скачать книгу бесплатно
Сколько чая выпивает Высотский
Меир Вольф из Хелма пришел к раввину, чтобы задать вопрос:
– Ребе, каждый еврей знает, что рыба очень полезна для ума, в ней так много фосфора. Как ты думаешь, где едят больше селедки – в Егупеце или в Касриловке?
– Ты знаешь, Меир, иногда мне кажется, что в Хелме рыбу не едят вовсе, а всю селедку, которую должны привозить в наш с тобой Хелм съедают Бродский и Высотский.
– Ребе, я каждый вечер за ужином съедаю гекахте фиш, моя Лея-Двойра готовит ее так вкусно! И съедая по целой селедке вечером, я должен потом ночью вставать несколько раз, чтобы утолить жажду. Сколько же воды выпивают ночью сахарозаводчик Бродский и чайный фабрикант Высотский?!
– Меир, они не пьют воду, они пьют чай, даже ночью.
Шикса
Спокойная жизнь в городе Хелм …но вы же не поверите, что жизнь в Хелме была всегда спокойной? То разругаются до самых страшных проклятий соседки и бывшие лучшие подруги Лея-Двося и Злата, то обнаружится, что городской шойхет неровно дышит к жене меламеда, а та позволяет ему придти переночевать прямо днем, пока меламед учит талмуд с детьми в хедере. И что интересно – ни один самый секретный секрет не мог оставаться секретом больше двух часов – проверено многократно! Стоило только молодому Менделю проводить Рахилю домой и помочь ей нести тяжелую корзину с базара, как женщины Хелма начинали обсуждать, сколько должен будет выплатить Мендель по ктубе, когда будет давать Рахиле развод. На женской половине синагоги всегда было что обсудить и какой новостью поделиться. Дочка хелмского лавочника Руфь (дай Б-г её отцу Рувиму столько денег, сколько хелмцы думали, что у него их есть) приехала из Варшавы, где училась на женских курсах (надо же, втемяшилось девчонке, что должна она стать акушеркой!) Ну приехала и приехала, должна же она была когда-то и домой приехать, не все же учиться. Так нет, вместе с ней приехал молодой мужчина. Уже скандал! А что зовут его Яцек – то не скандал?!Яцек – так Яцек, с кем не бывает, но он же сразу пошел к раввину, тот позвал за моэлем и втроем они долгое время обсуждали что-то в домике у ребе. Кто только из соседок не заходил к ребецн за эту пару часов – и соль попросит, и капуста вдруг дома кончилась, и муки не хватило, чтобы испечь тейгелах – ребецн никому не отказала, но принимала посетительниц на кухне. а дверь в комнату была закрыта. Хорошо, что буквально на следующий день весь Хелм только и говорил. что о готовящемся брите Яцека, который выбрал себе новое имя Янкель, и что вскоре после бритмилла Янкель и Руфь будут стоять перед ребе под хупой. И ведь что интересно, уже через полгода молодому геру поручили читать в субботу очередную главу из Торы! А когда Йоселе-портной, сын портного Боруха привел в дом гойку Анелю?! Его мать кричала «Убивают!», каталась по полу и протягивала сыну ножик – просила зарезать её, чтобы не мучиться. Ну что с того, то Анеля прошла гиюр и окуналась в микву – свекруха не имела для неё другого имени, как «шикса». И в комнате у Йоселе с Ханой (бывшей Анелей) всегда чисто и убрано, и на кухне порядок, и никогда она не приготовит дома трефного – всем бы мужьям такое золото, как Хана (кто не пропивает последний грошик в шинке, а несет его домой, чтобы отдать жене). Ну подумать только, уже двое внуков у Голды, матери Йоселе-портного, скоро будет третий. а все «шикса» да «шикса»! Подумать только…
Спорщики
Евреи Хелма считали свой город средоточием учености и мудрости, ставя его в один ряд с такими университетскими городами, как Болонья в Италии. Монпелье во Франции и Толедо в Испании. Некоторые талмудисты Хелма договаривались до того, что сравнивали город с Вавилоном эпохи гаонов. Хромой Меир однажды сравнил Хелм с Иерусалимом, но такой дерзости ему не позволили, максимум – с каббалистическим Цфатом. Среди ученых мужей Хелма выделялись талмудисты и знатоки ТаНаХа Гиршеле и Менделе, правда, им оставалось прочитать еще примерно страниц пятьсот священной книги, но среди мудрецов Хелма они считались самыми выдающимися – у Гирша ведь был третий том комментариев Раши, а Мендель почти закончил чтение Агады и собирался приступить к изучению Шулхан арух. Спорщики Гирш и Мендель были завзятые, переспорить своими неистовыми криками могли любого, потому с ними старались не связываться и оставалось им объяснить темные места из прочитанного только друг другу. Так ведь известно: два еврея – три мнения! И спорили они до хрипоты, а иногда и до выдранных бород и пейсиков. Если один из них, скажем, утверждал, что река Итиль впадает в Хвалынское море, второй тут же поправлял, что не Итиль, а Ра и не в Хвалынское. а Хазарское. И тут же затевался спор о том, пришли хазары прямо из Иудеи или сначала останавливались в Вавилоне, сами ушли или выгнал их Нерон с Титом, все десять пропавших колен населяли Хазарию или только колено Реувена. ушли они потом в Бухару с берегов Каспийского моря или составили основу казачества на Дону. Ну, казалось бы, что еврею до казаков?! Так нет, спорят до хрипоты – фамилия Мелехов произошла от слова «царь» или от «соль»? Ну скажите, если казак стегнет по спине нагайкой, вам будет не все равно, как его зовут и от какого еврейского слова происходит его фамилия, даже если его родословная будет восходить до самого кагана?
Страхи
– Послушайте, ребе, – Йосл бледнел, потел, постоянно вытирал лицо платком – он очень волновался.
– Послушайте ребе, я уже начинаю бояться, добром для меня это не кончится. Я так начинаю бояться. что уже каждую ночь жду, когда меня придут арестовать и пусть закончится этот ужас.
– Йосл, расскажи подробно, чего следует бояться мелкому гешефтмахеру? Или ты должен денег Зюссу, а может самому Ротшильду и они требуют их вернуть? Ну так верни что должен и спи уже спокойно!
– Слава Богу, Ротшильдам я ничего не должен, но разве вы не слышали, что в самом Париже арестовали этого Дрейфуса-Шмейфуса и его будут судить военным судом? Он ведь шпион, а это значит «пиф-паф» и все кончено!
– Еще не «пиф-паф» и какое отношение Дрейфус имеет к нашим хелмским евреям?
– Ребе, я ведь езжу туда и сюда. там купил – здесь продал, из Парижа в Вену, из Хелма в Черновцы, с того и живу. Австрийские жандармы свободно могут арестовать меня в отместку, что французские арестовали Дрейфуса. Во-первых, я веду свой гешефт и с французами, я почти свободно говорю уже и по-французски. А во-вторых я знаком со старшим конюхом графа Эстерхази, он два раза покупал у меня туалетную воду, которую я привез ему из Парижа. Правда, что ни французская, ни австрийская таможня не получила причитающейся пошлины, но за это я уже почти не боюсь, они ведь арестуют меня, как шпиона. а не как контрабандиста!
– Послушай. Йосл, мне кажется, что австрийским жандармам есть до тебя дело, как Моше волновался, что будет с египтянами после десяти казней! Спи уже спокойно и не бегай по Хелму, размахивая руками, будто ты ветряная мельница. Ты скажешь жандармам, что привозишь из Парижа не только туалетную воду для конюха графа Эстерхази, но и голландские сорочки лакеям канцлера Бисмарка в Берлин.
– Ойц, какое вам спасибо, ребе, ведь это почти чистая правда, жить вам и жене вашей, и деткам до ста двадцати! А что, вы думаете, на них это подействует?
– Йосл, важно, чтобы ЭТО подействовало на тебя! Иди уже и поменяй свой платок, ты так вспотел, что он уже мокрый насквозь. Я только боюсь, что сейчас ты испугался, как бы тебя не приняли за французского шпиона, а потом ты испугаешься, что тебя сошлют на остров, как французского императора.
Кот
– Ребе, вы знаете, какой умный у меня кот? – Мотл зашел к раввину не с пустыми руками, мужчинам теперь было с чем отведать кисло-сладкое мясо, приготовленное женой ребе.
– Это такой умница, такой умница! Напроказит чего-нибудь, я только соберусь его пожурить, а он или под диван спрячется, мне его не достать, или на шкапу сидит, не буду же я за ним лезть на верхотуру. Лехаим, ребе! Но не про это я хочу вам рассказать, ребе. Заметил я, что в первой половине дня котик мой, мой Васька (не давать же коту человеческое имя Шмулик или там Шломо) ест только молочное! Вот поставит ему жена моя Ривка блюдце сметаны или сливок – вылижет его подчистую и ни за что не притронется к мясному, да Ривка и не осмелится ему предложить мясо, правду сказать, ребе, что мясо у нас в доме и нечастый гость. Зато как он вечером ловит мышей, которые у нас дома частые гости. И ведь именно вечером, когда уже можно и мясного поесть. Поймает одну-другую мышку и съест их. а сам так и мурлычет «Ш-мя-у, ш-мя-у!». вот просто слышу от него «Шма, шма».
– Очень интересно, Мотл, очень, – только и мог вставить раввин, как гость продолжил, не забывая наливать себе и хозяину из принесенной бутылки, цепляя на вилку очередной кусок мяса и макая в подливку кусок лепешки.
– Ребе, я уверен, что мой кот, мой Васька – еврей, иначе к чему ему так строго соблюдать кашрут? Сказано же в Торе «Не вари козленка в молоке его матери» – он и не ест мясное вместе с молочным, такой молодец! Ребе, как вы думаете, если котику моему сделать обрезание? Через неделю Мотл подошел к раввину в синагоге:
– Вы помните, ребе, про моего кота? Ну конечно помните, как про такого забудешь! Нет, все-таки гой останется гоем, Васька – он Васька и есть! Буквально вчера, покормила его Ривка сметанкой, слава Б-гу, корова наша доится, пусть у всех матерей для их новорожденных будет столько молока, сколько дает моя корова. Съел котяра сметану и пошел гулять во двор. И прямо на моих глазах зазевавшегося воробья прямо слопал, вот прямо с перьями! А ведь так соблюдал, так соблюдал!
Счастливая трубка
– Ребе, вы слышали эту новость – Хаим-Борух, муж Соре-Ривки вернулся от своего цадика, у которого он жил последние 2 года, изучая каббалу. Подумайте, все уже называли Соре-Ривку «соломенная вдова», два года мужа нет дома, и тут он вернулся. И что самое интересное, он принес с собой чубук от трубки, которую курил цадик! Вы знаете, какой это чудесный чубук? Все хотят его иметь хотя бы на пару затяжек из трубки – он, этот чубук, приносит счастье! Мотл-молочник из Касриловки вез свои бидоны на базар в Хелм и перевернулся на телеге, когда дорога шла через овраг. И знаете что? Он вполне мог убиться, такой крутой там подъем, но накануне он половину часа курил трубку с этим чубуком и отделался всего лишь сломанной ногой и двумя сломанными ребрами! А Гирш, который готов был дать «гет» своей жене Рахель – она никак не могла родить ему ребенка. Так он взял чубук у Мотла на целую ночь и уже через пять месяцев он должен стать отцом. Подумайте, ребе, разве это не чудо – его полгода не было дома, одна ночь с чубуком от трубки цадика – и через пять месяцев у него родится, если Б-г даст, сын! Ну, если Б-г не даст, то родится дочь, но Рахель и дочке будет рада. А вы знаете, ребе, как рада Соре-Ривка? Ведь за каждую затяжку, за каждые полчаса, на которые она дает попользоваться чубук, ей платят живые деньги! Сегодня даже г-н помещик прислал три рубля – он хочет этот чубук на целую неделю!
– Послушай, Ицик, что ты пристал ко мне с эти чубуком?! Не собираюсь я арендовать этот чубук ни у Соре-Ривки, ни у Хаим-Боруха, ни у самого цадика!
– Ребе, ребе, вы неправильно меня поняли! Ведь хасидский цадик – такой же раввин, как и вы. Вот если бы вы дали мне чубук от своей трубки
…После этих слов в доме раввина настала тягостная тишина, которую все-таки пришлось прервать раввину:
– А это ничего, Ицик, что я не только не цадик – я не хасид? Это ничего, что я НЕ каббалист и никогда НЕ читал книгу «Зогар»?! И это ничего, мишугинер, что весь Хелм знает, что я не курю трубку и вообще не курю?!!
Миньян праведников
История эта, как все широкоизвестные истории, обросла нелепыми подробностями, глупыми деталями, попросту враками, правда оказалась погребена под вымыслами. Известнейшие каббалисты в Цфате, читая Тору и производя необходимые вычисления согласно гематрии, нашли способ избавить человечество от пороков, вернуть мужчин и женщин в райские кущи, где не будут они голодать, не придется им проливать пот, добывая свой хлеб, не испытают женщины мук при рождении детей. И уж конечно, исчезнут войны, моровая язва и стригущий лишай. Для этого надо, чтобы десять праведников составили миньян, совместно прочли вечернюю молитву и заклинание. Заклинанием этим пользовались еще халдеи, когда им нужно было прекратить град, повысить урожай ячменя или снять зубную боль. Беда в том, где в Палестине найти десять праведников?! Кого римляне не увели в рабство, того арабы обратили в мусульманство, кого не убили крестоносцы, тот сам уехал в Черновцы, Вильно или в Бердичев. Вот и получается, что собрать миньян из праведников под силу только хасидам. Получив письмо из Цфата, любавичский ребе долго морщил лоб, чесал свою бороду, так что жена собрала чистое белье и приказала сходить в баню, а ведь только четыре дня назад ребе в ней парился. Задача собрать вместе десять праведников была такой непростой, что ребе позвал к себе в дом цадика из Хелма, который по счастью остановился в ярмарочной корчме – через два дня в Любавичах собиралась большая ярмарка. Сначала любавичский ребе и хелмский цадик несколько раз прочитали письмо из Цфата, потом они долго спорили, затем любавичский ребе достал пачку чистой бумаги, перья, чернила и все, что нужно для письма и два раввина долго чиркали бумагу. Писем было так много, что марками, которые клеили на конверты, можно было почти совсем обклеить стенку в домике любавичского ребе, если, конечно, клеить изнутри, а не снаружи. Полетели письма во все концы, два письма даже к караимам попали, но это потому, что уже тогда почта в России плохо работала. Во всех письмах было предложение назвать имя праведника и помочь ему добраться до Хелма (на сборе в этом великом городе особенно настаивал цадик). Но что самое интересное – письма еще были в пути, их везли почтовыми тройками, перекладывали с места на место на почтовых станциях и почтамтах, а все евреи в черте оседлости и чуть-чуть за ее границами только и говорили, что о поисках десяти праведников. О праведниках говорили и в синагогах на мужской половине, и в корчмах, где собирались гешефтмахеры и маклеры, о праведниках рассуждали на женских балконах синагог и возле общинных печей, куда ставились субботние чолнты.
– Муж Енты, Хаим…
– Что вы говорите, Лея, вы только послушайте, что вы говорите! Хаим, который не выругавшись, не сможет связать двух слов – праведник!
– Может быть, Мотл из Касриловки?
– Который Мотл, тот что так любит танцевать фрейлахс на каждой свадьбе, который не пропускает ни одной вечеринки, когда его семья ужинает одним куском хлеба на семерых? И это вместо того, чтобы работать, а не проживать приданое своей хромой Голды?!
И вот такие разговоры велись в каждом местечке, а также в Егупеце, на Москве и в самом Санкт-Петербурге. Конечно же, разговоры евреев дошли и до хозяина Преисподней. Озабоченный и хмурый он вызвал своих самых близких подручных.
– Новость вы знаете, эти выдумщики из Цфата совсем не пугают меня, пусть делают свои вычисления и царапают свои заклинания. Но когда хелмские хасиды принимают участие – это оборачивается для меня большой бедой.
– Адони, зачем тебе беспокоиться? Я сама займусь нашими мудрецами и вы увидите, что они не вас, а себя доведут до беды, – Лилит была чертовски хороша и, как всегда, убедительна. Послушайте, два или три года евреи канителились – кто-таки среди них праведник? Чаще всего оказывалось, что праведник совсем недавно умер, только-только по нему отзвучала поминальная молитва. Или праведнику всего несколько недель от роду и никак он не может участвовать в составлении миньяна. Но все-таки, все-таки десять их собралось в Хелме накануне ярмарки. Благоговейно смотрели евреи, как важно шли они в синагогу, старались вдохнуть запах, который исходил от них, запах густого дегтя от сапог и редьки с луком из ртов. Всю ночь молились праведники, трижды прочли они составленное в Цфате залинание, а утром… Утром балагулу Пинхаса, как обычно, нашли мертвецки пьяным в придорожной канаве и жена его Сарра со слезами и криками повела домой, внимательно осматривая его штаны и лапсердак – сможет ли она самостоятельно почистить и починить их или придется обращаться к портному Арье? Нет, не получилось в этот раз у праведников избавить евреев от пороков. Пришли к ним любавичский ребе и цадик из Хелма, стали все двенадцать думать, что не так и как сделать «так». И после долгих-долгих споров, чтения книг ТаНаХа сказал хелмский цадик:
– Евреи! А хоть вы все и праведники и не зря собрались здесь, признайтесь, что у каждого есть темная половинка, о которой вы хотите забыть и даже забыли! Кто-то выпил глоток воды в Йом Кипур, кто-то из вас (упаси Б-же, я не утверждаю!) попробовал сало (и трое незаметно обтерли себе губы), а кто-то не просто пожелал жену своего соседа, а делил с ней кровать (и двое вздрогнули, словно обманутые мужья уже стучали в двери). И что же нам делать? Надо собрать не десять, а двадцать праведников – тогда уж точно, сложив праведные половинки может получиться миньян и заклинание обретет силу! Задумчивыми разъезжались праведники домой – как же подсчитать в душе своей праведность, составляет ли она хотя бы её половину?
Выкрест
Хелмский раввин пришел домой из синагоги, а там, о радость! гость – реб Мотл Дворкин. Сидит за столом, пьет чай, который ему предложила ребецн, лицо у Мотла «девятого ава», словно только что у него на глазах с рабби Акивы содрали кожу. Раввин достал настойку, которой изредка лечил печали, две рюмочки-наперстки:
– Рассказывайте, реб Дворкин, надеюсь, никто не умер?
– Горе мне, ребе, горе, лучше бы он умер, мой мотек, мой сын Лейба! Этот паршивец, этот мишугинер коп крестился! Пришлось раввину налить еще по наперстку, первую-то чуть было не выплеснул наружу, закашлявшись от такой новости.
– И в какой церкви он это сделал? Я имею в виду, стал он православным или католиком?
– Сейчас он католик, не знать им вечного покоя после Суда!
– Ну что вы, Мотл, это уже неплохо. Я уверен, что это гораздо лучше, чем если бы он стал адвентистом. И пусть он стал католиком, но ведь не ушел к саббатианам…
– Я прокляну его, клянусь нашими праотцами, прокляну! Вы бы знали, что творится у меня дома – жена плачет, дочки в слезах, теща моя третий день не выходит из своей комнаты, совсем перестала со мной разговаривать, ничего не ест, только завтракает и обедает.
– Вы знаете, реб Дворкин, я ведь знаком с хелмским ксёндзом, паном Юлианом. Он, хоть и католик, но вполне приличный человек, мы иногда играем с ним и отцом Петром в преферанс по маленькой. И вы знаете, совсем недавно, заказывает отец Петр восьмерную в трефах, я, конечно вистую, пан Юлиан тоже объявляет «вист». Ну, думаю, всё – выпустим! Так нет, пан Юлиан выходит в пику – я бью туза у батюшки. Я выхожу в бубну – ксёндз убивает поповский марьяж. так мы славно в темную отца Петра раскатали – без трёх ушел!
– Вейз мир, ребе, горе мне! Прокляну, как есть прокляну! Не будет у меня сына, а у Лейбы наследства! Голодранцем помрет, сухой корке будет радоваться.
– Мотл, возьмите себя в руки и в те же руки возьмите рюмочку, я уже налил. Вы ведь знаете вашего соседа Гольдмана? Как вы думаете, он хороший человек?
– А почему вы спрашиваете? Вы что-то про него знаете?! Он занимал у меня деньги и всегда отдавал мне в срок. Вот совсем недавно он снова занял у меня… Скажите, ребе, вы что-то знаете о его гешефте?! Он не сможет отдать мой займ?!Ой, горе-горе!
– Перестаньте так убиваться, реб Дворкин, так вы никогда не убьетесь! Я имею в виду, что он, этот Гольдман, неплохой человек. Он развелся со своей женой уже давно, но он не бросает помогать своим детям, а их у него от неё трое. Да новая жена нарожала ему четверых, подумайте, какой плодовитый этот Гольдман, жить ему до ста двадцати! Я говорю, что он развелся с женой, но он ведь не развелся с детьми, не так ли?
– Горе мне, горе! Прокляну…
– Мотл, вспомните, что красавца Йосефа братья продали в египетское рабство. Но ведь Йосеф не бросил своих братьев, не оставил их умирать от голода?
– Я сам готов продать этого гоя, моего мотека, моего Лейбу египтянам, берберам, маврам и верьте мне, я дорого за него не запрошу!
– Выпейте, реб Дворкин, выпейте, – раввин с грустью посмотрел на быстро пустеющую бутылку…
Мужья-праведники
В маленький домик, где раввин жил со своей Песей пришла Лея-Двося, дочка портного Ицхак-Арье, хотя, скажем прямо ну какой Ицхак-Арье портной? Так, перелицевать пальто, надставить брюки или укоротить новые штаны. Пуговицы, надо сказать правду, он пришивал на совесть, оторвать их можно только с мясом… но мы отвлеклись. Пришла Лея-Двося, дочка портного… Вот только не надо путать Лею-Двосю с Леей Малкиной, той скоро будет почти пятьдесят, а этой еще и восемнадцать не исполнилось. И не вздумайте спутать Лею-Двосю с Двойрой – у Двойры отец тоже портной, но зовут его совсем даже Борух и он такой портной, что в самой Лодзи или, скажем, в Бердичеве таких можно найти не больше двух человек. Господа из окрестных поместий заказывают у него костюмы-двойки, а пару раз он даже шил тройку с жилетом для пана Заглобы, шил из такой, знаете, материи серой с искрой …ну вот, опять отвлеклись! Что вы меня все время отвлекаете! Хотела Лея-Двося посоветоваться с раввином, но того дома не оказалось, в это время он всегда занимался с мальчиками в талмудторе. Ну так дома была ребецн, а кто лучше женщины поймет другую женщину?
– Пани Песя, вот скажите мне, если я выйду замуж за благочестивого еврея, а он вдруг умрет…
– Лея, ты вышла замуж?! Мазл тов!
– Нет, Песя, если я выйду, а он умрет, он же попадет к праведникам после Страшного суда?
– Ну, это решать уж точно не мне, кто куда попадет!
– Прошу вас, Песя, не перебивайте меня, мне так трудно говорить! И вот я вдова, а потом, потом снова за меня посвается хороший какой-нибудь вдовец и я снова выйду замуж. А он снова умрет…
– Вейз мир, какое горе!
– Он ведь тоже будет праведник? Ведь я прослежу, чтобы он читал Талмуд и Тору, чтобы не забывал талес и филактерии и чтобы молочное не смешивалось с мясным!
– Ну, наверное да, – ответила рабанит, но в голосе ее слышно было сомнение.
– И вот мой второй муж умер, и надо так случиться, что сватается ко мне третий, и пусть он будет после ешибота и даже пусть он будет раввин…
– Ты смотри, какой нахес, и надо же – все тебе одной!
– Не смейтесь над бедной девушкой, пани Песя! Я и так уже сильно стесняюсь, но что я хотела спросить…
– Ну так спрашивай уже, не морочь мне голову, мне еще обед готовить!
– Я не морочу, я хотела посоветоваться. Скажите, как вы думаете, а может быть об этом даже написано в Торе. Когда все три моих мужа будут наслаждаться в райских кущах – с кем из троих мне надо будет проводить время?
Зачем Ноах взял комаров в ковчег
Вот ведь человек – Шлёмо Машковиц, умеет задать такой вопрос, что на него затруднились бы ответить оба Моше! Хелмскому раввину далеко до Моше бен Маймона в уме и учености, а куда деваться? Кто-то ведь должен и на Шлёмины вопросы отвечать. Вот и сегодня, Шлёмо пришел, и даже не поздоровавшись ни с раввином, ни с ребецн начал:
– И зачем все-таки Г-дь, создавая этот мир, создал не только корову, гуся, курицу и утку, которых евреи с таким удовольствием кушают на протяжении веков, зачем ему понадобилось создавать еще и некошерных животных, особенно свинью? Я еще пойму Его замысел. когда он создал лошадь, осла и верблюда – на них можно пахать землю или перевозить товары. Но зачем надо было делать свинью? Ни в упряжку запрячь, ни в субботний чолнт положить!
– Ну что ты говоришь, Шлёма, что ты говоришь! Ой, вы только послушайте, что он говорит!
– Я знаю всё, что вы мне можете сказать, ребе! Уже не надо так нервничать. Не все в этом мире евреи и им тоже надо чего-то покушать, ну так и пусть себе кушают свинину и даже раков, пусть. Даже не это меня удивляет больше всего. Ребецн все же удалось вставить свое слово, перебив словоохотливого гостя:
– Шлёма, вы уж говорите скорее, потому как время дорого, мне еще готовить, кормить мужа и мало ли дел, которые должна сделать хозяйка до захода солнца?
– Песя, только один последний вопрос и я уже ухожу. Скажите, когда Ноах собирал на своем ковчеге каждой твари по паре, у него ведь было не так много места? И зачем уже он взял туда комаров, что, без них было совсем никак?!
И это тоже пройдёт
– Вот только не надо, ребе, не надо мне рассказывать про козу! – пришедший к раввину Мендл-Мотл Фильштейн был взволнован, рассержен, даже зол, – я сам уже много раз подумывал о том, чтобы купить козу!
– Что, что-то случилось? – задал свой вопрос раввин. Уж он-то знал, что второго такого паникера, как реб Фильштейн надо поискать, – неужели пришел Машиах? Осанна!
– Ребе, вам бы только посмеяться над бедным евреем, и как вам только не стыдно! А я хочу спросить, когда все это кончится, потому что сил терпеть все это у меня нет!
– Мендл-Мотл, скажи мне «когда кончится все это» – ты о чем? День кончится сегодня вечером, твои крики кончатся, когда ты уже успокоишься и расскажешь мне все по порядку. Вообще все когда-нибудь кончится, как сказал еще царь Шломо.
– Послушайте ребе, скажите, сколько мне уже терпеть? Мы с Ривкой живем в маленьком домике, в маленьком, но своем. У нас всего две комнатки и кухонька, но это не считая чуланчиков. Комнат у нас две, а детей пять, но ничего, мы как-то умещаемся, а на маленькой кухне моя Ривка умудряется приготовить такой кугл, что пальчики оближешь, вы знаете, к концу обеда от кугла ничего не остается, все съедается подчистую. И вот в наш маленький домик стучится юноша, оказывается мой двоюродный племянник, сын Брошки из Касриловки приехал в Хелм, он хочет здесь учиться. Ну ладно, проходи, устраивайся, Ривка даже будет наливать тебе тарелку фасолевого супа или что там у нас будет на обед – сын моей двоюродной сестры – не чужая кровь. Потом приезжает Ицик, у его мамы умер муж, вдова осталась с семью детьми, а мальчику надо учиться в хелмском хедере и жить он хочет именно у меня. Кем мне доводился его папа я точно не знаю, а может быть его мама моя родственница, но уже мальчик живет вместе с моими детьми. Ничего, хороший мальчик, на аппетит не жалуется. А потом приезжают по делам в Хелм один за другим Соломон от тети Баси и Лейба Бернштейн от тети Хавы. Я вспоминаю, что когда я ездил в Егупец на свадьбу Рахили и Боруха, там были и Бася, и Хава – какие-то родственники по линии мамочки, благословенна будь ее память! И вот когда, чтобы выйти ночью во двор, у меня же слабый мочевой пузырь, ребе! Чтобы выйти ночью во двор, мне приходится протискиваться через всю эту толпу, а еще надо смотреть, чтобы девочки не раскрылись во сне, а эти шлимазлы не оказались через чур близко к девочкам… так вот, приезжает к нам моя дорогая теща и заявляет, что она должна жить у нас, что она должна помогать своей дочурке, своей кровиночке! Выплатите наконец мужу своей кровиночки обещанное приданое – это будет лучшая помощь! Ребе, вы мне не скажете, сколько мне еще терпеть, когда это наконец-то кончится?!
– Послушай, Мендл-Мотл, у царя Шломо было кольцо от его отца, царя Давида…
– Ой, знаю! Снаружи на нем была надпись «Это пройдет», а когда жареный петух начал клевать его тохес совершенно всерьез, то на внутренней стороне он прочитал «И это тоже пройдет». Бог мой, сколько раз я уже слышал эту хохмочку!
– Реб Фильштейн, но ты не знаешь, что кроме кольца царь Давид дал сыну папирус, на котором знаешь что было написано?
– Неужели он рассказал сыну, как можно удержать родителей жены, чтобы они сидели себе дома? – Там было написано, что когда после чтения второй надписи жизнь снова станет невыносима – можно вернуться к первой надписи «Это пройдет» и это «работает» до трех раз!
Счастье
Был вечер Судного дня. В Судный день ни один еврей не заглянул в маленький домик раввина на окраине Хелма. Ребе и рабанит были просто счастливы!
Страх
– Послушайте, ребе, вы бы знали, как я боюсь – вы бы испугались вдвое!
– Чего это я должен испугаться, Лейба? Что ты такое знаешь, чего я должен бояться, говори немедленно?! Неужели снова погром! – раввин испугался не на шутку и это было очень видно, он стал белым, как сметана, которую продает молочник Тевье.
– Ребе, я боюсь именно потому. что не знаю! Вот скажите мне, сколько лет назад Б-г создал этот мир? – Если сейчас 5656-й – вот и считай… И скажи ты, наконец, по-человечески – чего бояться?
– Так вот, создал Г-дь наш этот мир и вскоре прогнал Адама и Хеву из эдемского сада, чтобы они уже работали и не кушали задаром его хлеб. А потом наслал он на наш мир (благословен будь Г-дь даже в гневе своем!) Всемирный потоп, в котором погибли все, а спасся лишь Ноах со своей семьей…
– Ты решил пересказать мне всю Тору или только одну главу, мишугинер?
– Не ругайтесь, ребе, это нехорошо! …и спасся только Ноах и сыновья его с семьями. А потом за грехи сжег он и полил кипящей серой Содом и Гоморру, так что даже жена Лота превратилась в столп.
