скачать книгу бесплатно
Протуберанцы. Социальный роман
Ким Барссерг
Роман «Протуберанцы» охватывает период 1987—1990 годов, предшествующий развалу СССР. В первых главах романа мы знакомимся с Севой (Всеволодом) – человеком неординарным, офицером войск Союза, расквартированных в Венгрии периода распада Варшавского договора и вывода советских войск. Действие романа происходит на фоне реальных политических событий.
Протуберанцы
Социальный роман
Ким Барссерг
Художник-иллюстратор Сергей Кимович Барсуков
© Ким Барссерг, 2022
ISBN 978-5-4485-6846-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Воины, которые несли службу за пределами бывшего СССР, были не абстрактными… Возможно поэтому они не получили ни статуса участников боевых действий, ни статуса миротворцев… Хотя в штабной отчетности графа, „не боевые потери“ не пустовала… Гибли ребята и при выполнении боевых задач, и во время прохождения службы, и по случайности… На складах КЭЧ любой воинской части за пределами СССР всегда лежали штабелями цинковые гробы „про запас“…для наших ребят… Я всегда прошу Господа уберечь всех нас от тяжелого креста в жизни и ранней седины… И хочу низко поклониться настоящим Мужикам… И очень неприятно слышать, когда сегодня бывшего воина – интернационалиста называют оккупантом… Ведь он тогда выполнял ту же миссию, которую сегодня выполняют наши солдаты за границей… Но уже… за деньги…»
Некто Нэисвэс,
блогер
Пролог
Роман «Протуберанцы»[1 - Впервые опубликован журнальный вариант книги в хабаровском альманахе «Ритмы жизни» №3 в 2017 году.] охватывает период 1987—1990 годов. Социальный роман с элементами мистики. 1987—1990 года – период предшествующий развалу СССР. В первых главах романа мы знакомимся с Севой (Всеволодом) – человеком неординарным, офицером войск Союза, расквартированных в Венгрии, периода распада Варшавского договора и вывода советских войск из Венгрии.
…Однажды к Севе приезжает брат Ефим (Фим), бывший военнослужащий, привозит контрабандное золото, которое братья пытаются реализовать в одном из трактиров Матьяшфёльда. Именно с этого момента и начинается история служебных и личных взаимоотношений Севы с офицером из Особого отдела Южной группы войск. Сева, соглашаясь выполнить поручение майора КГБ, не подозревает, что становится участником военно-политического заговора. На протяжении романа Всеволод повстречает милую Энико, дочь венгерского товарища, которая влюбляется в него. Встретится Сева со многими другими персонажами, каждый из которых обладает неповторимыми чертами характера…
Действие романа происходит на фоне реальных политических событий. После прочтения Вы не останетесь равнодушными к судьбе героев, Вам захочется узнать их дальнейшую историю. Автор предоставляет возможность задуматься над судьбой героев и постарается не разочаровать своего читателя.
Все герои книги рождены фантазией автора. Любые ассоциации и совпадения имен и характеров случайны.
***
Январским утром второго тысячелетия, в районе семи часов, я вздрогнул от резкого звонка телефона. Сверив последние цифры с квитанцией платной стоянки, внял – прилетел клиент. В трубке никто не отвечал, слышен был только шум шагов и голос диктора аэропорта, извещавшем о прибытии очередного рейса и необходимости получения багажа. Мои «алле-алле» остались без ответа. Сбросив звонок, я набрал номер. В трубке послышался приятный женский голос:
– Да, кто это?
– Это вас со стоянки беспокоят, – ответил я.
– У меня пропущенный звонок с вашего номера.
– Нет, я никуда не звонила, – ответил голос, – извините.
– Ну, ладно, – подумал я, – главное уже знаю, что клиент прилетел, надо идти прогревать машину, тем более, что столбик термометра, висевший возле входной двери диспетчерской, опустился ниже минус двадцати.
Достав из пачки сигарету, я прикурил от газовой зажигалки и неспешно направился к кирпичному боксу открывать ворота. На полпути опять раздался звонок мобильного телефона. Звонили со знакомого номера:
– Здравствуйте, это я, Олейникова. Моя машина стоит у вас на стоянке, вы можете забрать меня с аэропорта?
– Да, конечно, – ответил я, – черный автомобиль «Сamry», номер 625, встречайте!
Смяв сигарету, я вошел в бокс через служебную дверь, запустил двигатель и открыл ворота. Новый «контрактный» двигатель с удовольствием заурчал, выплевывая клубы дыма из выхлопной трубы в прохладу гаража.
Дорога до аэропорта была недолгой. Десять минут, и я уже въезжал под шлагбаум привокзальной площади. Клиентку ждал тоже недолго, она передвигалась с баулами на колесиках в мою сторону. Открыв багажник и уложив вещи, мы тронулись в обратный путь.
– Как долетели? – Задал я свой вопрос, поглядывая на женщину через зеркало заднего вида автомобиля.
– Прекрасно! – Ответила она, – сервис на высшем уровне, какой можно ожидать в России. Хорошо, что я поставила автомобиль в закрытом боксе, снегу намело за время моего отсутствия по колено. А мне некогда чистить автомобиль от снега. Мне надо сразу завести и ехать, дел очень много, а времени совсем нет, да и сил тоже, – устаю с этими перелетами.
Мы подъезжали к воротам стоянки.
– Не выходите, – сказал я, – заеду в бокс, там и перекинем вещи в ваш автомобиль.
Проделав обратную процедуру с воротами, я въехал в бокс и заглушил мотор.
– Прошу, приехали.
Открыв багажник автомобиля, я достал ее багаж.
Она юрко соскочила с заднего сидения моего авто и попыталась с брелка завести двигатель своей машины. Клацнув стартером, мотор нехотя завелся.
– Смотрите, какая-то кошка гуляла по моему капоту, видите следы?
Приглядевшись, я действительно увидел пыльные следы лап на капоте ее автомобиля.
– Но у нас нет кошки, – ответил я, – собака есть, а кошки нет.
– Ну как же? А откуда следы? Я оставляла чистый автомобиль под охрану.
– Не знаю? – Тихо сказал я, – может какая-нибудь приблудная?
Хотя проникнуть в закрытый бокс не могло никакое животное, разве что крыса? Но каких размеров должна быть эта особь, судя по отпечаткам лап на капоте?
Женщина расписалась в квитанции о возврате авто и хмурясь выехала со стоянки.
Просмотрев базу автомобилей в компьютере по датам выезда, я с удовольствием отметил, что на сегодня клиентов нет, и на целые сутки я мог не волноваться за срочные вызовы в аэропорт. Разогрев рис в «мультиварке», решил позавтракать и заняться решением своих неотложных проблем.
Первый планшет на «андроиде», который мне привезли под заказ из Китая, протянул недолго. После очередной зарядки и включения, экран десяти дюймового гаджета нервно вспыхнув, успокоился на долгое время, до очередного ремонта, а может быть и навсегда. Я давно уже присмотрелся в интернете к новому четырех ядерному планшету с операционной системой windows и понял, что мой час настал. Дождавшись сменщика, умчался на своей ласточке в город для обновления инструмента фиксации воспоминаний. Новый планшет марки «Prestigio MultiPad» соответствовал своему имиджу и работал шустро, не в пример старому, хотя и был на два дюйма меньше по диагонали. Загруженные с флешь-карты нужные мне программы, открыли файлы, сохраненные в облаке текстового редактора, с которыми мне неоднократно приходилось мучиться в последнее время, погружаясь в воспоминания.
От напряжённого чтения текста, размышлений и корректуры написанного, в глазах появилась мелкая рябь. Откинувшись на спинку кресла диспетчера, я прикрыл глаза, и картины прошлых лет замелькали в сознании, как кадры старой кинохроники.
Южная группа войск СССР
Глава первая
В Будапеште
Памятка «О порядке инструктажа лиц, прибывающих в ЮГВ, а также убывающих в отпуск или командировку»
Во время пребывания в ЮГВ запрещается:
– продавать или обменивать вывезенные за границу предметы быта, материальные и культурные ценности;
– направлять военнослужащих, рабочих, служащих СА и членов семей на работу в учреждения и предприятия ВНР;
– фотографироваться в фотоателье, других учреждениях и у частных лиц ВНР, посещать рестораны, чарды;
– вывозить (выбрасывать) на свалку конверты, письма, книги, журналы, газеты, конспекты и другие бумаги;
– устанавливать и поддерживать связи непосредственно или через других лиц с иностранцами;
– использовать личный автотранспорт граждан ВНР, прием машин в качестве подарков;
– давать гражданам ВНР расписки или подписываться под какими-либо документами;
– экскурсии и другие выезды личного состава за границу;
– движение колонн автомобилей, одиночных грузовых и спецмашин по маршрутам №1, №3, №7;
– одиночное купание и купание в реках Дунай, Тисса, Шед.
Политическое управление
Южной группы войск.
Будапешт, 1987 год
Май 1987 года окрасился буйством весенних красок изумрудных крон, травянистой зеленью городских аллей и алой полоской зари, зрительно согревающей меня в утренней прохладе понедельника.
Преодолевая крутые склоны оврага по единственной узкой тропинке, я бодро двигался к месту дислокации инженерного батальона, где ежесуточно проходила моя воинская повинность в звании старшего лейтенанта, с перерывом на сон в служебной квартире военного городка. Пройдя по луже возле здания УИРа[2 - Управление инженерных работ – (воен.)], я тщательно вымыл от налипшей грязи свои черные «уставные» ботинки и сбил ладонью остатки грязевых пятен с низа брюк морского обмундирования.
– Ну, вот, теперь молодцом! – Подумал я, разглядывая собственное отражение в затемненном окне дежурного по УИРу. Потянув дверную ручку на себя, я оказался в каменном мешке гранитного холла с поликарбонатовой оконной вставкой дежурного по части, красными буквами под трафарет полукругом обрамившей бойницу для общения с прибывающим на службу военным контингентом.
– Сева, трэба в кадры тебе зайти, – громко выкрикнул мне с украинским акцентом капитан Соловенко, нетерпеливо ожидавший утреннюю смену дежурных, – только сразу иди, кадровик тебя два раза по селектору выспрашивал, слышишь меня, военный?
– Слышу Слава, слышу! – Ответил я, поворачивая направо по коридору в кабинет отдела кадров. Я был в курсе от своего знакомого прапорщика в штабе округа, что мне предстоит командировка в Венгерскую Народную Республику, и был внутренне готов получить от начальника отдела кадров командировочное предписание сроком на пять лет, которое круто изменило мою жизнь ровно на 360 градусов. Из социалистического военного лагеря я резко попал в другой социалистический лагерь с капиталистическим уклоном.
Три года службы за границей пролетели, как один миг. Ностальгия мучила только первый год до отпуска в Союз и несколько месяцев после. А на исходе третьего года службы на чужбине я выучил необходимый словарный запас разговорной речи и вперемежку с немецко-венгерскими словами мог более-менее внятно выстроить диалог. Страх к арийской расе у венгров сложился после второй мировой войны, наверное, на генетическом уровне и моё немецкое – «geben Sie mir bitte…»[3 - «Дайте мне пожалуйста…» – (нем.)] у любой барной стойки в любом bаr-еtterem[4 - «бар-ресторан» – (венг.)] воспринималось исключительно в приказном порядке, в отличии от чешского – «pros?m, dej mi…"[5 - «пожалуйста, дай мне…» – (чеш.)], хорватского – «molim vas dajte mi…»[6 - «пожалуйста, дайте мне…» – (хорв.)] или русского – «дайте мне пожалуйста…". Так что, вечерами я не скучал: слушал скрипку с аккордеоном, заполнявших своей прекрасной акустической частотой периметр очередного частного ресторана, до тех пор, пока музыканты, опомнившись, не начинали играть «Подмосковные вечера». Тут я понимал, что где-то «Штирлиц» прокололся и спешно ретировался восвояси до хаты или к девчонкам в «общагу» – на крайний случай домой к Лёхе, по прозвищу «Веник».
1990 год – год вывода советских войск из стран Варшавского договора. Сначала из Чехословакии, а после и мы начали паковать чемоданы и отправлять контейнеры в Союз. Контейнеры, это для семейных, а нам – чемоданы.
Ирэн, с которой я поддерживал любовно-дружеские отношения, уехала в свою Ригу раньше, месяца на три. У нее закончился пятилетний контракт. Скрасить мое одиночество в каменных джунглях ЮГВ прибыл из Варшавы мой родной брат Ефим, уволенный в запас из вооруженных сил и не сдавший еще свой служебный загранпаспорт. Из его туманного рассказа я так и не понял, как он попал в Будапешт? Или напрямую, или через Союз, – без визового приглашения с моей стороны? Как-то все это было непонятно и странно. Приглашение я отсылал только отцу, чтобы он приехал посмотреть и прочувствовать прелести иного социализма. Социализма с частной собственность, с трафиками и вендегло, небольшими буфе, частными ресторанами и супермаркетами. Но приехали они оба в мою новую квартиру трехэтажного здания из силикатного кирпича на перекрестке улиц Ракоши и Эржебет, так называемый Rаkosi kerestur utcаk[7 - Перекрёсток Ракоши – (венг.)]. Эта квартира ранее принадлежала нашему торгпредству, а затем военному ведомству. Восьмой район был один из самых неблагополучных районов Будапешта. Вокруг толпилась молодежь с пивом «Dreher Classic» в алюминиевых банках, сновали малолетние цыганки с сигаретами «Sopiani» в зубах, а приличные бомжи, поработав с мусорными баками, укладывались спать, заботливо выстилая ковер из газет поверх изумрудного газона.
Встречал я отца и брата по телеграмме на старом вокзале Keleti pаlyaudvar – «Восточный вокзал» – крупнейшем из трёх вокзалов Будапешта, наряду с Ньюгати и Дели. Вокзал Ньюгати в это время только строился. Отец, подавая Ефиму руку, медленно сошел со ступенек выходного тамбура вагона. Озираясь по сторонам и методично сканируя взглядом всех встречающих на крытом перроне вокзала, посмотрел в мою сторону. Отца я узнал сразу по его невзрачному «совковому прикиду» и ботинкам биробиджанской фабрики «прощай молодость». Ефима я узнал с трудом. Рядом с отцом он выглядел плейбоем, в модном, вываренном джинсовом костюме с волосяными джунглями на лице и голове в виде одной сплошной бороды, закрывающей пол-лица, – этакий русый моджахед. Взгляды наши встретились, мы узнали друг друга, обнявшись, поздоровались…
Вечером я и Фим расположились за столиком пивного бара «Буфе», наслаждаясь разливным пивом от Лацци Корвина. Фим привез с собой из Союза гостинец в виде копченого балыка красной рыбы, – диковинки для местного народа. Разложившись по-хозяйски, мы жевали балык, запивая пивом.
– Ну, – спросил я Фима, – привез?
– Привез, – ответил Фим.
– Сколько? – Поинтересовался я.
– Сколько смог провезти через кордон, Сева, – заговорщицки подмигнул мне Фим, – все на благо нас, любимых.
Мы устроились тет-а-тет напротив друг друга за круглым барным столом, лениво потягивая разливное пиво из полулитровых бокалов. Вокруг, занятые разговорами визави, располагались мадьяры. Под потолком кафе стоял непрерывный гул угро-финского диалекта.
– Ладно, – сказал я, – давай побрякушки, пойду, навещу хозяина этой забегаловки. Надо поменять «рыжье» на «копие».
Лацци восседал за столом администратора в своем кабинете, словно Кощей, который чахнет над златом из двадцати-форинтовых кругляшек, серебристой горой расползшейся по столешнице из морёного дуба.
– Jо napot k?vаnok, barаtja Лацци![8 - «Здравствуй друг Лацци!» – (венг.)] – поздоровался я, прикрывая за собой дверь в кабинет.
– Hogy vagy? – продолжал я, что означало, по моему мнению, что-то типа – как дела?
– Szerint a nyaka szar, de b?szkеn, barаtja Сева, b?szkеn nеz szar, – ответил на мое приветствие Лацци. «По горло в навозе, но с гордым видом», – означал в просторечии местный сленг.
– Что тебя привело ко мне, barаtja, просто зашел или по делу?
– По делу, Лацци. Мне надо поменять золото на твои блестящие, во всех отношениях, форинты. Без валюты совсем дышать стало темно, – ответил я, – да и, вот еще, брат с отцом ко мне приехали в гости из Союза, надо же их чем-то удивить за границей, хотя, как говорится: «курица не птица, Венгрия не заграница».
– Надо, надо, Сева-?r[9 - ] «мистер Сева» – (венг.)], – произнес Лацци, задумчиво теребя переносицу, – только вот, золото русское ваше у нас не в цене, красное оно – не в смысле советское, а в том смысле, что слишком большой процент меди в нем, плохо продается, итальянское – совсем другое дело. Да, ты знаешь, такое, желтого цвета.
– Знаю, Лацци…
Я обменял товар на деньги, воплотив теорию Карла Маркса на практике, правда, по курсу «барата» Лацци, теоретически обоснованному мне, с точки зрения макроэкономического процесса рыночных отношений в отдельно взятой стране.
Выйдя из кабинета Лацци, я застал брата за следующим занятием. Фим удерживал двумя руками разъяренного буфетчика, который отправлял наш балык красной рыбы, вместе с бокалами пива в мусорный бак, стоявший рядом с выходом из кафе, при этом громко и грязно ругаясь. Толпа любопытных зевак, плотным кольцом окружившая Фима, демонстративно выталкивала его из «Буфе».
Первый нападавший стал пациентом травматологии после короткого «хука» Фима. Второй – после моего бокового удара правой ноги в челюсть, который я выполнил круговым движением через стойку бара, едва не задев бармена.
– А что еще оставалось делать?
Драка разделилась на два социалистических лагеря – за русских и против. Бились с величайшим упоением, – вперед, за Родину, бей фашистских сателлитов!
Мы, спиной к спине с каким-то мадьяром, отбивались руками и ногами от нападавших защитников Австро-Венгерской коалиции.
– Ты кто? Hogy hivnak? – Тупо спросил я, отбиваясь от очередного нападавшего по левому краю.
– Имрус Добош, фамилия такая, – по-русски ответил он, – военный я, капитан.
Из кабинета вышел Лацци и утихомирил своих соотечественников, громко крикнув: – Stop! Megаll, majd h?vja a rendorsеget![10 - «Стоп! Остановиться, позвоню в полицию!» – (венг.)]
Народ потихоньку стал успокаиваться и расходиться по своим местам, ворча себе под угро-финский нос:
– Этим русским все можно, даже приносить в пивной бар свою тухлую, вонючую рыбу ненавистного красного цвета, после которой хочется выбросить все их бокалы в мусорную урну вместе с янтарной пьянящей жидкостью.
Я вышел на крыльцо бара, где уже стояли Имрус и Фим, о чем-то возбужденно разговаривая.
