скачать книгу бесплатно
Аргентинец
Эльвира Валерьевна Барякина
Грозовая эпоха #1
Клим Рогов был иностранным журналистом и когда в России произошла революция, ему дали шанс уехать за границу и спастись от ужасов гражданской войны. Но он попытался вывезти с собой любимую женщину, и драгоценное время было упущено.Клим принял решение остаться с ней и защищать ее – покуда хватит сил.Иллюстрация: Ольга Терещенко.
Эльвира Барякина
Аргентинец
«Грозовая эпоха». Книга 1
Официальный сайт Эльвиры Барякиной – http://baryakina.com (http://baryakina.com/)
Copyright © 1997–2017 Elvira Baryakina
СЕРИЯ «ГРОЗОВАЯ ЭПОХА»
КНИГА 1. Аргентинец
КНИГА 2. Белый Шанхай
КНИГА 3. Князь советский
Глава 1. Блудный сын
1
Клим Рогов сбежал из дома, забрав самое дорогое, что было у отца, – мечты о своём блестящем будущем. Было в этом особое, мрачное удовольствие: «Ты хотел, чтобы я дослужился до губернского прокурора? Стал, как и ты, грифом-падальщиком, который наживается на чужих несчастьях? Чёрта с два, папенька… Чёрта с два».
Прошло десять лет, и Клим снова стоял ночью на крыльце родного дома – постаревшего, нелепого, заросшего сиренью и плющом, но всё ещё роскошного. С двумя мраморными медведями при входе и с белым балконом, выдающимся вперёд, словно ящик туалетного столика.
Климу хотелось вернуться в свой город знаменитым иностранным журналистом, любимцем судьбы, чьими статьями упивалась вся Аргентина. Но летом 1917 года путешествовать в таком качестве было небезопасно. Россия вот уже три года воевала с немцами, экономика рухнула, и страна наводнилась вооружёнными дезертирами, не желавшими умирать неизвестно за что. Иностранцы в белых костюмах и с чемоданами, оклеенными заграничными марками, были для них желанной добычей, и Климу пришлось отпустить тёмную щетину, купить солдатскую форму и потёртый короб для вещей и в таком опереточном виде явиться в Нижний Новгород – принимать папенькино наследство.
Странное это было чувство – стоять на крыльце своего дома. Постучишь в дверь, войдёшь в некогда запретное царство – и вся твоя прежняя жизнь будет перечёркнута. Прибежит кузина Любочка, снимавшая в доме второй этаж, в дверях столпится заспанная прислуга, и начнутся охи-вздохи: «На кого же ты нас покинул?» Путешественник и журналист превратится в богатого наследника, и кто знает, во что это выльется?
Клим достал из кармана ключ – единственную вещь из дома, которая пережила все его скитания по миру. Интересно, папенька приказал сменить замок?
Ключ повернулся, и дверь бесшумно отворилась. С бьющимся сердцем Клим нашарил включатель на стене – привычным движением, которое так и не стёрлось из памяти.
В прихожей ничего не изменилось: всё то же высокое зеркало в серебристой раме, на кривоногом резном столике – обувные рожки и щётки; в углу – рыцарские доспехи с копьём и щитом. Клим поднял забрало на шлеме и заглянул в гулкое нутро. Когда-то в детстве ему казалось, что там прячется усохший от времени рыцарь, вроде маленького Дон Кихота.
Послышались торопливые шаги, и в прихожую влетела юная горничная с тёмными кудрявыми волосами, рассыпанными по плечам.
– Вы как тут оказались?
– Зашёл с улицы, – с улыбкой отозвался Клим. – Я Рогов-младший, наследник.
Девушка чрезвычайно понравилась ему. Бывают же такие прелестные создания! Хрупкая, большеглазая, грациозная в каждом движении… И даже чёрный наряд прислуги её не портил.
– Ты давно тут служишь? – спросил Клим.
– Э-э… – Она растерялась, будто не знала, что сказать. – Недавно.
Клим обходил прихожую и рассматривал прежние, ничуть не изменившиеся вещи: рогатую вешалку с ножками, изгрызенными щенком; ковёр, на который Клим когда-то пролил «зажигательную смесь». Среди красно-коричневых узоров до сих пор темнела небольшая клякса.
Он ласково потрепал горничную по плечу.
– Займись моим коробом, ладно?
Эх, таких девчонок носят на руках и соблазняют конфетами!
Его взгляд остановился на открытых дверях, ведущих в библиотеку, и он позабыл обо всём на свете. Вошёл и замер, растроганный и оглушённый навалившимися воспоминаниями. Свет электрической лампы отражался в стёклах книжных шкафов и золотил корешки бесчисленных энциклопедий. Когда-то эта комната была для Клима и великой сокровищницей, и камерой пыток. Сидя в красном кресле, он упивался остроумным Марком Твеном, а за этим резным столом переписывал латинские фразы – под строгим надзором отца. Dura lex sed lex: суров закон, но это закон.
На столе всё ещё стояла чернильница в виде компаса, а на стене висела карта мира с воткнутыми в неё цветными булавками – ими Клим обозначал города, в которых ему довелось побывать. Когда он сбежал из дому, на карте были помечены лишь Москва, Санкт-Петербург и Берлин, куда мама свозила его незадолго до смерти. А сейчас булавки красовались и в Персии, и в Китае, и в Аргентине. Стало быть, Любочка показывала Рогову-старшему все письма, полученные от «блудного сына».
На столе – Бог ты мой! – стояла рамка с фотографией Клима. Он отправил её два года назад, когда его впервые пригласили в Каса-Росада, розовый президентский дворец. С каким чувством папенька разглядывал этот снимок? Помнил ли о том, как орал на Клима: «И в кого ты такой бестолочью уродился?»
За спиной тихонько щёлкнул замок, и Клим поднял голову. Его заперли?
– Эй! Может, хватит дурака валять?
Ему никто не ответил. Он подёргал тяжёлые дубовые створки.
– А что, если я злопамятный? А что, если кого-то выгонят со службы?
За дверью послышался женский шёпот:
– Я не знаю, как он пробрался в дом! Ему, верно, сказали, что вы ждёте Клима и что доктор Саблин по ночам на службе.
– Надо позвать кого-нибудь!
– У вас оружие есть?
– М-м-м… Кажется, только копьё.
Клим постучал кулаком в створку.
– Любочка, открой! Это правда я.
За дверью охнули, дверь распахнулась, и ему на шею бросилась хрупкая женщина с фарфоровым личиком и светлыми пушистыми волосами.
– Господи, как я соскучилась! – смеялась и плакала Любочка, целуя его в щёки.
Они оглядывали друг на друга, не веря своим глазам.
– Ну на кого ты похож? – захохотала Любочка. – Борода, гимнастёрка… Вылитый дезертир!
У Клима тоже не укладывалось в голове, что девочка, которая когда-то жаловалась на него: «Он меня Одуванчиком дразнит!», превратилась в маленькую даму с обручальным кольцом на руке.
Бдительная горничная смотрела на них, изумлённая и пристыжённая.
– Я пойду, – наконец произнесла она и, попятившись, исчезла.
2
Уже было глубоко за полночь, а Любочка и Клим всё сидели в библиотеке и болтали – как в детстве.
– Помнишь, как нас укладывали спать, – говорил Клим, – а мы подкрадывались к дверям гостиной и слушали, как взрослые играют на рояле?
– А помнишь, как нас возили на танцкласс? – вторила Любочка. – У тебя были нитяные перчатки, ты всегда был лучше всех, а мне учитель говорил: «Мамзель, вы мокрая как рыба, идите переоденьтесь». Так стыдно было!
Столько всего было пережито вместе! И так хорошо было встретиться – будто и не было десяти лет разлуки.
– Всё-таки напрасно ты уехал, – вздохнула Любочка. – Мы же тебя так любили, особенно твой отец…
Клим нахмурился. Папенька считал себя вправе ударить его – и словом, и кулаком.
– Он смотрел на меня как на вещь… как на собственность!
– Вот уж неправда! – запальчиво сказала Любочка. – Он тебе целое состояние оставил. Как думаешь, почему?
– Из чувства мести. Заставил меня ехать через Тихий океан, через всю Сибирь… В поезде меня раз пять пытались ограбить.
– Но ведь не ограбили?
– Я хороший боксёр. Ладно, Бог с ним, с папенькой, – сказал Клим, поднимаясь. – Помнишь, ты заказывала иглы для граммофона? Я их привёз. Твоя горничная уже разобрала мои вещи?
Любочка нахмурилась.
– Какая горничная?
– Ну, та, что заперла меня в библиотеке.
– Это моя подруга, графиня Одинцова. Мой муж дежурит сегодня в больнице, и я попросила Нину остаться ночевать. Одной-то страшно: дом большой, а из прислуги тут никого, кроме кухарки.
Клим не знал, что и сказать.
– А почему твоя графиня была в форме горничной?
– Ничего ты не понимаешь! Это траурное платье. Нинин муж погиб в начале войны, и она всё время ходит в чёрном.
Вот ведь угораздило вляпаться! Кажется, он говорил с графиней на «ты» и грозился её уволить.
– Я сейчас её приведу, и вы помиритесь, – сказала Любочка и отправилась за своей подругой.
Но оказалось, что Нина уже ушла домой. Одна, посреди ночи.
3
Когда-то Любочке льстило, что она вышла замуж за блестящего хирурга, получившего образование в Англии. Но два года брака не принесли ей ничего, кроме разочарования.
Варфоломей Иванович Саблин был стройным, воспитанным и даже приятным, но у него было полностью атрофировано чувство восторга перед женщиной – как у дальтоников атрофировано чувство цвета. Саблин не умел говорить комплименты, никогда не обнимал Любочку и признался ей в чувствах всего один раз – когда позвал замуж. Его страсть выражалась в том, что он спрашивал, как дела, и давал деньги на хозяйство.
Любочка долго не признавалась себе в том, что ей скучно с Саблиным и она уже слышать не может его разговоры о войне и медицине. Чтобы развлечься, она собирала у себя общество и устраивала чужие судьбы. По четвергам мебель в её гостиной сдвигали в сторону, освобождая место под танцы. Пробки шампанского взлетали к потолку. «Господа, выпьем за прекрасную Любовь Антоновну!» – кричали раскрасневшиеся гости. Приятное тепло, временное облегчение – будто от горчичников, которые ставят как местнораздражающее и отвлекающее средство.
Клим приехал и всё разломал. Любочка никогда не признавалась ему, что ещё в детстве была влюблена в него до беспамятства. Видит Бог, она надеялась на то, что он стал другим, недостойным её чувств, но стоило ему заговорить с ней, а уж тем более – побриться и надеть приличный костюм, – как Любочка поняла, что ничего не изменилось.
Она тихо обмирала, глядя на его загорелое лицо со смеющимися карими глазами; на то, как он читает книжку на испанском; как пьет аргентинский чай «мате» – не из стакана, а из тыквенного кубка, оправленного в серебро, через серебряную трубочку под названием «бомбижья».
Клим жил так, будто нет никакой войны: он слышать не хотел о карточках и велел кухарке покупать самую лучшую провизию, пусть по безумным ценам. Он не интересовался ни новостями с фронта, ни делами бессильного Временного правительства, руководившего страной после отречения царя. Это выглядело возмутительно и здо?рово – будто внешние обстоятельства не имели над Климом власти.
Любочка осторожно выспрашивала его, что он намерен делать – теперь, когда стал богатым человеком. Клим отшучивался:
– Стану царем Кощеем, буду чахнуть над златом и похищать девиц.
Многие Любочкины подруги были бы на седьмом небе от счастья, если бы их похитили и увезли в чудесную страну, о которой рассказывал Клим. По его словам, в Аргентине водились морские львы, мясо было дешевле хлеба, а на улицах городов росли пальмы и кипарисы.
А Любочке не суждено было увидеть эти чудеса: Климу даже не приходило в голову рассматривать её как женщину.
Она то и дело подмечала неприятную разницу: вот ловкий, остроумный, элегантный кузен, а вот её стеснительный муж, глядящий на всех исподлобья, старающийся двигаться как можно меньше, чтобы лишний раз не показывать своей хромоты. Во время Русско-японской войны Саблин был ранен в колено и с тех пор сильно припадал на правую ногу. Именно поэтому он не попал на германский фронт.
Любочка по-родственному всюду сопровождала Клима и старательно оберегала его от встреч с «ненужными людьми». Она ревновала его даже к друзьям детства, которых он хотел навестить. Впрочем, навещать было некого: всех ровесников Клима призвали в армию.
– Стучишься в дверь и гадаешь: убит? ранен? в плену? – вздыхал он. – В голове не укладывается: половина нашего класса уже в могиле.
Но Любочке не хотелось думать о грязи и смерти. Клим дал ей то, что она ценила больше всего на свете, – романтику, красоту и сильные чувства, – и ничто не должно было портить ей праздник. Она водила кузена по театрам и ресторанам, а он учил её танцевать аргентинское танго и показывал ей свои личные «места боевой славы». Ему нравилось приезжать на острова, где он рыбачил в детстве, или забираться в развалины древнего кремля, где у нижегородских мальчишек проходили сражения, охоты и состязания.
Любочка была готова отдать всё что угодно, лишь бы кузен не покидал её, и иногда ей казалось, что это вполне возможно. Клим строил из себя циника, которого интересуют только деньги, но Любочка ясно видела, что он вернулся в Россию не за наследством. Он поехал на другой конец света, потому что ему нужно было примириться со своим прошлым и с самим собой, и она старательно подводила его к мысли, что для этого надо остаться в Нижнем Новгороде и занять в нём подобающее место.
4
Пролётка несла Любочку и Клима по набережной. Каждый раз он с замиранием сердца глядел на зелёные, искромсанные оврагами кручи, на лодки рыбаков, дровяные баржи и юркие пароходы-фильянчики с чёрными самоварными трубами. Справа, через реку, пестрели склады и пристани Нижегородской ярмарки, слева – разноцветные купола церквей и нарядные здания купеческих контор. Дворцы, часовни, трактиры, страшная Миллионка, где в каждом доме притон, каждый день праздник – то драка, то пожар.
Пролётка вылетела на крутой откос и остановилась перед расписным теремом «Восточного базара», лучшего ресторана в городе. Ступени крыльца покрывал красный ковёр, а у входа стояли охранники в черкесках с газырями.
Клим и Любочка прошли вслед за метрдотелем через сумрачный ресторан на увитую плющом веранду. Внизу, под горой, расстилалась Ока, розовая в лучах заката. За ширмой из тропических растений играл оркестр, и певица в платье, расшитом розами, пела о любви.
– Видишь, у нас тут совсем неплохо, – сказала Любочка, садясь за столик под туго накрахмаленной скатертью.
В ожидании заказа Клим рассказывал ей о районе Сан-Тельмо, где он жил. Некогда это была престижная часть Буэнос-Айреса, но из-за эпидемии жёлтой лихорадки все богачи сбежали оттуда и сдали свои дома эмигрантам.
– Там тоже очень красиво, – мечтательно произнёс Клим. – Высокие окна с жалюзи, что ни дверь – то произведение искусства. Но народ, конечно, не шикует.
– Теперь тебе придётся съехать оттуда, – сказала Любочка.
– О, нет! В моём доме на первом этаже – ресторан, на втором – итальянское семейство с шестью дочками на выданье, а моя квартира находится ещё выше. У меня там прекрасный балкон в завитушках, а над ним – лепной герб, в котором гнездятся перелётные птицы. Неужели такую прелесть можно на что-то променять?
– Можно, – с уверенностью отозвалась Любочка.
