скачать книгу бесплатно
Хранитель порта отвернулся и принялся что-то шепотом обсуждать с превосходно и модно одетыми избранниками, которые его сопровождали. Потом снова повернулся к – Миас.
– Ладно. Мы пришлем лоцмана с лодкой, чтобы он провел вас к докам. Твоя команда не имеет права покидать корабль. Вас встретят солдаты, и, когда мы будем готовы, мы перевезем вас на плавучую тюрьму в стороне от порта, где вы останетесь до конца работ. Если вы попытаетесь отклониться от пути, указанного лоцманом, дуголуки вас утопят, какой бы ни оказалась цена. Ты меня поняла?
– Целиком и полностью, – сказала Миас. – И я не ждала ничего другого.
Она отвернулась от хранителя порта, словно он перестал существовать, а когда проходила мимо Джорона, он услышал, как она прошептала себе под нос: «Наглый воришка, никогда не видевший штормов».
Команда «Дитя приливов» стояла вокруг нее, точно потерявшиеся дети.
– Приготовьте веревки для буксировки корабля и удвойте скорость работы насосов. Я и без того достаточно унижена и не допущу, чтобы корабль затонул в гавани.
После этого на корабле установилось подобие порядка. Женщины и мужчины бегали по палубе, укладывали куски рангоута и снастей, привязывали веревки к клюву, чтобы сразу бросить их на буксирные лодки. Когда те появились, никто даже не попытался заговорить с командой «Дитя приливов», они лишь молча привязали веревки с черного корабля. Миас уже сменила команду, работавшую у насосов, и предложила тем, кто закончил вахту, отдохнуть. Потом она позвала Джорона за собой на крестец корабля.
– Твайнер, сейчас мы войдем в гавань, ты и я. Мы будем стоять здесь и молчать. Мы не станем смотреть по сторонам и испытывать стыд из-за цвета и состояния нашего корабля. Ты меня понял?
– Я…
– Тебе следует сказать: «Да, супруга корабля».
Джорон сглотнул и кивнул:
– Да, супруга корабля.
– Хорошо.
И они стояли, ощущая необычное движение корабля, словно он делал это по своей воле, когда лодки тащили его на буксире вдоль гавани. Вокруг возвышались костяные корабли флота Ста островов, белые, невредимые и сияющие. Каждый обладал именем, и каждый был любим командой, которая полировала его до тех пор, пока он не начинал сиять в свете Глаза Скирит, а над ними весело мерцали зоресветы, чтобы показать, что, в отличие от «Дитя приливов», эти корабли живые.
В детстве Джорон любил сидеть рядом с отцом и смотреть на проходившие мимо корабли – он получал удовольствие от их драматического и радостного возвращения домой. Ему нравилось, как корабль рассекал воду, подняв флаги победы, или, еще того лучше, с добытым призом, следовавшим позади на буксире, а команда предвкушала дополнительные деньги, которые он им принесет. Но особый восторг у него вызывали моменты, когда команды всех кораблей в гавани выстраивались вдоль поручней и приветствовали своих входивших в порт собратьев.
Однако никто не станет приветствовать «Дитя приливов».
Да, женщины и мужчины Ста островов выстраивались возле поручней своих кораблей, а над ними на рангоуте мягко сиял зоресвет, но, когда к ним приближался «Дитя приливов», они поворачивались спинами к черному кораблю. Джорон знал, что нет чести находиться на борту корабля мертвых, но никогда не видел ничего подобного, даже не слышал о столь массовом неприятии корабля флота. Впрочем, постепенно, когда одна команда за другой не желала на них смотреть, он понял, что они не хотят видеть вовсе не его позор или жалкое состояние корабля – они отрекались от Миас.
Она не выказала своих чувств даже в тот момент, когда они проходили мимо ее бывшего корабля – пятиреберного «Ужаса аракисиана», и команда, которая когда-то служила под ее началом, отвернулась. Миас, как и прежде, смотрела вперед, словно «Дитя приливов» был единственным кораблем в порту и только он ее интересовал. Но, когда они огибали «Ужас аракисиана», Джорон заметил первую трещину в ее доспехах.
Еще один пятиреберный корабль, более новый, но меньшего размера, стоял за «Ужасом». Джорон не знал его и никогда не слышал о нем прежде. Вдоль клюва было написано: «Охотник Старухи», а над ним парило семь зоресветов, всего лишь на один меньше полного набора, все они сияли голубым цветом, чтобы показать, что корабль совершенно исправен.
Кровь принесенных жертв все еще покрывала корабль – ярко-красные полосы на девственно белых бортах. Нет, он не был новым – должно быть, его отбили у врага с Суровых островов. Но вовсе не из-за корабля Миас стиснула руки и в глазах у нее вспыхнула такая неистовая ярость, что Джорон отступил на шаг. Гнев Миас вызвала женщина у поручней, супруга корабля «Охотник Старухи». Только она, единственная из тысяч женщин и мужчин на множестве кораблей в гавани, от них не отвернулась. Она продолжала смотреть на «Дитя приливов», который медленно буксировали мимо. Как и у Миас, ее голову украшала двухвостая шляпа, но, в отличие от Миас, готовой убивать, в ее глазах плясало нечто похожее на смех – она ни на мгновение не отвела взгляда от супруги корабля «Дитя приливов».
«Ну, – подумал Джорон, – и кто ты такая? И какой властью над Удачливой Миас обладаешь?»
Но он не получил от Миас никаких подсказок. Она больше не смотрела ни на супругу корабля «Охотник Старухи», ни на Джорона, ее взгляд был устремлен вперед, на город Бернсхьюм, который начал появляться из тумана.
Чтобы отвлечься от рядов спин на каждом корабле, Джорон также стал смотреть на Бернсхьюм, город изящных кривых. Одинокая изгибающаяся тропа шла вверх по крутому склону горы, вдоль нее расположились спиральные жилища, дома дарнов, а также административные здания Бернсхьюма и управления флота. Совсем маленькие внизу, у основания и вокруг старой гавани, лишь немногим выше одной высокой женщины, стоящей на плечах другой, каждое в форме половины скорлупы яйца, но становившиеся все больше по мере того, как они поднимались вдоль склона холма, пока тропа не добиралась до Спиральных Жилищ, огромных ульев из плоских камней, сложенных так тщательно и искусно, что казалось, будто камни срослись друг с другом – они охраняли строения от самых страшных штормов.
Когда корабль приблизился к кранам, Джорон начал различать цвета вокруг оснований жилищ, где женщины и мужчины разливали яркую краску на удачу или для благословения. Наверху Бернсхьюма, примерно в трети пути по склону, находилось самое большое здание, Главное Жилище, дворец Тиртендарн Джилбрин, камень которого менял цвет от темного к светлому, и сдвоенные спирали уходили ввысь, в десять, одиннадцать, может быть, двенадцать раз превышая рост высокого мужчины. Он имел не просто форму улья, а скорее напоминал перевернутый корпус корабля, а верхние этажи представляли собой решетки из камней и пластин высушенного и отбеленного джиона. Джорон слышал, что он уходил в глубь горы, пряча многочисленные этажи и комнаты в скале, но сын рыбака никогда не смог бы попасть в такое место.
На нижних этажах проходили суды; выше располагались маленькие комнаты, куда отправлялись женщины острова рожать детей. Всякая женщина, достаточно сильная, чтобы пережить рождение ребенка, дитя которой появлялось на свет без физических недостатков, вызванных проклятием Старухи, отдавала своего первенца кораблям, а затем присоединялась к дарнам, чтобы разделить с ними власть.
Мать Джорона умерла в одной из таких комнат, дав ему жизнь, и отец забрал крошечное окровавленное тельце, страдая из-за утраты жены, но радуясь, что сын будет жить. Слабая порода к слабой породе, так говорили Жрицы Старухи о тех, кто появился на свет неполноценным, таких не брали на костяные корабли, их душам предстояло обитать в живой структуре и сиять над ней зоресветом.
Джорон знал, что первенец Тиртендарн, предназначенный кораблям, каким-то образом выжил и попал в спиральные жилища, где его воспитали для флота. Он не верил разговорам о чудесах, которые помогли Удачливой Миас Джилбрин остаться в живых. Джилбрины являлись старой семьей дарнов, и те, кто рос среди них на причалах и в морских пещерах, знали правду. Сто островов не знали справедливости. Здесь уважали только силу, и лишь немногие были сильнее старых семей дарнов.
«Дитя приливов» замедлил ход, и Джорон посмотрел на Миас, потом проследил за ее взглядом и увидел на берегу глыбу цвета охры, приковавшую внимание супруги корабля. Три ступеньки, ведущие в никуда, выбитые в белом известняке, который находили только в морских расселинах вдоль Хребта Скирит, они могли легко сломать корабль, подошедший, чтобы добыть камень, или с такой же легкостью его отдать. Но камень перестал быть белым; он стал цвета охры от крови новорожденных, принесенных в жертву, чтобы они парили в виде света над костяными кораблями.
– Подготовь «Дитя приливов» к сухому доку, – негромко сказала Миас. – Я хочу, чтобы все, что может упасть, было привязано, а потом передай команде, чтобы надели кандалы. Я не позволю морской страже найти повод увлажнить свои копья кровью моей команды.
Джорон кивнул и приступил к работе, хотя ее оказалось совсем немного. Все, что не было совершенно необходимо, они выбросили за борт, чтобы облегчить корабль и помочь ему держаться на воде. К тому же женщины и мужчины команды так устали, что у них не осталось сил на споры, когда Джорон приказал им надеть кандалы, совсем как ветрогонам, покидавшим глинодворы; они просто протягивали руки, чтобы их заковали товарищи по команде, Барли и Квелл. Потом обе женщины подошли к Джорону, который надел кандалы на них, Барли смирилась с необходимостью, но Квелл смотрела на него, пока он защелкивал замки на ее запястьях, молча над ним насмехаясь. К тому времени когда «Дитя приливов» надежно закрепили в доке, а портовым рабочим пришлось изрядно попотеть и поворчать, натягивая веревки, чтобы вытащить его из воды, вся команда была закована в кандалы.
Морская стража в блестящих от серебряной краски кожаных доспехах окружила «Дитя приливов», держа копья с каменными наконечниками наготове. За ними ждали женщины с глинодворов, чтобы забрать ветрогона. Миас спустилась по борту и подошла к начальнику стражи, который ей что-то сказал, и она кивнула. Команду формально передали на попечение морской стражи, к борту «Дитя приливов» приставили трап, и коммандер повел свой отряд на борт. Команда, кроткая, как дети, покинула корабль и пошла вдоль берега на глазах у горожан, которые выкрикивали проклятья и плевали в сторону приговоренных.
– Пойдем, – сказала Миас. – Даже мертвые офицеры имеют собственные казармы в Бернсхьюме, и хотя коммандер морской стражи рассказал мне, где они находятся, мне страшно подумать, в каком они состоянии.
12. Все, кто служит, слышат зов
Их определили на постой на Рыбном рынке. В Бернсхьюме не нашлось бы другого места, где стояла бы такая страшная вонь. Сквозь лачуги в форме ульев, окружавшие рыночную площадь, были пробиты туннели, чтобы обеспечить доступ к рыночным прилавкам, но постепенно здесь воцарилось запустение, туннели превратились в проходы, и дома оказались разделенными на две части. Однако выглядело все это крайне небрежно. Крыши регулярно обваливались, камень – всегда ценный материал – вместо того, чтобы использовать для восстановления жилищ, просто воровали, а крыши укрепляли листьями вариска и джиона, плохо обработанными, в чем Джорон убедился, когда обнаружил протечку над своей кроватью. Не очень большую, но достаточную, чтобы кровать, на которой он спал – и где ему снилось открытое море и огромные волны, – стала такой же влажной, как на борту корабля.
Но он устал, а потому ни ветер, проникавший в щели, ни непреодолимая вонь гниющей рыбы со стороны рынка, ни очевидное презрение Миас, не помешали ему мгновенно погрузиться в сон в темной комнатушке, в половинке дома на Рыбном рынке.
Впрочем, ему не пришлось долго спать.
– Твайнер, – кто-то прошептал в темноте длинной комнаты. – Джорон Твайнер. – Более резко. Неужели он снова напился? И поэтому ему так холодно и он весь дрожит? – Просыпайся, хранитель палубы. – Он наконец проснулся.
Широко раскрыл глаза, хотя вокруг не было света, чтобы их наполнить, почувствовал легкое движение воздуха, понял, что она рядом.
– Миас?
– Да, и для тебя супруга корабля, на земле или на море. Закрой глаза.
Он повиновался, услышал скрежет кремня по металлу и осторожно приоткрыл глаза, когда зажегся тусклосвет в ее руках.
– Что…
Она прикрыла ему рот свободной рукой.
– Ш-ш-ш. – Миас посмотрела на тонкую дверь. – Кто-то идет, несколько человек, и, судя по звуку, они вооружены. – Ему показалось, что по спине у него потекла ледяная вода. – Доставай свой курнов. – Она убрала руку от его рта и сняла один из маленьких арбалетов, висевших на куртке. – Возьми его, но не стреляй прежде меня.
– Они пришли за мной? – спросил Джорон.
Миас улыбнулась, и на лице у нее появилась узкая щель.
– Может быть, Твайнер, но и у меня есть множество врагов. – Улыбка стала шире. – Больше, чем у тебя, я полагаю. – И он почувствовал себя глупцом. – А теперь слушай, Твайнер. Встань рядом со мной и держи свой меч так, словно ты знаешь, как им пользоваться, ты понял? – Он кивнул, прислушиваясь к тихим шагам, кто-то поднимался по ступенькам к их жилищу. – Полагаю, ты еще успеешь надеть штаны, если поторопишься.
Он кивнул, быстро натянул влажную одежду и почувствовал знакомое успокаивающее ощущение рыбьей кожи вокруг ног, иллюзия защиты, которую давал хорошо обработанный материал.
К тому моменту, когда он оделся и встал рядом с Миас, звуки шагов по узкой лестнице стали громче.
– Эй, там, – закричала Миас, – если вы пришли нас ограбить, то прежде, чем вы войдете в дверь, знайте, что мы не спим и успели вооружиться.
Тишина.
И спустя некоторое время.
– Мы пришли не за тем, чтобы вас ограбить, – послышался женский голос, – и, ради Старухи, супруга корабля Миас, говори тише. – Миас опустила меч, и его кончик коснулся пола, словно разочарованный тем, что ему не дали порезвиться.
– Значит, она не может оставить меня в покое даже здесь, – пробормотала Миас, и Джорон понял, что услышал слова, которые она произнесла не для него; то была печаль, облаченная в дыхание. – Убери оружие, Джорон Твайнер, и следуй за мной. Если мне суждено умереть этой ночью, ты сейчас единственный, кого я могу назвать другом.
– Значит, ты берешь меня, чтобы я умер вместе с тобой? – сказал он.
У него не имелось особых оснований считать, что их связывает дружба, но сейчас не испытывал благодарности.
– В противном случае, они просто убьют тебя здесь. – Миас убрала меч в ножны и заговорила громче: – Тогда входите и отведите меня, куда собирались.
Дверь распахнулась, на пороге стояли два стража, мужчина и женщина, великолепно одетые: блестящая рыбья кожа и перья, нагрудные доспехи из сверкающего металла – только одни они стоили целое состояние – и шлемы из прочной птичьей кожи, сделанные так, что они напоминали хищных морских существ.
– Ты пойдешь с нами, Миас Джилбрин, – сказал мужчина.
Они были вооружены только висевшими на поясе кинжалами.
– Хорошо, – сказала Миас, расправляя плечи. – Идем, Твайнер. Мы позволим этим людям сопровождать нас и защитить от разбойников.
– Нам не говорили, что мы должны привести и его. – Мужчина указал на Джорона.
– А вам сказали, чтобы вы его не приводили? – поинтересовалась Миас.
– Нет, но…
– Он мой хранитель палубы, а супруга корабля никуда не ходит без хранителя палубы. – Миас шагнула к стражам. – Конечно, вы не флот, поэтому не можете знать подобные вещи. – Если стражи посчитали ее слова оскорблением, то виду не подали. – Но я не сомневаюсь, что тот, кто вас за мной отправил, прекрасно знаком с законами флота, кроме того, вам бы сказали, если бы мне не следовало брать с собой моего хранителя-палубы. – Мужчина посмотрел через плечо на стоявшую рядом женщину, и та пожала плечами.
– Ладно, – сказал он. – Пусть идет с тобой, если это необходимо.
Они последовали за двумя солдатами вниз по узким, извивавшимся каменным ступенькам лестницы, задевая плечами стены, и Джорону, привыкшему к открытому морю и ветру в волосах, казалось, будто он попал в гроб, на который так походили привязанные-к-камню дома. Корабль, даже маленькая рыбацкая лодка его отца, постоянно двигался, поскрипывал, разговаривал, дышал. Но не эти дома, и он обрадовался, когда они вышли на узкие, слишком жаркие улицы. Сначала его слегка покачивало, но вскоре его ноги снова привыкли к земле, которая представлялась ему слишком жесткой и неподвижной. Странное, противоестественное ощущение.
Стражи взяли копья, оставленные у двух товарищей у входа, и все четверо повели Миас и Джорона по улицам города. Несколько изгоев дарнов, торопливых и подозрительных, появились со стороны Рыбного рынка и быстро скрылись из вида. Казалось, Миас не беспокоило происходящее, во всяком случае, пока. И, хотя она сказала, что, возможно, их ждет смерть, она держалась совсем не так, будто им что-то угрожало. Поэтому Джорон, вспомнив совет отца, не стал беспокоиться из-за хорошего попутного ветра.
Однако ему показалось странным, что Миас вела себя так, словно ожидала такого развития событий.
Они вышли с Рыбного рынка, пересекли Нерроутаун по Хоппити-лейн, где одноногий мастер делал туфли и сапоги, и дальше пошли по Серпент-роуд, которая вела их через весь Бернсхьюм к спиральным жилищам. И только после того, как они свернули с Серпент-роуд и направились в сторону Рыбного дока, Миас изменилась. Ее легкая походка хищника стала напряженной, больше похожей на резкие движения птицы, голова поворачивалась, как у кивелли, ищущего опасность, да и двигалась она теперь почти как он.
– Держи руку рядом с курновом, – произнесла она одними губами.
– Что? – спросил Джорон.
Она бросила на него раздраженный взгляд, когда он даже не попытался приглушить голос, но стражи не обращали на них внимания.
– Я думала, их прислала моя мать, – прошептала она. – Иногда она требует моего присутствия, хотя я думала, что она со мной покончила после того, как вынесла приговор.
– Но? – теперь Джорон заговорил шепотом.
– Но мы идем не в сторону спиральных жилищ, и я не знаю, куда нас ведут, – ответила Миас.
– Лучше бы ты мне ничего не говорила, – прошептал Джорон.
– Если бы желания были рыбами, голодающие стали бы толстяками, – заявила Миас.
Они все дальше углублялись в Рыбный док. Дома здесь появились позднее, были выше и массивнее, чем в других частях Бернсхьюма, первые два этажа строили из камня, дальше использовали обработанный джион и вариск. Многие из них поднимались до пятого или даже шестого этажа, и в них жило огромное количество людей: одинокие мужчины с детьми слабой крови, искалеченными и уродливыми, слишком слабыми из-за гнили кейшана, чтобы работать на верфи и в доках.
Здесь же находилась устройство, дававшее силу всем Ста островам и обеспечивавшее их людьми, достаточно сильными, чтобы быть моряками и солдатами, слугами и ремесленниками, каждый из которых старался поскорее выбраться из нищеты и ужасных домов. Тут всегда было больше женщин, чем мужчин, потому что мальчиков чаще отдавали морю. Для большинства единственной надеждой являлись девочки, способные рожать. Если девочка оказывалась достаточно сильной, чтобы пережить роды и произвести на свет безупречного ребенка, она могла стать одной из дарнов. Кое-кто утверждал, что Миас Джилбрин выросла в одном из этих домов, но Джорон им не верил. В них обитали изгои дарнов, и в детстве жил сам Джорон, но выбраться отсюда и занять более высокое положение удавалось немногим.
Стражники остановились под пылающим факелом возле большого дома.
– Поднимайтесь наверх, – сказал один из них.
Джорон посмотрел на мужчину, пытаясь по выражению его лица понять, удастся ли ему выйти из этой двери, но увидел лишь застывшую маску. Миас даже не взглянула в его сторону и стала подниматься по узкой лестнице, а Джорон вновь испытал клаустрофобию. У него ушло несколько мгновений, чтобы понять, что никогда прежде ему не доводилось бывать в подобных домах. Здесь отсутствовал запах сырости и постоянный шум множества людей, живущих в больших зданиях, иногда по шесть или семь человек в одной комнате. А когда они поднялись выше каменных этажей на уровень джиона и вариска, Джорон обратил внимание на высокое качество работы строителей, какое едва ли встретишь в Рыбных доках. Вариск блестел так, словно его тщательно отполировали, стебли джиона украшала искусная резьба с морскими сценами.
– Это не обычный дом, – заметил Джорон.
– Верно, – кивнула Миас. – Так и есть.
Ее голос показался Джорону усталым. На верхней лестничной площадке он увидел дверь, украшенную изящной резьбой: Хассит убивает Птицу Бурь Скирит броском копья, мужчина, что принес горе в их мир. Джорон ожидал, что Миас постучит, но она резко повернула ручку двери и вошла. Комната была обшита накрахмаленными листьями джиона, которые оставили зреть, пока они не стали темно-коричневыми с алыми прожилками. Кроме того, их украшали сцены покорения Архипелага. Вот тут спали Кьюливерд и Мьюливерд, пока море не разбило их на кусочки, превратив в острова. Там Скирит песней призвала шторма, чтобы защитить свои яйца. На другой стене ее дух преподносил ветрогонов Матери после того, как Старуху и Деву изгнали в море и воздух. Обычно Джорона завораживали подобные красивые сцены, но сейчас он застыл на месте. Его поразило то, что он увидел.
Письменный стол и четыре стула. Мужчина.
У Джорона возникло ощущение, что его обманули, как никого другого. В особенности если учесть, что неприятный фокус провернула та, кому он начал доверять. И когда это чувство им овладело, у Джорона появилась тяжесть в животе и перехватило в горле – ему удалось с огромным трудом обуздать свой гнев, и, чтобы себя не выдать, он стиснул кулаки – ведь где-то глубоко внутри он поверил Миас. Хотя она ему и не нравилась, такого не было ни разу. Но в какой-то момент он стал думать, что ее суровые манеры чего-то стоят, что она будет жесткой, но честной.
Больше нет.
О, нет, больше нет.
За письменным столом сидел избранник Индил Каррад, один из самых могущественных мужчин Ста островов. Красивый, как и все избранники, лицо вдоль линии щек разукрашено серебром и бронзой, гладко выбрит, за исключением бороды, заплетенной в толстую косу с разноцветным камышом. Торс покрывали лишь ремни, чтобы выгодно подчеркнуть натертые маслом грудь и руки, бугрившиеся мышцами. И, хотя письменный стол скрывал нижнюю часть тела, Джорон знал, что Индил носит украшенные вышивкой обтягивающие штаны, выставляя напоказ мышцы ног и пах, сообщая всему миру свою исключительную фертильность. А еще высокие сапоги. Джорон их помнил. Он не забыл, как его, приговоренного, вывели из судадарнов с опущенной головой, с позором, которого ему не следовало испытывать, однако Джорон тогда заметил, что Индил Каррад так роскошно одевается не только для того, чтобы подчеркнуть свое высокое положение, но также из тщеславия, потому что сапоги были на каблуках, добавлявших ему роста.
«Власть и тщеславие – это плохое сочетание, парень», – прозвучал в его сознании голос отца.
Джорон не мог вынести его здесь – только не здесь – в присутствии этого человека, впрочем, именно тут, рядом с избранником Индилом Каррадом, и должен был звучать голос отца.
Однажды юноша по имени Рион, супруг корабля, предложил Джорону пять железных монет в качестве компенсации за то, что тело его отца было раздавлено корпусом костяного корабля, которым он командовал.
«Это хорошая цена, мальчик, – больше, чем стоит любой рыбак», – так сказал Рион.
Джорон стоял, потеряв дар речи, переполненный яростью из-за того, что этот человек – лишь немногим старше самого Джорона – смог отнять у него все, чем являлся его отец, сломать только из-за того, что был слишком пьян и горд, чтобы выполнить правила порта и уступить им дорогу. А потом, когда вода еще была темной от крови, оценить его жизнь в несколько монет. Джорон не мог этого перенести и вызвал Риона на дуэль. Он не сомневался, что умрет, но в тот момент больше не хотел жить и не видел лучшего способа присоединиться к отцу в огне Старухи, чем погибнуть, пытаясь за него отомстить.
Но Рион из-за самоуверенности или глупости лишил Джорона шанса снова встретиться с отцом. Он провел весь день перед дуэлью, пьянствуя с друзьями, и, когда настал момент схватки, Джорон первым же удачным выпадом его убил.
Все могло на этом закончиться. Справедливость на Ста островах всегда была быстрой и жестокой – «Жизнь за жизнь – честная цена». Но отец Риона, мужчина, перед которым Джорон сейчас стоял, обладал огромной властью. Поэтому Джорона назвали убийцей, обвинили в том, что он напоил парня, и вызвали на суд дарнов. Впрочем, в тот момент ему было все равно – его не волновал приговор, он мечтал уйти в море со вскрытыми венами и ждать, когда его заберет Старуха. Но Индил Каррад, должно быть, понял, что Джорон жаждал смерти. Джорон помнил момент, когда Индил догадался, что человек, который убил его сына, не боится смерти – на его лице появилась жестокая улыбка, и он потребовал, чтобы дарны отправили Джорона на черный корабль, в то место, где он не будет ни мертвым, ни живым и окажется в чистилище, в западне горя.
– Каррад, – сказала Миас.
Она практически выплюнула это имя.
