скачать книгу бесплатно
– Дверь сломали! Всю репутацию испортили!
– Расходы компенсируем. Что касается репутации…
– Тетю Фиму испугали до посинения! Это зачем?! Что, лавры Лаврентия покоя не дают? – продолжал шипеть Фима, он же гражданин Левитин, дергая головой и раздувая щеки по примеру очковой змеи, сиречь кобры. Это следовало пресечь. Всего сто тридцать шесть суток оставалось. На всех… Поэтому, не вступая в полемику о правах граждан Ефима Львовича Левитина и Вадима Олеговича Оконешникова, я еще разок оглоушил этих рыбин:
– Вот что, друзья мои. Сейчас вам принесут бумагу. А вы ее подпишете.
Фима просто задохнулся, но Дима даже ухом не повел.
– А давай подпишу, – сказал он. – Верю я тебе, Во-Володька из бац-безопасности. Так вышло, что больше верить некому.
– Стоп! А ты дееспособен? – осведомился я.
– Как деепричастие, дева перед причастием и даже еле-дорожная дрез-дрезина. Совокупно. О, кого я вижу! Алиса Георгиевна, горлица, да вы ли это? Нет, Фимка, ты поглянь! Вот, значит, кто нас вычислил-то… Польщен, польщен, миледи. Позвольте ручку… Да не этот пипи-жонский паркер! Я – в смысле попо-целовать. Я – за добродушные отношения между попо-полами, если помните.
– А я – против фамильярности, – холодно сообщила Рюриковна. – Если помните, мы уже обсуждали этот вопрос, господин Оконешников.
Дима смешался.
– Ну… ничего ж такого не было. Я и расстегнуть-то не успел! Киба-дачи, зен-учу-дачи. А потом – темнота-а-а. Алиса Георгиевна, голубушка! Поверите ли, такой ой-цуки больше не хочу. Поэтому с темным прошлым будет покончено. Прямо щас. Прямо на глазах. Иначе худо нам придется, как мне кака-кажется.
– Тогда вступаем в служебные отношения, Вадим Олегович. Подчиненный – вы.
Дима стал во фрунт и попытался щелкнуть каблуками.
– Йес, мэм! Кто же еще. Почитаю за честь! До трех раз…
– А что за бумага? – тихо поинтересовался Фима.
– А, бумага, – сказал я. – О неразглашении.
Фима моментально воспламенился.
– А! Хватают, волокут, тайну подсовывают. Слушайте, ну не хочу я продавать Россию. Помилуйте, надоело. Вы уж сами как-нибудь. Или вон дядьку из Киева кликните, он получше нашего управится…
Тут его донельзя возмущенный взгляд упал на Терентьева, и Фима погрозил пальцем.
– Вы почему не в штатском, господин подполковник?
– А я не считаю нужным скрывать свою профессию.
– Тогда не смотрите на меня так!
– Как? – удивился Терентьев.
– Рыбьим глазом, да из-под фуражки. Не те времена. Еще чего не хватало! Не подпишу.
Начальник охраны озадаченно промолчал. На его плечах таял снег, и от этого казалось, что погоны плачут.
– Жаль, – трагически сказал я.
– Да? А что ж такое будет? Подвалы Лубянки? Или таежные делянки?
– Фи, какие штампы… Чересчур сильны у вас старые страхи, гражданин Левитин.
– Старых было столько, что новых и не надо, – парировал Фима. – С вашего разрешения, я удаляюсь. Сударь вы мой, Владимир Петрович.
– Хорошо. Только не путайте Москву с Киевом. У нас с государственным антисемитизмом покончено, – внушительно заявил я.
Даже сам поверил.
– Что, и домой отвезут?
– С извинениями. Только уже не по воздуху.
– Оно и лучше, в вертолетах меня сильно укачивает. Из-за этого я даже яхту не покупаю. А где автомобиль?
– Да сразу за воротами.
– Ну, я пошел.
– Ну, берегите себя.
– И вам здоровьечка.
– Погода, знаете ли, слякотная.
– Просто мерзкая, – подтвердил Фима.
Уходить он явно не торопился. Тут я хлопнул себя по лбу.
– Алиса Георгиевна! Выдайте, пожалуйста, наши извинения.
АиЗ протянула незапечатанный конверт. Фима не удержался, пересчитал.
– Так, времена меняются. Пустячок, но душу греет.
– Приносим извинения от лица президента.
Фима еще раз взглянул на банкноты.
– Симпатичное лицо.
– Там изображен не наш президент, – холодно сообщила АиЗ.
– Так я и говорю, – ухмыльнулся Фима.
– Фимка, – прогудел Дима. – Что, совсем нюх потерял? Не старый еще ведь.
– Да старый я, старый. И насквозь больной. Прямо таким и народился. Шесть тысяч четыреста.
Вероятно, он очень уважал Шуру Балаганова. Я и бровью не повел.
– Годится.
– Владимир Петрович, сдается, вы не поняли. Я про евро говорю.
– Евро так евро. Чего непонятного?
– Так в неделю же, господин советник.
Тут я решил уважить Остапа Ибрагимыча.
– А пусть будет десять. Для ровного счета. Только идите, идите поскорее! Компьютеры уже дымятся. Вас дожидаючи.
– Кормежка за счет заведения? – несколько оторопело спросил гражданин Левитин.
– Сударь, наносите оскорбление Алисе Георгиевне. Полный пансион. Только чур, без моего ведома отсюда ни ногой. И зубы на замок.
– Ага. Замок, полный пансион. И сколько нам хлебать баланду?
– Месяца четыре. Ну, может быть, четыре с половиной.
– А не больше? – заподозрил Фима.
– Это уж вряд ли, – с большой убежденностью заверил я, глядя на хмурые облака за окном.
– Законы нарушать придется?
– Это еще зачем? Если будет мешать какой-то закон, то мы его изменим. По-моему, так лучше.
– Вот это приятно, – сказал Фима. – Мне многие законы мешают.
– Глядишь, и ам-амнистию заработаем, – сказал Дима.
– Все возможно, – обнадежил я. – Россия – страна внезапная. Уж если полюбит, то держись.
Дима взглянул на меня почти трезвым взором.
– А конец у вашей сказки будет счастливый, Владимир Петрович?
Я поднял глаза к итальянскому подвесному потолку с копиями фресок Микельанджело Буанаротти. Фрески изображали Страшный Суд.
– Вот этого, братцы, не знаю. Не от меня зависит. И даже не от президента. Только от него, – я кивнул на фрески.
– З-звучит песс-симис… – заметил Дима. – Как-то так звучит.
– От хорошей жизни еврея на небеса не позовут. Что, Владимир Петрович, здорово припекло?
– Будь здоров.
– Всеобщий конец наступает?
– Всего лишь общий, – бодро заверил я.
– Вот этого не надо, – сказал Дима. – Не надо общего конца, Владимир Петрович. Давно установлено, что каждому достаточно своего. Максимум – одного на двоих. Пардон, Алиса Георгиевна.
– Видимо, вы еще не успели привыкнуть к перемене общества, – снисходительно сказала АиЗ. – Неожиданно получилось.
Дима поморщился.
– Вряд ли смогу перевоспитаться, ваше величество.
– Почему? Вы же сумели бросить наркотики.
Дима закашлялся.
– Кажется, я могу идти? – спросил Терентьев.
– Ступайте, голубчик, ступайте, – милостиво позволил Фима, роясь в звездно-полосатой авоське. – Уморились, небось, нас задерживаючи… Царь Соломон, да где же мои очки? Неужели опять в холодильнике?
– Давно ты в тю-тюрьму не собирался, – добрым голосом сказал Дима.
Фима немедленно побагровел.
– Эта шутка надоела мне лет пятнадцать назад!
– У вас минус три слева и минус два с половиной справа? – спросила АиЗ.
Все уставились на нее. Фима покрутил головой, будто ему расстегнутый воротничок жал. Да и мне жутковато стало.
* * *
На втором этаже оба уткнулись в экраны. В курс дела вошли быстро.
– Ой, мама родная…
– И папа тоже.
– Да-а. Испуганный крантец корячится. В конце короткого туннеля. Владимир Петрович! Что ж вы так…
– Как?
– У-упругим дрыном, да по бритой тонзуре… Прямо как на дико-дискотеке в Сыктывкаре, честное слово.
Я усмехнулся.
– Ну, теперь-то вы на меня не в обиде?
