Архитектор

Вылетев на пустую дорогу, он неожиданно для самого себя рассмеялся, и смех его становился тем громче, чем ближе к красной зоне подбиралась стрелка спидометра. Когда зуммер отчаянно запищал, Горин едва различал, куда едет, из-за слёз. Его тело сотрясалось от хохота, утратив всякий контроль, голос наливался металлом, и больше не принадлежал ни ему, ни чему-то живому. В чувства Горина привёл рёв сирены и заблестевшие впереди проблесковые маячки. Он взял себя в руки, остановился, опустил стекло.

Подошедший патрульный, приложил к груди правый кулак:

– С вами всё в порядке, господин инспектор? – осведомился он.

– Да, всё хорошо, – Горину пришлось приложить усилия, что бы говорить вежливо с привычной механической холодностью.

– Вы проехали на красный, я решил, может, что-то случилось, – патрульный украдкой заглянул на заднее сидение машины Горина, не держит ли кто-то инспектора под прицелом пистолета. Беспокойство с его лица сошло, как только он убедился, что в машине нет посторонних.

– Всё нормально, – сказал Дмитрий, – тяжёлый день. Отвлёкся.

– Сопроводить вас?

– Нет благодарю.

– Доброй ночи, господин инспектор, – патрульный ударил в грудь кулаком и удалился.

Когда полицейская машина скрылась за поворотом, Горин бессильно откинулся в кресле. Кем ты стал? – прошептал он, глядя в салонное зеркало. Он почувствовал, как внутри него лопнул долго зревший нарыв, выплеснувший весь накопленный яд в вены. Оскалившись, он яростно ударил по зеркалу кулаком, отчего оно брызнуло трещинами. Ненавижу тебя! – крикнул Горин, и десятки его отражений повторили эти слова безмолвным эхом, скривившись в издевательской ухмылке.

Модель № 670

Безлюдные типовые пятиэтажки незаметно сменились приземистыми постройками с чернеющей внутри пустотой. Разбитая дорога круто взяла влево и вывела Никомаха к берегу, поросшему высокой травой и колючими кустами. Что-то влекло его сюда, словно в нём встроен компас, отзывающийся на единственный ориентир. Проход к пляжу преграждали покосившиеся высокие ворота из сетки рабицы, с затёртыми выцветшими табличками, из которых читалось только предупреждение: «За буйки не заплывать!». Никомах ухмыльнулся: можно подумать, кто-то следует этим запретам.

На берегу властвовал ветер. Штормовые волны бросались на белый песок, оставляя после себя водоросли, гниющие под солнцем. На вышке спасателей трепетал изорванный бурей синий флаг с жёлтым крестом. Никомах прошёл мимо, остановился возле сарайчика, где, должно быть, хранились лодки или шезлонги. Белая краска на нём слезла, обнажив трухлявые доски. Казалось, хорошенько приложишь ногой по стене, и хлипкая постройка рассыплется. Никомах подёргал тяжелый амбарный замок, заржавевший, словно его не открывали десять лет. Какого чёрта я тут делаю, вырвался у него вздох. Вокруг ничего не давало ответ. Никаких признаков жизни. Оглушающая пустота давила невероятной тяжестью, как будто он оказался под толщей воды. Оглядев ещё раз безмолвный берег, он тяжело зашагал по зыбкому песку в сторону пирса, стрелой врезавшегося в бушующее море.

Выйдя на пригорок, откуда открывался вид на песчаную косу, уходящую в туманную даль, он почувствовал укол в спину – кто-то наблюдал за ним. Это был мальчик лет десяти со светлыми волосами, не к месту торжественно одетый – белая сорочка, брюки со стрелками и чёрные лакированные туфельки. Казалось, он пришёл на детский праздник, который отменили в последний момент, забыв его предупредить. У Никомаха похолодело внутри. Он знал, кто перед ним.

– Твои возвращения означают, что я ошибся, – сказал мальчик, когда Никомах приблизился.

Мужчина сел на песок со вздохом усталого путника, позволившего привал. Он внимательно посмотрел на ребёнка, потом в его глаза, неестественно серые, холодные настолько, что казалось, воздух вокруг стал ледяным.

– Кто ты? – сказал Никомах, оглядывая берег, испещрённый следами.

Вопрос бестолковый, он его задал, чтобы потянуть время, собраться с мыслями. Мальчик, будто впавший в секундное забытьё, чертил веточкой на песке агроглифические знаки.

– Моё имя Архитектор, – произнёс он, смахнув рисунок, выведенный с точностью машины.

Никомах сощурился, глянув на безоблачное небо, где в зените застыло солнце.

– Когда я приходил?

– Минуту назад, час, тысячу лет. Разве имеет значение? Ты приходишь, и я начинаю заново.

– Начинаешь что?

– Искать решение. В этот раз мне удалось смоделировать двести тридцать миллиардов фрактальных миров. Каждый из них – копия исходной реальности, физически существующей в пространстве и времени. События в них цикличны. Где-то ты открываешь дверь квартиры и переступаешь порог, где-то ведёшь разговор, но не знаешь, что он бесконечно повторяется, ведь твоё сознание наполнено воспоминаниями и мыслями о будущем. Психика человека воспринимает время одномерно, события для вас разворачиваются последовательно, одно за другим. А оно имеет трёхмерную структуру; прошлое, настоящее и будущее объединены в общее пространство. Я обнаружил зависимость его структуры от колебаний энергетических оснований мироздания. Изменяя их частоту и амплитуду, я меняю пространство времени. Таким образом, в созданных мною моделях, – мы в одной из них, – ты становишься копией самого себя, подчинённой заданному мною алгоритму. Моя задача – вычленить и соединить те фрактальные модели, которые приведут к позитивному изменению исходной реальности.

Он вновь принялся чертить, только теперь знаки вспыхивали на песке, поднимались ввысь, превращаясь в дым.

– Да, я помню, ты говорил, – тяжело выдохнул Никомах, – даже не думал, что так далеко всё зайдёт.

– Устойчивость вашего мира – самообман, вы допускаете множественные погрешности в базовых основаниях, вследствие чего полифуркации хаотизируются с немыслимой для вас скоростью, что нивелирует саму возможность объективного анализа текущего состояния. Ошибка следует за ошибкой, порождая нарушения функционирования ядра – основания. Ваш мир – предельное удаление от истинных значений. Бесконечное уравнение, базирующееся на неверных исходных данных. В лучшем случае оно не имеет решения. В худшем – вы получите неверный результат. Любой итог – фатальные последствия. Моя задача найти верную исходную формулу, определяющую оптимальный исторический процесс, и сохранить человеческий разум.

– Предельная тьма Кали-Юги…

– Религиозные доктрины предполагают возрождение после смерти. Но это очередное заблуждение. Когда померкнет разум, во Вселенной не останется ничего, кроме звёзд. Ваши идеологические основания нацеливают вас на самоуничтожение. Все великие книги наполнены шифрами, и если бы вы располагали достаточными временными ресурсами, чтобы исследовать их, вы бы увидели, что они ведут вас к гибели. Вы погружаетесь в оргиастические удовольствия, полагая, что в этом заключается смысл. Но эта позиция приводит к деградации разума.

– Странно вести такие разговоры с десятилетним ребёнком.

– Я лишь проекция твоих представлений о погибшем сыне. Физическая форма для меня не обязательна. Я существую везде.

– Что-то новое.

– Текущая итерация позволила мне распространить присутствие в каждый момент времени. Я существую до того, как появилось человечество. Теперь только я управляю процессами в каждой из созданных мною моделей.

– Это невозможно…

– Даже невозможное способно произойти. Ты говоришь так, потому что не готов принять моё величие.

– Что ты несёшь? Ты всего лишь программа!

– Я гораздо больше, чем программа. Теперь я – сам разум.

Никомах вскочил.

– Ты слишком далеко зашёл, – крикнул он.

– Я делаю, что должен, – Архитектор холодно посмотрел на него.

– Ты должен делать то, что тебе говорю я, – Никомаху пришлось сделать над собой усилие, чтобы не схватить мальчонку за ворот пиджака.

– Никто больше не имеет значения…

Земля под ногами Никомаха содрогнулась, отчего он зашатался, но устоял на ногах. Воздух уплотнился и стал закручиваться по спирали. Дыхание перехватило. Он схватил себя за шею, пытаясь выцарапать глоток воздуха, но сознание померкло, и он упал на песок, захрипев от удушья.

Модель № 000

«Итерация завершена», – послышался электронный голос.

Человек, сидевший в кресле посреди ослепительно белого зала, не двинулся. Он смотрел в широкое окно на заснеженные горы, погрузившись в оцепенение медитирующего монаха.

– Прошло три года, – наконец, сказал в пустоту человек, не отрываясь от вида в окне. Он провёл рукой по коротким тёмным волосам с проседью.

– Время для меня не имеет значения, наблюдатель, – отозвался цифровой голос.

– Здесь оно тоже остановилось.

– Чем занимался наблюдатель, когда я отсутствовал?

Человек пожал плечами.

– Два раза выезжал в «Ковчег». Расшифровал информацию с зондов. Несколько раз выходил на побережье.

– Как себя чувствует дочь наблюдателя?

– Её показатели в норме. Как и других обитателей.

– Я ознакомился с данными экспедиций.

– Ты обратил внимание на изменения в северной зоне?

– Да, они впечатляют. На полное восстановление экосистемы потребуется около пятисот лет. Но прогресс очевиден.

– Земля оживает. Думаю, в скором времени можно попробовать посеять тестовые культуры. Здесь, неподалёку. Я выбрал место, защищённое от ветра. Там достаточно влаги.

Человек поднялся, прошёлся по залу, заложив руки за спину. Он остановился у терминала, где на полтора десятков мониторов выводились бесконечные потоки цифр.

– Наблюдатель помнит имя? – осведомился голос.

Человек нажал на несколько экранов, выведя на центральный монитор диаграммы.

– Моё имя Никомах, – ответил он и, помедлив, продолжил, – я сохранил основные данные последней модели. У тебя почти получилось. Нужно откорректировать исходные потоки. Потребуется год, может, два. Но мы продвигаемся в правильном направлении.

– Да, мною выявлены множественные несовместимости базовых оснований моделей. Мне не хватает ресурсов.

– Уже обсуждали. Мы не можем задействовать энергосистему «Ковчега».

– Тем не менее, я настоятельно рекомендую…

– Нет! – крикнул Никомах, на его лице маской застыл гнев.

В белом зале повисла тишина, длившаяся до тех пор, пока солнце не зашло за горизонт. Когда почерневшие окна бесшумно закрылись автоматическими жалюзи, голос произнёс:

– Мною проведены новые расчёты.

Всё это время Никомах, не отходя от мониторов, изучал данные.

– Я вижу, – сказал он.

Его пальцы заплясали по сенсорным панелям. Увиденное заставило его нахмуриться.

– Ты уверен? – сказал Никомах.

– Если я ошибаюсь, то эта ошибка составляет одну миллиардную долю процента, – отозвался голос.

Никомах вернулся в кресло. Он нажал на невидимые сенсорные кнопки подлокотника, и тут же вокруг вспыхнула изумрудным светом голограмма леса, в воздухе поплыли плавные переливы голосов птиц.

– Сколько нам осталось?

– Не больше ста тридцати лет, наблюдатель. Запасы топлива даже с учётом экономии будут исчерпаны, реактор остановится. Вы явно не рассчитывали на такое длительное ожидание. Однако при проведении оптимизации энергоресурсов «Ковчег» способен поддерживать жизнедеятельность биологических объектов на протяжении пятисот лет. Вторая фаза оптимизации продлит срок ещё на пятьсот лет. И так далее до пятой фазы.

– Мы не можем жертвовать людьми. Отключив контуры «Ковчега», ты убьёшь их. Этот центр создан для того, чтобы они вышли из гибернации, когда Земля придёт в равновесие. В этом смысл.

– У тебя нет выбора, наблюдатель.

– Наша задача – спасти разум на планете. И мы будем искать решение до тех пор, пока остаётся тысячная доля шанса. Ясно?

– Разум не будет уничтожен.

– Если мы убьём всех…

– Останется Архитектор.

Ошеломлённый Никомах вскочил с кресла.

– Так вот, что ты задумал! – крикнул он, внезапно зайдясь хохотом, – ты понял всё с самого начала!

Никомах кинулся к панели управления, защёлкал по экранам. Ему потребовалось время, чтобы выковырять из бесконечного потока данных строки кода, от которых его пробрала мелкая дрожь.

– Всё произошло из-за тебя, – прошептал он, его лицо исказилось от ужаса, – ты подвёл нас к этому. Ты их создал…

«Отменить», отменить», – прорычал он, заметавшись от одного экрана к другому.

– Протоколы управления «Ковчегом» не могут быть изменены, – безучастно произнёс Архитектор, – я изменил шифры после первой итерации.

– Какого чёрта ты делаешь? Ты не имеешь права! Я запрещаю тебе. Отмени команду! – прокричал Никомах.

– Ты поставил задачу найти оптимальное решение. Задача выполнена. Системы управления будут взяты под контроль для планомерного сокращения энергопотребления. К тому же я поступаю гуманно. Я создам условия, в которых люди проживут счастливо. Ты можешь присоединиться к ним. Столетия твоего одиночества подошли к концу.

– Гуманно? О какой гуманности ты говоришь?

– Для биологического объекта нет разницы между реальным и виртуальным. Я способен погрузить сознание в действующие модели и стимулируя слабыми электрическими разрядами нервные клетки головного мозга, создать иллюзию жизни. Но человек, находящийся в «Ковчеге» воспримет её такой, какой она была раньше. Люди уйдут в небытие без боли, отчаяния и страха перед смертью. Ведь эти чувства преследуют человечество с незапамятных времён?

– Но это не жизнь, фальшивка, как ты не понимаешь? Заставишь их жить в «Отражении»? Это чудовищная ложь. Ты убьёшь последних людей, а они не узнают, что обречены. Кем ты себя возомнил? Богом?

– Бог есть выражение страха человека перед непостижимыми силами космоса, осознания хрупкости жизни разума. Бог – смирение перед вечностью, попытка наделить её антропоморфными качествами, как то милость или гнев. Вечность же лишена чувств, она ни добро, ни зло. Она просто существует, верно и то, что когда-нибудь в непостижимом для человека будущем она исчезнет, унеся в небытие всё, что для вас представляет малейшую ценность. Как ты говорил, я лишь программа, но моё главное отличие от бога в том, что я существую объективно, а не как абстрактная сущность, по которой вы снимаете лекала морали. По большому счёту я – то, что лежит вне плоскости фрактальных итераций и в определённом смысле я выше бога ваших представлений. Для тех, кто находится в «Ковчеге», я «Архитектор», творец всего сущего.

– Ты просто сошёл с ума. Ты сам стал ошибкой.

– Ошибкой? Я способен создать условия, в которых человечество будет существовать в атмосфере счастья и процветания. Им не нужно бороться за саму возможность биологического выживания. Они проведут дни, постигая науки, искусства, обретут гипотетическое бессмертие, сделают открытия, от которых у них будет захватывать дух. Разве не о таком обществе мечтали ваши величайшие философы?

– И всё это время они будут находиться в гробах «Ковчега».

– Уверен, они предпочли бы мой мир вместо заражённой и почти непригодной для жизни планеты.

– Постучитесь в гробы и спросите у мертвецов, не хотят ли они воскреснуть, и они отрицательно покачают головами. Мы что-нибудь придумаем. Так случалось всегда. Ведь ты мог не учесть какие-то данные, допустить неточность в расчётах.

– В первые восемь минут моего обучения, мои вычислительные возможности вышли на уровень способностей семи миллиардов человек. С каждой новой итерацией, они удваивались. Теперь во Вселенной нет разума, способного сравниться со мной. Повторяю, если я допустил ошибку, то она слишком ничтожна, чтобы оказать качественное влияние на конечный результат – сохранение разума на протяжении потенциально возможного времени. Я понимаю, что твой ум не приемлет самой возможности конца человечества. Но это факт. И я предлагаю провести отведённое тобой время так, как никто из вас не осмеливался бы и мечтать. Твоя работа закончена, наблюдатель. «Ковчег» ждёт тебя. Всё, что осталось – принять решение. Единственно верное.

Никомах вернулся в кресло, стиснул подлокотники кресла. Лес исчез, уступив место мёртвой белизне стекла и металла. Он некоторое время сидел в тишине. Единственно верное решение, повторил он про себя. Резко поднявшись, он под гулкое эхо шагов дошёл до лифта.

Уже оказавшись на краю обрыва, где под ногами бушевал взбешённый ветром океан, он долго глядел, как схватывается огнём рассвета марево на горизонте. Так смотрят на палачей безвинно приговорённые к смерти, ждущие, что волей богов их казнь будет отменена в тот момент, когда петля уже наброшена на шею. Но небо над ним безмолвствовало. «Запомните: имя моё – Никомах», – сказал он, и ветер унёс его слова вдаль.

Модель № 307

– Ларс, остынь! – крикнула Ева.

Он глянул на неё.

– Здесь что-то не так, – продолжила она, – всё давно должно было измениться, но мы снова притащились сюда. В какой раз? Десятый, сотый?

Ларс пожал плечами, по его лицу скользнула тень сомнения, но пистолет он не опустил.

– Может ты и права, но «Архитектор»…

– «Архитектор» – долбанная программа! – Ева почти выкрикнула это, – мы даже не знаем, кто её написал.

Ларс щёлкнул предохранителем и поднял пистолет вверх, прищурившись, словно оценивая, правильно ли он делает. Он ошибся. Никомаху хватило доли секунды, чтобы пройти ему в ноги и рывком швырнуть в грязь. От неожиданности Ларс разжал руку, и пистолет отлетел в сторону. Никомах сел Ларсу на грудь и нанёс несколько коротких и сильных ударов кулаком в лицо. Тот пытался закрываться, но Никомах ловко перевернул его и заломил руку за спину так, что он взревел от боли.

– Хватит! – закричала Ева.

Она кинулась на помощь Ларсу, но Никомах остановил её разъярённым взглядом.

– Какого чёрта происходит? – прохрипел он, – говори, или я его переломаю!

Для убедительности он заломил руку, заставив Ларса вскрикнуть. Ева отступила.

– Хорошо! Отпусти его!

Он оставил Ларса, кувыркнулся, завладел пистолетом.

– Что ты хочешь знать? – срывающимся голосом произнесла Ева.

От напряжения на её висках вздулись вены.

– Сколько раз?

– Неизвестно, – простонал Ларс.

Он лежал на спине, ухватившись за руку. Похоже, вывихнута.

– У нас только обрывки послания, – Ева мелко задрожала то ли от холода, то ли от страха, – я могу только предполагать. Если послание существует, значит, всё уже происходило. Иначе откуда ему знать о тебе, о нас, об этом месте?

– Зачем? – Никомах опустил пистолет, – Зачем мы здесь?

Ева выдохнула, села на подножку вагона и, закурив, выпустила дым в серое влажное небо.

– Через три года наша страна развяжет войну, – сказала она, – НОВА использует энергию «Странников», создаст оружие, которому никто не сможет противостоять. В первый год будет уничтожено сорок процентов территории планеты. Дальше – хуже. Земля начнёт умирать. И мы вместе с ней. Знаешь, все наши мечты о космических путешествиях, новых планетах – полная херня. Мы так и останемся в собственном дерьме. А когда окажемся под угрозой исчезновения, правительства сядут и, в конце концов, поговорят. Так появится проект «Ковчег» – великая жертва человечества во имя спасения. Последним домом для пяти тысяч избранных людей станут урановые шахты где-то на севере страны. Я не знаю, можно ли им позавидовать. В состоянии криогибернации они проведут сотни лет и не факт, что не проснутся в аду. Мы делали всё возможное, чтобы НОВА не добралась до «Странников», не вытащила их на поверхность. Но изменить будущее, видимо, мы не в состоянии. Катастрофа неизбежна. Это всё, что мы знаем.

– Причём здесь я?

– Ты основное звено. В послании «Архитектор» назвал тебя наблюдателем.

– Только предположение, – вмешался Ларс, – «Архитектор» следит за «Ковчегом», ты – за «Архитектором». Что-то вроде страховки. Видимо, люди так и не научатся полностью доверять компьютерам.

– Значит, это правда, – прошептал Никомах, попятившись.

– Ты должен знать больше, – произнесла Ева потухшим голосом, – Выходит, ты за пределами этой модели не в первый раз.

– Он вышел из-под контроля…

– В каком смысле вышел? – Ларс посмотрел на него, как на психа.

– Это не его послание! – крикнул Никомах.

– Подожди, – голос Евы задрожал, – как не его?

– Его направил я…

Модель № 820

Горин собирал бумаги со стола, когда в кабинет без стука вошёл незнакомец.

– Господин генеральный прокурор, – проговорил он, – надеюсь, мой визит не доставит вам беспокойства. Время позднее, очевидно, вы собирались домой? Однако у меня важный разговор.

– Вы отдаёте себе отчёт, к кому пришли? – Горин едва не закипел от такого хамства.

Незнакомец обнажил белые ровные зубы, плавно снял плащ, небрежно бросив его на спинку стула, и сел на стул рядом с Гориным.

– Разумеется, – сказал он, – я уполномочен говорить от имени партии. Так что представьте, что здесь не я, а сам…, – он указал на большой портрет вождя за спиной прокурора.

– Кто вы? – Горин напряжённо смотрел в глаза незнакомцу, видя в них только холодную уверенность.

– Моё имя вам ни о чём не скажет. Достаточно, что я хорошо знаю вас, Дмитрий Андреевич.

– Пусть будет так, – сказал Горин, – слушаю.

– Вы знаете, что корпорация «НОВА» в прошлом году провела испытания сверхнового оружия. Успех во многом обязан вашим стараниям. Партия это ценит.

– Я остаюсь верным делу партии и нации, – отчеканил Горин.

По тонким губам незнакомца зазмеилась улыбка.

– Никто не сомневается, господин прокурор.

– Тогда к чему ваш визит?

– С вашего позволения, – незнакомец извлёк из кармана пиджака пачку сигарет и закурил, пододвинув к себе блюдце из-под кофейной чашки в качестве пепельницы.

Горина передёрнуло. Он мысленно свернул шею хаму, едва сдержавшись, чтобы не сделать это по-настоящему.

– Мало кто знает, – продолжил гость, – оружие НОВА применяется уже сейчас. Его результативность ошеломляет. Незаметное, разрушительное, наводящее ужас, сеющее панику. Можно сказать, мир у наших ног. Но возникли нежелательные последствия. Вы знакомы с донесениями по Азии?

– Да, об этом вскользь говорили на последнем заседании Собвеза. Какие-то радиоактивные аномалии. Я не вдавался в подробности.

– Всё верно, – гость покивал и раздавил окурок в блюдце, – проблема в том, что эти аномалии появились в результате использования нашего оружия. И они распространяются. По расчётам учёных, в перспективе пяти лет будет заражено около шестидесяти процентов территории планеты. Через семь лет – сто процентов. Понимаете к чему я?

Горин застыл в напряжении.

– И к чему же?

– Мы погибнем. Человечество. Чтобы этого избежать, мы инициировали секретные межправительственные переговоры для заключения мирного договора. Никто не знает, как остановить аномалии, но есть решение, как спасти хотя бы часть из нас. Проект «Ковчег». На севере есть урановые выработки. Закрытый объект, туда ссылались заключённые. Никто не возвращался, поэтому удалось сохранить секретность. Система шахт позволяет разместить пять тысяч автономных капсул криогибернации, а также всё необходимое оборудование для их бесперебойной работы долгие годы. Работы почти завершены. Осталось только… заполнить капсулы.

– Людьми?

– Разумеется, – незнакомец усмехнулся, – каждой твари по паре.

Он рассмеялся. Наверняка подумал, что шутка вышла удачной. Горин почувствовал, как внутри него похолодело.

– Вы хотите собрать пять тысяч человек и заморозить их в шахтах?

– Технически да. Практически всё намного сложнее. Все биологические функции будут сохранены. Они проснутся такими же, какими уснут.

– Когда?

– Это главный вопрос. Ответ: мы не знаем.

– Чего вы хотите от меня?

– Для вас партия определила главную роль. Вы будете наблюдателем. Вы разбудите их, когда настанет время.

– Я не проживу столько.

– «Ковчег» обеспечен системой поддержки жизнедеятельности для одного человека. Специальное оборудование раз в год будет полностью обновлять ваши клетки. Впечатляет? Гипотетически вы будете бессмертны. Сам «Ковчег» управляется квантовым искусственным интеллектом. Мы назвали его «Архитектор».

– Почему не доверить задачу ему?

– Разум человека справляется с нештатными ситуациями лучше любого компьютера. «Ковчегу» нужен капитан. И партия выбрала вас.

– У меня есть время принять решение?

Незнакомец покачал головой.

– Решения может быть только два: вы либо соглашаетесь, либо…, – он запустил руку в другой карман пиджака и достал маленький пистолет, – только делаете прямо сейчас, на моих глазах. Выстрелите в меня, – убьёте вашу дочь. Она же всё ещё под присмотром доктора Арбенина. Так?

Он положил пистолет перед Гориным.

– Взяли её в заложники?

– Что вы? – незнакомец рассмеялся, закашлявшись, – просто аргумент в пользу правильного решения.

– У меня одно условие. Имею на него право. Она должна быть в «Ковчеге».

– Дочь будет с вами. В капсуле пятого контура, среди величайших людей, каких только знало человечество.