду далеко внизу.
Моим глазам еще никогда не приходилось преодолевать такое расстояние. Я не знала, что делать со всем этим пространством. Мне казалось, что оно может протянуть руку, схватить меня и унести с собой. Я попятилась, шаг за шагом, пока мои ботинки не ударились о сырое, мокрое дерево. Оглянувшись, увидела скамейку, приютившуюся на самой опушке леса и сильно потрепанную дождем и временем.
«Беглец», – подумала я.
Наклонившись, прикоснулась к ее рассыпающейся поверхности, задаваясь вопросом, что привело человека на это открытое место, почему он сидел здесь и смотрел на то, что оставил. Что же там было?
Мы с Клео долго стояли на этом утесе, прежде чем вернуться к хижине. Я не сказала отцу о нашей находке, опасаясь, что он не отпустит меня обратно на утес. Не представляла, что и думать об этом месте, учитывая тот факт, что мой отец никогда не приводил меня сюда. Почему-то казалось невозможным, чтобы он не знал о его существовании. Мой отец знал все.
После этого мы с Клео стали ходить на утес почти каждый день, и со временем страх уступил место любопытству. Я приносила с собой обед, и мы вместе ели, садясь все ближе и ближе к краю понаблюдать за большой водой. Иногда мы видели кита, или сияющую флотилию дельфинов, или коричневые бревна, которые издалека выглядели так, будто плывут самостоятельно и целенаправленно. Иногда мимо проносилась моторная лодка, рыча, как гигантское разъяренное насекомое. Я знала об этих вещах только по картинкам из книг моего отца или из сборника сказок. Там, на утесе, границы между разными книгами размывались. Я пряталась от лодок, уверенная, что в них пираты.
Но однажды увидела рыжеволосого мальчика, стоявшего на корме рыбацкой лодки. Он выглядел совсем юным, возможно, моего возраста. Всю следующую неделю мы с Клео приходили каждый день, но мальчик больше не появлялся. Это заставило меня задуматься – где же его дом?
В тот вечер за ужином я спросила отца:
– Почему мы здесь, папа? Почему на нашем острове нет других людей?
Отец отложил вилку.
– Люди лгут, Эммелайн, – произнес он, – а запахи – никогда.
Он, кажется, думал, что это все объясняет.
– Все люди? – упорствовала я. – А как же Джек?
– Даже Джек, – бросил отец, и лицо его так потемнело, что расспрашивать дальше не хотелось.
Но именно тогда я поняла, что никогда не расскажу отцу о тропе, ведущей к утесу. У него есть свои секреты, а я имела право на свой.
Время шло. Приближалась еще одна весна. Мне исполнилось двенадцать, мои ноги и руки росли, как молодые деревца, сильные и стройные. Когда мы ходили к лагуне, я уже могла ловить моллюсков, стреляющих вверх водяными брызгами: сама раскапывала песок и находила дожидающиеся там раковины. Умела разводить костер с помощью сверла с дугой и куска сухого мха, а острым ножом могла выковырять моллюска из раковины быстрее, чем вы успели бы сосчитать до двух. Моя корзина для фуража всегда была полна, как у отца, и все чаще я наполняла ее самостоятельно, возвращаясь с Клео после приключений в лесу.
Мы с Клео привыкли бегать по стволам поваленных деревьев. Я раскидывала руки, чтобы сохранять равновесие, а ее копыта и так ступали уверенно и твердо. Но хотелось подниматься выше и выше. И я стала карабкаться вверх по стоящим деревьям, ветка за веткой, притворяясь Джеком – охотником за запахами. Иногда, зацепившись высоко за вечнозеленую ветку, окруженная нежным постукиванием ее иголок, я улавливала дразнящий запах чего-то необычного. Например, теплого пекущегося хлеба, где-то далеко-далеко. Или обнаруживала слабый след неприятного черного запаха, оставленного лодками. Кусочки истории, которую мой отец никогда бы мне не рассказал. Мир, который мне никогда не суждено увидеть. Я поднималась в воздухе, чувствуя, как ветви прогибаются под моим весом. Все это беспокоило, создавая ощущение одиночества, еще большего, чем прежде, но когда я наконец спускалась вниз, меня ждала Клео.
Отец научил меня подрезать Клео копытца и расчесывать ее. Мне нравились ритмичные движения моей руки по ее сильной спине, ее зубы, покусывающие меня, пока я работала. Так заканчивался каждый день. По ночам я слышала, как она блеет в своем сарае; отец объяснил, что козы в загоне любят прижиматься друг к другу, независимо от погоды. Я ждала, пока он уснет, а потом спускалась по лестнице в ее сарай и обнимала козочку, чтобы успокоить ее. Иногда там и засыпала, а просыпалась только с рассветом.
В такие ночи нарастало беспокойство, что между мной и отцом накопилось слишком много тайн. Но было нечто особенное в том, чтобы положить голову на бок Клео. Ее теплое и маленькое тело дарило мне ощущение полноты жизни. Это заставляло верить, что в мире есть больше, чем два человека. Поэтому я молчала.
Запахи
В то лето, когда мне уже исполнилось двенадцать, мой отец стал замкнутым, ничего не рассказывал, хотя до зимы было далеко. Он больше не спрашивал, что мы с Клео обнаружили во время наших поисков, и никогда не рассказывал, чем занимался, пока нас не было. Внезапно я осознала, что уже очень давно, возвращаясь домой, не видела на столе его корзину, полную фуража.
Но я была счастлива с Клео и рассудила, что отец не скажет, что происходит, даже если его спросить. И вот однажды, войдя в хижину, я увидела его стоящим перед открытой дверцей дровяной печи с ароматической бумагой в руке. На столе стояла пустая бутылочка, к пробке которой все еще прилипало кольцо из красного воска.
– Что ты делаешь? – спросила я.
Он закрыл дверцу печки и тяжело опустился на скамью у стола.
– Они уходят, – пробормотал он.
– Что?
– Запахи. Они исчезают.
– Дай мне понюхать, – попросила я, подумав, что причина в его носе.
Но это было не так. Когда отец поднес ароматическую бумагу к моему лицу, я ничего не почувствовала.
– Как давно она вне бутылки? – уточнила я, пытаясь применить научные принципы, которым он меня научил.
– Это не имеет значения, – сказал он. – Ничего не изменится. Я проверяю их уже несколько недель. Верхний ряд практически исчез.
Моей первой реакцией была обида из-за предательства: он открывал бутылочки без меня. Затем пришло осознание более глобального – запахи покидали нас.
Подумала о емкостях в верхних ящиках, о мирах, которые они содержали. Одним хотелось летать, другим – плавать, следующим – оказаться в самых нежных объятиях, какие только можно себе представить. Мне всегда казалось, что, засыпая, я слышу, как они шепчутся между собой. Когда же в последний раз я их слушала? Теперь почти каждую ночь я провожу в сарае Клео. Возможно, ароматические бумажки молчат уже давно. Возможно, они удивлялись моему отсутствию. Может быть, поэтому и ушли?
– И ты собираешься… – начала я, указывая на дровяную печь.
– …сжечь ее, – закончил он, все еще держа в руке бумажный листочек.
Жестокость этой идеи потрясла меня.
– Но почему?
– Одни из первых ароматов, когда-либо созданных людьми, были для того, чтобы сжигать их, – сказал он. – Per fumare – через дым. Такой способ поговорить с богами. Я хотел отправить этот запах туда.
– А что, если мы найдем способ вернуть их? Разве Джек не хотел бы, чтобы мы попробовали?
Отец покачал головой:
– Это невозможно.
Его лицо стало отстраненным, будто он сдался, хотя в тот момент я еще не имела представления ни о причине этого, ни о состоянии отца. Я знала только, что ему больно.
– Тогда давай и впрямь сожжем ее, – сказала я.
Мы подошли к печке, открыли дверцу и замерли, глядя на огонь. Отец молчал и, казалось, на мгновение ушел в себя. Затем бросил листок внутрь. Мы смотрели, как пламя охватило его края и превратило их в свет, а затем в пепел. Поднявшийся дым был голубым, таким чистым, что превосходил цветом небо, воду и глаза моего отца. А потом возник аромат.
Он был объемный, насыщенный и то пропадал, то появлялся, пульсировал с такой силой, которой никак нельзя было ожидать от ароматической бумаги. Это не было окном в мир, распахнутым лишь на краткий миг. Это был сам мир. Я закрыла глаза, и стены хижины исчезли. Я улавливала сладкий аромат свежескошенной травы и нежный шелест цветов – ярких и многочисленных, гибких и легких, осыпанных пыльцой и чудесных в своем постоянстве, как сама память. Они сливались в прекрасное единое целое, как перекликающиеся песни птиц. Было солнце, которое своим теплом вытягивало ароматы. Оно ощущалось на коже и окутывало меня так, как никогда не окружал жар нашей дровяной печи. Я стояла посреди всего этого, глубоко вдыхая. Никогда еще я не чувствовала себя такой наполненной.
Не знаю, как долго это продолжалось, только понемногу все уходило, пока не остались лишь свежесть дождя снаружи и слабый запах табака.
– Ох, – только и смог произнести отец, и его глаза наполнились слезами. Он потянулся к огню, словно хотел вытащить бумагу, но она действительно исчезла.
После случившегося мой отец изменился. Он всегда был очарован бутылочками, но потеря этого ароматического листка что-то сместила в нем. Напряжение в хижине росло, чувствовался его запах, тяжелый и насыщенный. Я наблюдала за глазами отца, блуждающими по верхним ящикам, независимо от того, что мы делали. Когда мы уходили за едой, он старался поскорее вернуться обратно, оставляя половину нашего потенциального урожая на берегу. Однажды днем что-то наконец сломалось, он достал еще одну красную бутылочку и откупорил ее.
– Ну что ж… – сказал он и открыл дверцу печки.
Процесс сжигания ароматического листка расслабил его на несколько дней, но затем все повторилось. Каждый раз это происходило все быстрее и быстрее, затишье становилось короче, напряжение росло. Не успела я опомниться, как верхний ряд исчез. Меня беспокоило, что произойдет, когда он пройдет через эти непостижимые верхние бутылки и обнаружит, что у него остались только старые версии нашей жизни.
– Почему бы нам не сделать новые ароматические листки? – предложила я. – Можно вынести аппарат наружу. Мы с Клео много гуляли, кое-что нашли и могли бы показать это тебе.
Я была готова выдать ему все свои секреты, даже утес с видом на весь мир. Но отец покачал головой.
– А что, если мы сделаем из одного из них новое хранилище для старого аромата? – указала я на третий ряд сверху. – Начнем все сначала?
Он посмотрел на меня, в его глазах появилась надежда. В тот момент я была для него Джеком – охотником за запахами, храбрым, умным и полным идей. И я по-прежнему оставалась Эммелайн – дочерью, которую он любил больше всего на свете.
– Хорошо, – согласился он. – Давай попробуем.
Он вынул из ящика бутылочку и мгновение подержал ее в руке. Затем вскрыл красную восковую печать отработанным, хорошо знакомым движением и вытащил бумагу. Запах был неуловим, как мы и предполагали, но теперь у нас был план. Мы вместе подошли к печи.
– Держи, – сказал отец, протягивая мне листок. Тот лежал у меня на ладони – легкий безмолвный хранитель тайны. У него оставался единственный шанс проявить себя, если только мы не сумеем поймать его снова.
