Друг мой – Беркут_2

Хороший мужик Юра, уезжая в свой Владивосток, на прощанье приобнял меня и подкинул классную идею:

– После учёбы в техникуме поезжай в Бауманку, твоё место там.

Всего несколько обычных слов круто изменили всю мою дальнейшую жизнь. Это сейчас молодым легко и просто что-то узнать, что-то найти, достаточно достать смартфон из кармана и спросить всезнайку Google.

А тогда мне пришлось побегать, поискать знающих людей, чтобы выяснить, что это за Бауманка, и где она находится. Потихоньку стал копить деньги на авиабилет до Москвы и готовиться к поступлению. Я не смог купить школьные учебники за девятый и десятый классы, в которых никогда не учился. Выручили меня купленные в букинистическом магазине две книги: справочник по элементарной математике М. Я. Выгодского и справочник по физике для поступающих в вузы под общей редакцией проф. Н. П. Калабухова. По ним и готовился день и ночь, навёрстывая упущенное.

До сих пор удивляюсь, как мне тогда удалось сдать вступительные экзамены в МВТУ имени Н. Э. Баумана. Без репетиторов, без подготовительных курсов, без школьных знаний. Чудеса да и только. Мало того, я ещё и сдавал вступительные экзамены по математике устно и письменно в МИФИ за ребят из Баку.

Стыдно признаться, но тогда я получал по 40 рублей за каждое такое некрасивое деяние. Эти два умных справочника до сих пор лежат у меня на полке на самом видном месте, чтобы исправлять пробелы в знаниях очередного школьника или студента, скатившегося на двойки и тройки, и пришедшего ко мне за помощью.

Четыре года учёбы в техникуме пролетели, как огненный метеор по небу. Наши чудесные преподаватели и начальники относились ко мне очень хорошо, даже слегка подправили мою биографию, простив мою единственную единицу в зачётке, выставленную строгой мадамой за моё единственное посещение такого «необычайно важного» предмета, как «Телефонная связь», где изучали схему и устройство настольного телефонного аппарата ТА-56, который я раскурочил на атомы ещё в свои неполные шесть лет. Мне, будущему специалисту по телевидению, было зазорно изучать такую древность и тратить время понапрасну. Пришлось пересдавать этот экзамен самому Марку Россинскому. В итоге за отличную учёбу мне торжественно вручили диплом в красной обложке. Пять лет никому не удавался такой подвиг.

Каждый раз, когда беру в руки свой смартфон Айфон, вспоминаю свою позорную единицу, своих друзей, свой ХЭТС, такой далёкий, такой родной.

2017 год.

Бедовая ракета.

Полёт свободной гордой птицы

По вечерам мальчишке снится.

Наутро крылья мастерит

С покатой крыши вдаль летит!

Юность моя кипела и бурлила, как рыбацкая уха на костре. Занятия в техникуме, стройотряд без зарплаты, кино и танцы по выходным, тяжеленная штанга в спортзале «Спартак» каждый день, походы по Амуру под парусом…

По вечерам брал паяльник в руки, чтобы спаять очередной радиоприёмник для друга или подружки. После таких напряженных деньков упасть на койку и проспать бы часиков 15, ан нет, далеко за полночь сидит ершистый пацан за столом, заваленным проволочками, железками, картонками и собирает очередную ракету. Да не просто ракету, а ещё и с крылатым ракетопланом.

Началось это увлечение в семилетнем возрасте. С соседскими мальчишками объезжали на велосипедах все стройки в нашем городке, высматривая, где работают газосварщики. У них-то мы и подворовывали карбид кальция во время обеденных перерывов.

Драгоценные куски этих волшебных серых камней позволяли нам наплевать на земное притяжение, и запускать высоко в небо банки из-под сгущённого молока. Достаточно было выкопать в земле небольшую ямку, налить туда пару кружек воды, бросить в воду кусочек карбида и быстро накрыть сверху перевёрнутой банкой без крышки… Раздавался хлопок, и банка устремлялась ввысь.

Если удавалось раздобыть побольше карбида, то запускали сразу целую гирлянду из связанных между собой банок. Острый мальчишеский ум догадался превратить простой полёт в настоящий фейерверк. В ход пошли магниевые ручки с калиток жителей дальних улиц. Откручивали их днём, когда взрослые были на работе. Потом брали в руки напильник и превращали изящные ручки в мелкий порошок, в который добавляли разные химикаты. Полученной смесью обмазывали наши банки изнутри. Запускали такие огненные шедевры поздними вечерами, под неистовый лай дворовых собак.

Прогресс в наших головах не дремал ни минуты. На свалке в воинской части нашли выброшенные жестянки со старыми кинофильмами. Оказалось, что киноплёнка прекрасно горит. Тут же дотумкались свернуть длиннющий кусок киноплёнки в рулон, этот рулон вытянуть в полуметровый стержень, обклеить его в несколько слоёв плотной упаковочной бумагой светло-коричневого цвета, приклеить снизу треугольнички стабилизаторов, и ракета готова.

Первые такие ракеты взлетали невысоко и скучно. Когда же попробовали, сразу после поджигания торчащей снизу полоски киноплёнки, резко сдавить хвостовик ракеты двумя дощечками, то удалось получить вместо огненной струи вулканическое извержение густого чёрного дыма. Высота подъёма отдельных удачных ракет достигала десятков и сотен метров. Это был настоящий успех. Цена его – опалённые брови и ресницы, ожоги на руках и босых ногах.

Иногда случались и откровенные неудачи. До большой беды, правда, дело не дошло, но пару раз мы могли крепко пострадать. Спасала интуиция. Особенно опасным оказалось испытание ракетного ускорителя для велосипеда. Никто не решился прокатиться с ним. Видимо я ошибся в расчётах, и результатом стал грандиозный взрыв. Велосипед отправился на металлолом, обгоревшая одежда – в костёр, а у меня на лбу появился первый шрам.

Шли годы. Мы взрослели и умнели. Наши ракеты становились всё мощнее и лучше. Их раскрашивали, наклеивали весёлые картинки, снабжали парашютами, крыльями, подневольными пилотами: мышками да лягушками. Если бы нам кто-нибудь подкинул тогда большой мешок денег на творчество, то сейчас мы бы танцевали вальс «Бостон» на Марсе.

Юнга.

Как хорошо быть юным моряком! Особенно если ты живешь в Хабаровске! Выходишь на крутой берег и замираешь перед величием реки Амур, принявшей в себя буйные воды Зеи, Буреи, Сунгари и Уссури.

– Если Ирану дать такие могучие реки, то через 5 лет Иран станет самой богатой страной в мире! – воскликнул в 1970-ом году шахиншах Ирана Реза Пехлеви, стоя на амурском утёсе и любуясь необъятной ширью водной глади в месте слияния Уссури и Амура.

Нам по 15 лет. И мы владеем этим водным богатством сейчас. Это наши реки. Мы, студенты Хабаровского техникума связи, хозяева этих рек, этих берегов и островов. Еле дождавшись окончания занятий, летим в столовку и стрелой мчимся на Уссури в Морской клуб.

В команде 6 курсантов и один старшина шлюпки ЯЛ-6, Вовка Семенов. Наша первейшая задача – это подготовить шлюпку к соревнованиям: очистить от старой краски, проконопатить на совесть, отполировать до зеркального блеска и покрасить с величайшей тщательностью, чтобы летела она по волнам стрелою.

Шлюпка очень тяжёлая. Нам стоило неимоверных усилий вшестером вытащить её на крутой бугор к стенам Морского клуба, перевернуть вверх днищем и уложить на подкладочные брусья.

Пять часов, до самых сумерек, без перерывов на обед и отдых готовили к покраске, мечтая о победе. Красить пришлось при свете фонарей. Уставшие, но довольные, ехали на последнем трамвае в своё общежитие.

На следующий день с утра предстояла первая отборочная гонка на вёслах.

Вёсла и шлюпка не пушинки, одно весло весит 16 кг, их шесть штук, и шлюпка со снаряжением восемь сотен килограмм! И нас семеро крепких парней.

Мы точно будем первыми: шлюпка как зеркало блестит, сила молодецкая в мышцах кипит, и настрой самый боевой.

Рано утром приехали на Уссури и упали, словно громом небесным поражённые: песочная шершавая шуба плотно-плотно покрывала днище шлюпки. Оказывается, вечером после нашего ухода с реки, налетел буйный вихрь и на непросохшую краску насыпал толстый-толстый слой песка…

Зеркало превратилось в наждачный камень. О какой скорости можно говорить теперь, когда и дураку понятно, что не будет плавного стремительного обтекания корпуса шлюпки, да и сама она стала намного тяжелее. И всё-таки мы вышли на старт, рвали вёсла с нечеловеческой силой, кровью сочились ладони, пот заливал глаза…

Финишировали вторыми, пропустив вперёд только заводскую команду наших друзей. Свою шлюпку они шлифовали, красили и полировали до блеска за два дня до старта.

Естественно, что на чемпионат России поехали парни с завода «Энергомаш».

Мы же глотали горькие слёзы…

Хе-Юн-Чин.

Кто только не учился в нашем техникуме связи в городе Хабаровске. Дети русских и украинцев, нанайцев и бурятов, корейцев и грузин… Потомки полсотни разных народов. Самым необычным учащимся оказался Хе-Юн-Чин, старший сын китайского коммуниста, приговорённого на родине к смертной казни за то, что раскритиковал идею Мао-Цзе-Дуна о Большом Скачке. В те годы в Китае много честных и умных людей сложили свои головы в борьбе за лучшую жизнь.

Отцу нашего Хе удалось бежать из тюрьмы и с семьей переплыть на рыбацкой лодке через реку Уссури. Россия приютила беглецов, хотя лет за 8-10 до этого всех китайцев с Дальнего Востока выселили в Китай из-за резкого ухудшения отношений между нашими странами в начале шестидесятых годов прошлого века. Да и браконьерничали они в тайге Уссурийской очень уж нагло и безжалостно. Многие наши бикинские охотники сложили свои бедные головушки под пулями хунхузов.

В раннем детстве мы с пацанами бегали на окраину нашего города, чтобы посмотреть на китайские фанзы. Глиняные круглые домики, высотой всего метра полтора, с чёрными соломенными крышами, с глиняными полами, с одним мизерным окошечком из рыбьего пузыря поражали своим убожеством даже нас, привыкших к русским развалюхам и баракам.

Наши родители частенько повторяли нам, что надо хорошо учиться, иначе будем жить, как китайцы. Маленькие чумазые и худющие китайчата зимой и летом бегали между фанзами практически голые. Поодаль было два небольших поля, одно с гаоляном, второе, совсем маленькое, с диким рисом, чумизой. Воду носили из реки вёдрами на коромысле.

Взрослые китайцы были чуть выше нас, подростков. Жилистые и выносливые, они ценились как грузчики, по-китайски ку'ли. По-русски мешок картошки-это куль. До сих пор не понимаю, как они умудрялись таскать на себе эти тяжеленные кули' с картошкой по шатким сходням с берега на кургузые ржавые баржи.

Затем речные буксиры цепляли за собой две-три баржи и отправлялись вниз по Уссури и Амуру в город Комсомольск-на-Амуре, чтобы накормить рабочих на заводах. Когда китайцы уехали на родину, опустевший посёлок сравняли с землёй бульдозерами буквально за несколько минут.

Сам Хе-Юн-Чин был высоковат для китайца, видимо в его жилах было больше благородной маньчжурской крови. Учился в основном на тройки. Редкие четвёрки ставили из жалости, так как русский язык давался ему тяжело.

Поражало другое. У него в голове словно всего две скорости переключались: одна медленная, как у черепахи, вторая стремительная, как у хищной харзы. Попросишь у него пятачок взаймы, постоит с пустым взглядом пару минут, потом сорвётся с места и исчезнет вдали. Прибежит через час и протянет два пятачка.

Жадности у него вообще никто не замечал. Но и щедростью не отличался. Да и с каких таких шишей ему было быть щедрым, когда в его животе постоянно гуляли пустота с голодухой.

Как-то в соседнем гастрономе грузчики загуляли, и девчата-продавщицы уговорили нас с Валеркой Дончевским разгрузить вечером две машины с продуктами. За работу нас одарили шикарным тортом. Возвращались в своё общежитие усталые, грязные, но довольные. Решили устроить пирушку на славу, позвать моих и Валеркиных друзей. Один торт на 12 человек. Праздник!

В нашей маленькой комнате сидел на кровати и делал уроки один Хе. Остальные парни где-то болтались допоздна. Поставили торт на стол, взяли полотенце и побежали в душ на первый этаж, чтобы смыть грязь с себя. Когда вернулись, коробка из-под торта валялась в мусорном ведре, а Хе спал. Мы были готовы убить злодея, только никак не могли понять, как он успел за две минуты съесть торт и уснуть. Попили голого чая и завалились на боковую.

Глубокой ночью проснулись от звучного чавканья. Валерка включил свет, и мы увидели Хе, уплетающего наш торт за столом. Этот засранец обдурил нас, засунув коробку с тортом в мусор. Ну, что тут будешь делать?

В нашей памяти ещё были живы слова популярной послевоенной песни «Китаец и русский – братья навек»! Не убивать же брата из-за сладкого куска?

В те годы после летних экзаменов всех студентов направляли на работу в стройотряды. Это была возможность и отдохнуть от учебы, и заработать немного денег на жизнь. Нашей группе крупно «повезло». Нас заставили бесплатно рыть траншею под канализацию к новому зданию техникума.

Работа тяжёлая и очень грязная. Строители утопили свой экскаватор, такой коварный оказался грунт на глубине. До революции 1917 года там располагались конюшни казачьих войск. Пришлось изрядно повозиться в навозной жиже, прокладывая лопатами траншею, укрепляя стенки, засыпая дно щебнем и песком.

В одном месте путь преградила ржавая дырявая труба. Олег Опевалов попросил Хе, глазеющего на нас сверху, кинуть кувалду. Тот, как всегда, постоял, подумал и исчез. Устав ждать помощника, только взялись за лопаты, как над нашими бритыми головами просвистела «Маруська», как тогда ласково называли могучий русский инструмент…

Каждое воскресенье мы проводили на реке в Морском клубе. Ходили под парусом на яхтах, качали мышцы тяжёлыми вёслами на нашей шлюпке, гоняли на моторных скутерах по Уссури.

В шлюпочные походы обязательно брали с собой и нашего китайца, чтобы приучить к коллективному труду и внести в его голову умение быстро мыслить. Волны и ветер помогали нам в этом стремлении.

Чуть зазеваешься, тут же окажешься за бортом, а то и парусом вмажет по ушам или по физиономии. Поначалу всё шло хорошо. Парень освоился довольно быстро. Мог часами грести, когда шли на вёслах. Помаленьку стали доверять и управление парусом при слабом ветре.

Амур – река могучая, очень широкая возле Хабаровска. Есть где ветру разгуляться. Налетит из-за острова шквал неожиданно и разметает многочисленные яхты во все стороны, иные и перевернёт. Шлюпка наша остойчивая, очень тяжёлая, трудно перевернуть, если только какой-нибудь дурак не подставит её боком к ветру при полных парусах.

В один из июльских походов, когда Хе сидел на корме шлюпки и управлял фока-парусом, проморгали мы налетевший резкий порыв ветра, по-нашему шквал. Все бы обошлось, да только наш подопечный забыл завести фока-шкот за специальный обушок на корме и намотал его на руку, чтобы легче было удерживать фок этим тросом.

Ветер рывком надул парус, как парашют. Бедный Хе взлетел высоко вверх, крутанулся в воздухе и грохнулся плашмя о воду. Мы с Петькой Соловьём прыгнули за борт, сообразив, что от сильного удара наш невольный «лётчик» потерял сознание.

Шлюпку на полном ходу не остановить. Выполнить разворот и вернуться надо минут 10, а то и больше. Пётр доплыл первым на место и принялся нырять, пытаясь достать ушедшего под воду непутевого «морехода». Тут и я подоспел.

Не дали мы утонуть бедолаге. Зато водички амурской наглотался он прилично. На всю жизнь крепко запомнил, что нельзя нарушать морские законы даже в тихую погоду и на море, и на реке, и на озере, и в стакане молока…

Шторм.

Наш Морской клуб располагался на реке Уссури, недалеко от места слияния её с батюшкой Амуром. Летом десятки самых разных яхт и водно-моторных скутеров наполняли весёлой жизнью необъятные водные просторы. В непогоду все они оставались в эллинге.

Только наша прочная военно-морская спасательная шестиместная шлюпка ЯЛ-6 устремлялась в азартный бой с ветром и волнами. Шесть загорелых пятнадцатилетних парней дружными взмахами пудовых вёсел выводили шлюпку из небольшой гавани на речную уссурийскую ширь.

По команде нашего главы экипажа – старшины Володи Семёнова, сидевшего на корме и управлявшего рулём, отточенными движениями быстро поднимали паруса и шли вниз по течению к Амуру. У каждого из нас было своё место и свои задачи.

Передняя часть шлюпки носила название бак, задняя – корма. Четыре поперечные доски для сидения, назывались банками. На первой банке от носа шлюпки сидели два самых легких и жилистых гребца, именуемые баковыми. Один из баковых гребцов управлял передним парусом – кливером, когда ветер позволял идти под парусами.

На средней банке располагались два гребца покрепче и с хорошей реакцией, чтобы своими вёслами работали в унисон с остальными гребцами.

На кормовой банке были места для самых крепких и сильных гребцов. Их называли загребными. Они должны были иметь отличную выносливость, могучие бицепсы, большую становую силу спины, сильные ноги и хорошее чувство ритма для выполнения мощных и ровных гребков во время гонок на вёслах. Только в этом случае можно было рассчитывать на высокую скорость шлюпки и на победу в различных соревнованиях.

Чтобы наполнить силушкой могучей наши мышцы, мы всей командой занимались через день в секции тяжёлой атлетики в спорткомплексе «Спартак», где пудовые гири и грузные штанги сами прыгали к нам в руки.

У бакового гребца была ещё одна необычная обязанность – по команде «Баковый, за борт!» он должен был выпрыгивать в воду и удерживать тяжёлую шлюпку от удара о прибрежные скалы при неудачных маневрах в сильный ветер. Почему-то прыгать в бурлящую холодную воду приходилось только мне, и не один раз за поход.

В безветренную погоду и в сильный шторм мы ходили на вёслах, а в хороший ветер ставили паруса. Движение под парусами на реке никогда не получается по прямой линии, обычно приходилось идти зигзагами, то есть галсами. Особенно трудно было управлять шлюпкой при встречном ветре, приходилось часто менять курс, перекладывать паруса с одного борта на другой и быстро выполнять разворот, чтобы не перевернуться.

Кроме этого надо было отслеживать движение других судов, чтобы избежать столкновения, хорошо знать рельеф дна, чтобы не наскочить на мель. Снять шлюпку с неё в сильный ветер очень трудно, а иногда и невозможно без посторонней помощи.

Долгие месяцы упорных тренировок позволили превратить тяжёлый труд в увлекательные походы по могучему Амуру. Молодые силы бурлили в нас и звали вперёд, не взирая на многочисленные опасности. Честно говоря, мы над этим не задумывались, сам чёрт не страшен был.

Климат на Дальнем Востоке носит муссонный характер, поэтому погода может меняться очень быстро. До обеда светит солнце, на небе ни облачка, а после обеда неожиданно появляются чёрные тучи, и начинаются ливни, нередко с грозами и шквалистым ветром. Спокойная гладь Амура в миг превращается в беснующееся море, а берега не разглядеть сквозь потоки воды.

Стремясь выплеснуть свой буйный адреналин, мы старались идти под парусами на грани дозволенного. Чтобы порывы ветра не опрокинули нашу шлюпку, мы «брали рифы», то есть уменьшали площадь парусов, подвязывая их специальными завязками – «риф-штертами», и свешивались за борт, как противовесы.

Вода пронзала нас со всех сторон: дождевые потоки сверху, бушующие волны снизу. Ветер терзал и наше судно, и наши тела, заглушая команды старшины.

Захлебываясь, но, не сдаваясь, раздирая рот, кричали:

– Мы сильнее бури, мы сильнее ветра, только батюшка Амур всех сильней на свете!

Любая оплошность грозила повреждением мачты или парусов, опрокидыванием шлюпки, потерей принадлежностей, продуктов, наших вещей и даже гибелью. Ни в коем случае нельзя было бросать перевёрнутое судно и пытаться в одиночку спастись. Обычно это плохо кончалось. Борьба с волнами, ветром, брызгами, и холодом выматывала пловца, и на финише просто не хватало сил выбраться на берег.

После нескольких часов борьбы со стихией рулевой направлял измученную шлюпку в узкие протоки между речными островами в поисках тихого местечка, где быстро и чётко выгружались на берег, ставили большую палатку, разжигали примус, кипятили чай, грелись сами и сушили одежду, промокшие снаружи, счастливые внутри.

Орлы над Хехциром.

Майские праздники для студента – это чудесная награда за долгие месяцы упорного труда. Можно забыть про учебники и беззаботно отсыпаться в опустевшем общежитии. Да кто же даст Кольке поваляться на кровати!

Мой товарищ уговорил-таки слетать с ним к его матери в глухую таёжную деревушку, чтобы починить обветшавшую крышу дома. Его отец пропал в тайге несколько лет назад. А в одиночку крышу не отремонтируешь. Что делать, надо помочь другу. Полетели.

Старенький АН-2 чихнул несколько раз и заскользил над бесконечными сопками, распадками, извилистыми речками и делянками леспромхозов. Я прилип к иллюминатору, наслаждаясь красотой Уссурийской тайги.

Во время захода на посадку мы услышали глухой звук сильного удара. Самолёт качнуло несколько раз в разные стороны. Из кабины донеслись крепкие возгласы. На стоянке мы увидели, что в правом стекле кабины зияет дыра.

Из разговоров экипажа с наземными техниками мы поняли, что, когда пролетали горный хребет Хехцир, наш АН-2 атаковал беркут. Оказывается, такое происходит довольно часто. За летний сезон орлы нападают на небольшие самолёты Хабаровского авиаотряда больше сотни раз. Наверное, они так охраняют свою территорию от чужаков и залётных Дон Жуанов.

Орбита.

Четыре года учебы в Хабаровском техникуме связи пролетели, как отпуск на море. Все друзья-однокурсники разъехались по стране в разные стороны к местам новой работы. Самая большая группа молодых техников отправилась в город Комсомольск-на-Амуре, в распоряжение Комсомольского радиоцентра.

В поселке Хурмули, расположенном севернее города юности, в то время строился новый объект космической связи «Азимут-К». Туда и направили дружную компанию ребят и девчат. У меня был свободный диплом, поэтому мог выбрать себе работу в любом городе. Куда-то ехать в одиночку не хотелось совсем и, погуляв летом по Москве, не добрав половину балла на вступительных экзаменах в Бауманское Училище, приехал в начале сентября 1972 года в Комсомольск-на-Амуре, а затем в Хурмули к своим товарищам по учёбе.

– Ура! Нашего полку прибыло! Теперь обеспечены и кетой, и икрой! – встретили меня друзья громкими криками.

Вечер провели за бутылочкой пива и рассказами о романтичном местном житье-бытье. Мне даже показали целый обзорный фильм, снятый Витей Ивановым на 8-мм киноплёнку. На экране я увидел шикарную девушку и дал парням слово, что она станет моей женой. Через три месяца мы с ней познакомились, а в июне следующего года сыграли молодёжную свадьбу в городе Комсомольске-на-Амуре в прекрасном Дворце Молодёжи, который довелось строить в школьные годы мои.

Все молодые специалисты, прибывшие на работу из Москвы, Ленинграда, Куйбышева, Ташкента, Новосибирска и Хабаровска были поселены в двух бараках в лагере для заключенных под названием «База».

В остальных жили бесконвойные заключенные (сокращённо «зэки»), прозванные народом «химиками», которые и строили станцию. Барак – это низкий длинный дом из утеплённых фанерных щитов. В каждом таком доме было по шесть комнат, по два крылечка, по два общих тамбура, где стояли по две железные бочки с питьевой водой, которую привозила водовозная машина два раза в неделю.

За колючей оградой лагеря коптила небо высоченная круглая кирпичная труба котельной, работающей на каменном угле. Паровое отопление нагревало радиаторы до сотни градусов. Это позволяло пережить суровые зимы без особых проблем. Только этот самый пар на выходе сбрасывался на улицу и, замерзая, нарастал огромными глыбами льда вокруг окон.

Общая уборная из горбатых досок стояла на отшибе. Все постройки были обнесены общим высоким забором из горбыля и тремя рядами колючей проволоки. По углам стояли сторожевые вышки, на которых до нашего приезда день и ночь несли службу часовые, в овчинных тулупах, валенках и с автоматами.

Уже весной следующего года обещали построить пятиэтажный дом и всем дать квартиры.

Станция космической связи «Азимут» состояла из двух частей: работающей «Орбиты-1» и строящейся «Орбиты-2», спрятанных в котловине между сопками в шести километрах от нашего жилья в восточном направлении.

Сам поселок Хурмули находился в километре от «Базы» в западном направлении за небольшой сопкой и представлял собой две широкие длинные грязные улицы с глубокой колеей, пробитой тяжёлыми лесовозами в мягкой земле.

Небольшие и приземистые, почерневшие от времени дома, срубленные из отбракованных брёвен кое-как, прятались со своими неопрятными огородиками за покосившимися заборами из штакетника. Узкий тротуар из толстых досок спасал народ в распутицу. Одна улица называлась Верхняя, другая – Нижняя, потому что тянулись по косогору.