Маска: от жертвы к победителю. Как распознать абьюзера, вернуть контроль и начать новую жизнь

«А чего ты не ушел(-ла)?» – эта фраза звучит чаще, чем «Как ты?» или «Тебе помочь?». С этой стигмой сталкивается почти каждый, кто пережил абьюз. Общество – не союзник, а часто – невидимый продолжатель насилия. Социальные стереотипы усиливают травму, потому что жертва не только страдает – она еще и должна оправдываться. Не только переживает боль – но и объясняет, почему вообще оказалась в этой роли.

Они не уходят не потому, что глупы. И не потому, что с ними что-то не так. Они не уходят потому, что абьюз постепенно размывает их восприятие реальности. Человек говорит: «Я бы ушел(-ла), но…» За этим «но» может стоять целая цепочка психологических, социальных, биологических узлов. И каждый из них – реальный. И страшный.

Один из самых мощных – страх. Не абстрактный, а вполне конкретный: «Он найдет меня», «Они отберут детей», «Я не выживу одна». Этот страх не рождается на пустом месте – он тщательно взращивается самим насильником, подкрепляется его словами и поступками. И в какой-то момент человек уже не просто боится – он верит, что без этого насилия не выживет.

Второй узел – вина. Жертва часто считает себя виноватой в происходящем: «Я провоцирую», «Я не умею быть мягкой», «Я слишком много требую», «Я сама все испортила». Эту вину подпитывает общество, которое спрашивает: «А ты уверена, что не преувеличиваешь?» Или – что хуже – винит жертву за то, что та «развалила семью». В такой системе координат человек не просто страдает – он чувствует, что не имеет права уйти.

Третий узел – социальные ожидания. «Что скажут родители?» – вопрос, в котором слышится страх быть отвергнутым не только партнером, но и целым миром. «А как же дети?» – одна из самых изощренных ловушек. Потому что дети действительно страдают. Но чаще всего – именно оттого, что живут в среде насилия, а не оттого, что родители расстаются. И все же это знание редко звучит достаточно громко, чтобы заглушить внутренний голос страха.

Четвертый узел – отсутствие языка. Люди часто не знают, что происходящее с ними – это абьюз. Потому что никто никогда не называл его этим словом. Потому что насилие прячется за комплиментами, цветами, сексом, молчанием. Потому что привычка страдать – это тоже язык.

Мы не романтизируем жертву. Мы не делаем ее святой. Но мы отказываемся ее осуждать. Потому что у абьюза есть одна важная черта: он всегда усложняет выход. Он путает. Мешает. Ломает внутренний компас. А потом ставит перед жертвой зеркало и говорит: «Это ты. Ты все разрушила». И она остается наедине с этим отражением.

Женщине, пережившей эмоциональный абьюз, скажут: «Он ведь не бил тебя». А мужчине, подвергшемуся унижению, – «Ты мужик или кто?». Так зарождается стигма. Все говорят что-то жертве. Кроме самого важного: «Ты не должен(-на) жить в страдании».

Стигма – это когда жертва боится рассказать. Боится, что не поверят. Что обвинят. Что осмеют. И поэтому – молчит. А молчание – идеальная среда для насилия. Потому что, пока общество требует «доказательств», разрушение продолжается. Только уже в тишине. Именно поэтому так важно разрушать эту тишину. Давать жертве язык. Менять контекст. Потому что, пока человек считает, что с ним «что-то не так», он будет пытаться «чинить» себя, а не ситуацию. Он будет терпеть – вместо того, чтобы уйти. Чувствовать вину – вместо того, чтобы назвать насилие насилием.

Иногда достаточно одного человека, который скажет: «Я тебе верю», – чтобы начался путь к свободе. Поддержка – это фундамент восстановления. Та рука, за которую можно зацепиться, когда ты уже не чувствуешь пола под ногами. Виктимология[2] подчеркивает: наличие внешней опоры – один из главных факторов, определяющих, сможет ли жертва уйти, выжить и восстановиться.

Абьюз разрушает не только внутри, но и снаружи. Он изолирует. Агрессор старается лишить жертву близких связей: «Твои подруги – дурочки», «Ты слишком много болтаешь с мамой», «Кто тебе поверит?». Постепенно мир сужается. И тогда любое проявление доброжелательности – как глоток воздуха в затопленной комнате. Именно поэтому помощь извне – действенный способ вернуть себе ориентацию в реальности.

Поддержка бывает разной. Это может быть подруга, которая просто будет рядом. Брат, который тихо проговорит: «Я жду, когда ты будешь готова». Коллега, которая незаметно оставит номер кризисного центра. Незнакомый голос на горячей линии, который скажет нужные слова. Любое человеческое присутствие, не зараженное равнодушием, способно стать точкой разворота.

Но есть еще одна важная вещь: поддержка должна быть без давления. Без «Ну ты же сама виновата». Без «А я бы уже давно ушел». Без «Что за слабость такая». Потому что это не поддержка – это продолжение насилия, только в другой обертке. Настоящая поддержка – это пространство, где можно говорить, молчать, плакать и не бояться быть осмеянным.

Жертва нуждается в зеркале – в отражении, в котором ее боль будет признана. Без анализа. Без рационализации. Без вынесения приговора. Только тогда запускается тот самый процесс внутреннего пробуждения, когда человек впервые за долгое время чувствует: «Я есть». Его видят. Его опыт реален. Он не сошел с ума.

Истина в том, что абьюз нельзя исправить – его можно только осознать. И выйти из него. Необязательно с криком. Необязательно с разрушением. Иногда – просто с внутренним пониманием: «Достаточно».

Газлайтинг

«Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Не потому, что что-то вижу или слышу, – а потому, что каждый мой шаг ставится под сомнение. Я помню, что он это говорил. Но когда напоминаю, он улыбается и отвечает: “Ты все не так поняла”. И тогда я замолкаю.

В какой-то момент я начала записывать разговоры. Не потому, что хотела разоблачить, – а чтобы убедиться, что не выдумываю. Я начала бояться собственной памяти. Сомневаться в своих чувствах. Перечитывать переписки, чтобы найти в них опору. Но даже когда находила доказательства, он смотрел на меня как на сумасшедшую. И я думала: “Может, я правда перегибаю? Может, я реально какая-то не такая?”

Он просто спокойно говорил, что я слишком чувствительная. Что я делаю из мухи слона. Что мне стоит полечиться. И это было самое страшное: не крик, не оскорбление, а спокойствие, в котором мое “я” размывалось до состояния “ничего”.

Я пыталась быть объективной. Оправдывала его усталостью, тяжелым детством, стрессом на работе. А потом – оправдывала себя. Что я не такая. Что я не умею строить отношения. Что со мной трудно. И что хуже всего, начала в это верить.

Иногда я ловлю себя на мысли: “Может, действительно все нормально? Может, это просто я нестабильная?” Я перестала делиться этим с друзьями. Потому что, когда ты сам себе не веришь, трудно ждать, что тебе поверят другие. И в какой-то момент остаешься один на один с этим сумасшествием, в котором ты вроде бы жив, но вроде уже нет».

Газлайтинг – это форма психологического насилия, при которой агрессор систематически искажает или отрицает реальность, чтобы заставить другого человека сомневаться в собственной адекватности и здравом уме. Термин «газлайтинг» родился не в лаборатории ученого, а на театральной сцене. В 1938 году британский драматург Патрик Гамильтон написал пьесу Gas Light, которую позже, в 1944-м, экранизировали. В центре сюжета – мужчина, который медленно сводит с ума свою жену. Он прячет вещи, передвигает предметы и, самое главное, приглушает свет газовых ламп в доме, а затем убеждает жену, что яркость света не менялась. Она начинает сомневаться в себе – и это едва не заканчивается катастрофой.

Впервые термин начал использоваться в психиатрической и клинической литературе в 1960–1970-х годах, когда специалисты обратили внимание на то, что систематическое обесценивание восприятия человека может вызывать дезориентацию, тревожность и потерю самооценки. Одной из первых, кто описал этот феномен в психотерапевтическом контексте, была доктор Робин Стерн – психолог Йельского университета. В 2007 году она выпустила книгу The Gaslight Effect, в которой сформулировала суть явления: газлайтинг – это эмоциональное насилие, при котором агрессор заставляет жертву сомневаться в собственной вменяемости.

На бытовом уровне газлайтинг часто звучит просто и «по-домашнему»: «Ты опять все перевираешь», «Ты слишком чувствительная», «Ничего такого не было». Эти фразы кажутся обыденными, но их повторение в течение недель, месяцев и лет приводит к одному и тому же результату – человек перестает верить себе.

Газлайтинг может встречаться в любых отношениях: романтических, родительско-детских, профессиональных, дружеских. Его особенно сложно распознать в близких связях, где доверие – основа. Когда манипуляция исходит от того, кого ты любишь, это ощущается как потеря почвы под ногами. В самых тяжелых случаях человек, переживший газлайтинг, описывает это как «жизнь в тумане», где даже самые базовые ощущения – боль, беспокойство, страх – подвергались сомнению. И именно это делает газлайтинг такой опасной формой насилия.

Все начинается с незначительных фраз, с легкой усмешки. Абьюзер не сразу атакует – он создает фон. Пространство, где любое сомнение в себе – норма, а любая уверенность – агрессия. В этом пространстве слова утрачивают устойчивость, факты становятся зыбкими, а реальность – подвижной. Манипулятор не спорит с вами напрямую – он вызывает сомнение. Он не говорит: «Ты врешь» – он говорит: «Ты, наверное, опять что-то напутала». Он не запрещает – он «удивляется», «забывает», «переиначивает». И вот уже вы сами приносите ему свою реальность на проверку, как ученик – домашнюю работу.

Психика жертвы постепенно переходит в режим постоянной самопроверки. Возникает состояние когнитивного расщепления: «Чувствую одно, думаю другое, говорю третье». И чем сильнее разрыв, тем выше уровень тревоги. Формируется зависимость: теперь вам нужно подтверждение, что вы не сошли с ума. И вы начинаете цепляться за самого абьюзера, потому что он стал источником истины и говорит, как было «на самом деле».

Почему человек не замечает происходящего сразу? Потому что газлайтинг всегда начинается с очарования, любви, признания. И потому что большинство жертв – люди с высоким уровнем эмпатии, склонные к самоанализу. Они не обвиняют – они ищут причины в себе. А еще потому, что газлайтинг происходит тихо: без криков, без слез.

Это одна из самых распространенных и в то же время наименее распознаваемых форм психологического насилия. Она редко оставляет физические следы, но способна разрушить самоощущение, исказить восприятие реальности и превратить мыслящего, чувствующего человека в сомневающуюся тень самого себя. Исследования в области клинической психологии показывают, что около 50–60% жертв абьюзивных отношений сталкиваются с элементами газлайтинга – и причем далеко не всегда осознают это.

Газлайтинг не знает пола. Тем не менее, согласно исследованиям Американской психологической ассоциации, женщины чаще становятся жертвами, особенно в интимных партнерствах, где сохраняется патриархальная динамика. Однако женщины могут проявлять и скрытую форму газлайтинга – например, постоянно высмеивать партнера, дискредитировать его чувства и использовать детей как инструмент давления.

Тревожный факт: более 70% людей, переживших такую форму насилия, впоследствии сталкиваются с нарушениями идентичности, когнитивной диссоциацией, хронической тревогой и симптомами ПТСР. У подростков, подвергавшихся газлайтингу со стороны родителей, в два раза выше риск развития депрессивных расстройств во взрослом возрасте. А те, кто годами жил в газлайтинге на рабочем месте, сталкиваются с эмоциональным выгоранием, синдромом самозванца и утратой чувства компетентности.

Поведение абьюзера при газлайтинге часто внешне рационально. Он не выходит из себя, не бьет кулаками по столу. Наоборот, остается спокойным, уравновешенным, даже снисходительным. Это делает его особенно опасным: со стороны он выглядит «вменяемым», а вы – эмоциональными, нестабильными, «психующими без причины». Он может даже демонстрировать «заботу»: предлагать вам «найти психолога», «отдохнуть», «подумать о своем состоянии». Он берет над вами контроль под маской участия.

Жертва в таких отношениях теряет связь с собой постепенно. Сначала – в мелочах: «Я же точно помнила, что он это говорил… Или нет?», «Я уверена, что он смотрел на меня с презрением… Или я придумала?». Потом – глубже: перестает доверять себе. Сомневается в собственных чувствах. Ходит по дому как по минному полю, боясь спровоцировать обвинение в очередной «глупости».

Чтобы по-настоящему увидеть суть этой формы насилия, важно выйти за рамки стереотипов. Газлайтинг – это не только фраза «ты все придумала», брошенная партнером. Это система подрыва доверия к себе, которая может быть встроена в любые отношения, где есть сила – и уязвимость. Где кто-то выбирает власть, а не диалог.

Газлайтинг в дружеских отношениях

Иногда газлайтинг носит не любовное лицо, а дружеское. Смотрите на этого человека – и вроде он ваш, близкий: с ним вы смеетесь, делитесь переживаниями, отмечаете вместе праздники, помогаете друг другу в кризисные моменты. Но однажды вы замечаете, что после ваших разговоров остается небольшой осадок. Не боль – а сомнение. Не обида – а легкое ощущение, что вы преувеличили. Сказали не то. Чувствуете «неправильно». Что вы, возможно, странные. Сложные. Слишком чувствительные.

Дружеский газлайтинг особенно коварен. Он завернут в шутки, в «да брось», в «да это фигня», в «ты же понимаешь, я просто так сказал». Это фразы, обесценивающие опыт другого человека – под соусом дружеской откровенности. Это постоянные «Ну не может быть, чтобы тебе так было плохо» или «Ой, ну ты все воспринимаешь в штыки». Это манера высмеивать чувства под видом заботы. И вы вроде хотите ответить – но не хотите выглядеть параноиком. Не хотите быть тем, кто «не понял шутку». Не хотите разрушать связь.

Светлана, 32 года:

«Если бы вы спросили меня пару лет назад, есть ли в моей жизни абьюз, – я бы не задумываясь ответила: “нет”. У меня же все хорошо. Любимый муж. Работа. Пара близких подруг – особенно я близка с Аней. Мы с ней дружили с университета. Вместе пережили мои расставания, ее развод, сессии, свадьбы, болезни. Она знала про меня все. И я доверяла ей как себе. И вот сейчас, когда я это говорю, меня в грудь будто ранит что-то острое. Потому что мое доверие ей было изнутри подточено тем, чего я тогда не видела. Или – не хотела видеть.

Все начиналось как шутки. Я рассказывала, что у меня тревожность, что мне тяжело, – она отвечала: “Ты опять свою драму включила?” Или: “Ну, Свет, ну сколько можно? Тебе надо не психолога искать, а мозги проветрить”. Иногда я замирала. Но потом смеялась. Потому что, ну… она же пошутила. Это же Аня. Она просто прямолинейная. Всегда такая была. Я помню, как однажды, после ссоры с мужем, вся разбитая, ей позвонила. Рассказала, что чувствую себя невидимой, что он меня не слышит. А она сказала: “Ты просто придираешься. Не все мужчины будут с тобой носиться, как с фарфором. Ты в голове у себя все накрутила”. И я тогда даже не заплакала. Я извинилась. За то, что чувствую. За то, что поделилась. За то, что вообще осмелилась быть слабой.

Я начинала сомневаться в себе. Перепроверяла все, что говорила. Не раздумывая делилась с ней успехами – но боли не приносила больше. Потому что знала: не поймет. Осмеет. Разложит по полочкам и скажет, что я сама виновата. Но это ведь не насилие, правда? Это просто характер. Она ведь желает мне добра. Она просто говорит как есть… И только когда я вышла из терапии, где мы работали с моей самооценкой, я вдруг поняла: это и был газлайтинг. Только не от мужчины, не от начальника, не от матери – от подруги.

Когда я отдалилась, она обиделась. Сказала: “Ты неблагодарная. Я столько лет рядом, а ты – вот так”. И я снова почувствовала вину. Но уже другой голос внутри шепнул: “Нет. Ты имеешь право выбирать, с кем быть. Ты имеешь право на себя”. Сегодня у меня есть новые друзья. Неидеальные. Но с ними можно плакать. Молчать. Радоваться – не притворяясь. А Аня… Я отпустила ее. Без злости. Без мести. Просто перестала путать дружбу с приговором. И перестала делиться своей болью с теми, кто делает вид, что ее нет».

Один из самых болезненных и малоосознаваемых сценариев – это газлайтинг в отношениях между матерью и взрослой дочерью. Не потому, что он жестче других, а потому, что его труднее признать. Слишком многое в культуре, воспитании, традициях говорит женщине: «Ты не имеешь права обвинять свою мать. Она дала тебе жизнь». Но что, если вместе с жизнью вам передали и ложь о себе? Если под видом заботы вас заставили сомневаться в собственном восприятии?

Часто происходит тонкая, на первый взгляд безобидная подмена чувств, воспоминаний и смыслов. Это когда взрослая женщина, будучи уже самостоятельной, вдруг снова чувствует себя маленькой, виноватой, неуверенной – после разговора с мамой. Это когда зрелая дочь, имея свои взгляды, ценности, образ жизни, начинает сомневаться в них лишь потому, что мама сказала: «Ты опять все усложняешь», «У тебя всегда была склонность к истерикам», «Ты была счастлива в детстве, чего ты выдумываешь?».

Родительский газлайтинг

Родительский газлайтинг – одна из наиболее трудно распознаваемых форм эмоционального насилия. Потому что за ним стоит не только власть, но и сложный клубок из родительской идеализации, культа материнства и эмоциональной зависимости. Дочь не просто боится осознать, что ее правда отвергалась годами. Она боится лишиться связи. Боится остаться «плохой дочерью». Боится, что, назвав вещи своими именами, потеряет и те крохи тепла, которые давала ей мама.

В таких отношениях мать может преподносить любое расхождение во взглядах как личное предательство. Называть эмоциональные реакции дочери «гормонами», «характером», «влиянием мужа». А если дочь защищает себя, то говорить в ответ: «Ты просто неблагодарная». Это не всегда про злость. Иногда мать перенимает модель поведения своих родителей. Иногда боится потерять контроль. Иногда бессознательно перекладывает на дочь собственную боль. Но какими бы обоснованными ни были причины, последствия остаются разрушительными.

Ольга, 35 лет:

«Я давно живу отдельно, у меня своя семья, муж, ребенок, работа. Но каждый раз после разговора с мамой я будто снова девочка 10 лет, которая стоит перед ней с опущенной головой и не понимает, за что на нее снова обиделись. Мама не жестокая. Не кричит, не оскорбляет. Она все делает “из любви”. И именно это всегда ставило меня в тупик. Как можно говорить, что тебе больно, – если тебе желают только добра?

Я начинала замечать, что после каждого разговора с ней мне становится тяжело. Я чувствовала вину – просто за то, что живу своей жизнью. За то, что не спросила совета. За то, что сделала не так, как она бы сделала. Например, я могла поделиться, что устаю от работы, что у меня эмоциональное выгорание. А она говорила: “Да брось, ты вечно ищешь проблему там, где ее нет”. Если я говорила, что в детстве мне было одиноко, она отвечала: “Ты выдумала. Мы с папой все делали для тебя. Ты была самым счастливым ребенком”.

В подростковом возрасте я часто слышала: “Ты еще пожалеешь, что так со мной говоришь”. Я выросла с ощущением, что мой голос опасен. Что, если я скажу правду, потеряю любовь. Что любовь нужно заслуживать. Терпением. Уступками. Молчанием. И только в терапии я впервые услышала это слово: газлайтинг. Мне было трудно его принять. Ведь это мама. Но чем больше я всматривалась, тем яснее становилось: меня годами учили сомневаться в себе.

Мама не хотела мне зла – но она не выучила другой формы близости, кроме контроля. А я не выучила другой формы любви, кроме адаптации. Теперь я учусь говорить: “Со мной так нельзя”. Даже ей. Учусь не оправдываться за то, что чувствую. Учусь ставить границы – и не пугаться своей вины. Это нелегко. Но когда мой сын говорит: “Мне грустно” – просто обнимаю его и понимаю: я уже разрываю эту цепочку насилия».

Газлайтинг из родительских отношений часто переходит дальше – в партнерство. Именно в романтических отношениях женщина, привыкшая оправдываться, сомневаться в себе и подстраиваться, снова попадает в ловушку. Только теперь вместо фразы «Ты слишком чувствительная» от матери — она слышит: «Ты все выдумываешь» – от мужа. Так начинается постепенное обесценивание чувств женщины, ее слов, памяти и интуиции. Она может быть умной, успешной, целеустремленной – но в этих отношениях с каждым днем чувствовать себя все менее уверенной.

Газлайтинг не всегда звучит громко — но он всегда ощущается. В теле, в паузах, в тревожном сне, в потере вкуса к жизни. Чувства жертвы становятся «глупыми», ее реакции – «перегибами», ее реальность – «преувеличением». И самое опасное – в этом типе насилия нет синяков. Только недоверие к себе и постоянная вина.

Газлайтинг в партнерских отношениях

Сейчас я покажу, как работает типичный цикл газлайтинга в отношениях мужчины и женщины. Это не сухая теория – это реальность, основанная на тысячах историй. Возможно, и вашей тоже.

Фаза очарования – это ловушка, в которую женщина входит добровольно, с широко открытым сердцем. Она ощущает, что ее наконец услышали, что перед ней человек, который не боится глубины, интересуется ею настоящей. Он может слушать ее часами, поддерживать ее мечты, цитировать ее мысли, смотреть с такой нежностью, что у нее появляется чувство: «Наконец-то я дома». В его присутствии она чувствует себя особенной, как будто все в ней – важно, нужно, ценно.

Он быстро идет на сближение. Часто – слишком быстро. Говорит о судьбе, признается в любви, словно давно ее знал. Он хочет знать все: что ее ранит, чего она боится, почему не любит конфликты, как к ней относились родители, почему она ушла из прошлых отношений. Он создает атмосферу абсолютной близости – интимной, психологической, даже духовной. Она открывается, доверяет, отдает. А он в это время собирает досье.

На этом этапе абьюзер не выглядит абьюзером. Он может быть обходительным, нежным, романтичным. Его слова звучат как комплименты, а поступки кажутся проявлением заботы. Но внутри этой идиллии уже заложен крючок. Потому что за вниманием стоит не только влюбленность. За ним еще – необходимость установить эмоциональную зависимость.

Психология этого этапа проста: чем больше женщина раскроется, тем точнее можно будет ударить по ней. Чем сильнее она почувствует себя «выбранной», тем больнее окажется предательство. Именно на этой фазе жертва не просто влюбляется – она теряет границу. Она позволяет мужчине стать своим зеркалом. И позже, когда он начнет искажать отражение, она уже не будет доверять себе. Только ему. Потому что вначале он так тонко понимал. Вначале он так высоко ставил ее личность. И если теперь он говорит, что она перегибает, – может, правда?

У вас могут возникнуть логичные вопросы: «Что теперь, не открываться перед мужчиной? Неужели единственный способ сохранить себя – это закрыться?» Нет. Не надо закрываться. Важно развивать осознанность и навык сближаться постепенно. Проблема не в том, что вы делитесь собой, а в том, с кем, когда и насколько быстро. Безопасная близость не требует исповеди на второй встрече. Здоровый мужчина не настаивает на том, чтобы вы «рассказали всю правду о себе». Он умеет ждать, уважает ваше «еще рано», не путает искренность с вторжением. И тем более – не использует ваши откровения против вас.

Настоящая зрелость не в том, чтобы прятать чувства, а в том, чтобы знать свои границы и наблюдать за другим человеком. Не торопиться давать ключи от своей внутренней квартиры тому, кто еще не доказал, что умеет с ними обращаться. Смотреть не на слова, а на устойчивость. Не на обещания, а на поведение в трудные моменты. Не на страсть, а на уважение.

Открытость в отношениях – это подарок. Но, как любой подарок, ее нужно заслужить. И если вы чувствуете, что к вам относятся бережно, не спешат, не подталкивают, не торгуются, – это хороший знак. А если вы замечаете давление, настойчивые попытки приблизиться слишком быстро: «Откройся, ты что-то скрываешь», «Я не могу тебя любить, если ты не будешь полностью честна» – это повод притормозить. И задать себе важный вопрос: «Мне здесь безопасно?»

Фаза сомнений начинается не с удара, а с легкого смещения опоры. Как будто пол под ногами чуть наклонили и вы еще не упали, но уже теряете равновесие. Все, что было твердым, – воспоминания, чувства, мысли – вдруг начинает колебаться. Вы все еще та же женщина, но вам уже все труднее объяснить себе, почему чувствуете себя виноватыми. Или тревожными. Или странными. Он продолжает быть «хорошим». И именно это сбивает с толку. Потому что «хорошие» не делают больно, правда? Они просто уточняют: «Ты, наверное, не так поняла». Или с легкой усмешкой бросают: «Да ты опять фантазируешь». Или вовсе с мягким удивлением спрашивают: «Разве это повод расстраиваться?»