Игры. Нерассказанное

Он… очень тщательно это проверил.

– Какое коварство, Эйвери Кайли Грэмбс. Я, конечно, понимаю, тактика отвлечения, все дела, но это совсем несправедливо!

Я пожала плечами.

– Веду грязную игру, что поделать.

– Знаешь, как Нэш говорит? – сказал Джеймсон. – Если выигрываешь, то о грязной игре не идет и речи. – Казалось, даже упоминание о братьях пробудило в Джеймсоне соревновательный дух. Он снова переключил внимание на ручку. – А чисто гипотетически – что будет, если я попрошу тебя что-нибудь ею написать?

– Чисто гипотетически это будет зависеть от того, когда именно ты об этом попросишь и сколько времени пройдет с начала игры.

Джеймсон беззастенчиво разглядывал мое лицо. Дольше всего его взгляд оставался на моих губах.

– Иными словами, маркер вступит в игру позже, – заключил он.

Он с ухмылкой отложил ручку в сторону, а вскоре к ней присоединился фонарик. Минут пять Джеймсон возился с отпаривателем, а потом переключился на нож. На этот раз в потайном отсеке лежала бронзовая цепочка, на которой висело одиннадцать маленьких бронзовых шармов-буковок.

Алиса, кстати, тоже не стала донимать меня расспросами, когда я попросила найти мне ювелира, готового сделать такое украшение.

Джеймсон расстегнул цепочку и приподнял за край. Буквы одна за другой стали соскальзывать с нее прямо ему на ладонь.

A

O

U

I

Y

X

W

V

T

M

H

Когда упал последний шарм, Джеймсон сжал в кулаке все буквы. У него явно созрел план.

Глава 16

A, O, U, I, Y, X, W, V, T, M, H.

Наблюдать, как Джеймсон пытается разгадать магию букв, было интереснее, чем смотреть соревнования профессиональных спортсменов. Молчать он не любил, особенно когда нужно было думать.

Долго.

И упорно.

Джеймсон начал составлять из букв фразы.

WITH MAY VOX U[7].

MOUTH IVY WAX[8].

MOUTH WAY XIV[9].

– Что такое «ксив»? – не поняла я. Джеймсон поднял на меня взгляд.

– Это не «ксив», а римское «четырнадцать», – пояснил он. – Но, судя по твоему выражению лица и вопросу, такое значение точно не закладывалось.

В итоге Джеймсон воспользовался приемом, которому когда-то научил меня: «Если игра завела тебя в тупик, вернись к началу». Он снова взял маркер.

– А чисто гипотетически что бы ты сделала, если бы я сейчас попросил тебя что-нибудь написать этой ручкой?

Я посмотрела на часы. Джеймсон трудился над разгадкой уже несколько часов. А мне не меньше, чем ему, хотелось поскорее выйти из отеля, в город.

– Сказала бы: снимай рубашку, – пожав плечами, ответила я.

* * *

Через несколько минут на груди у Джеймсона появилась все та же буквенная последовательность:

A, O, U, I, Y, X, W, V, T, M, H

Вооружившись фонариком, я проверила, что точно ничего не забыла, а потом закрыла маркер.

– Серьезно? Мою подсказку переписала? – спросил Джеймсон.

– Именно.

Джеймсон запрокинул голову назад и залился смехом. Смеялся он точно так же, как бегал, ездил или летал, – самозабвенно, совершенно не сдерживаясь.

– Если что, Наследница, напомни мне, что с тобой опасно ссориться.

– Расскажи про свою тайну – и, может быть, я еще на что-нибудь расщедрюсь, – велела я.

У Джеймсона заблестели глаза.

– Так ведь совсем неинтересно! – Он стал расхаживать по комнате кругами с какой-то почти кошачьей грациозностью, а потом вдруг резко замер. Посмотрел на меня, забрал фонарик, посветил себе на грудь. Одиннадцать заглавных печатных букв, написанных без особых изысков, но так, что ему придется посмотреть на себя под другим углом, чтобы их увидеть.

– Я тут одну штуку заметил, – с плохо скрываемым воодушевлением сообщил Джеймсон. – А именно: ты не очень-то позаботилась о том, чтобы мне удобно было все это читать. – Он выдержал паузу, но она тут же наполнилась негласными догадками. – Умно, Наследница.

А через секунду он уже спрыгнул с крыши на наш балкончик. Я последовала его примеру.

В номере он первым делом подскочил к зеркалу в нарядной золотой раме. Включил фонарик и направил свет себе на грудь. Написанные мной буквы тут же отзеркалились. Умница.

– Даже с фонариком я не смог разобрать, что ты написала у меня на груди, – не под тем углом смотрел, но, учитывая, что ты воспользовалась аж двумя из оставшихся трех предметов, этот маневр явно таит в себе скрытый смысл. – Джеймсон сделал короткую паузу. – И тут я снова думаю про угол зрения. Возможно, буквы написаны так, чтобы я их читал не опустив голову, а заглянув в зеркало.

«Да», – подумала я, но вслух ничего не сказала, пусть продолжает свои рассуждения.

– В английском алфавите всего одиннадцать букв могут похвастать идеальной вертикальной симметрией. – Джеймсон выразительно посмотрел на меня, выгнув бровь. – Они нисколько не меняются, даже если их отзеркалить. A, O, U, I, Y, X, W, V, T, M и H.

Я ждала, пока он сделает следующий шаг.

– Зеркало, – тихо проговорил он, и тут же стало понятно, что он догадался, куда нужно спешить теперь.

– Только последний предмет не забудь, – сказала я. – Ты отпариватель на крыше оставил.

Глава 17

Нескончаемые колонны и арки обступили нас стеной. Казалось, мы вдруг перенеслись в сказку или легенду, где магия – вовсе не выдумка, а лабиринты – живые и бесконечные. Умом я понимала, что это все – иллюзия, что бесконечны тут лишь мы с Джеймсоном.

Но зеркала были ужасно убедительны.

Джеймсон повернулся на триста шестьдесят градусов, и его отражение сделало то же самое.

– Зеркальный лабиринт, – проговорил он. – Как похоже на нас.

Я усмехнулась.

– Мне тоже так показалось. – Я даже представить себе не могла, что перемена наших ролей окажется такой приятной. – Я попросила подготовить нам все для пикника, если вдруг проголодаешься, – сообщила я.

И оставила его бродить по лабиринту в одиночестве в поисках подсказки, спрятанной среди зеркал.

Я начинала понемногу понимать, почему миллиардер Тобиас Хоторн так любил утренние субботние головоломки.

* * *

Через три часа поиски Джеймсона увенчались успехом. Мы встретились неподалеку от замка. Джеймсон уселся рядом со мной на покрывало, расстеленное для пикника, достал фонарик и посветил им на свою руку, где зарисовал найденную подсказку.

Я заглянула Джеймсону в глаза.

– Ну и сколько тебе понадобилось времени, чтобы догадаться, что надо использовать отпариватель?

Он взял с подноса клубнику в шоколаде и бросил ее в меня.

– Как по мне, многовато, но могло быть и хуже. Потом ведь еще нужное зеркало искать пришлось, на это тоже понадобилось время. А потом я еще непозволительно долго пытался использовать твою подсказку как карту.

Я выхватила у Джеймсона фонарик и снова направила его свет на его руку.

Я спрятала улыбку.

– Если сейчас сверяться с компасом, стрелка показывает на запад, – продолжал он. – А в лабиринте она клонилась на северо-северо-восток. И привела в итоге еще к одному зеркалу, а не к выходу.

– То есть выбраться не помогла? – спросила я с вызовом, и от Джеймсона это не укрылось.

Вместо ответа он встал на колени и подобрался вплотную ко мне. Наши губы почти соприкоснулись.

– Не выход… – низким, бархатным голосом произнес он, разглядывая мое лицо.

Я, не мигая, смотрела ему в глаза.

– Наследница, тебе когда-нибудь говорили, что ты превосходно держишь покерфейс?

Опыт подсказывал: вестись на эту лесть не стоит. Раз Джеймсон говорит такое, он все-таки что-то заметил.

– Что видишь? – полюбопытствовала я – и снова с вызовом.

– Ты торжествуешь, – ответил он и поудобнее уселся на покрывале, вытянув длинные ноги. – Ну и без самодовольства не обошлось. – Он еще раз скользнул взглядом по моему лицу. – Мягко говоря!

Я пожала плечами.

– Я-то и впрямь собой довольна, а ты немного выбиваешься из графика.

* * *

Мы поели. Потом Джеймсон продолжил работать над разгадкой, а я – наблюдать за ним.

– «Не выход». Not out, – проговорил Джеймсон, внимательно отслеживая мою реакцию. Мы точно стоили друг друга. – Антоним выходу – вход, а предлогу «out» – предлог «in».

На моем лице не дрогнул ни один мускул. Я была уверена, что ничем себя не выдаю.

– In, – продолжал Джеймсон. – Если произнести вслух, будет созвучно букве N.

Он подобрался к ответу так близко, что уже чувствовал его вкус. И я тоже.

– N, – резюмировал Джеймсон. – И стрелка, или arrow.

N плюс arrow равно… Ох и трудно было удержаться от подсказки, но я справилась с собой и продолжила наблюдать за Джеймсоном, приняв почти такую же позу, как он накануне, – поудобнее разлеглась на покрывале и приподнялась на локтях.

– N. Arrow, – произнес он и улыбнулся. – Если соединить… – Джеймсон взял с тарелки последнюю клубнику. – Получится narrow. Узкий.

Ответ найден верно. Но остается еще вопрос: поймет ли он, на какой из улиц Города ста шпилей ему теперь надо оказаться?

Джеймсон плавно поднялся на ноги.

– Давай наперегонки.

Следующим утром

Пока мы с Джеймсоном возвращались в спальню, я не проронила заветного слова «Таити». Оно не сорвалось с моих губ и когда я толкнула его на кровать. И когда уселась на нем сверху.

И когда он перехватил у меня инициативу и я оказалась внизу.

Кровь. Волосы, пропахшие дымом. Есть у меня одна тайна.

Можно было надавить на него, но я не стала. Я не собиралась этого делать – ни сейчас, ни потом. Ведь порой любить человека – значит доверять ему. Принимать ответ «нет», даже если знаешь, как добиться ответа «да». Видеть, что его потребность сейчас важнее твоего желания.

Я хотела узнать ответ. А он нуждался в том, чтобы я не задавала вопросов.

– Если хочешь сказать, говори, – хрипло напомнил Джеймсон.

Я резко подалась вперед. Целовать его было все равно что дать волю приливной волне, урагану, пламени, которое надвигается стеной. Я чувствовала силу, жар и… не только.

– Он как солнце и луна, – прошептала я, касаясь его губ своими. Каждый вздох Джеймсона волновал меня, каждое прикосновение растекалось по коже электричеством. – И я его любила.

Джеймсон посмотрел на меня так, будто это я была неукротимой стихией. Главной загадкой в истории. Словно он готов был всю жизнь посвятить тому, чтобы меня разгадать.

– Эйвери, – прошептал он. – Наследница.

Мы были единым целым, к добру или к худу.

Мы.

Мы.

Мы.

Глава 18

В Праге есть известная улочка – Винарна Чертовка, ширина которой и двадцати дюймов не составляет. Больше она похожа на узкую лестницу, по которой и один-то человек с трудом спустится. На ней даже пришлось повесить светофор, чтобы пешеходы, идущие навстречу друг другу, не застряли посередине.

Джеймсон прибежал на место первым. Он ждал меня у светофора, в самом сердце старейшего района Праги. При виде меня он сразу нажал на кнопку, чтобы те, кто подходит к улице с другой стороны, знали, что он сейчас по ней двинется.

Я сомневалась, что он найдет следующую – и последнюю – подсказку, спрятанную мной, с первого раза. И хоть я уже давно привыкла к секретным ходам и потайным комнатам, на этой лестнице даже мне стало неуютно – уж больно она тесная.

На подступах к дальнему концу улочки Джеймсон вдруг остановился – и не просто сбавил шаг, а встал как вкопанный, будто все его тело вдруг обратилось в камень.

– Джеймсо… – начала я, но не успела договорить его имя, как он дернулся вперед. И побежал.

Я бросилась следом, выскочила из узкой улочки – секунды на две позже, чем он, – огляделась, но Джеймсон будто сквозь землю провалился.

Он исчез.

Я решила его подождать – вдруг он скоро появится?

Я ждала.

Ждала.

Но он не вернулся.

Следующим утром

– Ты так и не закончил мою игру, – сказала я, положив голову на грудь Джеймсону. Я слушала, как стучит его сердце, и ждала, что он мне ответит. – Я ждала, а ты не вернулся. И не нашел последнюю подсказку.

– А она еще у тебя? – с ноткой недовольства спросил Джеймсон.

Нет, она осталась на узкой лестнице, с которой Джеймсон поспешил скрыться.

– Ладно, может, хотя бы расскажешь, как ты это провернул? – спросила я, решив сменить тему.

Он молчал так долго, что я уже потеряла надежду на ответ, но он все же последовал.

– Через тайный ход, как еще? – сказал Джеймсон. Судя по голосу, на его губах играла легкая улыбка, но было в интонации еще что-то едва уловимое, что-то такое, что он пытался скрыть от меня.

Я припомнила свои догадки о его тайне – о секрете, который наполнил его неописуемой энергией, подбил на то, чтобы мы затеяли эту игру.

– Ты что-то нашел. – Я повторила свою версию событий, а потом исправилась: – Точнее, много чего.

Множество тайных ходов.

– Они в этом городе повсюду – если знать, где искать, – тихо проговорил Джеймсон.

У меня по спине пробежали мурашки, только я не сразу поняла почему. А потом вспомнила женщину в ярко-красном платке, которая рассказала мне о мемориальных табличках.

Она ведь использовала ровно те же слова.

– Ты победила, – сообщил Джеймсон. Мне пришлось выгнуть шею, чтобы увидеть его лицо, не вставая. – Прошла мою игру до полуночи. А я твою так и не закончил.

Что же ты такое увидел в конце узкой улочки? Почему бросился бежать? И что было потом? С чем же ты, черт возьми, столкнулся, Джеймсон?

– Уговор был такой: победитель решает, чем мы займемся в последний день в Праге, – напомнила я и, отстранившись от его груди, села рядом на кровати, скрестив ноги. – А ты вообще хочешь тут остаться еще на день?

Или нам лучше отсюда уехать?

Джеймсон ответил таким спокойным тоном, будто его в этой жизни ровным счетом ничего не тревожило.

– Я слышал, в Белизе в это время года очень красиво, – сказал он, глядя на меня с такой знакомой улыбкой.

Сделать вид, что это все не важно. Что ему вовсе не нужно уезжать. В этом был весь Джеймсон.

Я встала, быстро написала сообщение Алисе, потом вернулась в постель к юноше с бинтами у шеи.

Джеймсон Винчестер Хоторн.

– Ну что ж, Белиз так Белиз, – объявила я.

Слева Направо и Справа Налево

Иногда, когда я смотрю на тебя, я чувствую тебя всем своим существом, а внутренний голос шепчет, что мы – одно.

Глава 1

Быть незаметной – это целое искусство. Не так уж и просто оставаться невидимкой в этом городе, да еще и с моей фамилией. Я вела себя тихо. Никогда не носила косметику. Следила, чтобы длина волос была ровно такой, чтобы их можно было завязать в неприметный хвостик – и не короче. А распускала их с единственной целью – чтобы они закрывали мне лицо. Но самый главный секрет крылся в другом – просто я старалась держаться от мира в стороне.

Я виртуозно умела быть наедине с собой – но не в одиночестве. Одиночество – чувство, которое делает тебя уязвимым, а я понимала, чем это может закончиться, недаром же я носила фамилию Руни. Любая слабость – все равно что лужица крови для стаи акул. До своих двадцати я дожила благодаря тому, что вела себя тихо и не высовывалась. Если бы не это, я не смогла бы вырваться из дома – и из оков семьи.

Во всех значимых смыслах, кроме одного.

– Кэйли, – тихонько позвала я сестру. Она в это время с энтузиазмом отплясывала на бильярдном столе. За разговорчиками местных пьянчуг меня трудно было услышать, но мы с Кэйли всегда тонко чувствовали друг друга.

– Анна! – не прекращая танца, воскликнула она. Кэйли вот так же радовалась мне и в те далекие времена, когда ей было всего три, а мне – шесть и она любила меня больше всех на свете. – Потанцуй со мной, а, красотка!

Кэйли всегда была оптимисткой. Иначе и не объяснить, почему она вдруг решила, что есть хоть крошечный шанс, что я захочу к ней присоединиться. Этот самый неоправданный оптимизм стал одной из причин того, что у Кэйли начались проблемы с законом. Другая причина крылась в том, что у меня не получалось спрятать ее от мира, хотя сама я пряталась мастерски. Казалось, Кэйли создана для того, чтобы плясать на столе и громогласно выражать свою радость – а порой и злость. Ее бесстрашие было на руку нашей матери.

Временами.

– Может, как-нибудь в другой раз, – ответила я.

– Ну и зря, у тебя прекрасно бы получилось! – Кэйли закружилась по столу, ловко огибая полудюжину бильярдных шаров. Трое парней с киями в руках, казалось, нисколько не возражали против вынужденного перерыва в игре.

Классические рубашки. Дорогая обувь. Похожи на учеников какой-нибудь дорогущей частной школы. Точно не местные. А значит, в этом баре им находиться небезопасно.

– Давай лучше до дома наперегонки, – предложила я, чтобы Кэйли только слезла со стола. Она очень любила соревноваться.

– Насколько я помню, ты там больше не живешь, серьезная наша, – напомнила она и, раскинув руки, прошлась вдоль края стола. Ее длинные волосы красиво рассыпались по спине. Дойдя до конца, она наклонилась и положила руку на плечо одному из игроков.

– Моя сестра куда проворнее, чем кажется, – театрально-громким шепотом поведала она.

Проворнее. Сильнее. Умнее. Список качеств, о которых не стоило бы болтать попусту, можно было продолжать. К счастью, парень, к которому Кэйли обращалась – на вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать, не больше, – вряд ли внимательно ее слушал, он не мог отвести глаз от ее груди, обтянутой кожаным нарядом. Его дружки тоже не отставали: один тоже глазел на Кэйли и наслаждался видом сзади, а другой…

Другой поднял неспешный взгляд на меня.

Волосы у него были рыжевато-каштановые и такие длинные, что почти закрывали глаза, но все равно невозможно было не заметить, как внимательно он меня изучал, задержав взгляд на потрепанных синих медицинских брюках, на губах и русых волосах.

– Интересно узнать поточнее: с какой скоростью ты бегаешь, а, Анна? – полюбопытствовал он тоном человека, который во всем видит повод для мрачных шуток.

Интуиция, вышколенная многолетними наблюдениями за миром и попытками от него спрятаться, подсказала два вывода: во‑первых, он либо пьян, либо под веществами, а может, и то и другое, во‑вторых, даже в этом состоянии ничего из внимания не упускает.

Я сохраняла внешнее спокойствие. Оно у меня было незыблемым. Непоколебимым.

Он все не сводил с меня темно-зеленых глаз, которые горели недобрыми – и это еще мягко говоря – огоньками.

– Приятно познакомиться, – сухо процедил он.

Не то чтобы знакомство вообще намечалось.

– А ты не местный, да? – предположила я. Это было скрытое предупреждение. Но он так не считал.

Взяв кусок мела, лежавший на бильярдном столе, он повертел его в пальцах.

– Ух ты, и что же меня выдало? – насмешливо спросил он.

Вопрос явно был риторический, но мой мозг сгенерировал автоматический ответ. У тебя загар слишком ровный. А на руках нет мозолей. И рубашка классическая. Три верхние пуговицы были расстегнуты, воротник приподнят скорее по небрежности, чем нарочно, и помят. Парень с ухмылкой облокотился на стол. Казалось, он возомнил себя полубогом, решившим поразвлечься беседой с ничтожными смертными. В его движениях угадывалась поразительная легкость, а в теле будто бы совсем не было напряжения. Не составляло труда представить его древним правителем, который нежится на роскошных носилках, пока их тащат рабы.

Или солдаты, подумалось мне. Что-то подсказывало, что он любит нарываться на драку. Что ж, в этом баре у чужака были все шансы в нее ввязаться.

Только это не мои проблемы.

– Кэйли, – позвала я. Окружающие вряд ли заметили бы перемену в моем голосе, но сестра сразу ее уловила. Нас с ней выковали совсем в другой печи. Кэйли спрыгнула со стола и направилась ко мне. Поравнявшись с парнем, который разве что дырку во мне не прожег своим взглядом, она сбавила шаг.

– Может, еще увидимся, – сказала Кэйли с улыбкой, не сулившей ничего доброго.

– Нет, не увидитесь, – возразила я так, чтобы чужак точно услышал.

– Что, правда? – Он снова впился в меня взглядом и поставил стакан с виски на самый краешек стола, точно решил бросить вызов самой гравитации и проверить, существует ли она вообще.

Стакан, как ни странно, не упал.

– А ты, девочка-палиндром, – продолжал незнакомец. Волосы по-прежнему падали ему на глаза, отбрасывая тени на острые будто лезвие скулы. – Анна. H-A-N-N-A-H. Может, хоть с тобой мы еще увидимся? Зажжем от души, так сказать, развлечемся. – Он положил руку на сердце и понизил голос: – Если твое имя пишется без h на конце, я ничего не хочу об этом знать[10].

Буква h в моем имени писалась и в начале и в конце, а еще я должна была сохранять невидимость. Так что никаких новых встреч. И уж точно никакого «зажжем от души».

Даже этого разговора вообще не должно было случиться.

* * *

Через пятнадцать минут Кэйли уже вышагивала по каменистому берегу с той же грацией, что и по бильярдному столу, – будто вся ее жизнь была прогулкой по канату, натянутому высоко-высоко. Она шагала и даже не глядела себе под ноги – куда больше ее интересовало ночное небо. А я шла следом. В Кэйли жила кипучая, неутомимая энергия, удивительная жажда жизни.

– Ты им карманы успела обчистить, да? – спросила я, заранее смирившись с ответом.

Кэйли обернулась и расплылась в улыбке.

– Только у одного кошелек стащила.

Спрашивать, у кого именно, было бы лишним. Недаром она сбавила скорость, когда проходила мимо него. Какой яркий контраст – от него веет мраком, а Кэйли излучает свет; у него черты такие острые, что страшно порезаться, а у нее – пухлые, манящие губы.

– Хочешь узнать, как его зовут? – улыбнувшись еще шире, спросила Кэйли, помахивая трофейным кошельком. На щеках у нее проступили ямочки.

– Нет, – быстро ответила я.

– Лжешь! – Сестра снова улыбнулась – только теперь коварно. У меня имелась сотня поводов не доверять этой улыбке.

– Ты поосторожнее, – тихо попросила ее я. – С твоими-то приводами в полицию…

Мне нужно было, чтобы она не попадала в неприятности до конца года. Всего-то. А там уже я доучусь на медсестру, Кэйли исполнится восемнадцать, и я смогу ее забрать. Мы уедем далеко-далеко, туда, где никто и не слыхивал про Роквэй-Вотч и семью Руни.

Нужно только залечь на дно ненадолго.

– Анна, ты серьезно? Это не мне тут осторожничать надо! А той, у кого нет приводов! – Кэйли сделала пируэт и повернулась ко мне. В лунном свете блеснули ее синие-синие, как васильки, глаза, густо подведенные черным карандашом. На губах темнела помада, которую ей каким-то чудом удалось не размазать. – Лучше беги, пока мы еще к дому не подошли. А то еще кто тебя увидит! С глаз долой – из сердца вон.

Кэйли была единственной брешью в моей броне. Всю жизнь. Сегодня я поддалась импульсу – разыскала ее, чтобы удостовериться, что все в порядке, но мы обе понимали: в ореоле ее сияния меня проще всего заметить.

– Кэйли, будь осторожна, – повторила я, и на этот раз речь шла не только о краже кошельков и танцах на столах. Но и обо всем остальном. О семейном бизнесе.

Моя сестренка – отважная, дерзкая, неуязвимая, но лишь до поры до времени, – только глаза закатила и снова стала любоваться звездами. А может, все думала я, надо было оставить ее в баре – пусть себе пляшет на столах и на проблемы нарывается. Но даже если бы Кэйли удалось не угодить в неприятности, даже если бы она ушла оттуда целой и невредимой, пусть и на адреналине, кое-кто непременно узнал бы о ее вылазке. Как и всегда.

Свободолюбие и неудержимый нрав Кэйли были крайне выгодны для моей матери – и для всех Руни, – но и у этой выгоды был предел.

Глава 2

Честно признаться, квартирка у меня была крохотная: до кухонного стола можно было дотянуться, лежа в кровати. В шкафчике с тремя хлипкими ящиками хранились в основном книги, а не посуда. В хорошие вечера я любила читать, пока не усну, – я укутывалась в выдуманные миры, словно в одеяло. Но сегодня дала о себе знать давняя привычка. Я вырвала пустой лист из учебной тетради и загнула верхний правый уголок. А потом продолжила заворачивать страничку.