Чужие грехи

Белита вздрогнула, шмыгнула носом. О чём говорил дядя Кристен? Наказание за грехи? Боже, за какие грехи ты наказываешь сестрёнку? Могла ли она совершить нечто настолько ужасное, чтобы так прогневать Небеса? О, это вряд ли. Изабель была в этом уверена, как ни в чём другом. Уж она-то знала почти обо всех проделках младшей сестры. К тому же Анни всегда на виду – в школе, дома, с подругами, никогда не запирается, не прячется. Если только это… Чужие грехи! Эта мысль вызревала, как прыщик – такая же неприятная, болезненная. И теперь она прорвалась, поразив Изабель смутным ощущением тревоги. Но за чьи грехи Анни должна была страдать? Ответа не находилось.

– Ты хотела со мной поговорить? – раздался над ухом голос отца.

Изабель испуганно дёрнулась.

– Ох, ты меня напугал, пап!

– Прости, не хотел. Так о чём ты хотела поговорить? Что-то насчёт Анни? Что она натворила?

Белита потеребила рукав отцовской куртки.

– Только не говори маме… – Она встала с кресла. – Я хотела сказать, хотела сказать, что…В общем, мне кажется, Анита совсем перестала молиться. Но продолжает врать маме, что делает это каждый день. Думаю, тебе стоит поговорить с ней. Пусть сама признается маме. Ты же знаешь, как ей это важно.

– Господи, – пробормотал отец. – Я уже невесть что напридумывал. Начиная от беременности, заканчивая наркотиками. Само собой, врать плохо. Думаю, мать зря надеется воспитать Аниту в своём духе. Но она упрямая, да…

– Так ты поговоришь?

– Само собой. Иди уже домой. Холодно.

В детской горел ночник. Анни лежала в кровати, уставившись в потолок. «Может, всё-таки попробуешь заснуть?» – спросила Изабель. Ани сжала губы и отрицательно покачала головой. Изабель забралась в свою кровать, натянула одеяло до самого подбородка.

– Ты же никогда ничего не скрывала от меня, Нита-Анита. Скажи, ты не совершила ничего такого? Такого, чтобы…

– Чего-чего?

– Ну, знаешь, заповеди Божьи, и всё такое. Просто сегодня я… в общем, я слышала, что иногда Господь наказывает людей за проступки. Насылает кошмары и всё такое.

Анни фыркнула.

– Что ты несёшь?! Да натвори я что-то ужасное – об этом уже болтал бы весь Луше.

В комнату вошла мать.

– О чём спорите?

– Да так, – буркнула Анни и отвернулась к стенке, – Лита-Белита корчит из себя старшенькую! Ой-ой, можно подумать!

– Не ссорьтесь, – сказала мать. Она присела на край кровати Анни, сложила руки. – Грех это. Вы помолились на ночь, я надеюсь? – Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Завтрак разогреете сами, я оставлю всё на плите. Мне нужно завтра рано утром к тёте Марселе по делам. Справитесь без меня?

– Конечно, мам, – сказала Изабель. – Если что, я позабочусь о младшенькой. – При этих словах Анита резко повернулась и показала ей язык. – А кто такая тётя Марсела? Я никогда не слышала о ней.

В бордовом свете ночника бледное и худое лицо матери приобретало странный оттенок, тени под глазами становились гуще. И без того резкие контуры обострялись ещё сильнее, отчего лицо становилось похожим на фреску. Мать поправила одеяло Анни, погладила её по волосам.

– Тётя Марсела – моя старая подруга. Она жила здесь, в Луше. Я была чуть постарше Изабель, мы тогда жили в Испании. Иногда я приезжала сюда на лето с родителями – это ваши бабушка и дедушка, упокой души их. И мы с Марселой любили играть вместе, а нашим любимым местом был амбар. – Голос становился всё тише, убаюкивал. – Он стоял в конце улицы, в стороне от глаз людских, поэтому никто не мешал лазить, где нам хотелось. Ах, давненько я не навещала мою любимую Марселу…

Мать встала со вздохом, поцеловала дочерей. Пожелала спокойной ночи и вышла, оставив после себя лёгкий запах лекарств. Изабель зевнула. Как же она устала за день! Переживания, тревоги и вопросы, порождавшие их, – это утомляло. Хорошо, что на некоторые вопросы иногда находятся ответы, от которых появляются на свет новые вопросы. Замкнутый круг! Изабель закрыла глаза. В тишине комнаты слышалось лишь едва различимое треньканье настенных часов, да негромкое посапывание Аниты. Неужели, сдалась? Заснула?

* * *

Анни сидела на заднем сидении маленького пригородного автобуса. Она ехала одна – она не помнила, почему и откуда, но знала, что скоро её остановка. Вот и знакомая улица. Она едет домой! Анни встала, прошла вперёд. Внимание Анни привлекла большая холщовая сумка в крупную клетку с длинными чёрными ручками. Сумка стояла на переднем сидении, возле выхода. Она была приоткрыта. С дальнего края что-то свесилось. Что-то сморщенное, синее. Анни почувствовала, как вспотели ладошки. Что там? Она подошла ближе. Да это же рука…нет, рукав рубашки! Теперь Анита узнала сумку – та самая, в которую мать складывала грязное бельё. Бегунок молнии легко скользнул по крупным металлическим зубцам. Сумка оказалась набита бельём. Может быть, мамочка забыла её здесь, в автобусе? Двери открылись; Анни подхватила сумку и вышла. Тяжеловато для белья?

Анни очутилась перед дверью в ванную комнату. Сюда нужно было отнести сумку, но именно сюда ей никак не хотелось заходить. Вновь шёпот. Не ходи! Что ты там забыла?! Но дверь открылась сама, будто кто-то очень воспитанный приглашал внутрь. Анита переступила порог. Здесь всё как обычно, всё на своих местах: зубные щётки в баночке, туалетное зеркало – запотевшее так сильно, что не видно отражения – большая синяя ванна с потёртой эмалью. Анни поставила сумку на пол возле стиральной машины и поспешила выйти. Что-то зашуршало, зашевелилось. От этого звука у Аниты подогнулись ноги, мурашки сбежали по телу холодным душем. Она повернулась. Звук определённо шёл из сумки! Сердце Анни замерло. Капелька пота щекотно прокатилась между лопаток. Что-то торчало с дальнего края сумки. Анита подошла ближе, нагнулась. Сморщенное, синее. Это…это же рукав…нет, рука! Кукольная, крохотная ручка младенца торчала из сумки.

Анни всхлипнула, попятилась. В спину вонзился едкий, режущий взгляд. Кто-то стоял здесь, прямо за её спиной. Анита резко повернулась. На пороге ванны стояла мамочка. Лицо – точно такое, когда на него падает свет от ночника – странное, будто выведенное масляными красками. На плечи накинут старый халат – её любимый, уже сильно выцветший и полинялый.

– Что ты здесь делаешь?! – спросила она.

– Мама?!

Анита опустила глаза и теперь заметила, что в руках мамочка держит ножницы для разделки рыбы. Но что это?! Там, ниже? Странная сине-коричневая лиана змеёй обвивался вокруг голени и спускался на пол. Это же пуповина! Её рваные края кровоточили.

– Опять суёшь нос не в свои дела?! Как тебе не стыдно! Ты помолилась на ночь?!

Горло и грудь сдавил чудовищный спазм такого ужаса, какого Анни ещё не приходилось испытывать. Она стояла и хватала ртом воздух, хотелось плакать – но глаза вдруг высохли и саднили. Зато пот, липкий и противный, покрыл всё тело. Волосы стали дыбом. В животе поселилась гудящая пустота; эта же пустота влилась в жилы вместо крови, пропитала мышцы, сделав их дряхлыми, бесполезными.

– Я не… – прохрипела Анни. – Мама, что ты сделал?!

– Ты лгунья! Мерзкая лгунья, я же знаю, что ты обманываешь меня! Сейчас я тебя проучу за это.

Мать подняла руку с ножницами и шагнула к замершей от страха Анни.

Изабель слетела с кровати так быстро, как только могла. Младшая сестра сидела, вцепившись руками в края кровати, одеяло и подушка валялись на полу. Анита кричала. Глаза её распахнулись так сильно, что видна была вся радужка, окаймляющая сжатые до предела зрачки. Вены и сухожилия на шее вздувались и бугрились. Анни со свистом вдыхала воздух и тут же снова заходилась в неистовом крике, уставившись безумным взглядом в одну точку.

В нос Изабель ударил резкий запах пота и мочи. «Нита! – заорала она, пытаясь перекричать сестру. – Я тут, слышишь?! Анни! Я с тобой, всё уже прошло! Это сон!» Анита вдруг скорчилась, забилась в угол кровати. Крик превратился в лающий кашель. Белита едва сдерживала слёзы. «Ну, всё, всё… – пробормотала она, стараясь не расплакаться. – Всё кончилось». Аниту била дрожь, сильная резкая, больше похожая на судороги. Кажется, она даже не слышала Изабель.

Белита встала. Было до омерзения противно чувствовать себя совершенно беспомощной. Как она могла помочь? Изабель нашла в шкафу смену белья для Анни. Собрала мокрую простыню.

– Ты куда?! – борясь со всхлипами и заикаясь, спросила Анита. – Не уходи!

– Я сейчас, сестрёнка. Не бойся, я сейчас вернусь. – Изабель погладила протянутую к ней руку. – Нужно отнести это в ванную. Ладно?

– Нельзя туда! Не ходи! – сквозь сжатые зубы проговорила Анни. Она попыталась ухватить Изабель за край ночнушки.

– Ну, перестань! – улыбнулась Белита в ответ. – Я быстро!

Анита спрятала зарёванное лицо в ладошки и захныкала. Пусть поплачет, ей станет легче. Как бы Изабель хотелось сейчас разреветься вместе с ней! Она поплелась в ванну. Дом притих – отец наверняка уже на своей ферме, а мамочка уехала к тёте Марселе. Но она справится сама, она уже взрослая!

Белита открыла дверь в ванную комнату, включила свет. Нужно, пожалуй, положить простыню отдельно. Она обогнула корзину для белья, чтобы снять со стенного крюка пластиковый таз. Какой странный запах! Едва уловимый за аммиачными испарениями, но знакомый, сладковато-омерзительный. Кажется, пахло из бельевой корзины. Изабель кинула простыню в таз. Потом склонилась над корзиной. Из-под кучи белья торчала чёрная ручка какой-то сумки. Изабель приподняла край скомканной рубахи. Под ней обнаружилась клетчатая изотермическая сумка, какую берут в дорогу, чтобы не испортились продукты. Нельзя туда! Как она здесь оказалась? Не ходи!

– Белита! – это из коридора кричал отец. – Это ты? Милая, не видела мою сумку?

– Не знаю! – отозвалась она. – Здесь в ванне есть какая-то. Случайно, не она?

Отец появился на пороге.

– Дай-ка, взгляну. – Он поморщился, едва оказавшись у корзины. – Нет, это не моя. Наверное, Рамоны. А что в ней? Мне кажется, или от неё воняет?

Изабель потянула за язычок бегунка. Бегунок молнии легко скользнул по крупным металлическим зубцам. Неприятный запах усилился – это был отчётливый кисло-сладкий запах гниения. Изабель потянула за края сумки и отпрянула, изменившись в лице. На самом дне лежало крошечное скрюченное тело младенца.

* * *

Она стояла в ванной комнате. Уши заложило плотной ватой страха, пульс в висках стучал бешено, болезненно отдаваясь во всей голове. К горлу подступила тошнота. Бледный как полотно отец тряс её за плечи и что-то кричал.

– …задери тебя! – услышала она. – Слышишь?! Ты слышишь?! Где мать?! Где Рамона?! Не молчи!

Изабель моргнула, уставилась на отца. Что он спрашивает? Мать? Где мама?

– Не знаю, – всхлипнула Изабель. Горло обожгло, голос вышел неестественно хриплым. Наверное, она сорвала его, когда кричала. – Вчера она заходила к нам, говорила, что поедет к тетё…Забыла её имя…

Отец зажмурился, вытер лицо, покрывшееся испариной.

– Какая тетя?! Мне она сказала, что поедет в Луше, записываться к зубному. Что за тётя?!

– Не знаю, – застонала Изабель. Слёзы хлынули, заполнив носоглотку неприятной солёностью. – Она звала её…звала…тетя Марсела.

Отец бросил беглый взгляд на распахнутую сумку.

– Марсела, – процедил он. – Рамона Марсела Мора. Марсела – это имя её матери.

Вдруг Изабель всё поняла. Оцепенение спало, как покрывало с нового памятника. Мама натворила что-то ужасное. Не выдержала и решила уйти. Захотела встретиться со своей мамой, там, в другой жизни.

– Я знаю, куда она могла отправиться, – сказала Изабель. – Я покажу.

– Быстро в машину!

Изабель заперла притихшую Анни в детской. Схватила куртку и выскочила за отцом. Через минуту они уже мчались по улице туда, где начиналась тропинка, огибающая невысокий каменный забор. Машина взвизгнула покрышками по асфальту и замерла у самой обочины. Они побежали, не обращая внимания на слякоть и лужи. За перелеском показался заброшенный амбар. Отец крикнул Изабель: «Не ходи за мной!» Он нырнул между покосившихся створок дверей на удивление проворно для крупного мужчины. Белита секунду стояла, как заворожённая, но потом бросилась к знакомой прорехе в стене.

Ранним утром света было недостаточно – слабое солнце с трудом пробивалось сквозь молочно белую пелену облачности. В амбаре царил полумрак, позволявший видеть только серые контуры предметов. Изабель разглядела верёвку. Она была привязана к одной из потолочных балок. На другом конце верёвки почти у самого пола висело мешковатое пятно. В угловатых линиях, очерченных проникающим сквозь щели светом, угадывались руки, безвольно свисающие вдоль тела. Изабель прикусила губу, глуша крик, и тут же ощутила привкус крови. Что же ты наделала, мамочка?!

Невозможно было поверить, невозможно было представить, что всё это происходило сейчас с ней наяву. Любые ночные кошмары казались сущей ерундой. Она слышала иступлённые ругательства отца. Он уже неистово кромсал верёвку. Раздался глухой стук упавшего тела. Жуткий звук, от которого Изабель вздрогнула и зажмурилась. Спустя минуту, отец уже вытаскивал тело Рамоны через узкий проход между дверей.

«Она жива, – прохрипел отец, смахивая с лица пот и слёзы. – Мы вовремя успели! – Он говорил, уставившись куда-то в землю перед собой. – Вот что, милая. Беги домой, дождись жандармов. Я повезу мать в больницу. Всё будет хорошо…» Он легко подхватил тело и побрёл по тропинке назад к машине.

Изабель шла по улице, опустив голову. Три ночи кошмаров для Аниты были делом рук её собственной матери. Что может быть хуже?! Новая мысль-прыщик зрела и готова была прорваться отвратительным гноем новых ужасных догадок. Кошмарные сны начали приходить к Анни три года тому назад. И если они стали наказанием за грехи, выходит… Изабель всхлипнула, не в силах сдерживать слёзы. Это не первый младенец, должны быть ещё.

Изабель уже стояла на крыльце дома. Где взять силы, чтобы заставить себя переступить порог? Дрожащими руками Изабель открыла дверь. Запах гнилой плоти уже проник в коридор. В кошмарах младшей сестры в третьем сне мёртвый младенец был всегда покрыт инеем. Изабель задумалась на секунду. На кухне стоял большой холодильный ларь. Там мать всегда хранила замороженные овощи, фрукты и мясо. И что-то ещё, не так ли? Белита прошла на кухню, распахнула дверцы лари. Фасоль в пакетиках, несколько упаковок брокколи. Вот в углу брикеты дрожжей, здесь – куриные окорока в вакуумной упаковке. Изабель остановилась на крайней ячейке. Тут лежали аккуратно свёрнутые прозрачные пакеты с цветной капустой. Они никогда не ели цветную капусту. Пакеты почти полностью скрылись за слоем ледяных наростов – их просто никогда не сдвигали с места. Изабель с трудом оторвала один пакет, потом другой…

Четыре тряпичных свёртка размером не больше среднего капустного кочна лежали на самом дне ячейки. С улицы донёсся громкий вой сирены. Что ж, пожалуй, она оставит это жандармам.