Тайна Пятой Планеты

– …Я принял решение эвакуировать персонал из каверны. закончил Леонов. Тяжёлое оборудование будет законсервировано, энергопитание отключено. – Человек-легенда, первый человек в открытом космосе, он всего три дня, как вернулся на «Лагранж» с Земли, где проходил курс лечения и реабилитации. На станции говорили, что ему предлагали аналогичную должность на Марсе, на строящейся станции «Берроуз» – Леонов отказался, предпочёл вернуться на прежнее место. В системе Сатурна он царь, бог и воинский начальник – здесь ему, кроме «Лагранжа» подчиняются и станция «Гюйгенс», кружащая по орбите Титана, и небольшой флот из трёх орбитальных грузовиков, «Гершель», «Койпер» и «Кассини» последний был специально оборудован для изучения Колец. Поговаривали о планах подвесить над плоскостью колец ещё одну станцию, малую, подобную «Гюйгенсу» – если это случится, она тоже окажется в подчинении Леонова. Подчинённые в шутку называли его «вице-королём» системы Сатурна – забавные картинки на эту тему то и дело появлялись на доске объявлений в станционной кают-компании. Они впрочем, никогда не носили характера недоброжелательного – Леонова на станции любили, уважали и искренне радовались его возвращению.

– Всё из-за тебя! – Таня Пичугина ткнула Серёжу в бок острым локотком. – Что тебе стоило пальнуть на метр левее ничего бы тогда не нашли!

«Юниоры», все трое, сидели на предпоследнем ряду и вытягивали шеи, стараясь не упустить ни слова.

– Неизвестно, надолго ли они закроют Дыру?. – кипятилась Татьяна. – А вдруг больше, чем на два месяца? Тебе-то хорошо, ты уже был на Энцеладе – а нам каково? Так и улетим домой, не побывав внизу!

Серёжа потупился. Не то, чтобы он чувствовал себя виноватым – но ведь это после его лучевого выстрела испарившийся в жаре лазерного выстрела ледорит открыл крошечный, не больше пары квадратных сантиметров, участок металлической поверхности. Зурлов подвёл «омар» вплотную к стенке и Серёжа, орудуя молотком-ледорубом (такие висели у каждого из них на поясе) расчистил участок побольше – и обнаружил на нём выпуклые символы, очень похожие на те, что покрывают «звёздный обруч».

Ну и завертелось: Зурлов доложил о находке Пьявко; планетолог прибыл на место на втором «омаре», оснащённом струйным парогенератором и за сорок примерно минут освободил ото льда находку – плоский, стоящий вертикально металлический объект прямоугольной формы. Это оказалось не так уж непросто: струя перегретого пара отбрасывала «омар» от стены; управлять же дюзами и одновременно орудовать парогенератором Пьявко не мог, не хватало опыта пилотирования. Пришлось Зурлову «подпереть» буксировщик планетолога, компенсируя реактивный эффект паровой струи тягой своего движка. Серёжа при этом висел на грузовой решётке «омара» и по рации корректировал действия напарника, ничего не видевшего в облаках пара и разлетающегося ледяного крошева.

Расчищенный объект имел вид металлической пластины размером три на четыре с половиной метра; в его центре красовался овальный люк, достаточно широкий, чтобы пропустить человека в скафандре. Вскоре выяснилось, что никакая это не пластина, а передняя стенка вмёрзшего в лёд то ли контейнера, то ли чего-то в этом роде. Металл, до чрезвычайности напоминающий материал «звёздных обручей», был гладким почти полированным – через стекло гермошлема Серёжа видел в нём своё отражение, словно в огромном зеркале. В полуметре от левого края обнаружилась рельефная табличка, сплошь покрытая знакомыми символами – именно в неё пришёлся первый Серёжин выстрел.

– Что ты такое говоришь, Тань? – прошептал Егор, третий из их маленькой группы. – Только представь, что может оказаться за этим люком! Библиотека, приборы, машины, действующие на неведомых физических принципах… да что угодно!

– Ага, зеленокожие пришельцы в криогенных ваннах! Или серокожие, в фиолетовую крапинку! – насмешливо прошипела Татьяна, и Серёжа отметил, что одногруппница чересчур увлекается фантастикой. – Но сначала люк нужно открыть, а что-то никто с этим не торопится. Вот объясни, зачем для этого сворачивать все работы? Металл не слишком толстый, просвечивание ультразвуком дало меньше полутора сантиметров – вспороть плазменным резаком, да и делу конец!

– То-то что конец! – Егор не желал сдаваться. – А если там что-нибудь взрывоопасное? Или наоборот, записи какие-нибудь, звёздные карты? Они же бесценны для науки, а твой резак превратит всё в кучку пепла!

– А на «Заре» что, ключ привезут, отмычку? Они, если хочешь знать, первые резак в ход и пустят, а наши, на «Лагранже», просто боятся брать на себя ответственность!

– Это Леонов-то боится? – возмутился Егор. – Ты думай, что говоришь, хоть иногда!

Из переднего ряда зашипели, и спорщики умолкли. Что-то они в последнее время часто стали ссориться из-а ерунды, подумал Серёжа – Егор явно неравнодушен к Татьяне и проявляет свои чувства таким вот образом. Ох, наплачется он с этой вздорной девицей, если, конечно, не выкинет дурь из головы и не займётся чем-нибудь полезным. Например, поможет подготовить буксировщики. «Заря», как объяснил Зурлов, прибудет не своим ходом, а через станционный «батут, и на этой стороне его будут встречать все четыре «омара» – встретят, зацепят клешнями и аккуратно отведут от станции на положенные три километра. Потом развернут в Пространстве и снова подведут, но уже не к «батуту» а к центральному стыковочному узлу. Операции сложные, техника должна быть в идеальном порядке – а потому они уже вторые сутки возились в ангарах, по нескольку раз проверяя каждый узел, каждый механизм, каждое вспомогательное устройство.

– …Таковы ближайшие задачи. – подвёл итог начальник «Лагранжа». – Консервационная группа отбывает на «Энцелад» через два часа, на «Гершеле». Андрей Львович, – он повернулся к Полякову, – посадите корабль поближе к колодцу.

– Можем сесть прямо на дно Дыры. – ответил тот. – А дальше на террасу сами запрыгнут высота всего ничего!

– Да, так будет лучше. – кивнул Леонов. – За работу, товарищи. «Заря» вот-вот прибудет, а сделать предстоит ещё очень многое.

IV

– Гарнье, что бы про него не говорили, гений. Его давно уже следовало выдвинуть на Нобелевку! Собственно, и выдвигали, раза два или три – но он всякий раз ухитрялся разругаться с теми, кто проявлял инициативу…

– Да уж, характер у него непростой. – согласился я. – Это если деликатно выражаться. А если неделикатно – склочник и скандалист, удивляюсь, как с ним люди работают!

Мы с Леднёвым сидели в сквере перед десятиэтажным зданием комплекса Центра Подготовки. Совещание закончилось полчаса назад; до следующего оставалось ещё минут сорок, и я, спустившись в холл, встретил там Валеру. Погоды стояли летние, но нежаркие, с приятным тёплым ветерком, мы устроились на скамейке в сквере и принялись беседовать.

– Среди нобелевских лауреатов по физике хватает непростых личностей. – заметил Леднёв – Один Эйнштейн чего стоил, или тот же Оппенгеймер…

– Гейзенберг вообще был нацистом. – усмехнулся я. – А Оппенгеймер свою Нобелевку так и не получил, хотя характер имел ещё тот, здесь ты прав.

– Это верно. – Валера кивнул. – Но все они по сравнению с Гарнье сущие ангелы – это при том, что его научные достижения как бы и не меньше, просто их ещё не оценили. Вот увидишь – лет через пять его будут превозносить наряду с Нильсом Бором и тем же Эйнштейном! И Нобелевка от него никуда не денется…

– Если раньше не пристукнут. – отозвался я. – Ты уже морду ему бил, найдутся и другие.

Мой собеседник мечтательно улыбнулся. Действительно, имел место в его биографии такой факт – ещё на станции «Лагранж», когда они с французским астрофизиком поспорили в очередной раз. Для Леднёва дело тогда закончилось домашним арестом в собственной каюте – Леонов взял сторону его оппонента, справедливо рассудив, что негоже кандидату наук чистить физиономию профессору, да ещё и своему руководителю. Гарнье же получил от начальника станции карт-бланш на изучение «звёздного обруча» – и, судя по результатам, неплохо им распорядился.

– Его работа по резонансным явлениям в тахионном поле высокого напряжения – это переворот, прорыв, принципиально новый подход! – продолжал меж тем Леднёв. – Даже первые практические результаты, вроде методов блокировки «обручей» крупнейшее достижение в этой области, а ведь он пошёл гораздо дальше! До сих пор всё, что связано с «батутными» технологиями было для наших физиков-теоретиков чем-то вроде чёрного ящика: известно, что на входе, ясно, что будет на выходе, а вот что внутри, никто толком не понимал. А Гарнье этот ящик вскрыл – и можно не сомневаться, оттуда немало всего появится!

– Например, энергия из «червоточины». – кивнул я. – Много и даром.

– Не сыпь соль на раны! – Валера скривился. – У Гарнье это идея-фикс, он все остальные направления из-за неё забросил! А когда я убедил научный совет Проекта не оказывать ему поддержки – взбеленился и подал в отставку!

История эта обсуждалась в Проекте на каждом углу, в каждой курилке, за каждым столиком в столовых и кафетериях, куда ходили по обеденным перерывам и молодые аспиранты, и маститые доктора наук. По слухам, поддержку Леднёву оказал сам всесильный И.О.О., после чего вопрос был решён окончательно. И это тоже тема для размышлений – Евгений наш Петрович просто так ничего не делает. Понять бы ещё его мотивы – но это, увы, из области фантастики. Есть вещи, разобраться в которых попросту невозможно, сколько не бейся лбом об стену…

– Ходят слухи, что Гарнье переманили японцы с англичанами. – заметил я. – Они намерены развернуть работы в этой области.

– Как и они ему. К счастью, у англо-японского космического консорциума, куда он перешёл, нет доступа ни к одному из «Звёздных обручей», только обычные батуты. Да и тех немного, штуки три, не слишком крупные. Правда, сейчас они строят станцию «Такэо Хатанака» – это в честь известного учёного, отца японской астрофизики. «Батут» на ней будет самым крупным на орбите Земли, втрое превосходя диаметром те, что на «Гагарине» и «Звезде КЭЦ»…

В конце аллеи показался грузовичок с голубой цистерной, несущий перед собой изогнутые водяные усы – в окутывающих их облаках брызг повисли две маленькие радуги. Приблизившись к нашей скамейке, водитель убрал напор – струи опали, превратившись в жалкие струйки, стекающие на асфальт. Мы благодарно помахали ему ладонями и машина неторопливо удалилась, унося с собой и радуги.

– Ладно, бог с ним, с Гарнье. – я проводил поливалку взглядом, немного жалея, что не решился освежиться – как вон те двое мальчишек и девчонка в «юниоровской» форме, что звонко смеясь, наслаждаются передвижным душем. – Расскажи лучше, что вы такое умали с «батутом» Зари, из-за чего рейс к Сатурну пришлось отложить на две недели?

– Бортников тебя всё же отпустил? А я-то думал, что он условие тебе поставит – либо больше ни единого пропуска, либо в академку, а то и вон из института!

– Я и сама удивилась. – вздохнула Юлька. – Спасибо Валере, это он его уговорил. Заявил – «без Травкиной никуда, расчётный алгоритм для резонансных частот тахионного зеркала она разрабатывала, вот пусть теперь и воплощает…» Рта профессору не дал раскрыть – а уж как тот старался вставить хотя бы словечко!

Я представил, как всклокоченный, похожий на студента Леднёв препирается с вальяжным, словно академик из довоенных советских фильмов, Бортниковым.

– Вообще-то он в чём-то прав. – продолжала меж тем моя подруга. – Алгоритм действительно разрабатывала я, и применять его нам придётся, и не раз. Если Валера собирается использовать «батут» для локации «звёздных обручей», то без сложных перенастроек не обойтись. Он ведь потому и добился, чтобы ему передали именно «Зарю» – на орбитах Земли и Луны ему экспериментировать не позволили, слишком много тут перемещается людей и грузов, слишком велик риск. А в системе Сатурна рабочих «батутов» всего два, да и сообщение не такое интенсивное – вот пусть и экспериментирует. Опять же, «обруч» на Энцеладе рядом, удобно…

Я слушал и крутил баранку – на обратном пути Юлька позволила мне вести машину самому. Час пик, машин на Ярославке полно – вот и свалила скучные обязанности на супруга. Все они такие, даже самые идеальные…

О планах Леднёва превратить «батут» «Зари» в нечто вроде «тахионного локатора» я узнал от него самого. Это тоже были следствия открытий Гарнье, как объяснил Валера: установив связь между резонансными колебаниями в разных «обручах», даже не соединённых «червоточинами», он дал в руки исследователям мощное орудие. Теперь, возбудив в действующем «батуте» определённые частотные вибрации, можно получить отклик от инопланетного «обруча», даже если тот и не активирован, а просто висит в Пространстве, изображая дырку от бублика. Наши и «их» тахионные зеркала действуют несколько по разному, объяснял Леднёв, и установить устойчивую «червоточину» между лунным «обручем» и «батутом» того же «Гагарина» мы пока не можем. А вот использовать первый для того, чтобы получить устойчивый вектор на второй – это пожалуйста, это сколько угодно. Потому он и настоял, чтобы «Заря» непременно отправилась к Энцеладу – собирается искать затерянные в Солнечной Системе «обручи» методом простейшей триангуляции. Одна засечка будет производиться с «Лагранжа», вторая – с «Гюйгенса», третья же – непосредственно с «Зари». Искомый объект, говорил Валера, может оказаться очень далеко от Сатурна, и чтобы получить устойчивые векторы, планетолёту придётся отойти достаточно далеко, возможно на несколько астрономических единиц – благо тахионные торпеды вполне это позволяют. А тут ещё находка на Энцеладе – Валера всерьёз рассчитывал найти там подсказки для будущих поисков, для чего намерен взять на борт «Зари» группу из трёх ксенолингвистов (новая научная специальность, родившаяся в процессе расшифровки символов с «обручей»). Что ж, хорошо бы он оказался прав – мотаться туда-сюда по Солнечной системе, подобно фашистским «функенвагенам», машинам-радиопеленгаторам из фильмов о светских разведчиках, мне не слишком-то улыбалось.

– Бортников и сам с удовольствием полетел бы с нами. – щебетала тем временем Юлька. – Он как раз заканчивает работу по некоторым аспектам резонанса взаимопроникающих тахионных полей, а действующего «обруча» и в глаза не видел! Профессор даже намекнул Валере, но тот пропустил намёк мимо ушей.

– Экий он у вас… невнимательный. – хмыкнул я. – Между прочим, отец тоже как-то обмолвился, что не мешало бы ему сходить с нами на «Заре», понаблюдать, как действует новая система отсоединения жилого «бублика». – это ведь он её разрабатывал!

Юлька посмотрела на меня с интересом.

– И что ты?

– А что я? Сказал, что в этом рейсе нам, скорее всего, не придётся ничего отстыковывать. А посмотреть, как эта система действует, можно и не удаляясь от дома. На ближайшее время намечены испытания здесь, возле «Гагарина» – вот пусть и любуется, сколько влезет…

– А отец?

– Вздохнул и согласился. Так что завтра мы с ним летим на «Гагарин» – между прочим, это будет его первый полёт в космос, событие! Может, и ты с нами?

– Нет, не выйдет. – она покачала головой. – Бортников настоял, что раз уж я улетаю, то пусть сначала сдам его коллоквиумы. Так что в ближайшие дня три об отдыхе придётся забыть. Поспать бы немного – и то счастье, так что ужин сегодня сам будешь готовить!

– Не дождёшься! – хмыкнул я. – Заглянем по дороге в универмаг на Смоленке, там отличная кулинария.

– Вечером-то? – Юлька скептически хмыкнула. – Наверняка у них уже шаром покати…

– Найдут! – уверенно заявил я, обгоняя неторопливо плетущийся туристический «Икарус» с огромными надписью «Интурист» по бортам. – Обязаны найти! Мы, в конце концов, герои Внеземелья, или где?

Мы висим в обсервационном зале «Гагарина», в метре от прозрачной скорлупы, отделяющих нас от мертвенного холода пустоты. Хотя, здесь, возле «Гагарина» она не такая уж и «пустая» – шныряют туда-сюда буксировщики, проплывают грузовые контейнеры, люди в скафандрах мелькают туда-сюда, подобно серебристым большим жукам, волоча за собой хвосты выхлопов ранцевых движков. Земля медленно наползает справа- снизу – её огромный горб не способствует ощущению вселенской пустоты, греет, подсвечивает своим голубоватым светом… То ли дело в «засолнечной» точке Лагранжа – там пустота межпланетная, абсолютная, и нет в ней ничего, кроме россыпей звёзд и шарика Солнца. А если повернуться так, чтобы не видеть ни его, ни корабля, охватывает непередаваемое ощущение: ты наедине с этим Ничто, крошечный квант тепла и жизни в бесконечности Вселенной…

На станции редко бывают туристы, но и тех сюда обычно не допускают – для них есть такой же зал на жилом, вращающемся кольце. Здесь же царит невесомость; к стальным полосам, разделяющим прозрачные секции купола, прикручены поручни, к которым следует пристегнуться, чтобы после неосторожного толчка не летать по всему залу, вызывая язвительные смешки посетителей.

Так мы и поступили. Отец впервые оказался в невесомости (несколько минут в переходном шлюзе во время пересадки с пассажирского лихтера не в счёт) и теперь его немного мутило, так что я заранее позаботился о гигиеническом пакете. Контейнеры с ними прикреплены к стенам зала – для таких посетителей, не прошедших специальных тренировок и непривычных к отсутствию тяготения.

А иначе никак – только отсюда можно со вкусом понаблюдать за зрелищем, ради которого он, собственно, и заявился на орбиту. «Заря» прошла ходовые испытания (рейс к Луне и обратно на ионной тяге), и теперь ей предстояло, подобно верблюду из Евангелия проскочить сквозь игольное ушко, в роли которого выступал кольцеобразный обитаемый отсек Гагарина. Размеры внутреннего кольца, где был установлен «батут», в принципе позволяли проделать подобный трюк, не зацепив за края, где смонтирована хитрая машинерия, создающая тахионное зеркало, – но буквально впритирку. Выполнить эту операцию с помощью собственных маневровых двигателей планетолёта – нечего и думать, так что «Зарю» заводили в «игольное ушко» сразу шесть буксировщиков, облепивших корабль, словно гигантские кальмары кита.

– А ведь по уму, моё место находиться там! – я показал на «омары». – Если придётся прыгать сквозь «батут» – то заталкивать «Зарю» в него буду в числе прочих и я.

– С чего бы это – ты? – удивился отец. – Когда «Заря» нырнёт в зеркало, ты будешь внутри вместе со всем экипажем.

Я пожал плечами.

– В принципе да – но мало ли как дело пойдёт? Конечно, в хозяйстве Леонова найдутся опытные пилоты – один Шарль д'Иври чего стоит, видел бы ты, как он поймал сразу два контейнера и оттащить их к грузовому причалу! – они и будут запихивать корабль в «батут». А всё же мне не помешало бы поупражняться.

– Ну-ну, только не надо скромничать – улыбнулся отец. – Я видел твой формуляр, там достаточно лётных часов именно на буксировщиках!

Я усмехнулся.

– Пап, знал бы ты, сколько ошибок я наделал, особенно, когда мы швартовали «Николу Теслу» к станции! Вспомню – в дрожь бросает! И то, что дело тогда ограничилось разбитым «омаром», иначе, чем чудом не назовёшь. Да, конечно, опыт пилотирования у меня был немалый, но всё больше на «крабах», да и нервишки расшалились, руки тряслись, как с похмелья… Нет уж, тренировки, упражнения на тренажёрах, матчасть – век живи, век учись! Тогда есть шанс, что не помрёшь дураком, а заодно и не угробишь ни в чём не повинных людей!

– Тебе виднее. – согласился отец. – Но сейчас они и без тебя справятся. Мне больше интересно, как они будут отстыковывать «бублик» от реакторных колонн. Для этого тоже нужны буксировщики, вот и понаблюдаешь. Уж это тебе наверняка придётся проделывать!

– Вообще-то на планетолёте два «омара». – заметил я. – Так что помощник у меня будет, и я даже знаю, какой.

– Юра Кащеев, ваш второй астронавигатор?

– Он самый. – кивнул я. – В экипаже он лучше всех управляется с буксировщиками, так что второй «омар» закреплён за ним. Но ты прав: теперь, когда Шарль на «Гюйгенсе», подобные операции – моя зона ответственности. Но сомневаюсь, что нам придётся разделяться. У Леднёва на «Зарю» совсем другие планы, так что чует моё сердце: из системы Сатурна корабль вскорости отправится куда-нибудь ещё, причём целиком, а не по частям.

Он помолчал.

– Когда вы стартуете?

– А то ты не знаешь! Через неделю, максимум, восемь дней. Могли бы и раньше, но Леднёв тормозит – он сейчас в Штатах, заканчивает расчёты для будущей «тахионной локации». Вот прибудет на «Зарю» – так сразу и отправимся. На «Лагранже», небось, ледорит роют от нетерпения – так их тянет расковырять найденную дверцу…

«Заря» тем временем подошла к станционному «батуту» вплотную. Теперь она занимала половину видимого небосвода, и казалось, накатывалась прямо на наш прозрачный пузырь. Но нет – буксировщики, прицепившиеся к реакторным колоннам, выстрелили белёсыми струйками выхлопов, нос корабля пошёл чуть в сторону и скользнул в «дырку от бублика». Ещё десять ударов сердца – я не заметил, что задержал дыхание, – и махина тахионного планетолёта проскочила «батут» и оказалась на другой стороне «Гагарина, где мы уже не могли его видеть.

– Жаль, я не могу лететь с вами… – Отец проводил корабль взглядом и вздохнул. Мы сейчас заканчиваем проект нового тахионного планетолёта, прямого потомка вашей «Зари». Новые корабли собираются строить большой серией, закладывают сразу три штуки – два на орбитальной верфи «Китти Хок», и ещё один на «Мстиславе Келдыше», эта верфь. только-только вошла в строй. Так что, сам понимаешь, вздохнуть некогда, я и сюда-то вырвался с трудом…

– Ну, ничего, ещё слетаешь в Дальний Космос, какие твои годы!

– Тот-то и оно, что мои. – отец снова улыбнулся, и снова не слишком весело. – Все мои, до единого…

Ну да, припомнил я, во Внеземелье новичков допускают только до сорока пяти. Он, несмотря на свои регалии и должность ведущего инженера Проекта – как раз новичок и есть, даже за пределы гравитационного колодца выбрался впервые. Что ж, у него осталось шесть лет – не то, чтобы на пределе, но и не слишком много….

Но вслух я, конечно, ничего не сказал. Отец молчал; я делал вид, что любуюсь видами родной планеты, видной отсюда уже на треть.

– А вы, значит, улетаете через неделю… – тихо произнёс он. – Что ж, удачи тебе… сын!

V

Из записокАлексея Монахова.

«…Знаете, что такое «дежа вю?» Знаете, конечно, кто же не знает… Со мной это явление приключается постоянно, как вот, например, сейчас. Я снова в своей каюте (они на «Заре» такие же, как на любой орбитальной станции) и передо мной на столике распахнутый ноутбук. Термин этот здесь ещё не прижился – а я вот пользуюсь…

Предстартовые дни пролетели незаметно. Ещё вчера я собачился со снабженцами на «Гагарине» по поводу дополнительных ремкомплектов к «омарам» (буксировщики в моём ведении, как и пристыкованный к одной из реакторных колонн малый орбитальный грузовик) – и вот сижу, наслаждаюсь кратким периодом ничегонеделанья. Каюта у нас с Юлькой общая, но она сейчас с лаборатории с Леднёвым изучают магнитные ленты, которые Валерка привёз из США, из Ливерморской национальной лаборатории. Раньше там занимались разработками ядерного оружия, но с тех пор мир изменился, призрак атомного гриба больше не нависает над человечеством, и лабораторию целиком переориентировали на нужды Проекта «Великое Кольцо». В частности, там стоят шесть новейших суперкомпьютеров «Крей-1», которые только и способны потянуть Валеркины расчёты. В СССР таких пока нет; Юлька ездила в Ливермор вместе с Леднёвым, и до сих пор ходит под впечатлением от увиденного.

В данный момент они кормят бортовую ЭВМ заокеанской магнитной лапшой; я же со скуки решил взяться за дневник – а то что-то давненько я его не открывал… Вот запущу окончательно – и откуда потом брать свежие впечатления для задуманной книги? «Уральский Следопыт» ждёт, напоминает, обещая публиковать по главе в каждом номере…

Но пока с книгой придётся повременить. Я снова выпал из информационных потоков – за две недели предполётной подготовки на «Заре» ни разу не включил телевизор, чтобы посмотреть новости, а ведь земные программы здесь ловятся, и превосходно! Что до газет – то пока корабль висел на орбите Земли, их регулярно доставляли на борт в виде микрофиш, для чтения которых имеется специальный аппарат. Им-то я и воспользовался – три часа кряду изучал газетные полосы на блёклом экранчике размером со школьную тетрадь на глазах у посетителей кают-компании, недоумевавших, как можно тратить время на подобную ерунду…

Может, конечно, и ерунда – но определённая польза от газет всё же есть. В одном из англоязычных изданий (кажется, заокеанская «Нью-Йорк Геральд»? Уже не припомню…) я отыскал упоминание о громком скандале, разразившемся недавно в научном мире, с участием – ну конечно, нашего с Леднёвым старого знакомца, астрофизика Гарнье! Не знаю, почему Валерка не упомянул об этой истории – может, ему банально стало стыдно за коллегу? Хотя, от француза чего угодно можно ожидать, особенно после его ссоры с руководством Проекта и перехода в англо-японскую «батутную» программу…