скачать книгу бесплатно
– Она тебя перевоспитает:
Родная мать уже по чину
Надежный друг единственному сыну[15 - Строки из Д. Г. Н. Байрона «Дон Жуан».].
Только с Фибкой я могу вот так дурачиться, чувствовать себя выпущенной из собственной шкуры. Мне иногда хочется бунта, пускай даже такого, какой предлагает Фибка. Ни одной Кукиной с их любовью к сплетням и доносам меня не испугать, когда рядом Домбровский.
Я по натуре страшная трусиха и сама никогда не решилась бы вести себя, как Фибка и многие его подружки. Фибке плевать, он никогда и нигде не скрывает своей свободы, любвеобильности и безнаказанности, что сражает наповал первокурсниц. Он обожает молоденьких, неискушенных овечек, наставляет их, учит терпеливо и не торопясь, если верить его байкам.
Он приехал, позвонил осторожно в дверь.
– Илья Зимин.
Вид у меня, наверно, довольно глупый, если он представляется еще раз, как старушке, страдающей склерозом и каждый раз спрашивающей: «Ты кто?»
– Я помню. У меня только с ушами не в порядке.
Не очень-то вежливо, но ведь я его в гости не звала. Возвращаешься домой с кошачьим скребом на душе, а тут – Золотой Мальчик во всем своем сиянии! Он явно приложил усилия, чтобы понравиться своей подружке Танюше. Черные свитер и брюки совершенно не выглядели на нем мрачно или траурно, наоборот, как нельзя лучше оттеняли его хорошо подстриженные ухоженные волосы. Слишком часто в последнее время я окружена чужими красивыми мужчинами, которым что-то от меня надо.
– С чем пожаловали? – спросила у него.
Он не отреагировал на мой сердитый тон, прошел в квартиру, положил на комод в прихожей ключи от машины и устроился в кресле. Он даже не взглянул на свое отражение в огромном зеркале, которое занимало стену напротив двери в коридор. Вот чудо! Павел не может пройти мимо зеркал, вечно любуется, как Нарцисс, своим отражением даже в витринах магазинов.
– Я говорил, что мне у вас нравится?
– Нет, но, судя по тому, как вы себя ведете…
У Танюши проблемы, а решать их нужно мне. Надо ехать на дачу и в очередной раз общаться с Валюшиными партнерами. Зачем мне все это? Почему она никак не может оставить меня в покое? Тяжело быть в «родстве» с непробиваемыми личностями.
– Будете ждать в машине, или отправитесь на кухню?
– Вы наверняка голодны! – осенило Зимина.
Очень предупредительно с его стороны – позаботиться о моем желудке.
– Уверен, как только вы поужинаете, все станет казаться не таким отвратительным, даже я. Признайтесь. Вы меня терпеть не можете.
– Признаюсь.
– Вот и славно, уже легче?
За что? Ну почему я должна терпеть его в собственном доме? Пока я переодевалась, Золотой Мальчик приготовил бутерброд из того, что нашлось в холодильнике, и, надо признать, сделал это весьма профессионально.
– Спасибо, – буркнула я. – А вы?
– Я уже ужинал.
Конечно, поэтому жизнь ему не кажется такой противной, даже от общения со мной.
– Так и будете сидеть и смотреть мне в рот?
– Простите, ухожу. Сам терпеть не могу, когда на меня смотрят.
Надо же, а мы, оказывается, тоже очень чувствительны! Он путешествует по моей квартире и с интересом рассматривает всевозможные безделушки, так не дающие спокойно жить Танюше.
– У вас потрясающая квартира! – воскликнул Зимин.
Танюша испытывает ко всему этому такое же чувство, только она еще и хочет все это иметь. Ей не дают покоя картины на стенах, о которых она знает больше меня, потому что привыкла все делать обстоятельно и выяснила, кто и сколько стоит. Она глотает слюни, глядя на огромный резной буфет с посудой, трясется от прикосновения к полированной поверхности старого кабинетного рояля и обшитых темным деревом панелей на стенах. Ей не дает спать библиотека и точит как червь зависть при виде безделушек, которыми мамочка, тетушка Полли и я время от времени себя украшаем. Танюша не может смириться с тем, как несправедливо распорядилась судьба и отдала все эти богатства в руки женщине, которая не придает особого значения вещам, просто пользуется и не знает им цену.
– Какая замечательная библиотека, и вообще у меня такое чувство, что я уже все это видел тысячу раз.
Ага, в моем сне! Какой же замечательный сон я видела однажды! Какое богатое воображение я вырастила себе в этом заколдованном Замке. Эта библиотека наделала много вреда детскому уму: нельзя было в изобилии держать такое количество рыцарских романов поблизости от слишком впечатлительной девочки. Но кто же мог подумать, что все эти толстые фолианты с ятями активно читаются по ночам с фонариком под одеялом! Ни моему деду, ни Мадам не могло прийти в голову, что девочка, пишущая на отлично сочинения про подвиг на Малой земле, будет читать весь этот романтический бред.
– Мы опоздаем, – сказал он тихо, где-то совсем рядом, над моим ухом.
Я оглянулась и чуть не упала, столкнувшись с ним.
– Я стану еще и заикой, – сказала, высвобождаясь из его объятий. Он хитро улыбнулся, развернулся на каблуках и пошел в коридор за моим плащом.
Танюша встретила нас очередным «наконец-то» и потащила Зимина в другую комнату. Я заставила себя не смотреть на эту сладкую парочку. Что-то похожее на ревность шевельнулось внутри. Какое мне дело до этих двоих, так мило по-семейному беседующих в сторонке?
Это какая-то чужая жизнь, в которую я нечаянно, против своей воли, вторглась, не мои друзья и разговоры. Надо выбросить из головы Зимина, поболтать с Танюшиными подружками и Валюшиными партнерами и убраться восвояси. Следующий раз надо быть потверже и не пускать в дверь ни Коняевых, ни их Золотого Мальчика.
Валюша представил мне молодого человека приятной наружности и попросил познакомить его со всеми. Молодой человек оказался милым и интересным собеседником, совершенно не готовым к разношерстной компании моих дорогих «родственников».
– Не смущайтесь, я здесь тоже не в своей тарелке.
Он воспринял это с облегчением. Мой новый знакомый оказался начинающим драматургом и братом какого-то партнера.
– Кажется, мы с вами приглашены на этот праздник в качестве интеллектуальной прослойки среди деловых людей, живущих на те самые два процента, – заметил он, и мы рассмеялись.
Мне понравилась его манера говорить громко, жестикулируя руками. Этакий замечательно-шумно-очаровательный, умный мальчик с симпатичной мордашкой и приятной, весьма приятной манерой держаться. Он рассказал про свою новую пьесу, которая пойдет через две недели на фестивале молодых-начинающих, расписал и сыграл в лицах и картинках. Мы хохотали до упаду. Ах, почему он не влюблен в меня? Почему я не чувствую его своей половинкой? С ним так легко и забавно! С ним можно идти рядом, забыв невзгоды, и смеяться надо всем, что кажется сейчас грустным. Он именно тот, кто смог бы спасти меня от черной тоски и безысходности, накатывающей вместе с глухотой и полным непониманием происходящего. А может, я опять выдумываю и на поверку он окажется брюзгой, нытиком и жадиной? Ах, дорогая моя, вздохни глубоко, забудь сказки и пойми, наконец, что всех принцев давно схоронили рядом с их принцессами, Золушками и лягушками. Баста!
На прощание мой новый знакомый, записав телефон, сказал, что будет рад встретиться вновь, но в другой обстановке.
Золотой Мальчик накинул мне на плечи плащ, открыл дверцу машины и уселся за руль. Он был совершенно не в духе.
– Вы, верно, проголодались, – сказала я удовлетворенно. – Что, Танюша не позаботилась о вас?
– Зато вам удалось провести замечательный вечер. Молодой писатель пришелся явно по вкусу вашей милости. Настроение улучшилось, и вы больше не похожи на маленькую девочку, заблудившуюся в лесу.
А принц-то зол не на шутку!
– Мир, – вскинула я лапки кверху. – Давайте доедем спокойно до дому и расстанемся по-хорошему.
Он не ответил и дулся всю дорогу. На кофе я его не пригласила.
Очаровательно прошел вечер. Я довольна, что у Золотого Мальчика отвратительное настроение! Не знаю почему, но мое второе «я» сидит и ликует внутри. Почему меня радует, что Зимин сердится? Может быть, дело не в нем, а в молодом человеке, обещавшем позвонить и так трогательно державшем на прощание мою руку? Как знать, как знать…
Мамочка сказала бы, что я размениваюсь на мелочи, или охарактеризовала бы мое поведение метанием в трех соснах. Подсознательно, порвав с летчиком, я ищу себе замену, опору, чтобы выстоять и не чувствовать себя одиноко хотя бы в мыслях. Мечтать и придумывать, как провести предстоящий выходной, и время от времени ощущать тепло любящего тебя существа. Вот что бы она сказала.
Что на это ответить? Чтобы чувствовать тепло рядом, не обязательно позволять кому-то перестраивать и переиначивать жизнь, нет необходимости ломать устоявшийся порядок, можно просто завести себе собаку, и вот тебе теплое существо рядом. Можно даже носки связать, не только прижаться…
Она не права, и мне не нужен тот самый, что спасет меня от одиночества, мне нужен тот, кто не сможет жить без меня. Кто способен будет расстаться и пожертвовать для меня всем, что дорого в жизни. Мне нужна жертва, которую принесет мне человек, любящий без оглядки и сожаления. Я способна на такую любовь, поэтому вправе ждать ее от того, кто захочет быть рядом.
Но в жизни почему-то происходит вечная игра в одни ворота.
Впрочем, если рассудить здраво, забыв все обиды, то Павел был не тем, кто способен на великие чувства, я же в свою очередь не испытывала мук и мое сердце не остановилось, когда его не стало рядом. Привычка и желание найти того самого Mister Perfect[16 - Мистера Совершенство (англ.).].
Он не нашелся и вряд ли найдется…
Надо запастись десятком-другим любовных романов и научиться лить слезу умиления потому, что мужчины прекрасны, как тот самый недосягаемый, а женщины божественны и преданны, несмотря на все испытания. Почему бы нет? Я стану похожей на тетю Полли!
На террасу падают с шелестом сухие листья. Сквозь лепестки хризантем струится мягкий солнечный свет. Это единственное место во всем необъятном мире, где можно спрятаться от окружающих. С тех пор, как Танюша выклянчила у меня разрешение пожить на даче, я провожу здесь все свободное время. Как удивительно приятно вот так сидеть, подставив лицо нежарким редким солнечным лучам и закрыв глаза, не думать о том, что ждет завтра. За целую неделю тяжелых кровопролитных боев со студентами и коллегами, многочасовой работы в библиотеке и за компьютером любой человек ощутил бы потребность в одиночестве и покое.
Автоответчик прилежно запишет все звонки, а меня нет. Испарилась, растаяла под скупым октябрьским солнцем. Превратилась в паутинку, зацепившуюся за коричнево-золотые лепестки хризантем.
Меня нет, я растворилась в своем одиночестве, в ворохе листьев, в бездонно-синем небе, которое бывает только осенью, и в скупых лучах солнца. И чувства, и желания погружаются в сон до следующей весны. Хочется просто не открывать глаза, оставаться в этом забытьи.
Я, наверно, ненормальная, раз стремлюсь к одиночеству. А как же стадные чувства, желание опоры и поддержки? Кто сказал, что человек, стремящийся к одиночеству, – или святой, или сумасшедший? До святости далеко, с сумасшествием, кажется, ближе к теме. Я действительно ненормальная, если сочиняю сказки, верю в них и отчаянно сопротивляюсь попыткам окружающих помочь мне стать такой, как все, чтобы не выделяться. Фибка утверждает, что это пройдет, а если нет, то я преждевременно состарюсь, превращусь в сушеную воблу и озлоблюсь на весь мир, потому что человек не может жить в одиночестве. Это Домбровский не может прожить и дня в одиночестве, это ему нужно внимание и восхищение. И потом, как можно назвать одиночеством вечную толчею вокруг, постоянное надоедание дорогих самозваных родственников, коллег и сослуживцев? Я настолько не одинока, что хочется забраться в самый глухой угол этого шарика и затаиться, чтобы никто не знал, куда спряталась. Прекрасно знаю, что они имеют в виду, но не могу же я всерьез поведать всему миру историю о прекрасном принце и моем задержавшемся детском упорстве его дождаться.
Отчаявшись дозвониться, молодой и начинающий драматург пришел в институт с букетом красных роз и торжественно вручил пригласительный билет на свою пьесу. Он так восторженно смотрел, что у меня просто не хватило сил отказать. Я почти забыла о нем. Моя осенняя хандра поглотила его вместе с дурашливыми ужимками, задорным смехом и манерой громко разговаривать.
– Я очень часто вспоминал вас и уже прожужжал все уши друзьям, поэтому просто не могу теперь не показать своим друзьям! Они сочтут меня хвастуном и выдумщиком.
Ну как можно спокойно пройти мимо, не принять приглашение, столь наивное и искреннее? Я, конечно, приду, сяду рядом и весь вечер буду исполнять роль подружки. Он умчался довольный, предупредив, что, как всегда, дел будет невпроворот до самого спектакля, поэтому я не должна пугаться, если он не появится вовремя. Я не боюсь, что меня бросят и придется сидеть одной. Чепуха и условности. Я взрослый человек и вполне могу пережить, если кто-то косо посмотрит в мою сторону: у нас принято осуждать женщин без спутника, даже в театре. Мне все равно. Та самая поговорка про рака не про меня. Безрыбье меня не угнетает.
Несмотря на моросящий дождь, публика усиленно курила у входа, все весело перекликались и подставляли щеки для поцелуя друг другу. Этакая полусемейная обстановка, где все про всех все знают и любят обсуждать при встрече. Все и везде одинаково: что у Коняевых, что в институте, что у моей мамочки на званом вечере. Какое счастье, что я никого не знаю и никому не обязана кивать и улыбаться, потому что так принято.
– Полина, – произнес кто-то над моим ухом, и я сжалась.
Вот я и принадлежу к некоему кружку, уже не одинока и могу чувствовать себя раскованно, махать руками и хохотать во все горло, в общем, как все, потому что отовсюду мне широко улыбаются такие замечательные, милые лица: Танюша – кузина, Коняев – почти родственник и Золотой Мальчик – почти член семьи почти родственников. Танюша вырядилась в красное платье с глубоким вырезом. Когда она идет, кажется, что надвигается крейсер «Аврора», толпа расступается и на мгновение затихает. Вокруг нее в воздухе носится что-то вызывающее, наэлектризованное до треска. Всякое ее появление – небольшой, хорошо отрепетированный спектакль на благодарную публику, которая таращится и наверняка задает себе вопрос: «А это еще что?»
Проталкивавшийся с пригласительными билетами драматург Иванов тоже узрел милую компанию, расплылся, растекся в сладкой улыбке и тут же стал мне противен. Они залились соловьем, на все лады расхваливая друг друга. Сбежать бы. Я вечно сижу меж двух стульев, и духу не хватает сделать единственное движение, чтобы раз и навсегда перестать ломать ненужную комедию, чувствовать, что я – это я, не мамочкина глупая дочка, не сумевшая научиться элементарным законам выживания, не Танюша…
– Осторожно, дорогая, – вдруг произнес над самым ухом Зимин, – он женат.
– Спасибо, – сказала я слишком громко.
Танюша нахмурила тонкие брови и взяла Илью под руку. Тот широко улыбнулся и без тени смущения поведал о своем предупреждении. Мужчины коварны.
С чувством юмора у меня плохо. В нашем доме относились ко всему слишком серьезно, поэтому смеяться над собой я не умею, подыгрывать окружающим не получается. Они снисходительно улыбаются, кивая понимающе головами, даже мой кавалер, которого я должна опасаться, как заговорщик подмигивает и весело смеется. Всем весело. Я чувствую себя болваном, не способным даже притвориться, что все понимаю и принимаю правила игры.
Настроение испортилось, увяло как роза, приколотая к волосам. Все неискренне. Зря старалась в очередной раз: очаровать, покорить не получилось; прическа кажется слишком старомодно-целомудренной, платье – чересчур закрытым, а лицо – слишком бледным.
Пьеса мне не понравилась. Фибка бы меня понял и выдал бы фразу из знаменитого кинофильма: «Искусство в большом долгу». В исполнении автора на даче было смешнее, интереснее и не пошло, но режиссер увидел все иначе. Народ вежливо похлопал, подарил цветы и взял автограф. Я забилась в угол, ожидая молодого, талантливого и подающего, нервно придумывая, как бы отделаться от его улыбок и шуток.
– Ну как? – восторженно спросил он, надуваясь от собственной значимости, и ловким движением фокусника размашисто черкнул на моей программке.
– Гениально! Я умирал со смеху! – громко сказал вынырнувший из толпы Зимин и затряс Иванова за руку. Драматург опять взмахнул золотым пером, оставляя след для истории на программке Зимина, который вдруг крепко прижался грудью к моей спине и спросил:
– Тебе понравилось, дорогая?
Я кивнула бестолково, попытавшись оторваться, но Зимин крепко сцепил руки вокруг моей талии и прижался еще крепче ко мне, опустив подбородок на плечо: непринужденная картинка близости, полного слияния и взаимопонимания. Мой разочарованный кавалер вдруг кого-то увидел, помахал рукой и, попрощавшись, нырнул в толпу.
– Теперь можете отпустить. Моя честь не пострадала, если можно так выразиться в данной ситуации, – прошипела я, оглядываясь по сторонам, мне не очень хотелось нарваться на сцену ревности с участием Танюши.
Он вдохнул воздух у моей щеки, расцепил сплетенные пальцы и отступил на шаг. Я больше не ощущала спиной его груди, не чувствовала его тепла. Разочарование – вот все, что осталось от его прикосновений. Мы молча дошли до машины, он открыл дверцу – ни жеста, ни малейшей попытки прикоснуться ко мне, скучающий взгляд человека, исполнившего свой долг. Меня спасли от меня самой! Может быть, надо было оставить неразумную кузину Танюши в покое, не стремиться защитить и уберечь? От кого? Меня нужно спасать от рыжего доктора, ведущего себя более чем странно: трепетно обнимающего на глазах потенциального соперника и почти зевающего наедине с отбитой жертвой. Зачем отбил? Кому?
…Как та собака,
Что лежит на сене…[17 - Строки из «Собаки на сене» Л. де Вега.]
– Спасибо за испорченный вечер, – произнесла я, выходя у своего дома из машины.
– Не за что, – бросил он, сощурив глаза. – Вам, конечно, хотелось романтики…
– И этого тоже.
– Может, отвезти обратно? – Он с готовностью распахнул дверцу и добавил раздраженно: – Думаю, веселье в самом разгаре.
– Спасибо. Обойдусь без вашей помощи.
Он уехал! Просто сел в машину и уехал.
В последнее время Фибка появляется лишь в самых исключительных случаях: ему не до меня. Похоже, Домбровского никогда не мучают воспоминания, трогательная ностальгия по ушедшим временам – наш с Инкой удел. Фибка смотрит исключительно вперед, шагает семимильными шагами по пути взросления и возмужания. Ему надоело быть младшим в нашей троице. Он бьет себя в грудь кулаком и каждый день доказывает окружающим (женщинам и девушкам), что он мужчина зрелый и опытный.
– Не будь такой жадиной…
– Моя уважаемая соседка, многодетная мать, пригрозила полицией нравов, если не перестану таскать мужиков и устраивать оргии (цитата), – попыталась я отделаться от надоедливого Домбровского, который битых пятнадцать минут пытался разжалобить меня.
– Не может быть, – заорал Фибка.
– Что ты так резвишься? Она не шутит! Самое отвратительное, что, по ее мнению, это я ору как сумасшедшая, сливаясь с тобой…
– Класс! – он плюхнулся на рабочий стол, бесцеремонно отодвинув в сторону мои вещи и прикусив нижнюю губу, пытался сделать вид, что усиленно над чем-то задумался.
Я рассердилась. Всякой шутке есть предел. Моему драгоценному другу детства наплевать на все. А мне нет.
– Только не говори, что никогда не представляла себе такую картинку, – рявкнул, встрепенувшись, Фибка.
– Еще чего! Меня тошнит от одной только мысли о поцелуе с приятелем по песочнице. Совсем с ума сошел! – перешла я на крик и спихнула его со стола. – Уноси ноги, пока не треснула тебя линейкой по лбу. – В этот момент я не шутила и не понадобилось повторять дважды. Он прекрасно знает, что дразнить меня в некоторых случаях, а сейчас был именно такой, небезопасно.
К обеду он пришел мириться, хлопнулся на колени между столами и протянул шоколадку. Кукин прошипел: «Шут гороховый», забился в угол широкого подоконника и усиленно старался делать вид, что читает.
– Мир? – Он тут же развернул шоколадку и откусил половину. – Ты все равно шоколад не ешь.
С ним бесполезно спорить, его не переделать. Какое счастье, что у меня нет братца, похожего на это сексуально озабоченное чудовище, на этого прилипалу и мастера клянчить ключи от пустующих комнат. Я отдала ему ключ, процедив традиционное «в последний раз».
– Сдай мне жилплощадь, и я буду исправно платить и защищать тебя от многодетных соседок.
