Без права на эмоции

Гордеев едва сдерживая улыбку окинул нас с Андреем взглядом и пошел к себе. Мы же с Андреем вышли на улицу и мужчина, ухватив меня крепко за руку, прижал к себе.

− Ольга, хватит дуться. Ну как маленькая, честное слово. Я ничего тебе такого вчера не сказал, чтобы ты так себя вела! – проговорил он.

− Ну конечно не сказал. Ты всего-навсего лишь снова перешел на тон строгого преподавателя, каким был тогда, требуя беспрекословного подчинения и выполнения задания. А я больше не твоя студентка, я взрослая и сама могу принимать решение, − гневно ответила я.

− Ты не студентка, это верно. Но ты забываешь, что здесь я твой командир и ты должна советоваться со мной, прежде чем что-то делать!

− Хорошо, как скажете, товарищ майор, − прошипела я в ответ и сев в машину громко хлопнула дверью.

Через пол часа мы уже были в штабе немцев. Фон Герцен еще не появлялся, и мы устроились в приемной. Секретарша сделала нам кофе, кокетливо стреляя глазками в сторону Андрея.

− Милая Кристина, скажите, пожалуйста, что вы думаете о штурмбанфюрере Гюнтере фон Рице? – подсаживаясь ближе к ней спросил Андрей.

− Я? Не знаю даже, −захлопав своими длинными ресницами проговорила девушка.

− Вам господин фон Герцен говорил ведь, что вы должны всячески нам помогать в нашем репортерском деле, ведь так? – проговорил мужчина.

− Да, говорил, − осторожно ответила девушка.

− Ну и что вы можете сказать о господине фон Рице? Вы ведь работали с ним, когда он замещал вашего начальника, – уже более строгим тоном спросил Андрей.

− Работала, да. Но ничего особенного сказать не могу о нем. Требовательный, строгий, немногословный.

− А приходили ли к нему люди, которые обычно не появляются здесь при господине фон Герцене? Особенно во время его последнего отъезда.

Девушка нахмурила лоб и спустя пару минут молчания сказала:

− Да, приходил как-то один мужчина. В гражданском. Очень хорошо говорил на немецком, но с едва уловимым акцентом. У меня слух хороший, поэтому и различила это. А так и не скажешь, что не немец. Я только поэтому его запомнила.

− А описать его сможете? – спросила я.

− Нет, к сожалению. У меня ужасная память на лица. Помню только что темноволосый был, статный такой. Может военный. У них обычно выправка такая. Но этот в гражданском был, так что не знаю, может и ошибаться могу. На вид ему лет сорок пять или пятьдесят.

− А о чем они говорили, может слышали? Хоть что-то, − спросил Андрей.

− Я не подслушиваю разговоры, господин Штольц, − обиженно ответила девушка.

− Я не говорю о подслушивании, милая Кристина. Так может, фразу какую мимолетную услышали или еще что, − улыбнувшись своей коронной чарующей улыбкой, от которой таяли все девушки нашего курса, спросил Андрей.

− Когда кофе заносила, то да, услышала конец фразы …кроме него-некому. Да. Так и сказал тот мужчина и они оба замолчали. Вот собственно и все. Ничего более не слышала, − пожав плечами закончила секретарша.

− Хорошо, спасибо вам большое, − ответил Андрей, поцеловав руку девушке.

В этот момент зашел фон Герцен и мы прошли к нему в кабинет.

− Вы сегодня рано, − сказал немец.

− Да, служба. Сами понимаете, − ответил Андрей, кладя на стол документы, которые мы с ним изучали дома.

− Скажите, господин фон Герцен, а где можно увидеть Гюнтера фон Рица в нештатной обстановке так сказать, − спросила я.

− В нештатной? Даже не знаю. Я кроме ресторана никаких мест не посещаю, но там Гюнтер практически не появляется. Скорее всего, его можно найти в салоне мадам Лели. Это своего рода кабаре, туда офицеры захаживают чтобы развлечься, − окинув меня взглядом, будто бы я сама была из такого заведения, проговорил немец. – А вы его в чем-то подозреваете?

− Нет, пока только проверяем, − уклончиво ответил Андрей.

− Да его нет смысла проверять. Только время тратите зря. Он верен рейху на все сто. Благодаря ему столько русских диверсантов было обезврежено. Этим никто не может похвастаться из нас. А он мастер в охоте на них. Так что, − проговорил фон Герцен.

− Это мы уже поняли. Но он нигде не указывает своего информатора, а это странно. Даже вы не знаете, кто доставляет такую информацию. И, кроме того, когда вас повысят, то ведь он займет ваше место?

− Да, он. Но в этом нет ничего удивительного. Гюнтер хороший солдат.

− Всех хороших солдат нужно проверять еще тщательнее, чем плохих. Вы знаете это, − сказала я.

− Знаю, мисс Хильза. Но также знаю и то, что очень много хороших солдат пали беспричинно от того, что ваша служба посчитала их заслуги сомнительными, так сказать, − прищурив глаза сказал мужчина, которому мы явно были здесь, как кость в горле.

− Господин фон Герцен, мы просто делаем свою работу и не более. Мы с Вернером всегда остаемся беспристрастными и прежде чем что-то докладывать наверх, всегда тщательно проверяем. Вам не за чем злиться на нас, − проговорила я тихо, подойдя к немцу и заглядывая ему в глаза.

После того, как я узнала, что этот человек не был причастен напрямую к гибели Димки у меня к нему возникла некая симпатия что ли. Я не могла объяснить, с чем она была связана. Может с тем, что я видела, с какой он долей неприязни относился к личностям Штольц и Миллер, поскольку знал, что это были за люди. Возможно, меня впечатлило то, что он, рискуя своим положением и жизнью, вытащил девушку-еврейку из Аушвица. Не знаю, в чем была причина, но я по крайней мере могла теперь находиться спокойно подле него, не желая каждую секунду пристрелить. Теперь мои мысли занимал совершенно другой человек, который уж точно должен был ответить за то, что сделал с нашими ребятами и Димкой.

Фон Герцен посмотрел на меня и нахмурившись сказал:

− Я знаю, мисс Миллер, что это ваша работа. Извините меня за резкость, просто у меня было не очень легкое утро.

− У вас что-то случилось? – спросила я.

− Нет, ничего такого, что касалось бы работы. Так, личное, − ответил мужчина.

− Вальтер, не переживайте. Я вам пообещала насчет того, о чем мы с вами говорили. Ваша женщина будет в безопасности, как бы не сложилась ваша судьба, − проговорила я лишь только с одной мне ведомым подтекстом. – Вы верите мне?

− Благодарю, − только и ответил немец, мельком взглянув на Андрея, который едва скрывал то, что совершенно не был в курсе нашего с фон Герценом разговора.

− А сейчас нам нужно идти, если вы не против, − проговорил сухо Андрей и обняв меня за талию практически вытащил из кабинета.

Выведя меня на улицу и отойдя от штаба Андрей крепко прижал меня к себе и елейно улыбаясь сказал:

− Соколова, ты сведешь меня с ума. Ты что там наобещала этому немцу?

Я, пожав плечами рассказал о нашем с ним разговоре, касающемся его любовницы-еврейки.

− Оля, что ты делаешь? Ты думаешь Миллер молчала бы, узнай она о том, что человек такого уровня укрывает еврейку, у которой будет ребенок от него? Ты не думаешь, что такое твое поведение станет подозрительным для фон Герцена? Миллер безжалостная особа, повернутая на своих удовольствиях, шагающая по головам всех, кто так или иначе был замечен в расхождении взглядов с фюрером. Она бы в два счета смела фон Герцена, ты это понимаешь?

− Андрей Владимирович, − проговорила я и подойдя к мужчине обняла его за шею и нежно поцеловала в губы. – Вы рассуждаете сейчас как мужчина. А мне, как женщине, кажется, что фон Герцен наоборот стал более расположен к Миллер, когда увидел, что она уважает любовь, а не пытается кровожадно всех и вся сожрать вокруг. Он не такой, каким его представили в донесении. Я это еще в Аушвице поняла, когда он разрешил мне девочку забрать. Но тогда я мурашками покрывалась от ненависти и не особо обращала на мелочи внимание. А потом, когда узнала, что он девчонку-еврейку вытащил оттуда, поняла, что метод пряника с этим человеком даст лучший результат, чем метод кнута. Да и Димкину команду не он приказал уничтожить. Я к чему это все говорю. Если правильно все обыграть, может можно будет с помощью его девчонки заставить работать на нас? Если не его вывезти в Москву, а ее? Его повысят, он будет ценным источником информации. А работать он будет на нас, если будет знать, что девчонка и его ребенок в безопасности в Москве. А вывезти вместо него Гюнтера, который, как я понимаю, знает ох как много всего интересного. Как думаешь?

− И давно ты такой вариант рассматривать начала? – спросил с усмешкой Андрей.

− Только сейчас, когда увидела, как он переживает о ней и о своем ребенке, − сказала я потеревшись носом о щеку мужчины.

− Ты такая спокойная сейчас, Оля, отчего? – спросил меня Андрей совершенно не о том, о чем я ожидала.

Поразмыслив я ответила:

− Гюнтер знает, кто сдал команду. И поскольку тот человек – не фон Герцен и ценности как таковой не имеет, значит его можно убрать, когда он выведет нас на информатора. Я приблизилась к тому, о чем мечтала с дня того черного известия, поэтому эмоции сами как-то уравновешеннее стали. А может потому, что ты рядом, − проговорила я, прикусив нежно губу мужчины.

− Ты должна понимать, Оля, что убив того, кто виновен в гибели твоего мужа, ты спокойствия не обретешь. Это не приносит удовлетворения. Да и убить человека не так легко, как кажется, каким бы он негодяем не был, − проговорил Андрей, гладя меня по щеке.

− Я знаю. Точнее не знаю, а предполагаю, что так оно и есть, как ты говоришь. Но это настолько личное для меня, что я прям чувствую, что моя рука не дрогнет. И дело не только в Димке, я потеряла еще и малыша своего из-за всего этого. Я так долго не могла забеременеть и когда наконец это случилось, не смогла сберечь его из-за того, что испытала такое потрясение. Это такая боль, ты даже не представляешь себе. Он жил во мне, понимаешь, жил, мой малыш. И в одно мгновение я лишилась его. Если бы я была сильнее, я бы сберегла его. А я слабая! Я оказалась слабой и из-за этого потеряла его! Поэтому моя рука не дрогнет. Я сама хочу себе дать понять, что от меня тоже многое зависит, я хочу всю жизнь помнить о том, что такое наши слабые стороны, − разревевшись проговорила я.

Я никогда ни с кем об этом не говорила. Эта тема была запретной и такой больной для меня, что я упорно о ней молчала даже на терапии с психологами. Потерянный ребенок был моим маленьким миром, о котором не хотелось делиться ни с кем. И потеря этого маленького мира, о котором я грезила все то время, пока носила малыша, была для меня подобна концу света. Если со смертью Димки я кое-как смирилась, то вот с потерей малыша не могла. Но я настолько глубоко упрятала в себя эту боль, что мне казалось, скажи я хоть слово о ней, меня снова накроет той волной кипучей печали и безысходности, из которой я еле выбралась. Поэтому и не хотела произносить ни слова, касающегося такой опасной для моего сознания темы. Но сейчас, стоя подле Андрея, мне впервые за все это время захотелось сказать о том, что я чувствовала. Возможно потому, что знала, что и он, потерявший дорогого ему человека поймет меня, как никто другой. Возможно же, я поделилась с ним всем тем, что накипело у меня на душе потому, что мне было так спокойно рядом с ним. Я была словно снова та маленькая девочка, сидящая на коленках у папы и ощущающая то непоколебимое сильное мужское плечо, на которое всегда можно опереться и не бояться ничего – ни своих страхов, ни слабостей, ни опасностей. С Димкой все было иначе, тогда меня захватывала бурлящая лавина любви, страсти и эмоций. Жизнь не дала нам пройти разными ее дорогами, поэтому я не знала, как бы я чувствовала себя подле него в такой вопиющий момент, наполненный горем. С Андреем же было все по-другому. С ним было…спокойно и не страшно. Не страшно плакать, не страшно идти вперед, не зная, что там за поворотом жизненного пути, не страшно быть просто собой, со всеми теми переживаниями и горестями, наполнявшими меня.

Андрей обнял меня, сотрясаемую сдерживаемыми столько месяцев рыданиями по потерянному маленькому сокровищу и тихо сказал:

− Все пройдет, Оля. Мы это переживем.

Услышав слово «мы», я заревела еще пуще прежнего, поскольку поняла, насколько мне нужно было это «мы», насколько я хочу жить и знать, что это «мы» будет длиться долго и станет «я» только потом, когда мы станем стариками и кто-то из нас раньше покинет этот мир, а другой будет ждать того мгновения, когда спустя какое-то время это «я» снова превратится в «мы» там, в глубокой синеве безмолвного неба, наполненного душами тех, кто взирает на нас, живущих на земле.

− Чего-то я совсем расклеилась, − хлюпая носом проговорила я, вытирая слезы платком Андрея.

− Ты не расклеилась, ты выговорилась, − ответил мужчина с нежностью во взгляде.

− Ой, не смотри ты на меня так, иначе я опять реветь буду, − уже смеясь сказала я и прижалась к сильной мужской груди. – Ладно, пойдем. Работать надо, а то мы так с нашими эмоциями совсем расслабимся здесь, − проговорила я и взяв Андрея под руку мы с ним двинулись по направлению к тому месту, где ждал нас Туз.

В этот раз около фонтана Туз встретил нас в образе художника, который рисовал Нинку. Подойдя и заглянув на мольберт, я присвистнула, увидев, что на меня с полотна взирает надменным взглядом своих больших, словно блюдца, глаз Нинка:

− Да ты художник, Игорь! Твой сын в тебя значит пошел!

− Что, красиво? – недоверчиво спросила меня Нина.

− А то! Как фотография, − ответила я.

Девушка надменно посмотрела на Туза и нахмурила брови.

− Она думала, что я ее в виде какой-нибудь козы нарисую, − смеясь ответил Туз, прищурив глаза.

− У вас что, опять война что ли? – удивленно спросила я.

− У меня – нет, у нее – да, − ответил мужчина, едва сдерживая смех.

− Нина, ну что ты так опять? – с осуждением сказал Андрей.

− А что сразу я? – возмущенно спросила Нинка и по ее дрожащим губам я поняла, что произошло что-то из ряда вон выходящее.

− Так, идите-ка погуляйте, а мы пока с Тузом перекинемся парой фраз, − сказал нам с Ниной Андрей и мы отошли к фонтану.

− Нин, ты чего? – обеспокоенно спросила я у девушки, поскольку в таком состоянии ее никогда не видела и вообще никогда бы не подумала, что эта надменная красотка умеет так переживать.

− Оль, я кажется влюбилась, − с наворачивающимися на глаза слезами проговорила она, нервно бросая в фонтан мелкие монеты.

− Ты? В кого? – удивленно спросила я, и когда Нинка не ответила я в недоумении перевела взгляд на что-то серьезно обсуждающего с Андреем Туза. – В Туза что ли?!

− Да, в него, − дрожащими губами проговорила девушка.

− Вот так новость! − засмеялась я. – Растаяло сердце снежной королевы!

− Не смешно, − надув губы сказала Нинка.

− Ну, а ревешь то ты чего? Или Туз тебе не пара считаешь? – с насмешкой сказала я, вообще не представляя себе, какая может быть из них пара, с таким-то характером, как у неё.

− Это не я так считаю. Это он так сказал мне вчера, − начиная всхлипывать сказала девушка.

− Что, так и сказал? – удивилась я, поскольку по тому, как Туз смотрел на Нинку мне и то было понятно, что и она ему нравилась очень.

− Да. Так и сказал. Дворовой король и принцесса из дворцовых палат не могут быть вместе. Они друг другу не пара, − прошептала Нинка и по ее щекам потекли слезы. – И я ему в ответ гадостей столько наплела, что стыдно прям теперь.

− Слушай, − нахмурив брови и подумав пару минут проговорила я. – Не думаю, что он прям это и имел ввиду. Скорее всего, он не хочет начинать ваши отношения из-за того, кем он является. Он ведь понимает, что если у тебя с ним будут отношения, то это бросит на тебя тень. Ты ведь из какой семьи, Нина. Папа – капитан милиции, мама – преподаватель истории в университете. А кто Туз сейчас? Криминальный авторитет из семьи репрессированного начальника. Если мы выполним задание, то мой отец поможет очистить биографию его и у него будет возможность начать жизнь заново. А пока этого не будет, Туз вряд ли захочет жизнь тебе портить, − покачав головой сказала я.

− А мне все равно, кто он! Понимаешь? – усевшись на край фонтана сказала Нинка, мельком бросив взгляд в сторону Туза. – У меня ни к кому еще таких чувств не было, Оля. И не будет, я знаю это. Мне очень трудно завязывать отношения с мужчинами, ты ведь знаешь какой у меня характер. А он единственный из всех, кто очень легко к моим взбрыкиваниям относится. И мне хочется становиться лучше именно подле него. Ты представляешь, Оля? Я хочу быть лучше, чем я была на самом деле все это время. Он всегда может что-то такое спокойно сказать, от чего мне и злиться уже не хочется, все сразу отступает. Он удивительный человек. Я никогда таких не встречала, − Нинка говорила и говорила, а по ее щекам текли слезы, которые она то и дело смахивала своими ладонями.

− Слушай, ну так скажи ему все это. То же, что и мне сказала сейчас, − проговорила я.

− Да как я ему скажу такое?! Он же мне ясно дал понять, что у нас с ним ничего не может быть.

− Знаешь, что я поняла, Нина, за свою столь недолгую, но такую насыщенную эмоциями жизнь. Лучше сказать сейчас, чем не сказать никогда. Даже если ты и не услышишь в ответ того, чего желаешь, твои чувства должны быть высказаны. Так будет лучше.

− Правда, что ли? – недоверчиво спросила девушка, поглядывая из-подо лба на меня.

− Я бы так сделала. А решать тебе.

− Ладно. Скажу, сегодня же вечером скажу ему, − уверенно кивнув головой проговорила Нинка, вытерла слезы и поправив прическу встала с фонтана.

− Ну вот и хорошо. А теперь пойдем, нужно обсудить кое-какие моменты рабочие, − улыбнувшись и потрепав Нинку по плечу проговорила я, и мы с ней вернулись к мужчинам.

Туз при виде заплаканных Нинкиных глаз нахмурился и покачал головой, но промолчал и взяв карандаш начал дальше рисовать ее.

− Значит так. Завтра мы с Олей попробуем пробраться к нашим в партизанский отряд. Нужно выйти на связь, чтобы добиться пересмотра нашей цели, − сказал Андрей выложив мои соображения насчет того, чтобы завербовать фон Герцена. – А сегодня нужно бы попасть в кабаре мадам Лёли. Фон Герцен сказал, что Гюнтер там завсегдатай. Ты не знаешь, что это за заведение? – спросил он, обращаясь к Тузу.

− Отчего же не знаю. Знаю. Лёля Войцеховская, знаменитая в определенных кругах мамка. Еще до войны у нее было здесь подпольное заведение с девочками, выпивкой и разнообразными развлечениями. Кто в карты любит играть, кто с девочками развлечься, кто просто посмотреть на развлекательные номера, которые ставят ее танцовщицы – все туда ходили. Теперь, я так думаю, ничего и не изменилось, − не глядя на нас проговорил Туз вырисовывая Нинкины губы на портрете.

− А ты, я так думаю, самый заядлый клиент был у нее, когда находился в Кракове, − с сарказмом проговорила все еще сердитая на мужчину Нинка.

Карандаш в руке Туза на мгновение замер и мужчина, нахмурив брови, посмотрел на нее и сказал:

− Я, Нина, исколесил такие злачные места, о которых ты даже и не слышала никогда, засыпая на шелковых простынях своей мамы. Вот почему я тебе и сказал вчера, что дворовые с дворцовыми не пара. Для тебя это все дико и неприемлемо. Для меня же было в порядке вещей. Вы меня никогда не поймете, барышня.

Нинка испуганно захлопала своими ресницами и тут же покраснев от стыда тихо сказала:

− Прости, пожалуйста. Я не хотела.

Туз все так же хмурясь окинул ее недовольным взглядом и продолжил рисовать.

− А что ты можешь сказать об этой самой Лёле? – решив не обращать на перепалку спросил Андрей.

− Ежи, один из моих бывших, с которым я сейчас наладил отношения, захаживает к ней сейчас, я у него прощупаю почву, чтобы знать наверняка, как она к фрицам относится. А так, раньше она была хорошей бабой, надежной. Никогда не принимала чью-либо сторону, всегда оставляла для себя право выбора. Действовала только так, как сама считала нужным. За это ее все уважали. К девочкам своим хорошо очень относилась, они у нее как сыр в масле катались. Никогда гнилых мужиков не подпускала к ним. А сейчас как, надо узнать.

− У тебя времени узнать все – до вечера. Вечером все идем к ней в заведение. Тебе, Игорь, надо наладить отношение с Лёлей, чтобы узнать, с кем обычно общается Гюнтер у нее. Мы же с фройляйн Миллер, − с усмешкой проговорил Андрей, окинув меня взглядом, − как любители всяких развлечений пойдем смотреть на представления ее девочек. Если получится, то тебе, Нина, нужно будет обратить на себя внимание Гюнтера, дабы подцепить его на такой нужный нам крючок.

Услышав, что предстоит ей сделать, Нинка испуганно посмотрела сначала на меня, потом на Туза и неуверенно сказала, обращаясь к Андрею:

− А если я не смогу? Одно дело играть с вами, Андрей Владимирович, а совсем другое цеплять немца.

− Ты сможешь, − окинув взглядом ее ответил Туз. – Чтоб такая, как ты и немца не смогла подцепить?

− Это что ты имеешь ввиду? – возмущенно спросила Нинка.

− Да ничего ужасного я не имею ввиду, успокойся. Я просто говорю о том, что такую красавицу ни один офицер не пропустит, − усмехнулся Туз, видя, как задела его реплика девушку.

Нинка покраснела и опустила глаза.

− Весело тут у вас, − хмыкнув проговорила я, уж очень забавно смотрелись эти оба вместе.

− Нина, нам нужно выйти на этого человека, поэтому постарайся, я тебя очень прошу, − строго проговорил Андрей. – И еще одно. Если нам дадут добро насчет фон Герцена, то нужно будет его девчонку выкрасть и посадить на самолет на пару с Гюнтером. Поэтому вам нужно будет проследить за ее домом и за ней самой, дабы знать досконально ее распорядок дня. Куда, когда она ходит, с кем встречается и встречается ли. Нужно знать все до мельчайших подробностей.

− А если подключить к этому еще и мальчишек, которые ночью приходили? – осторожно спросила я.

Андрей окинул меня взглядом и сказал:

− На твоих мальчишек у меня другое планы будут, не переживай, без работы не останутся. Но об этом позже. А теперь расходимся и встречаемся у мадам Лёли в семь вечера.

Андрей обнял меня за талию, и мы с ним направились вдоль аллеи по направлению к штабу.

− Андрей, я обещала мальчишкам, что сегодня занесу им деньги и продукты, − остановившись осторожно сказала я, понимая, что мне может влететь от него снова.

Мужчина только бровью повел и покачав головой ответил:

− Хорошо. Сейчас машину нашу заберем и купим что-то им, да поедем. Раз уж обещала.

Я взвизгнула и повесившись ему на шею расцеловала его в обе щеки.

− Только обещай, что впредь все свои добрые дела будешь совершать только после одобрения их мною, − уже более строго сказал мужчина.

− Честное слово, обещаю, товарищ майор, − прочирикала я, довольная уже только от той мысли, что Андрей вообще разрешил мне помочь тем голодным мальчишкам.

Спустя несколько минут наша машина мчалась по адресу, который оставили мне юные воришки. Не успели мы остановиться возле нужного нам дома, как к машине сразу же подбежали мои ночные друзья, которые явно целый день провели в ожидании моего визита. Выйдя из машины, мы с Андреем остановились напротив них и окинув взглядом переглянулись. Мальчишки были такими худенькими, одетыми в потертую одежду, что сразу стало понятно, что моя помощь им была как манна небесная.

− Мамка просила вас в дом, − шмыгнув носом проговорил Васька. – Она поблагодарить вас хочет за продукты.

− Ну, ведите к мамке своей, − усмехнувшись проговорил Андрей и ребята как воробышки запрыгали по лестнице, приглашая нас войти.

Пройдя в дом я на минуту оторопела. Внутри была такая чистота и порядок, какие я редко где встречала. Белые занавески на чисто вымытых окнах, выстиранные красивые разноцветные дорожки на полу, милые небольшие подушки, отделанные ручной вязкой, как картинки взирали на нас с дивана, до блеска начищенный самовар на круглом столе, накрытом белоснежной вязаной скатертью. Это была не квартира, это был какой-то кукольный домик, настолько все смотрелось мило и необычно. Из соседней комнаты к нам вышла невысокая худенькая женщина лет сорока, укутанная в теплую шаль. Вид у неё был усталый и болезненный и я поняла, что наша помощь именно здесь как нельзя кстати пришлась.

− Здравствуйте, меня зовут Хильза, − улыбнувшись представилась я. – А это мой друг, Вернер фон Штольц.

Женщина неуверенно улыбнулась и увидев едва уловимый испуг в ее глазах до меня только тогда дошло, что мы в ее глазах то были немцами, которые зашли в ее дом, и чего от нас ждать она не знала.

− Вы присаживайтесь, − приятным голосом пригласила она нас за стол и когда мы сели, налила нам и себе из самовара чай. – Меня зовут Ксения Бордовская, − представилась она. – Я бы хотела поблагодарить вас за вашу доброту и попросить прощения за своих сорванцов. Они у меня хорошо воспитанные. Только сейчас так случилось вот, что я не могу зарабатывать нам на жизнь и они, решив таким образом помочь мне, влезли в ваш дом.

− Нет, не извиняйтесь. Все мы знаем в каком положении сейчас люди здесь. А если еще и беда постучалась в дом, то вообще невозможно себе представить, как можно выжить в такое время, − успокаивающим голосом проговорила я.