Воспоминания о Верувине. Полное собрание

Дальма поспешила на смену в трактир, где работала почти ежедневно, а Шэйн зашёл в просторную комнату и увидел худую слабую женщину с бледной кожей. Её лицо было изрезано сотнями морщин, которые от каждого движения губ приобретали какой-то новый непредсказуемый узор. Шэйн и Дальма всегда звали её просто «мама», но прочие люди обращались к ней «Ора». Много о ней говорили в этой части Лавардена, и более всего – после дня, когда муж бросил её с двумя детьми и ушёл в плавание, из которого так и не вернулся. Утонул он, нашёл другую или сгинул по какой-то ещё причине – никто не знал, но лаварденцев хлебом не корми, дай только придумать какую-нибудь легенду и посплетничать, а потому была молва, что одинокая Ора проклята, что она ведьма или шлюха, которая отдаётся морякам ради того, чтобы прокормить детей. У появления каждого такого слуха, у каждой сплетни был один и тот же итог: Дальма крепко запирала дверь и успокаивала мать, а Шэйн выходил из дома, находил того, кто больше всех болтает, и выбивал ему то количество зубов, которого хватало на длительное молчание. Некоторые замолкали навсегда, и постепенно столь жестокие реакции на любое слово об Оре вынудили старшего сына покинуть дом. Чтобы не подвергать угрозе мать и сестру, Шэйн стал оберегать и поддерживать их со стороны, занимаясь тем, что позволяли ему убеждения и навыки. Так всё и пришло к тому положению вещей, которое сохранялось до сих пор. По сей день никто не смел говорить об их семье громче шёпота, и каждый раз, когда где-то с крыши осыпалась пыль, скрипела дверь в тёмном переулке или с деревьев в тревоге разлетались птицы, жители портового района невольно оглядывались – не Шэйн ли это пришёл наказать их за клевету о матери?

Ора сидела у изголовья двухместной кровати и гладила пальцами одной руки соломенную корзинку. Раньше, до своего столкновения с парализующей болезнью, она плела их каждую неделю – ими затем приторговывала Дальма, выходя на работу в трактир, где разносила напитки и угощения. Когда Шэйн переступил порог её комнаты, Ора медленно подняла глаза и широко улыбнулась:

– Ты пришёл… – тихим, счастливым шёпотом сказала она.

– Да, мама, – поклонился ей Шэйн, подошёл ближе и присел на кровать.

Он взял Ору за руку и заговорил:

– Дальма сказала, что тебе становится хуже, но у меня есть хорошие вести: я договорился с лордом Тавишем, он попросит Йонана позаботиться о тебе. Но сначала мне придётся уехать на неделю или две, чтобы выполнить… важное задание.

– Уехать? – с тревогой переспросила Ора и крепко схватила сына за руку. – Но зачем? Куда? Разве обязательно уезжать?

«Уехать» – Шэйн знал, что она ненавидит это слово из-за бывшего мужа, покинувшего её уже более двадцати лет назад. За все те травмы и тревоги, которые отец доставил ей, Шэйн хотел бы убить его своими руками, но так ничего и не узнал о судьбе пропавшего родителя.

– У меня нет выбора, мама, прости, – с сожалением сказал Шэйн, придвинувшись ближе к ней. – Я обещаю, что вернусь как можно скорее. Ты же знаешь, я всё сделаю ради тебя!

– Знаю, мой милый, но… – по морщинам Оры заскользили печальные слёзы. – Мы и так видимся всё реже. Дальма успокаивает меня, рассказывает, как у тебя дела… но я так боюсь, что ты тоже исчезнешь!

– Много работы, мама, – с трудом соврал Шэйн и опустил взгляд. – Не переживай. Я ведь всегда приходил, разве нет? Пусть даже со мной случалось… всякое.

Ора слегка улыбнулась, отпустила Шэйна и утёрла слёзы. Она принялась рассказывать одну из тех историй, которые Шэйн слушал каждый раз, когда приходил домой – все их он уже знал наизусть, но всё равно слушал и не смел перебивать:

– А помнишь, как ты пришёл весь грязный, побитый, и волосы у тебя слипались от крови… и ты сказал, что кто-то в порту называл меня ужасными словами, помнишь?

– Помню, мама.

– И ты сказал мне, что побил одного из них, а остальные накинулись на тебя толпой, ты бежал, бежал и свалился в канаву, в которой просидел полчаса, чтобы тебя не нашли, помнишь?

– Да… – Шэйн спокойно соглашался с воспоминаниями матери, и перед глазами у него в который раз всплывали картины прошлого.

Ора продолжала, боясь потерять хоть одно мгновение наедине с сыном:

– А потом ты простыл, у тебя был жар… и ты бредил, говорил, что хочешь убить кого-то.

Этого Шэйн уже не помнил, зато прекрасно помнил само убийство. Это была первая жизнь, которую он отнял: один из портовых сплетников, достаточно крепкий, чтобы выдержать удары кулаков подростка, но недостаточно умный, чтобы предвидеть яд в своём дешёвом вине. О том, что это сделал именно Шэйн, узнали не сразу, но это событие стало отправной точкой становления его авторитета в районе и во всём Лавардене. Всего он убил семь человек за последние шестнадцать лет, и только один из них был побеждён в честном бою, который Шэйн едва не проиграл. Молодой вор хорошо знал свои слабости: он был прекрасно физически развит, но исполинским ростом не обладал, как и грудой мышц, а потому всего его враги были отравлены, заколоты в спину, задушены во сне или вытолкнуты из окна на большой высоте. И была ещё одна деталь в личности Шэйна, которая так и не изменилась с малых лет: любое упоминание матери злыми языками горожан мгновенно вызывало в нём ярость, но Ора об этом не знала – ни тогда, ни сейчас. Она видела сына порядочным молодым человеком на службе у лорда: в детстве он попадал в неприятности, но с возрастом образумился и занял хорошее место в обществе. К сожалению или счастью всей семьи, представление Оры о сыне было очень далеко от правды.

Шэйн пробыл в комнате у матери ещё некоторое время, но в какой-то момент спохватился:

– Мама, мне нужно собираться в путь, прости меня ещё раз. Я клянусь: ещё новая луна не зародится на небе, как я уже буду перед крыльцом!

– Хорошо, сынок. Ты только… береги себя, – попрощалась Ора, и, хоть губы её улыбались, в глазах царствовала многолетняя печаль, которая лишь множилась от прощания с сыном.

Шэйн выскользнул в заднюю дверь и спешно покинул дом. Он пошёл по улице, свернул в один из знакомых переулков и забрался на тот уровень, на котором ему было комфортнее передвигаться по городу. К большой радости всех местных воров, Лаварден был густонаселённым городом и дома в нём располагались тесно, а крыши при взгляде издалека напоминали застывшее море коричнево-серых оттенков. Во всей его кипящей жизни, в нескончаемом шуме улиц никому не было дела до теней, мелькающих над головой – этим Шэйн пользовался постоянно и безнаказанно.

Через полчаса вор оказался на своём чердаке, среди всего украденного. Шэйн никогда не отправлялся в столь далёкие походы, но хорошо знал, что ему может пригодиться: он переоделся в свою обычную, комфортную и лёгкую одежду, затем достал из-под скромной кровати в самом углу чердака кожаный свёрток, положил его на стол и раскатал – там было несколько различных ножей. Шэйн взял два коротких клинка с плоскими рукоятями, отложил их в сторону, пробежался пальцами по оставшимся и выбрал один из них, с самым длинным лезвием. В нескольких шагах от стола Шэйн взял из кучки ремней, повязок и портупей три тонких ремешка: один обвязал вокруг левой голени, затянул им сапог и поместил в обувь первое плоское лезвие, которое невозможно было увидеть снаружи; вторым ремешком обхватил бедро, закрепил на нём ножны с отверстием внизу – для клинков разной длины – и поместил туда самый длинный; третий ремешок он обвил вокруг плеча, закрепил на нём ещё одни тонкие ножны и поместил туда второй короткий нож.

Шэйн поправил на себе всё оружие и одежду, накинул сверху лёгкую куртку и глянул в зеркало, усмехнувшись:

– Никогда не знаешь, сколько ножей пригодится!

Следующим пунктом в списке снаряжения был любимый способ Шэйна взаимодействовать с противниками: яды. Он взял с собой два пузырька – один быстрый и смертельный, а второй – медленный, усыпляющий, в порошковом виде. Содержимое обеих склянок Шэйн перелил в плоские прямоугольные сосуды, которые было удобно заткнуть под поясной ремень, что он и сделал в следующую минуту. При беглом осмотре эти яды и лезвие в сапоге было очень трудно нащупать – их было легко спутать с выпирающими костями или элементами наряда. Далее Шэйн взял небольшой походный мешок, положил в него баночку со смесью для бритья, саму бритву, кусок ветоши, бурдюк с водой и связку сушёных грибов, висевшую над окном. Он плотно уложил все эти предметы и затянул мешок так, чтобы в нём ничего не болталось. Шэйн привязал верёвку к горловине, завязал её тугим узлом, а на нижнем уголке мешка сделал ножом два отверстия, в которые продел второй конец и тоже завязал – так у него получилась самодельная лямка из верёвки. Шэйн перекинул мешок через голову, продел в него правую руку и повесил диагонально на спину. В последнюю очередь он взял небольшой кошель, закрепил его на поясе и положил туда пару десятков серебряных монет. Шэйн встал перед зеркалом, осмотрел себя и удовлетворённо кивнул:

– Почти готов.

Он вытащил из-под воротника куртки тёмно-синий капюшон, накинул его на голову и направился на улицу.

Шэйн точно знал, что Дальма сейчас должна направляться в трактир, на своё обычное место работы, и спешил встретить её там, чтобы взять ещё немного еды в дорогу – о кулинарных талантах Борена он ничего не знал, но сильно сомневался, что хмурый разведчик лорда был искусен в приготовлении угощений.

Оказавшись в шумном трактире, снаряженный по-дорожному Шэйн сразу привлёк некоторое внимание посетителей. Он прошёл к стойке и облокотился на неё. Трактирщик с заинтересованным видом приблизился к нему, поначалу не разглядев лица под капюшоном:

– Добрый день, господин! Чего вам?

Шэйн ответил, не поворачиваясь:

– Мне, пожалуйста, Дальму. Без лишних вопросов.

– Что, простите? – без тени понимания спросил трактирщик.

– Сказал же: без вопросов… – Шэйн разочарованно вздохнул и повернулся лицом к собеседнику. – Дальма. Светлые волосы, большие глаза, разносит напитки и блюда гостям, ну? Где она?

– А, это ты, – хмыкнул трактирщик, и лицо его сразу приобрело недовольное выражение. – Дальма! К тебе!

Шэйн увидел, как сестра с озадаченным взглядом вышла из подсобного помещения. Дальма заметила его, слегка улыбнулась и поспешила подойти:

– Ты чего? Оделся опять как-то странно… То весь в красном и в бархате, то в куртке, будто в поход собрался.

– Как раз собрался, – кивнул Шэйн и наклонился ближе к сестре, чтобы можно было перейти на полушёпот. – Мне нужно отправиться кое-куда по заданию Тавиша, а он за это позволит воспользоваться услугами его лекаря, Йонана. Вернусь через неделю или две, до тех пор не ищи меня. Я зашёл предупредить тебя и попросить еды.

Закончив говорить, Шэйн положил на стол несколько серебряных монет и добавил:

– Что-нибудь компактное и сытное.

– По заданию? Так вот, зачем он искал тебя, я слышала вчера от кого-то, что ты учудил на площади! Почему раньше не сказал?! И… как же мама?! – возмущалась сестра.

– Я предупредил её. Обо всём. Быстрее, Дальма, прошу, у меня не слишком много времени.

Девушка недовольно поджала губы, но не стала задерживать брата: она собрала ему еды, завернула в ткань и передала, а серебряные монеты передвинула по стойке трактирщику. Он взял деньги, сгрёб их куда-то со стола и кивнул. Шэйн упаковал еду в мешок, снова затянул его и, перегнувшись через столешницу, обнял сестру.

– Береги маму. Я постараюсь вернуться как можно скорее, – сказал он и развернулся.

– Хорошо, – Дальма понимающе покивала и вернулась к работе.

Через минуту Шэйн бесследно исчез, а через полчаса был уже под барбаканом городских ворот. Он вышел по дороге, встал у путеводного указателя и по тени хотел прикинуть, сколько сейчас должно быть времени, но позади него вдруг послышался голос Борена:

– Думал, опоздаешь. Хорошо.

Шэйн обернулся и увидел старшего разведчика, который шёл по дороге и вёл за собой двух коней: вороного и пегого. Борен был в лёгкой кожаной броне и накинул капюшон походного плаща на голову, как и его будущий спутник. Скакуны, что шли за ним, тоже отличались: вороной был чуть крупнее, с одной стороны седла висел свёрток, из которого торчали две рукояти мечей, а с другой стороны был закреплён охотничий лук; на втором же коне были лишь седло, узда, туго свёрнутый походный плащ и пустые седельные сумки, переброшенные через спину животного. Шэйн улыбнулся и указал на пегого коня рукой:

– О, неужели это пятнистое чудо повезёт меня в путь?

– Повезёт, – коротко подтвердил Борен и передал вору поводья.

Шэйн за свою быструю и полную опасностей жизнь получил множество навыков, но верховая езда в этот список не входила. Он видел сотни всадников и однажды даже помог конокраду выполнить его задачу в конюшнях лорда, но время, проведённое в седле за всю жизнь, ограничивалось для Шэйна несколькими минутами неуклюжих шатаний.

– Слушай, Борен… – заговорил вор. – Тут есть небольшая проблемка: ездок я сомнительный, обычно передвигаюсь пешком.

– Тогда пешком и топай, – донеслось из-под капюшона разведчика.

Борен запрыгнул на вороного коня, встряхнул поводьями и неспешно двинулся по дороге.

– Но погоди, я же… – Шэйн торопливо пытался попросить о помощи, но вся эта ситуация давала ему чувство ужасной неловкости.

Он продел левую ногу в правое стремя, осознал свою ошибку, сменил ноги, взялся за седло и в один прыжок оказался на коне.

– О, да не так уж это и… – Шэйна прервал его скакун, который побежал вперёд и едва не сбросил его. – Боги, как… как его остановить?!

Конь Шэйна вместе со всадником пронёсся мимо напарника, унося вперёд беспорядочные крики и вопросы.

– Поводья натяни! – вслед ему крикнул Борен. – На себя!

Через минуту всадники снова поравнялись, Шэйн выправился и крепко сжимал поводья. Борен вздохнул, предчувствуя проблемную поездку. Когда кони стали ехать с одной скоростью, Шэйн заговорил, не поворачивая головы:

– Спасибо, я уж думал, так и понесусь до Ренамира! Напомни, куда именно мы едем, чтобы встретить его армию?

– Для начала перевал Фанлона, – Борен произнёс эти слова и с неопределённой тоской опустил взгляд.

Шэйн краем глаза заметил его реакцию и поинтересовался:

– Что-то не так?

Борен промолчал в ответ, чем вынудил Шэйна самостоятельно продолжать диалог:

– Фанлон, Фанлон… знакомое что-то. Это не ему присягают рыцари из Регора? Ну, эти, двинутые, с белым кольцом на гербе? Я как-то видел их делегацию в Лавардене, но все были внимательные и до зубов вооружённые, так что я не решился у них что-нибудь свистнуть.

– Не ему, – с прежней краткостью ответил разведчик. – Он написал клятву, которая… на ней держится вся культура Регора.

– Вот как! – воскликнул Шэйн. – А скажи, это…

– Нет, – сурово прервал его Борен.

– Я ведь…

– Нет! Помолчи хоть минуту, прошу! – сорвался разведчик и впился в напарника раздражённым взглядом. – Тавиш уверен, что ты мне нужен, и я исполняю его волю беспрекословно, но, если ты меня доведёшь, я убью тебя и скажу, что ты попался дорожным разбойникам!

– Ладно-ладно, угомонись, друг! – стушевался Шэйн и на время замолк.

Они въехали в густой лес, укрывший дорогу из Лавардена, и двинулись на север. Шэйн изредка задавал вопросы, но Борен был для него кошмарным собеседником, и на всё отвечал сухо, кратко или просто молчал.

Через четыре часа езды всадники сделали привал в небольшом сосновом бору, примыкающем к предыдущему лесному массиву. Между тонких рыжих стволов пробивались последние лучи уходящего солнца, а где-то наверху, в шипастых зелёных кронах, дятел отбивал свою дробь. Борен спрыгнул с коня, осмотрелся и присел на землю. Он взял в руку пучок смятой травы, понюхал и задумчиво хмыкнул.

– Заночуем здесь? – спросил Шэйн, оглядывая небольшую полянку между сосен.

Борен поднялся и кивнул ему через плечо. Они привязали коней, разбили небольшой костерок, и Шэйн принялся ужинать. Он с предвкушением развернул еду, которую ему передала сестра – это оказались несколько булочек с мелко рубленным мясом внутри, луковица и связка вяленой свинины. Борен увидел всё это в руках у напарника, вздохнул и снял лук с седла своего коня. Шэйн услышал, как старший разведчик шепчет что-то своему скакуну, но, когда повернулся, Борен уже мелькал где-то между сосен.

Вскоре солнце село, проснулись ночные птицы и бор окутала тьма. Шэйн сидел в одиночестве у костра, подкидывал в него небольшие веточки и беспокойно оглядывался. С ухода Борена прошло уже два часа, но он никак не возвращался. Шэйн осмотрелся и с тревогой обратился в темноту:

– Борен? Зачем так рисковать, я бы поделился с тобой, если бы ты попросил! Эй?

Шэйну послышался хруст веток неподалёку, он поднялся взял длинную палку и поджёг её. Ему было бы стыдно признать это, но он боялся: ночь в Лавардене и ночь в лесу, вдали от дома, – это совершенно разные явления. Здесь не было ни привычных контуров зданий, ни шума трактиров, ни вечного спора двух источников света: городских огней и бледной луны. Шаг за шагом, Шэйн углублялся во тьму, страшась споткнуться об труп Борена, забитый вепрем или медведем. Этот человек пока был ему неприятен, но от него напрямую зависели шансы вылечить маму и выжить самому, поэтому беспокойство Шэйна было совершенно искренним.

Тени расползались перед горящей палкой, как вдруг где-то рядом раздался недовольный упрёк:

– Зачем ты оставил коней, идиот?! Быстро в лагерь!

Шэйн вздрогнул, испугался, но тут же почувствовал облегчение:

– Я думал, ты подох где-нибудь!

Из тьмы перед ним возник силуэт Борена, который держал в правой руке лук, а в левой – двух застреленных молодых кролей.

– Ужин добывал, не хочу тратить запасы, пока мы в лесу.

Он прошёл мимо и быстро зашагал к костру. Шэйн засеменил вслед за ним и, выковыривая языком из зубов хлебные крошки, пожал плечами:

– Разумно. Надо и мне, наверное, беречь еду…

Борен ступал твёрдо, перемещение по лесу составляло большую часть его жизни, а Шэйн, наоборот, пугался хрустов веток под своими ногами, отшатывался от деревьев на пути и в целом был неуклюж, ведь его ноги прежде ходили по выложенным камнем дорогам и твёрдым крышам.

Они вернулись в лагерь, Борен принялся разделывать кроликов и делать рогатины из веток, чтобы расположить вертел, а Шэйн просто сидел у костра и оглядывался. Старший разведчик бросил на него короткий взгляд и сказал:

– А ты, оказывается, умеешь молчать. Что случилось?

Шэйн поёжился и ставился во тьму, в том направлении, откуда они приехали:

– Просто… мы так далеко от дома. Я знал там каждый сантиметр, мог незаметно добраться из любой точки города в любую другую его точку, стырить что-нибудь по пути и… я ни в чём не нуждался последние десять лет. А теперь я в лесу, одним предкам известно где, сижу за костром с разведчиком, о котором я знаю только… имя.

Борен впервые за время их знакомства слегка улыбнулся.

– Расскажи о себе, тогда я тоже попробую поделиться, – сказал он, поворачивая освежёванного кролика на вертеле.

– А ты, оказывается, умеешь разговаривать! – спародировал его Шэйн.

Борен усмехнулся и вздохнул:

– Уже жалею, что начал.

Они оба негромко посмеялись, Шэйн вздохнул и продолжил:

– Я вырос в портовом районе. Детство было нищее, тяжёлое… Отец бросил меня с сестрой и матерью, пришлось как-то зарабатывать на жизнь.

– Так ты и стал «Змеем», – заключил Борен.

– Да… А что было делать? Портовый рабочий получает семь с половиной серебряников за смену. Матрос получает цельную оплату за выход в море, из которого можно и не вернуться, потому что во всех соседних морях и заливах господствуют Семирские китобои или парни из Торвестера, с севера. А кем ещё быть в торговом порту? Торговцем? – Шэйн усмехнулся от нелепости собственного предположения. – Да было бы чем торговать! Разве что, задницей своей, но я жил верой в то, что не для таких дел меня мать родила. Так что я стал прикарманивать то, что мне нужнее, чем другим. Накормил мать и сестру, присвоил семье новый дом, затем, скопив денег, уже законно всё оформил. А потом… я понял, что мне это нравится. Сам дух кражи, её суть. Суть этого ремесла, понимаешь?

Борен цокнул языком и молча помотал головой. Шэйна позабавила его реакция, и он продолжил:

– Ладно, пусть, не понимаешь, как так можно жить, но разве меня не оправдывает благая цель?

– У тебя была благая цель, – парировал Борен. – Теперь ты просто паразитируешь на городских толстосумах.

Он вынул маленький нож, отрезал кусочек от жарящегося кролика и съел его. Шэйн стал чувствовать какое-то неожиданное эмоциональное возбуждение от этого диалога, подсел ближе к костру и снова заговорил:

– «Толстосумах»! Ты послушай себя, Борен, сам-то, небось, не шибко в восторге от необходимости прогибаться под Тавиша, а?

– Я не прогибаюсь, – сурово прорычал разведчик. – Не знаю, что тебе известно о верности, но она не имеет ничего общего с пресмыкательством и подчинением против собственной воли и чести. Мне плевать, сколько денег у Тавиша, потому что… – он вдруг замолчал и опустил глаза, медленно прожёвывая мясо.

Шэйн заинтригованно уставился на него и приподнял брови:

– Потому что…?

– Не твоё это дело, – буркнул разведчик и продолжил трапезу.

– Ну же, Борен, мы должны доверять друг другу, ведь того и гляди попадём в какую-нибудь передрягу на дороге! Как можно спасти человека, о котором ты ничего не знаешь?

– Меня не нужно спасать, не переживай.

Борен заметно помрачнел от темы разговора и снова закрылся, возвращаясь в свой прежний настрой. Шэйн заметил это и решил не давить на него – во всяком случае, пока что.

– Ладно, приятель, тогда доброй ночи! – по-дружески сказал вор и расстелил свой походный плащ на земле. – Надеюсь, не проснусь от того, что по мне ползёт какая-нибудь треклятая змея или гигантский паук.

Борен кивнул и тихо сказал:

– В Верувине не водятся гигантские пауки.

– Вот и славно, – сказал Шэйн и закрыл глаза.

Разведчик спокойно закончил ужин, окинул спящего Шэйна неопределённым тоскливым взглядом и лёг с противоположной стороны костра. Этой ночью Борен плохо спал и постоянно ворочался, блуждая в лабиринте своих воспоминаний – Шэйн заставил его соприкоснуться с теми эпизодами жизни, о которых он предпочитал не размышлять, и которыми не спешил делиться. Его попытка вести непринуждённый диалог и побольше узнать о попутчике привела к тревогам и страху быть непонятым – это он намеревался тщательно скрывать.

Утром Борен доел уже остывшего со вчера кролика, разбудил Шэйна и они продолжили путь. Шэйн перекусил в дороге, бережливо разделяя провизию – по его подсчётам еды должно было хватить ещё на три-четыре дня. Они неспешно выехали из соснового бора к поляне, через которую шло две дороги: налево вёл прокатанный тракт, а направо – едва заметная тропа. Борен достал карту, осмотрелся и хмыкнул.

– Что там? – спросил Шэйн и осторожно подвёл коня ближе к напарнику.

Борен провёл пальцем по карте и объяснил:

– Короткий путь по левой дороге может привести нас к перевалу Фанлона через пять дней. Дальше на север, мы окажемся за Варасским пиком раньше Ренамира и подготовим план встречи. Длинный путь по правой дороге позволит миновать горы, но столкнёт нас с армией Ренамира как раз в тот же день, когда они должны там оказаться, если я не ошибся в расчётах. Только вот… на коротком пути расположены земли лорда Найдегера.

– И что? – непонимающе спросил Шэйн. – Единственный враг всех провинций сейчас – это Ренамир, если я правильно понимаю ситуацию. Остальных нам чего бояться?

– Я боюсь не Найдегера, а тех, кто расхаживает по его провинции в поисках денег. Там… очень запущенный край, в котором кишат вольные наёмники и всякая шваль, которая забьёт тебя молотком за лишний медяк в кошельке.

– А на длинном пути что?

– Шарт, – напряжённо произнёс Борен и свернул карту.

– Что ещё за Шарт?! – с прежним непониманием воскликнул Шэйн и взмахнул руками. – Борен, ты, кажется, не заметил или не слушал меня вчера, но я не особо в курсе, где тут Шарты, Найдегеры, Пелетейны и всё остальное. Я знаю, где кончается один район Лавардена и начинается другой, в этом я знаток, но тут…

– Шарт – это широкая и бурная река, – пояснил разведчик. – Я знаю два моста через неё, из которых только один хоть сколько-нибудь безопасный. Но не уверен, что он выстоял. Течение Шарта довольно безжалостное, а в реке живёт какая-то дрянь, которая подъедает опоры мостов. Бобры, что ли… или насекомые какие-то, не знаю. Рухнем в реку – унесёт куда-нибудь. А не окажется моста – вообще ни за что её не пересечём. Можно обойти его у истока, по подножию Варасского пика, но… это гора, сам понимаешь. Путь может оказаться непростым.

Шэйн почесал голову и заключил:

– Значит, мы выбираем между схваткой с природой и схваткой с жадными уродами. Непросто…