скачать книгу бесплатно
Татьяна Александровна некоторое время жила в имении Покровское Чернского уезда Тульской губернии. Но когда Лев получил в наследство Ясную Поляну, он выписал тетушку к себе, и она была очень этим счастлива. В доме своего племянника она жила до самой смерти в 1874 году. Лев Николаевич ее нежно любил.
Так что Соне с первых шагов в Ясной Поляне пришлось погрузиться в сложную, но и очень интересную историю отношений внутри семьи Толстых. И она блестяще справилась с этим. Это безусловно был талант, привитый Соне в большой и дружной семье Берсов, но и выделявший ее среди двух ее сестер. С одной стороны, прекрасная хозяйка, с другой – смогла сразу наладить отношения с семьей мужа, не устраивать конфликты, не вестись на конфликты. Может, я что-то упустил, но в любом случае это не было болезненной «темой» в их супружеской жизни. В отличие от отношений с самим супругом.
Об этом давайте и поговорим.
Первые страдания
П.Б./ Свой Дневник она начинает вести в октябре 1862 года, и там уже есть то, что затем станет его лейтмотивом – страдания.
8 октября. Опять дневник, скучно, что повторение прежних привычек, которые я все оставила с тех пор, как вышла замуж. Бывало, я писала, когда тяжело, и теперь, верно, оттого же.
Эти две недели я с ним, мужем, мне так казалось, была в простых отношениях, по крайней мере мне легко было, он был мой дневник, мне нечего было скрывать от него.
А со вчерашнего дня, с тех пор, как сказал, что не верит любви моей, мне стало серьезно страшно. Но я знаю, отчего он не верит. Мне кажется, я не сумею ни рассказать, ни написать, что я думаю. Всегда, с давних пор, я мечтала о человеке, которого буду любить, как о совершенно целом, новом, чистом человеке. Я воображала себе, и это были детские мечты, с которыми до сих пор трудно расстаться, что этот человек будет всегда у меня на глазах, что я буду знать малейшую его мысль, чувство, что он будет во всю жизнь любить меня одну…
Теперь, когда я вышла замуж, я должна была все свои прежние мечты признать глупыми, отречься от них, а я не могу. Все его (мужа) прошедшее так ужасно для меня, что я, кажется, никогда не помирюсь с ним. Разве когда будут другие цели в жизни, дети, которых я так желаю, чтоб у меня было целое будущее, чтоб я в детях своих могла видеть эту чистоту без прошедшего, без гадостей, без всего, что теперь так горько видеть в муже. Он не понимает, что его прошедшее – целая жизнь с тысячами разных чувств, хороших и дурных, которые мне уж принадлежать не могут, точно так же, как не будет мне принадлежать его молодость, потраченная бог знает на кого и на что. И не понимает он еще того, что я ему отдаю все, что во мне ничего не потрачено, что ему не принадлежало только детство…
(С. А. Толстая. Дневник)
Что происходит? Опять его ранний дневник, который он опрометчиво дал ей прочитать перед свадьбой? Да, это было его ошибкой. Но ведь это тупик, в который она сама себя загоняет! Его молодость никогда не будет ей принадлежать! Она что, этого не понимала, когда выходила замуж за 34-летнего мужчину? И даже если бы в его молодости не было других женщин, было бы что-то другое, что ей уже никогда не будет принадлежать. Странная логика! Я отдала тебе себя всю, а ты мне себя всего не отдал. Ты не отдал мне свою молодость. Но Толстой же не волшебник!
Знаете, как это называется? Деспотическая любовь. Отдай мне себя всего, до капли, до последней клеточки, до последней извилины твоего головного мозга! Отдай мне свою молодость! Отдай мне всего себя, как я всю себя тебе отдала! А если это невозможно, я буду страдать, страдать, страдать!
Все начало Дневника – это выражение страдания, причем страдания от невероятной любви, но, простите, какой-то ненормальной любви. «Я бы его задушила от любви!» «Если б я могла его убить, а потом создать нового, точно такого же, я и то бы сделала с удовольствием!» Это я и называю деспотической любовью. И она – невыносима для мужчин такого психотипа, как Толстой. Толстой никогда никому не позволял до конца вмешиваться в его внутренний мир. Толстой не выносил вмешательства в свой мозг. Когда в середине 60-х годов он упал с лошади и сильно вывихнул правую руку, в Москве ему делали операцию под наркозом. На него не подействовали ни первая, ни вторая дозы эфира. Когда ему дали третью, он «отключился» так, что врачи испугались, не умер ли он.
При всем моем уважении и восхищении перед Софьей Андреевной как женой, матерью, хозяйкой, помощницей я понимаю, что не только он своим ранним дневником заложил мину в их семейную жизнь. Она тоже изрядно постаралась. Мне иногда кажется, что Софья Андреевна парадоксальным образом соединяла в себе двух противоположных героинь русской литературы: «душечку» Чехова и Настасью Филипповну Достоевского. Если помните, героиня рассказа Чехова «Душечка» была способна полностью подчиняться мужчине, принимая его интересы как свои. Настасья Филипповна в «Идиоте», напротив, категорически не способна подчиняться, и от этого страдает сама и заставляет страдать мужчин.
Нет?
К.Б./ Ух как вас задели слова Софьи Андреевны! Как вы яростно стали защищать мужскую свободу и право на личное пространство! Какая в вас проснулась мужская солидарность! Начали с того, какую потрясающую хозяйку привез Лев Николаевич, а кончили «деспотической любовью» и сравнением Сони с роковой женщиной.
Я думаю, в какой-то мере вы правы, но вы поддаетесь на уловки самой Софьи Андреевны и преувеличиваете некоторые черты ее характера. Вы сейчас создаете скорее карикатуру, чем живой образ. Давайте, как говорится, «сбросим маски».
Интереснейшая вещь – женский дневник. В нем женщина может быть и актрисой, и художником, и поэтом, и хозяйкой, и роковой женщиной, и жертвой… Вы заметили, как она выражается в самом начале: «пишу от того, что страдаю», «старая привычка». Это – специфика любого классического женского дневника – он чаще всего пишется от страдания. Женщина, если счастлива, – скорее поет или играет, чем пишет дневник.
Но отчего женщина может страдать? 1) скучно, нет дела, все неинтересно; 2) хочется любви, признаний, романтики; 3) устала от рутинной работы; 4) никто не похвалил за день, чувствую себя ничтожеством; 5) дождь за окном, грустно; 6) мечтала, как оно будет, а не исполнилось; 7) ревность ко всему: друзьям, другим женщинам, работе; 8) не с кем поговорить о девичьем; 9) внутренняя потребность пострадать из-за чего угодно; 10) не сделала за день ничего существенного.
И это, поверьте, далеко не полный список. Такие женщины создания: если не видят, как мир преображается от их присутствия в нем, они страдают. Если видят, что они оставили красивый след в этом дне – они счастливы.
Конечно, у Софьи Андреевны в характере была, наряду с нежностью и покорностью, врожденная властность. Такой дикий коктейль! Ее то в одну сторону заносило, то в другую, и, не умея найти баланс, она мучила этим и себя, и мужа. Но она не предполагала, что это будет вызывать бури в нем самом. У нее было одно, по сути, желание, как сейчас модно это называть, – чтобы «взяли на ручки». То есть успокоили, посмотрели бы на вещи ее глазами и приняли бы хоть на один час, хоть только на словах – ее заботы на себя. Она использовала все доступные ей методы. В том числе ту якобы несправедливость, что она отдает ему всю жизнь, кроме детства, а у него была длинная жизнь без нее. И главное – молодость без нее. Обидно…
Я бы отметила и другое в характере Софьи Андреевны – иногда отсутствие чуткости. Она была женщиной, абсолютно настроенной на мужчину, вот каждую минутку готова была подстелить ему перинку, угадать его желание выпить кофе, следила за мельчайшим изменением в его здоровье. Она была стопроцентной евангелической Марфой. И как и Марфе, ей иногда не хватало чуткости понять, в какой момент надо поставить «на паузу» бытовое и посмотреть вглубь себя. В какой момент надо оставить мужа с самим собой, не придумывая его мысли о ней за него самого, и пойти заняться чем-то для своей души. Увлечься этим, и даже не заметить, как он вернулся и уже целует ей ручки, соскучившись.
Ревность
П.Б./ Говоря о первых месяцах жизни Сони в Ясной Поляне, мы не можем миновать одного эпизода, который потряс ее до глубины души. Это появление в доме Аксиньи Базыкиной. Бабы пришли мыть дощатые полы в барском доме, и вот Соня узнает, что одна из них – та самая Аксинья, в которую ее муж был влюблен и которая родила ему внебрачного сына.
У меня так и упало сердце. Я вспомнила прочитанный дневник Льва Николаевича, где он описывает свою последнюю связь с этой женщиной. Он, по-видимому, любил ее по-своему, то есть она была ему приятна как любовница, и это продолжалось с перерывами более 2-х лет. Мысль, что я теперь наследница этой Аксиньи, что ей отдавались, как теперь мне, интимные ласки Льва Николаевича, меня вдруг поразила таким ужасом и отчаянием, что я много лет после не могла успокоиться. Я плакала тогда ужасно: эта красивая, черноволосая, черноглазая бойкая баба, с черными косичками на висках, с отодвинутым от лба красным платком, над наглым, вызывающим лицом, так резко запечатлелась в моем мозгу, что и поныне я помню ее. Кроме того, меня больно кольнула неделикатность моего мужа – допустить ее, полунагую, мыть у меня в доме полы. Это был первый надрез в моей любви к Льву Николаевичу. И впоследствии, в дни моей злобы, я возвращалась к этому эпизоду и никогда не простила и не забыла его.
